Арбалета и два мифа 15 глава

Свиток XV. Путешествие на троих. Начало.

    В последние несколько дней у эфроданиманта со лба не исчезали три морщины, как три знака: раздражения, раздумий, отчуждённости. Если Констэ уходил во что-то с головой, то набрасывался на всех, кого видел перед собой. И все были вынуждены это терпеть. Вернее, почти все.
 -- Аомета Маррэн не из тех, -- заявила служанка Верховному Чародею-Всех-Эпох. – Я отказываюсь терпеть ваше дурное настроение, будь вы хоть император планеты.
 -- Жужжи, оса, -- хмуро посмеивался Констэ. -- Твоё жало нисколько не задевает меня, ты только мешаешь мне своим скрипучим ворчанием.
 -- Ну, спасибо, -- фыркнула Аомета и, отвернувшись к окну, стала мурлыкать себе под нос песенку бессовестно беззаботным голосом.
 -- Знаешь "повелителя пустыни"? Той, что далеко на юге.
 -- Лично - не имею чести. А слышала я про него много. У вас с ним союз заключён, так?
 -- Уже не так. Вчера получил двадцать шесть уведомлений, что пустынники (его подданные) пересекли границы пустыни и живут в Фонарте. Они рубят деревья и принимают активное участие в добыче оружейных металлов. Мастерские ломятся от нагрянувших жителей песков. Понимаешь, куда я клоню?
 -- Думаешь, это бунт. Только не представляю, как горстка варваров могла напугать эфроданиманта.
 -- Не напугать, а насторожить. Выбирай выражения, деревенщина, если не хочешь, чтоб я наказал тебя как ребёнка. Я опасаюсь, что горстка, которая постоянно растёт, скоро станет армией. Пусть примитивной, обходящейся крайне посредственной магией, зато с отличным оружием и ожесточением против меня. Эта болячка не так велика, чтобы думать о летальном исходе, но достаточно неприятна, чтобы вспомнить, что её легче предотвратить, чем лечить.
 -- Если запустишь насморк, кончишь под прощальные аккорды воспаления лёгких, -- подытожила Аомета.
 -- Вот-вот. Первыми нападают только те мужланы, кому кабак и родина, и могила. Воины красного плаща не пойдут на атаку без предупреждения. (При этих словах Аомета скептически закашлялась.) Ждать, пока Главный Пустынник объявит войну?
 -- А оно нам надо? 
 -- Вот именно. -- Констэ стукнул кулаком по столу. -- Терять людей, время, связываться с этим мелким народцем. Да кто способен мне противостоять?!
 -- А что, пустынники совершали попытки?..
 -- Я в этом почти не сомневаюсь. Они настроены решительно, это точно, но ждут ощутимого сигнала. Вот признак, который обличает их низость и неотёсанность во всей красе: они как трусливые бабы не возьмутся за дело, пока кто-то не вдарит и не скомандует железной глоткой: "Пора!" Пока что единицы настоящих мужчин прорывались через границу Фонарты и Андэллы. Они собирали сведения, пытались захватить отдельные деревушки. Разумеется, мои шпионы позаботились о том, чтобы они никогда не вернулись в пустыню, к своему "повелителю".
 -- И из-за этого столько злости? -- Аомета закатила глаза. -- Поставить на границе больше патрулей, припугнуть Главного Пустынника и забыть всё это как дурной сон. Ты же сам сказал, никто не осмелится пойти на большее.
 -- Не думаешь ли ты, что я не принял всех этих мер?
 -- Но ведь война и не началась.
 -- И не начнётся, во всяком случае, открыто. А что, если эта язва будет точить Две Земли как червь ест книгу в шкафу? Я успокоюсь, не подозревая, что мою книгу вот-вот источат.
    Служанка не смогла сдержать смешок. Два голубо-зелёных глаза поблёскивали весёлыми огоньками. Констэ, видимо, посмотрел на неё уж слишком укоризнённо, потому что Аомета сжалилась и проговорила, положив руку ему на плечо:
 -- Знаешь, сударь Аорлото, всё у нас с тобой в порядке и под контролем. Да что за беда - обиженный "повелитель песков", который колдовать-то не умеет и кроме своего кривого тесака оружия не видал. Кто продаст ему порох? А ружья, мушкеты? Может быть, мы? Или фонартцы, этот народец нимф и сатиров, живущий для танцев и песен? Ну, потешился ребёнок, стащил у старших парочку ножиков для своих ребят, побаловался с ними. Дальше-то что?
 -- О, Аомета, да ты сама ещё такое дитя! Если бы всё было так просто! Но всё равно, если бы не ты... Да что говорить о том, что могло бы быть. Ты есть, это важнее всего. А насчёт Главного Пустынника я что-нибудь придумаю...
    "Что же ты можешь придумать?" - размышляла Арбалета, когда утром следующего дня, вырвавшись из Реальста, мчалась на Вулиан. Её внимание никак не могло сосредоточиться на делах государства, мешались обычные предосторожности любого мятежника: нет ли "хвоста", не ожидают ли патрули и т. д. А подумать об эфроданиманте стоило. Если пустынники нападут, то потерпят поражение, это ясно. Терять такого дерзкого союзника для мятежников было бы большим стратегическим промахом. Да, у этих ребят из пустыни больше рвения, чем умения, но это самое ценное. Гораздо легче наверстать практику, чем вдохновлять скучающее трусливое стадо на борьбу за правое дело. И с этими рассуждениями вполне согласились вулианские "патриархи".
 -- Хорошо бы ввести их войска в Две Земли, -- проговорил Лет II. -- Но теперь это невозможно да и толку не будет. Э, растяпы-пустынники, хотели помочь воевать с Констэ, так лучше бы связались с нами, чем воду мутить. Теперь толку не будет, илиманты иногда трезвыми-то бывают.
 -- Как же они стали бы связываться? Им, у которых магии-то никакой нет. В письмах ведь такого не напишешь, -- неуверенно пробормотала Арбалета.
 -- Встреча и разумный разговор, -- пробормотал Лет. -- Мы нашли бы сто предлогов, чтобы ввести их в Две Земли, хотя бы даже под маской новоизбранных констэров. А теперь за ними будут наблюдать все шпионы, любой илимант пальнёт и не обратит внимания. И они сами идут на смерть, на явное поражение. И нет никакой возможности их развернуть, переубедить...
 -- А что, если посол?..
-- Нарываешься на новое приключение? -- проворчал Магистр. Его грудь тяжело вздымалась, что было верным признаком, что он недоволен воспитанницей и не знает, что поделать.
 -- А если и так! Пустыня – это даже не Дикая Сторона, её жители не дикари, не станут же они набрасываться без причины.
 -- Я бы предпочёл, чтоб послом был кто-нибудь постарше, -- поддержал Линерона Ранаэл, извиняющимся и в то же время непреклонным взглядом коснувшись глаз девушки. -- И это должен быть мужчина. Женщин пустынники не особо жалуют.
    С этим Арбалета спорить не могла. Но когда была предложена кандидатура Альтнарио, как смелого и обаятельного парламентёра, с откровенной досадой усмехнулась. Чем, собственно, она хуже? Что, все уже забыли тот случай в Змеином лесу, когда на неё напали из-за деревьев, застали врасплох, сразу отряд негодяев... Конечно, сражается Альтнарио похлеще, чем она, а про стрельбу и чародейство говорить нечего. Зато у неё есть... дерзость! И это она первая вызвалась, она хочет поехать туда, она...
 -- Хотя постойте, Альтнарио! Та история о победе над пустынными вождями. -- Лохматые брови Ранаэла приподнялись, когда тот обернулся к Арбалете.
 -- Какой рассказ? -- недоумённо спросила она.
 -- Ты сочла его хвастовством, на Сером Маяке. Неужели он ничего тебе не объяснил? Так в нём ещё осталась скромность. Ему правда случилось проходить через те пески, и всё произошло на самом деле. Если тебе нужны доказательства, попроси хоть один из тех змеиных шкур, которые он иногда надевает вместо пояса только в самых редких и торжественных случаях. Он очень дорожит этими шкурами.
    Арбалета проглотила ком в горле. Она и сама дорожила бы такими трофеями.
 -- Вот-вот, -- изучив выражение её лица, удовлетворённо потёр руки Ранаэл. -- Так что думаете, господа? Тот, кто предъявит вождям целых два пояса, удостоится, пожалуй, какого-нибудь расположения?
    Все четверо посмотрели друг на друга и вдруг заговорили одновременно. Арбалета ещё не опомнилась: "Что ж, нет разницы, кто будет послом… Главное, чтобы остался жив и дело сделал". Идея отправить адъютанта Вэн-Бэсторена всем понравилась, а Нэрси, к которому Арбалету отправили для переговоров в Селмивьяну, ликовал, что наконец может поспособствовать мятежникам. Спросив друг друга, будет ли проблем с Констэ, молодые люди стали обсуждать грядущее предприятие.
 -- Долго думать нечего, -- улыбнулся Нэрси, -- мало ли по какому поручению градоправитель может отправить своего адъютанта?
 -- Но Огнистая равнина... Не перебор ли с отправками?
 -- В самый раз. Разве равнина не часть Андэллы? А у меня столько бумаг об этом песчаном клочке земли, что... Вот и макулатура, которой забит мой кабинет, принесла первую пользу.
 -- Я давно уже хотела посмотреть на бумаги, которые ты так не хочешь подписывать. Идём, покажешь.
 -- Вот, -- спустя пару минут указал Нэрси на гору белоснежных бумаг, разваленных на столе в живописном беспорядке. -- Любуйся.
 -- Всё это ты не подписал?!
 -- Ну, не всё, а то меня бы давно прикончили. Это, например, смотри. "Изловить бежавших из Норинзора преступников", имена, минимальная награда за поимку... А это достойнейшие люди! Когда мне было восемь лет, отец указывал мне на них, гордо проезжающих мимо верхом: "Смотри, вот что такое человек. Смотри, что такое преданность. Смотри, чтобы запомнить!" И я всё помню. Ни один из них не побоялся пойти в пекло из-за преданности к людям и былой свободе. И я, Нэрси Дананжерс, подпишу указ об их казни?
 -- Что ты говоришь стервятникам вроде Мальклата? -- Внешне Арбалета был спокойна, но в голосе рокотали низкие ноты.
 -- Что я не могу ловить преступников в Данверне, если в последний раз их видели совсем в другой стороне, на востоке от крепости, а не на западе, не в моих владениях. Я даже показал им письмо, которое якобы пришло из Фелиморгонда... Альтнарио умник, он умеет подделывать и сочинять любые почерки и слог.
 -- Да, Альтнарио человек удивительный.
    Укол ревности быстро ткнул градоправителю в грудь, но этим и ограничился. "Ты смотри, смотри..." – мотнул он головой в сторону бумаг. Девушка несколько минут внимательно читала одну за другой, иногда расплываясь в улыбке, иногда - в оскале; то её глаза широко раскрывались от недоумения, то сужались в негодовании.
    Они долго разбирали документы, что принесло Нэрси неожиданное удовольствие. Это оказалось сродни коллективному выполнению домашней работы: вроде осточертелое, гадливое занятие, ведущее в пустоту, отнимающее время, и ты всё так же чего-то не допонял. Но что-то изменилось, и выполнять неприятную обязанность не так тяжело, и приятнее вдвойне, когда думаешь, что кипы бумаг остаётся меньше...
    Сколь удобны кабинеты, где нельзя подслушать. А уж этот зарядили защитой потщательней, чем тот, откуда Арбалета когда-то подслушала заговор.
    Разговор снова зашёл об Альтнарио.
 -- После смерти родителей он был приглашён в дом герцога Заринского. Знаешь эту дальнюю провинцию Андэллы? Он быстро стал любимцем герцога, к тому же его не оставлял мой отец. Господа Вэн-Бэсторены были храбрыми волшебниками, и они сложили свои жизни ради короны, которую должен был надеть Лет II, что он и сделал. Пока Констэ не отнял у него власть и трон, Лет был благородным и справедливым Правителем, он не забывал своих друзей и ценил мужество… Правда, вскоре мой нынешний адъютант доказал, что и без родительской славы кое-что из себя представляет.
 -- Знаю, -- улыбаясь, прошептала она, -- помимо того, что я прожила с ним в дружбе семь лет, я часто слышала, как прежние свободные властители восхищались, с какой лёгкостью и весёлостью он водит за нос чёрных чародеев и воинов.
    Дананжерс пожевал губы, почему-то вздохнул и, будто опомнившись, сказал:
 -- Знаешь, как он попал в мятежники? Его чуть не убили. Хотели наложить заклятье на моего отца, но он... Ты ведь наверняка об этом слышала?
    Лет II оказался под заклятием, им могли управлять, но Лет сумел сопротивляться и, если поступками своими более не владел, то разум оставался в его распоряжении. Чем больше заклятье наливалось силой, Альтнарио – ближайший адъютант Лета - оказался в опасности. Он давно заметил неладное, но столкнулся с магией и мечом лишь спустя время, когда встал на пути в конец обезумевшего Правителя. Тот, кто управлял Летом, хотел переманить на чёрную сторону либо, в противном случае, уничтожить Верховного Чародея страны, Ранаэла Суэза. Когда же Альтнарио вмешался, это чуть не погубило дела. Кто-то отдавал приказы в голове Лета, и он не мог не слушаться. Он вопил, целясь в адъютанта дрожащими от боли и магии руками, чтобы наложить заклинание. Его глаза бешено засверкали, пронзая лицо Альтнарио хрустальными молниями: «Убить? Измучить? Всё что угодно. Видят небеса, как я дорожу этим мальчиком, он мой друг, но я убью его! И буду проклят за это!.."
    Арбалета сумрачно уткнулась в какую-то очередную бумажку, но было ясно, что она ничего перед собой не видела. Повествование захватило её, она даже не шевелилась. Дананжерс знал, что после этих подробностей Арбалета ещё больше привяжется к Альтнарио, но он рассудил так: "Пусть лучше она узнаёт и хорошее, и плохое о тех, кто может ей приглянуться, от меня". Для него здесь был тот же принцип, что при выборе стороны - констэрства или мятежа: ничто так не убивает преданность, как принуждение. Пусть принимает всё так, как есть. Возможно, в её глазах он не столь велик, как его адъютант, но он, по крайней мере, не пытается её обмануть...
 -- Я этого не знала. Он вообще-то плут и наглец, но в одном ему не откажешь: шутовство ему нужно для прикрытия отваги.
 -- Любишь ты своего приятеля.
 -- Да, у меня прекрасный друг. Как и у тебя. Вы стоите один другого. И вы очень похожи. Различие только в том, что в тебе чуть больше здравого смысла. Это очень хорошо, без вас двоих я бы пропала.
    И она улыбнулась. Нэрси оттаял. Арбалета снова стала привычной, знакомой, с ребячьими наивными глазами и трогательной ласкающей улыбкой. Кто такой Альтнарио? Нэрси этого уже не помнил, потому что в этом не было никакого смысла. Неужели было время, когда он ненавидел этот душный кабинет и ослепительную белизну бумаг? Всего пару часов назад было. Но эти два часа - века, тысячелетия, вечность. С тех пор он успел полюбить свою докучливую обязанность, потому что Арбалета... глаза... улыбка... Словом, всё просто.
    Она действительно чувствовала вину, и хоть это возмутило Нэрси, он на несколько секунд забылся и, подсев ближе, укутал девушку плащом. Она не противилась, даже наоборот, уткнулась лицом в мягкую ткань, чей родной аромат успокаивал.
 -- Она сражалась за Констэ в первой битве.
 -- Да. Но мои родители живы, помнишь? Больше я никому не желаю смерти.
    Нэрси осторожно погладил её волосы. Арбалета подняла лицо. Они помолчали. Вдруг она встала, полная решимости, и произнесла:
 -- Рудники, куда услали Эро, в том же направлении, что и Огнистая равнина. Одна дорога. Понимаешь?
    Нэрси оторопел:
 -- Не сможешь. Когда Констэ отпускал тебя на "Парящий", его уговорила сама Риана. А кто поможет тебе сейчас?
 -- Кто-нибудь… Тебе ли не знать, как много среди нас мнимых констэров. Мы сумеем сочинить правдоподобную побасенку для эфроданиманта. Так или иначе, я всё равно лечу, еду, бегу. Хоть ползком, но я доберусь до рудников и освобожу Эро.
 -- Сумасшедшая, -- пробормотал Нэрси. -- Но тогда я иду с тобой.
 -- Безумие заразно… Нэрси, в этом нет необходимости. Ты и без того в величайшем подозрении. Со мной отправится Альтнарио. Я и сама, если ты не заметил, не беспомощная фрейлина. 
 -- Но я не могу... Подумай хоть о том, что скажет Линерон!
 -- Линерон не любит, когда я не исправляю ошибок.
 -- Ну знаешь...
    Она вынесла его взгляд. Когда Нэрси развёл руками, она спокойно освемедомила: "До тех пор, пока Альтнарио не отправится, я стану добиваться согласия Констэ. Добьюсь или нет, не знаю, но как только Вэн-Бэсторен тронется в путь, я поеду с ним ". И легко выбежала вон, как ребёнок из душной кухни на ярмарку. Градоправитель хотел идти за ней, но остановился. Арбалета снова была во всём права, а он оказался твердолобым ревнивцем. Пусть поступает так, как хочет. Пусть едет хоть с Альтнарио, хоть с самим сэром Нориданом. Не его дело...
    Как только эта мысль коснулась сознания Дананжерса, он тяжело опустился в кресло и обхватил руками голову.
*
    Сначала эфроданимант слушал с привычным вниманием и насмешкой. Но после нескольких минут разговора ощутил, что реплики девушки не так простодушны, как обычно. Сегодня Аомета чего-то хотела от него. И Констэ овладели сразу два чувства. Изворотливость приводила его в бешенство, и гнусную служанку следовало припугнуть, тем более что она заслужила наказание неоднократно. Но такое поведение было так несвойственно ей, что эфроданиманту стало любопытно. Куда спешить? С наказанием он всегда управлялся превосходно, теперь посмотрим, не выйдет ли какого проку из терпения, которое тоже часто выручало его и развязывало все узлы.
 -- Ты, я видел, пыталась разбить сад в Реальсте. Что, никак не угомонишься? Всё ещё хочешь выращивать это...
 -- "Вьющееся молоко", -- подсказала служанка, смеясь и накручивая себе на палец длинный тёмный стебель без единого листка, на вершине которого колыхался белый цветок. -- Да, только ничего не вышло. Твой страж сказал мне несколько тёплых слов, и мы расплевались. Ему бы как раз следовало стать садовником: говорят, цветы восстанавливают нервные клетки.
 -- Вот как? И в чём ты разбираешься лучше - в цветах или в этих самых нервных клетках?
 -- Ни в том, ни в другом. Но если мне предоставят выбор, то растения, по-моему, нужнее. Без цветов и нервы не нужны, потому что цветы - это красота.
 -- А зачем тебе красота?
 -- Вас что, на философию тянет? Без красоты не существовал бы мир. Пока в мире есть хоть что-нибудь красивое, он существует. Красота - это душа.
 -- А если это душа убийцы?
 -- В душе убийцы нет красоты иной, кроме исступленности мрака. Но любая исступленность в принципе редко бывает хороша для сторонних наблюдателей.
 -- Ты в этом убеждена? А я знавал, если так можно выразиться, добродетельных убийц. Безлунной ночью выходили они на разбой, совершали своё злодеяние, а наутро поливали деревья, любовались грацией животных, слушали музыку, читали книги...
 -- Так это не убийцы, такие не убивают без причины. Они как животные, бесстрастные и инстинктивные. Тот, кто занят искусством, кто имеет живую мысль, - рыцарь. Те, кто не боится отдать свою жизнь, сохранят её. Такие убийства не убийства.
 -- Вот как ты думаешь... Воительница ты что ли в душе?
    Тут Аомета почему-то улыбнулась, у неё дёрнулась рука, как у человека, готового схватить шпагу. Впрочем, Констэ сейчас хотел выяснить только, чего хочет Аомета.
 -- Нет, ты не воительница, -- произнёс он. -- Ты больше похожа на проповедницу, монашку, фанатика. Отсюда у тебя и дерзость, и какие-то свои, ни на что не похожие мысли, взгляды. Тебя интересно слушать, потому что иногда сложно понять.
 -- Чего же непонятного в суждениях об истине, когда их произносит другой человек? Сложнее всего понять то, что имеешь ввиду ты сам.
    «Господи, я уже говорю совсем, как Чёрный Феникс…»
 -- Ну уж это точно не имеет смысла. Выражайся яснее. Хотя я не хочу этого слышать. Скажи другое... Чем ты определяешь красоту, душу (что по-твоему одно и то же), чем - злодейство и уродство?
 -- Поступками, чувствами, мыслями. Да это всё очень просто. Если ты не понимаешь, то у тебя стёрта граница между злом и добром. Способность защитить, пожертвовать чем-то… вот самый элементарный поступок милосердия. А вы так делаете когда-нибудь?
 -- Возьмём тебя и меня. Что ещё я мог бы для тебя сделать? По-моему, ты и так отхватила большую часть моей милости.
 -- К этой части не относится право на свободу, ты всегда сердишься, когда я куда-нибудь пропадаю, а свобода для меня важнее всех придворных благ.
 -- Это у тебя нет свободы?! Ты можешь пропасть на несколько дней и...
 -- Исчезнуть, появиться и отчитаться по всем статьям, будто поднадзорная арестантка.
 -- Поскольку служанка пользуется теми же правами, что приближённые дворяне, она должна стерпеть и некоторые неудобства, обязанности своего положения. Всё законно.
 -- Закон! О законе заговорил! А разве я просила о такой милости? Мне не нужны деньги и пища с твоего стола. Мне нужно доверие за преданность к тебе. Говори теперь, это законно? Если нужны слова для документации, я охотно продиктую, пиши: "Право на вольное передвижение по Андэлле дано Аомете Маррэн, служанке Реальста. Сие приравнивается к оплате за особую службу относительно эфроданиманта Констэ I Аорлото..." Ну, там уж сам разберёшься со всеми своими титулами. В составлении бумаг ты разбираешься получше меня.
 -- Убедительно. Непонятно только, куда ты хочешь ехать, не обмолвившись со мной? Обещаю, что отпущу тебя на все четыре стороны, если узнаю правду.
 -- Да? А если я хочу присоединиться к мятежникам? -- рассмеялась она.
 -- Тогда, боюсь, я убью тебя, не столько опасаясь за свою власть, которая стоит надёжно, сколько от ревности: не желаю уступать тебя низкому племени.
    Аомета ещё продолжала улыбаться, когда вдруг сообразила, что не может перестать. Лицо окаменело, а вслед за ним и всё тело. Констэ колдовал.
 -- Видимо, ты впервые сказала мне правду, -- прошипел он ей в самое ухо; отстраниться она не могла. -- Пытаешься улизнуть? Говори!!
    Она почувствовала, что рот снова ей послушен и, улыбнувшись шире прежнего, прошептала:
 -- Хочешь снова поссориться? Легче всего затеять ссору, а обвинить другого в том, чего нет. А что я могу доказать, кто мне поверит? Только зачем усложнять, убей меня, если так хочется.
 -- Ты мятежница? Говори… Даже если ты только собиралась предать меня, душой ты мятежница?!
 -- В таком случае, нет! -- И на её онемевшем лице появился мученический оскал. Так скалились герои, сгорая на костре и делая вид, что потеряли чувствовительность.
    Констэ полную минуту не мигая смотрел ей в самые глаза, сходя с ума от их сине-зелёной честности, борясь с ней, самостоятельно распаляя и смиряя гнев, не зная, как поступить. Аомета молчала (да у неё и выбора не было). Наконец, устав или придя к выводу, эфроданимант махнул рукой и отвернулся. Незримые путы отпустили, служанка чуть заметно дрогнула и с наслажденьем потёрла затекшие руки.
 -- Куда ты хочешь лететь? Куда?
 -- Если дело дошло до таких пошлых обвинений, скажу, -- сухо ответила Аомета. -- Помнишь, ты жаловался мне на пустынников Огнистой равнины? Я нашла человека, готового уладить дело. Этот человек Альтнарио Вэн-Бэсторен. Сегодня утром, едва покинув тебя, я отправилась в Бора. . Видишь ли, скрывать мою симпатию к господину Вэн-Бэсторену смысла нет, ты всё равно обо всём догадался бы. Мы примерно одной должности, поэтому имели множество возможностей узнать друг друга. Он мне как родной брат. Итак, я прибыла в Селмивьяну... Чему ты удивляешься? У Мглы, которую ты мне подарил, прекрасные крылья, как ты можешь убедиться. Я управилась в несколько часов. Так вот, Альтнарио говорил мне о том, как однажды, до того ещё, как он стал адъютантом Дананжерса, ему пришлось блуждать в этих самых пустынях. Разумеется, тамошние дикари попытались поступить с ним как с любым врагом согласно своему обычаю. А Альтнарио взял и сразил их всех. Он подрался с представителями из двух кланов, за что в награду получил по поясу, как высшие отличия доверия и признания. Вот-вот, сначала у меня были точно такие же прищуренные глаза, как у тебя. Я не поверила, решила, хвастает. А потом своими глазами увидела эти пояса. Признаюсь, я была устрашена таким сверхъестественным могуществом. Теперь ты не удивишься, узнав, что едва я выслушала твои суждения о пустынниках, на ум мне мгновенно пришёл именно мой "братишка". Узнав, чего я от него хочу, Альтнарио тут же нацепил оба пояса, и мы вместе убедили Дананжерса отправить своего адъютанта под маской какого-нибудь неважнецкого поручения в Огнистую равнину. Одним словом, ты оказался слишком подозрительным, чтобы получить подарок вовремя.
 -- Неужели так сложно было предупредить, ввести в курс дела?! -- Констэ встал и оказался на голову выше неё. -- Да разве сказал бы я хоть слово против такого дела! О, какую минуту ты заставила меня перенести...
 -- Не преувеличивай, сударь, и не лезь: я ещё слишком злая на тебя, -- сердито отстранилась Аомета. -- Могу сказать только то, что если ты собираешься наказать моих соучастников - Дананжерса и Вэн-Бэсторена, то лучше уж убей меня, потому что это всё моих рук дело. Во всяком случае, можешь больше не рассчитывать увидеть меня среди друзей.
 -- Я поступлю так, как посчитаю нужным, следуя твоему же совету, -- жестоко улыбнулся эфроданимант. -- Убить - никого не убью. Этим и заслужу твоё прощение. А насчёт вашего путешествия... Иди с Альтнарио, раз тебе так неймётся. И вот, -- он снял с пальца кольцо, -- возьми это с собой, дар правителя приносит удачу.
 -- А градоправитель Селмивьяны? Что ты с ним сделаешь?
 -- Ничего. До тех пор, по крайней мере, пока не придумаю что-нибудь стоящее.
 -- Не тронь его, я буду думать, что из-за меня пострадает… невиновный человек.
    Она чуть было не сказала "ещё один человек", но опомнилась, сообразила, что про Эро-Авану сейчас вспоминать никак нельзя.
 -- Знаешь, в одном ты всё-таки неправа, -- нравоучительно проговорил Констэ, заставив её надеть кольцо. -- Вот ты говоришь, если сделаешь кому-то добро, он ответит тем же. Но, несмотря на то, что я отпустил тебя, исполнил твоё желание, такое нелепое, такое противное моему, это не расположило тебя ко мне. Наоборот, ты ведёшь себя ещё грубее, чем до сих пор, ты постоянно в чём-то винишь меня, чем-то угрожаешь, хотя на это нет никаких причин. Из твоего поведения я делаю свой вывод: добро вызывает жадность, за одной услугой начинают требовать вторую. Только я не ждал, что это случится так быстро, и я не услышу ни единого слова благодарности.
 -- Может быть, я стала немного похожа на тебя, сударь, -- ответила служанка.
 -- Ну что ж, в любом случае, я попытался тебя приручить. Ты можешь быть неблагодарной, но обвинить меня в тирании не сможешь.
 -- Я и не собиралась. Я очень довольна твоим дозволением, великодушный монарх, хотя оно и направлено на укрепление твоей короны. (Тут она снова бесовски скривила губы.) Считай, что тебе удалось приручить меня целиком и полностью, если с Нэрси Дананжерсом ничего не стрясётся.
 -- Это я могу тебе обещать. Возвращайся, я буду ждать тебя с добрыми вестями.
    Получив таким образом добро от эфроданиманта, к ночи Арбалета достигла Вулиан, за разрешением от Магистра Линерона Созереми, от Правителя Лета II и от Верховного Чародея Ранаэла Суэза. Затем девушка помолилась Лунным Зеркалам, вышла в рощу, всей грудью вдохнула морозный ночной воздух и вдруг звонко закричала просто потому, что захотелось. Возглас раскатился эхом между молчаливыми деревьями. Альтнарио ворвался к ней на поляну, ведя за собой двух пегасов – Мглу и Сон и громко смеясь.
 -- Так значит, на серебряные рудники. Что ж, о лучшей попутчице и мечтать нельзя.
 -- Готов ли мой конь? – театрально солидным тоном барыни спросила Арбалета, тщетно пытаясь скрыть улыбку.
 -- Кто я тебе, конюх? -- вскинулся адъютант, уморительно закатив глаза.
    Арбалета посмеялась вместе с ним, какое-то время не могла говорить , до чего было хорошо от щекочущего радостного волнения, какое всегда бывало у неё перед долгой дорогой. И, лишь надышавшись вволю, серьёзно произнесла: "Ну, Альтнарио, вперёд".
*
    Всю ночь они летели над чёрными облаками, тускло озарённые месяцем. Ветра не было, но от скорости одежды и волосы странников веяли как во время шторма. Они держались то бок о бок, то один следом за другим. С каждым величественным взмахом крыла, Арбалета чувствовала, как счастье могучим потоком врывается в неё, заполняет от пяток до бровей, как оно бьётся в ней бешеным пульсом, как кричит и рвётся безумным смехом. И ей ничего не оставалось делать, кроме как запеть. Что это была за песня, Арбалета и сама плохо представляла, всё равно неистового пения никто не слышал, даже сударыня Орлеонель. Главное, что восторженное головокружение немного прошло, орать и метаться мало-помалу расхотелось, подключился разум, сообщивший, что, если начать бесноваться в нескольких лье над землей, надеясь на пегаса, вообще-то есть риск полететь в другом направлении к конечной станции с очень печальным концом.
    Рассмотреть, не творится ли то же самое с Альтнарио, было невозможно: тьма и тяжёлые громады туч делали своё дело. Но это было ещё лучше: Арбалета могла догадываться, воображать всё, что пожелает; она могла сочинять развитие очередного приключения, могла мыслить, и это было прекрасно. Глаза её слезились не то от свежего воздуха, не то от счастья.
    Пейзажи ночи, покровительницы тайн, добрых и злых, Арбалета всегда обожала без памяти. Но когда забрезжили первые лучи рассвета, когда солнце ещё лишь послало вперёд себя гонцов, а само приближалось медленно и торжественно, - уверяю вас, картина нисколько не испортилась!.. Всадники летели всю ночь и пошли на снижение лишь когда дневное светило поднялось достаточно высоко, чтобы разогнать утренний сырой туман. Тогда пегасы лёгкой рысцой пробежались по высыхающей росе, неторопливо замерли и призывно заржали: им нужен был корм и сон.
    Управившись со своими крылатыми помощниками, всадники только теперь смогли отдохнуть после продолжительной езды. Всё-таки, хоть это и было весело, такие прогулки требовали усилий. Молодые люди не чувствовали ни рук, ни ног от холода и долгого напряжения. "Что ж, оно того стоило", - говорили друзья негромко, растирая онемевшие суставы. Спать им, как ни странно, не хотелось, скорость и ветер привели их в радостное возбуждение. Пытаясь всё же вздремнуть хоть несколько минут, путешественники стали болтать обо всём на свете. Сначала о преимуществах и недостатках полётов верхом, потом о том, какая жалость, что Нэрси не летит с ними. Арбалета рассказала, как тот не хотел её отпускать. "Вот уж точно настоящий друг", - зевая, подтвердил юноша. "Друг не потому, что боялся меня отпустить, - уточнила девушка, - а потому, что осмелился это сделать". Молчание длилось какое-то время, сон не шёл.
 -- Альтнарио.
 -- Что?
 -- А Рассветные рыцари... были?
 -- Раньше были, -- после секундного раздумья ответил адъютант. -- А теперь, наверное, умерли. Ещё давно.
 -- Мне рассказали о них почти так же, как о Дереве Совершенного Отражения. Я точно так же не знаю, что о них думать: легенда они или хорошо забытое прошлое?
 -- Прошлое, становясь далёким, часто превращается в легенду. И в том, и в другом случае не следует думать о них серьёзно. К чему надеяться на кого-то другого. Лучше настроить себя так, будто ты окружён одними врагами, будто рядом ни одного друга. Когда ждёшь худшего, лучшее ещё дороже.
 -- Когда ждёшь худшего, теряешь надежду и приходишь в отчаяние.
 -- Глаза боятся, руки делают. Главное идти вперёд и всего добиться наперекор судьбе...
    Он ещё раз зевнул. Прошло несколько секунд. Арбалета хотела спросить ещё что-то, но тут услышала тяжёлое дыхание, какое бывает только у спящих людей. Тогда она тоже уснула.
 -- Интересно...
 -- А?
    Лениво прищурившись на один глаз, она увидела красное небо. Уже закат? Арбалета приподнялась на локте, огненная прядь упала ей на лицо. Альтнарио в позе философа стоял почему-то перед пегасами, потирая нос (такая у него была нелепая привычка). Затем снова пробормотал:
 -- Интересно... Вроде не пил, а галлюцинации...
 -- А? -- повторила Арбалета, неуклюже поднимаясь. И тут заметила третьего крылатого скакуна, стоящего чуть позади Мглы и Сна. -- А это кто?
 -- Не узнаёшь что ли?
 -- Это что, Бронза?
    Пегас Дананжерса не могла пересекать такие расстояние в одиночку и без веских причин. Кто прибыл на ней? Арбалета приблизилась, щёлкающими звуками пытаясь успокоить животное. Бронза давно уже признала друзей, пока те спали, поэтому сразу щекотно зашлёпала мягкими губами по ладони девушки, надеясь найти угощение. Расправившись с оказавшимися там кусочками сахара, Бронза удовлетворённо заржала тряхнула гривой... Арбалета моргнула, но нелепость не исчезла: волна гривы легла на пустоту и замерла в воздухе.
 -- Ну, теперь, наконец, всё ясно, -- фыркнул Альтнарио, положил руку туда, где странно зависла грива, произнёс заклятье. Минуты не прошло, а просыпающийся Нэрси Дананжерс уже был перед ними. Он обхватил пегаса за шею и умудрился так уснуть.
 -- Даже не знаю, что мне теперь делать, -- изрёк адъютант. -- То ли скакать от радости, то ли рыдать в три ручья. Ты что здесь делаешь, о, ночной кошмар?