Посвящается тебе Гл. 16-18

 Деревенские развлекушки

Если бал, то большая зала дворца, как в сказках. В их деревне вместо дворца был клуб, типа сарай, зала большая, даже со сценой. Старые лавки вместо старинных кресел, сзади залы – кинобудка. До светлой эры электричества кинопроектор работал от движка, который вместе с бобинами кинофильма привозили заранее. На клубе вешали афишу. Кино раз в неделю – праздник. Но иногда праздник срывался из-за дряхлости движка. Народу в клубе полно, а он фырчит, чихает, но издав все эти действия, глохнет. Через полчаса измученный киномеханик объявляет: кина не будет, искра в землю ушла… Печаль и горе охватывали окружающих. Ну, ещё разок попробуй! И движок иногда после мольбы заводился и самодовольно тарахтел на всю округу. Кино начиналось. У их семьи были особые места – ложи, расположенные в центре, рядом ставился стол, на котором восседала тогда ещё маленькая Аля.

- Мария Михайловна, а что это они? – спрашивала какая-нибудь баба, не разобравшись в сложных местах сюжета.
Мама объясняла, а потом, устав от вопросов просто начинала комментировать фильм. Никого это не раздражало.
Если фильму не привозили в положенный день, то начинались танцы под гармонь. Тут уж папа с мамой задавали тон. И бабы начинали тащить упиравшихся мужей в круг. Зато «барыню» всегда начинали они, и не было ничего более задорного и веселого. Так ставилась последняя точка на взрослых танцах.
На смену поколению отцов приходили дети, и зажигали по-своему. Но все с уважением смотрели на первые медленные танцевальные па предков, которые сделав пару кругов, усаживались по периметру и смотрели на молодежь.

Традицией колхоза «Заветы Ильича» были концерты к праздникам. Собирались таланты по селам и с десятком номеров объезжали деревни. Прекрасно пел дядя Миша о ямщике. Потом эта традиция умерла. Остались школьные концерты: строились пирамиды, Аля на верхушке. Читались речовки и стихи, где она была не последней. Зато танцы не давались никак, лишенные слуха и пластики деревенские девчонки с превеликим трудом справлялись с простым морским «Яблочко» и простеньким хороводом с припевками. Четыре деревянные фигуры, протанцовывая мимо такта круг, выстраивались лицом к публике и, по очереди выпрыгивая вперед, пели частушки на колхозные темы.

Начинались каникулы и прощай драйв сцены. Этот драйв, как вирус, проникал внутрь и не давал покоя. Аля подала идею доморощенных концертов, подружек еле уговорила. Выступление имело жуткий успех, главным атрибутом которого стали мамины наряды. Пылившиеся в сундуке, они, наконец, увидели свет и снова потрясли совершенством и роскошью. Пройти в них с глупейшими частушками через сцену для многих становилось настоящим подвигом. Стеснительных девочек выталкивали из-за кулис с такой силой, что они пролетали за секунды через маленькую сценку, не успевая раскрыть рта. В зале -  гогот и восторг. Постепенно страх перед сценой многие преодолевали и даже ловили кайф.

Правда и в том, что были украдены самые красивые и дорогие лакированные туфли из змеиной кожи на высоченном каблуке.  Расследование велось полгода и оказалось неимоверно интересным. В итоге воровка была вычислена, но туфли все равно не возвращены. Зато девочка навсегда осталась одна.
Дальше – больше: решились ездить с этими концертами по поселкам и селам, заразив самодеятельностью местную молодежь, и уже их творчество принимали в своём клубе. Так постепенно их поколение и вышло на сцену, стало править бал.

Постарел гармонист, с трудом и только под кайфом приводила его в клуб дочь, их ровесница. В этот момент главной становилась она - принимала послов, говорила Да или Нет… Её в обязательном порядке стали приглашать на Дни рождения и праздничные вечеринки.
Идею празднования Дней рождения ввели впервые родители Али, собирая всех её двоюродных сестренок, подружек. На стол выставлялись лимонад, печенье, конфеты, после застолья устраивались игры и викторины.

В десять лет Аля уговорила родителей оставить их одних. За столом семь подружек. Мгновенно исчез лимонад и всё остальное. Молча. Пришла пора горячего – макарон. Достав из печи кастрюлю и поставив её на стол, Аля полезла за тарелками… оглянулась, а раскладывать уже было нечего - потаскали макаронины руками. Какой там этикет, когда макароны были деликатесом!
Но и взрослым некоторые нормы этикета были чужды: мамины гости прихватывали после радушного приема за столом серебряные вилки и ложки, из коих осталось в конце концов одна.


Первое поколение молодежи, среди которой были очень яркие личности уходили со сцены, уезжая в дальние города. Аля хорошо помнила сестричек Марининых. Три старшие красавицы и  позор их семьи  младшая Маша. О ней особый разговор: еще в детстве ее дразнили Короста, потому что вся ее большая голова была покрыта коркой, глаза всегда были красными и слезились. Некоторое время Аля из протеста дружила с ней, так как ненавидела, когда все травят одного. Их с Машей допускали к себе на чердак Красавицы. Они вели взрослые разговоры с лицами, обмазанными сметаной. Слушать взрослые разговоры было очень интересно: куда надо ехать поступать, как страдает по Любе деревенский парень, умоляющий ее выйти за него замуж, и какой он жалкий и ничего не понимающий тип. Аня, самая старшая, уехала в Сибирь, окончила медицинский институт и очень поздно, в 35 лет, вышла замуж за летчика, о второй Аля ничего не узнала, а третья, самая красивая и с огромными амбициями повесилась, никто не знает отчего. Маруся так окончательно и не излечится, но к тридцати годам научится макияжу и выйдет замуж за болгарина. Это по тем временам было круто.

Эмма Жакова, кумир деревенских девчонок, дружила с Валей, сестрёнкой Али. У Эммы было много кавалеров, но она знала, что уедет к старшему брату в Ростов. Брат уже имел квартиру и машину, и её жизнь устроит. Эмма первой окончила школу, а Вале оставалось ещё учиться год. Расставаясь обе  горько плакали. Пожив у брата год, не поступив в институт, Эмма вернулась с таким фурором, что никто и не вспомнил о ее провале. В первую очередь она взялась за смену имиджа Вали. Они обе появлялись в клубе, и все падали ниц: короткие пышные юбки, начес и гонор. Как им завидовали! Через год обе уехали из деревни окончательно, но все еще долго помнили о них, непреступных, острых на язык, первых выдумщиц по части авантюрных выходок и мистических спектаклей по ночам для самых злостных сплетниц. Поколение Али достойно приняло эту эстафету.
В седьмом классе Алю стали пускать в клуб на танцы. Так сложилось, что мальчики танцами себя не утруждали, сидели и глазели, за редким исключением. Иногда живший рядом с клубом Валентин Солохин, старше их лет на пять, заглядывал в клуб и танцевал вальс со всеми девочками по очереди.

Итак, их поколение стало старшим, завоевало авторитет концертами, после чего сельсовет подарил клубу радиолу. Теперь уже они по весне в ночь под Троицу тайно собирались на бревнах в своем излюбленном месте, шугали любопытных малолеток и начинали планировать, над кем подшутить и чем удивить. Придумав, трудились всю ночь: подпирали снаружи двери самым зловредным сплетницам, мальчишки лезли на крышу и закрывали печные трубы или подвешивали внутрь жестянку, которая дико завывала при первых же потоках тяги; притаскивали во двор телеги с колхозного двора, ставили чучела в бани, рисовали на окнах мелом страшные рожи, перепахивали перекрестки и сажали, вырванные с огородов, растения. Рожи и чучела ставили тем, у кого было хорошее здоровье, ибо был у прошлого поколения инцидент. Чем-то им не угодила одинокая старушка, подозревали – ведьма. Встала та засветло, захотела по нужде выйти, а дверь не открывается, она в окно – звать на помощь, а там рожа. Заголосила бабка на всю округу, соседка прибежала и вызволила из плена. Бабка в предынфарктном состоянии в сарай к корове – там висельник. После этого еле откачали…
Но главным приколом был сочиненный с юмором наряд. Бригадиры обычно вставали рано и в сельсовете распределяли колхозников по разным работам. Это называлось нарядом. Его вывешивали на нескольких местах в деревне. Все ходили смотреть, куда их сегодня пошлют работать. Настоящий наряд подменялся на прикольный. В этот день, приходя к завтраку, сообщалось все, придуманное ребятами. Обижались только пережившие ужас, остальные получали несказанное удовольствие. Так было и так будет: молодежь шалит. Традиция.

Почти у каждого двора был свой сад, но воровать яблоки в чужих, испытывая страх, было интереснее. Поздний вечер после танцев посиделки на брёвнах.  Начало лета, организм жаждет витаминов и хулиганства.
-   У кого поспела «китайка»? – задавал кто-нибудь вопрос. Таковая была только в Алином саду. Маленькие яблочки поспевали рано, наливались янтарным блеском – капельки солнца на ветках уже стареющего дерева.
– Ещё не совсем поспели, предупреждала она честно. – А «Белый налив» у Матрёны может переспеть…
Начиналась операция «Белый налив». Дерево трясли, потом собирали упавшие плоды в подолы и с удовольствием пожирали. Самыми вкусными яблоками считались «Цыганочка» и «Коричное». Часто попадали в засаду…
Одарка вспоминала свое детство и вещала о нем с печки: -  Помню, как мы в своё время лазали по садам: рубашки домотканые льняные, пояс из веревки, трусов с роду не носили, не было. Залезешь на дерево, наберёшь яблок за пазуху, а тут хозяин с крапивой. Я однажды спрыгнула, но повисла на суку. Полотно крепкое, не рвётся. Меня по голому заду крапивой… 
Её неистощимые байки их только подзадоривали. Однажды попали в засаду, обдирая их Китайку. Папа с братом до поздней ночи засиделись за столом, что-то обмывая. Услышав шум в саду, выскочили и в полной темноте гоняли их по всему саду, страшно крича «Окружай!». Утром папа посмеивался, поглядывая на неё.

Под Новый год рядились во что попало и ходили колядовать, потом обязательно собиралась вечеринка, накрывался стол и покупалась бутылка вина. Зимой была проблема, у кого собираться. Выручали Учителя или чьи-либо родители. Летом проблем не было: «И под каждым ей кустом был готов и стол и дом…»
Многие уже с пятого-шестого класса работали летом в колхозе и хвалились собственными грошами. Остальных на работу не пускали. Жалели? Как бы не так. По деревне пошла эпидемия -  заводить большие стада гусей и уток.
И всё-таки главным деревенским «балом» была работа, больше, чем учёба или развлечения. И он правил всех.

Пастухи, пастушки


Все, кто перестал быть нянькой младших детей, становились пастухами своих гусей или уток. Мама завела последних, Аля налюбоваться не могла на селезней, на их темно-фиолетовые атласные шеи, изумрудный блеск перьев, прорывающийся сквозь основной антрацитовый, закрученный кокон хвостов, и задавалась вопросом: почему уточки-девочки носят такой скромный наряд.
Летом стада пасли на лугах вдоль реки, весной -  за их домом в пяти оазисах, представлявших из себя озерки среди густых кустов, а осенью – на сжатых полях ржи, пшеницы, ячменя, где оставалось много колосков.
 А весной…на эти озерки. О них особое слово. Это были круглые впадины, заполняемые талой водой, закрытые со всех сторон ивами и кустарниковыми вербами. Сначала появлялась зеленая травка, покрывающее дно и берега, потом её начинала покрывать абсолютно прозрачная талая вода, доходившая до пояса и очень теплая. Попозже все это великолепие покрывалось желтыми цветами. Эти озерки будут то и дело вставать перед глазами на протяжении всей жизни. Аля увидит много красивейших мест в России и за её границами, но самыми прекрасными навсегда останутся именно они, разбудившие в душе первое понятие красоты и заставившие испытать первый восторг от неё.
Она с другими детьми задирала подол платья и заходила в почти парную  прозрачную воду, ноги ласкала зеленая мягонькая травка, желтые купальницы сами просились в руки, и увы, их рвали и плели венки…
Чаще всего пасли свои стада здесь она и Маруся Гашина, купались, млея на солнышке. Потом начинали игру «в гости», выбирая в кустах уютные места для своих апартаментов, прихорашивая их цветами. Сквозь непроходимую чащу ползали друг к другу в гости, причем полная и неуклюжая Маруся с треском проламывала огромные ходы, как танк. Сколько было смеха в те счастливые годы!

Её подружки уже год работали в колхозе наравне со взрослыми. Аля долго просила освободить её от должности пастушки и отпустить на работу. Маме пришлось приучить уток к самостоятельности, отгоняя их через лесок за домом к торфяным выработкам и реке. Поскольку за неделю их никто не съел и не украл, Але разрешили ходить на работу в полевую бригаду, состоявшую только из молодёжи. Но после работы, кровь из носа, Аля должна была найти уток и пригнать их домой.
Днём Аля боролась с сорняками на колхозном огороде, ворошила сено на лугах, возила зерно от комбайнов. Но вечером приходилось по часу гоняться за хитрыми утками среди зарослей кустарника, прыгая через заполненные водой торфяные карьеры, отделенные друг от друга полуметровыми, готовыми развалиться в любую минуту, перемычкам. Цирковые акробаты отдыхали. Проклинаемое стадо не изъявляло никакого желания идти домой. Выгнав их на сушу, Аля зря радовалась, они тут же прыгали в другой карьер, замысливая самую страшную пакость: попасть в протекаемую рядом речку. Тогда все – домой без них. Аля тяжко вздыхала и, набрав сачком полную корзину ряски, плелась домой.
Приходили утки потом сами, переваливаясь полными зобами, чтобы поесть еще и мешанки из картошки с ряской и мукой. Раньше мама заставляла собирать конский навоз в конюшне. В нём было много овса, и утки его обожали.

Конюшня простояла рядом с их домом чуть ли не четверть века, потом её убрали. Аля помнит первую встречу с лошадьми и сторожем, это было первым исследованием окружающего мира после переезда семьи в дом Евгена. Она, ещё дошкольница и городской ребёнок, затаив дыхание, заходила сначала в сарай к лошадям, потом в сторожку конюха, как в страшную, но увлекательную сказку. Там стоял сбивающий с ног густой и крепкий запах конского пота, исходившего от развешенной по стенам сбруи. От печки шел жар, конюх дров не жалел. Аля садилась на маленькую скамейку и наблюдала, как он чинит сбрую. Больше всего поражали клопы. Их были орды. Они проедали в глиняной печи лежбища и кишели там, переползая друг через друга, чтобы проветриться. До сих пор не понимает, как их не занесла домой?! То, что это клопы, просветил папа, и запретил туда ходить.

Вся семья после трудового дня и хлопот по домашнему хозяйству садилась за стол вечерять, то есть – ужинать. Потом Аля мыла ноги холодной водой в тазу, надевала белые носочки  и лодочки - школьные туфельки, дешевенькие, но такие милые сердцу после дерматинового ужаса первых лет в деревне. Именно по этому факту можно было уже с гордостью говорить о стране, в которой и до деревни дошел прогресс. Появился в магазине штапель и ситец приятных оттенков. Именно тогда Аля с подружками сшила под маминым руководством четыре юбки в складочку. Четыре одинаковых юбки, которыми гордились невыразимо. Деревня!
Итак, принарядившись, Аля с подскоком бежала к Нине Сидоровой: пару конов игры в карты за огромным столом с её братьями и подходившими по очереди подружками – и на танцы в клуб. Там уже заряжал гармонь единственный на всю деревню гармонист. Подтягивались родители, танцевали фокстроты, танго, падеспань… Потом уходили и они, и их туфельки протирали деревянные полы с наносимым песком аж до поздней ночи.
Если гармонист капризничал и уходил рано, начинались игры в  Садовника, колечко, ручеёк, уже с мальчиками! Те хоть и стеснялись, но иногда участвовали в девчачьих играх, позже отбоя от них не было… А завтра Аля впервые пойдет на работу! Пастораль пастушек и пастухов закончилась.


Начало трудового стажа

Работа – не только холопский недуг,
но и три, четыре копейки за трудодень.

И почему они, несовершеннолетние дети, так рвались работать в колхозе даже за эти копейки? Да потому что дома в одиночку полоть свой огород, пасти гусей, нянькаться с младшими братьями и сестрами, кормить травой свиней и прочее было до невыносимости нудно. Другое дело в коллективе себе подобных. Их посылали ворошить скошенное сено на лугах, собирать его в копны, полоть и окучивать картошку, собирать турнепс, самый ранний овощ для свиней. И сами ели. Вытрешь об траву белую морковку и грызешь вторые витамины после зелени яблок. Прополку чего бы то ни было Аля не любила больше всего. Если кто-то думает, что она шла медленно и без спешки, круто ошибается. Поле, рядки картофеля уплывают вдаль, конца не видно. Бабы и девчонки выстраиваются перед началом грядок, наклоняются и понеслись -  кто быстрее. Напряг жуткий. И мама раньше жаловалась: куда бегут, что за дурь такая. А не дурь… Кто последний, тот слабак!

Самой интересной работой было возить зерно от комбайна, а самой тяжелой - веять зерно. Из огромной золотой горы привозимого с полей на ток зерна, надо было лопатами засыпать его в веялку, из которой оно непрерывным потоком сыпалось в огромный мешок. Двое держали мешок и завязывали, двое бросали наверх, на сложенные уже мешки, раскачав непосильный груз. Мешки не долетали до места – хохот, падали на головы – хохот. Искривление позвоночника и еще куча заболеваний была им обеспечена, зато на колхозном собрании они имели свой голос.
Так, с их подачи, неблагозвучное название деревни Шамовка, сменилось на Заречье, добились постройки нового клуба! Теперь не стыдно было принимать гостей с концертами из других сел. Радиола, купленная раньше, ещё хрипела, и гармонисты могли теперь периодически отдыхать, жутко ревнуя к почти неслышной мелодии. Волновались зря, их залихватская игра заводила всех с первым аккордом.
Песни этих лет не только о родине, партии, комсомоле, но и о зеленом море тайги, речке Бирюсинке въелись и внедрились в гены: до сих пор может спеть любую. На комоде стояли фото теперь не только маминых кумиров: Жеймо, Шульженко и оперного красавца, но и её:  Ивашова и Конюховой.

Аля влюбилась в старшего брата Нины Ивана – лидера всех пацанов их края деревни. Страдала молча, в гостях у Нины уже не фонтанировала идеями…
Лето, она сопровождает машину с зерном от комбайна до зернохранилища, в кузов запрыгивает Иван. Они сидят на золоте из зерна и молчат. Алю охватывает напряжение такой мощи, такая буря эмоций, переходящая в нирвану… словами не опишешь. Романтика…  В конце лета Иван уехал поступать в Харьковское училище, так там и остался.

Еще немного о соревновании. Соревновались с детских лет на первенство в играх, коих было не счесть. Вышибала, лапта, штандер, прятки, чижик, игра в мяч об стенку, землю, скакалки, классики, плавание, ныряние летом. Зимой коньки, лыжи. Играли до изнеможения.  Становились виртуозами.  Уже в старших классах  увлеклись волейболом. Играли на единственной площадке в деревне до поздней ночи командами из мальчиков и девочек, что возбуждало и выявляло тайные и очевидные симпатии… У Али неплохо получалась подача закрученным мячом, который редко кто мог отбить. Мальчики принимали мяч пальцами, девочки брали на сложенные кисти рук. Кисти были все в синяках. Какие мелочи по сравнению с полученным драйвом.
- Маша, молодец! – орали мальчишки, - Аля, давай свой закрученный! – Нина, не расстраивайся, мы их сейчас проучим! Мальчики становились благородными и великодушными.

Позади деревни выращивали хмель. Уже в августе начинался сбор и длился весь сентябрь. Самая нудная из всех нудных работ на свете, да ещё прополка морковки, только что вылезшей на поверхность, но уже заросшая могучими сорняками: дойдешь до конца грядки и в петлю готова залезть. На эти работы можно было и не ходить, но друзья шли, и Аля вместе с ними. За компанию и жид, говорят, удавился. Сидят, рвут шишки с куста, и у каждого из них в мечтах иная жизнь. Аля рвала шишки хмеля, одна за одной, одна за одной… и видела себя студенткой.  А соседка-молодица  рядом явно видела деньги, которые она получит за работу, поэтому обдирала шишки с кустов с такой скоростью и остервенением, словно золотые монеты. Ей до скончания своего века  оставаться с такой и любой другой работой в колхозе, потом на своем огороде. Але грустно за неё, а ей нет. По лицу видно, что довольна она и своей жизнью и судьбой. Ни за какие коврижки она не расстанется со своим муженьком-гармонистом, своим новым домишком, где такие же румяные, как она, сидят по лавкам детки. И пьют они молочко от своей коровки, и дерутся за шкварки от своей свинки, яйца свежие, зелень с огорода свежая… Только заработать надо на одежку да обувку, так это не проблема, с её-то хваткой.
Так начала Аля свой трудовой стаж, так училась выдержке и терпению, но! Почти до пенсии  будет с души воротить от работы на земле, любой…  Зато когда появятся свои, дачные соточки, запоет душенька, и ручки станут хваткие да шустрые, только диву дашься.