С именем Михаила Архангела

Депутат второй Государственной думы от крестьянской курии , агроном Веселовской экономии графини Юсуповой Феликс Нечаев не принадлежал ни к одной политической партии. Но уже после первых заседаний Думы молодой земледелец все больше стал склоняться на сторону Владимира Митрофановнча Пуришкевича, лидера «Союза русского народа». Привлекала Феликса программа, в которой обещалась великорусскому народу лучшая жизнь. Предусматривались этой программой многие экономические меры, социальные и политические.
-Я никогда не смирюсь с тем, что русский мужик в Российской империи живет хуже любого инородца, — гремел с кафедры Пуришкевич, то и дело оглаживая из-под низу свою роскошную бороду. — Вы поглядите на его скудные наделы, не способные иногда прокормить от урожая до урожая. На его коней, которых иначе, как клячами, и не назовешь. А буквально рядом процветает, к примеру, ничего не делающий еврей. Как он ухитряется не только прокормиться со своей лавки с булавками, но еще и содержать многочисленных родственников? — воспрошал оратор. И сам же себе отвечал: — Да очень просто! Это ведь он скупает за бесценок у нашего мужика хлеб и скот... Малоросс в своих широченных шароварах сутками подметает сельскую площадь, куружась от горилки, а русский мужик и в праздник-то не может оторваться от сохи.
С высокой государственной трибуны бритоголовый помещик Пуришкевич призывал:
- Только союз всего русского народа способен отстоять интересы коренного населения империи.
Феликс Нечаев слушал и все соотносил к своей экономии. И впрямь выходило, что самым обездоленным у себя дома был именно русский человек. И потому к моменту разгона Думы он уже был убежденным черносотенцем.
* * *
Семнадцатого февраля 1913 года Феликс Владимирович Нечаев принимал у себя в экономии Ивана Николаевича Волобуева — лидера Черной сотни из Нового Оскола. Старые знакомые — Нечаев и Волобуев потягивали в оранжерее сухое вино, долго ходили в разговорах вокруг да около. Наконец, Иван Никанорович заговорил но существу.
- Наши городские жиды наладили выпуск содовой по секретному рецепту. Надо сказать - до-о-обрая водичка получилась. Но это предприятие сразу же ударило по карману члена нашего союза, купца второй гильдии Григория Петровича Булавина, который уже много лет бесперебойно поставляет содовую из Обояни. У него контракт на двадцать лет вперед. Но теперь горожане предпочитают пить местный напиток. Булавин пробовал судиться с Соломоном Цвейгом, заводчиком, но прокурор не усмотрел в действиях еврея состава преступления.
Волобуев на минуту умолк, стряхнул крупную сонную муху с ветки зимней вишни:
- Сам понимаешь, феликс Владимирович, что власти куплены еврейской общиной. Но отдать им на съедение своего соратника мы не можем. Некоторые, правда, предлагали устроить прямой погром, но есть мысль в поступить иначе. И тут нужна твоя помощь.
Феликс отставил полупустой стакан, потянулся за сигаретой:
— Чем могу, Иван Никанорович?
Гость поднялся из плетеного кресла, приподнял стеклянную форточку:
— Степан! — окликнул он кучера. — Чего ж ты, сукин сын, Фараона не накрыл попоной?!
Опустился в кресло и выложил свой план.
...А когда могучий Фараон унес Волобуева в сторону Львовки, засобирался в дорогу и Фелкс Нечаев. В Бирюч он прибыл в легких санках, без кучера. Оставил кобылу Чайку у коновязи полицейского участка, зашел к начальнику. Капитан-исправник Валентин Осипович Гиацинтов вышел из-за стола навстречу, радушно развел руки:
— Какие люди! Пожалуйста сюда, Фелнкс Владимирович.
Усадил агронома на стул, сам сел рядом. Феликс расстегнул полушубок, усмехнулся в франтоватые усы:
— Все следишь за мной, Валентин Осипович?
Капитан согласно кивнул:
-А как же иначе, дражайший Феликс Владимирович? Служба у нас, сами понимаете, такая. Стоим на страже интересов империи. Ведь вы хоть и не социалист, слава Богу, а все одно партийный человек. А нам самим государем положено следить за любыми партиями. Будь то большевики-меньшевики или Союз Михаила Архангела. Да и потом — для вас же спокойней.
Поднялся, раскрыл портсигар.
Закурили. Сизый дым поплыл по сумеречному кабинету, достиг портрета государя и Феликсу показалось, что Николай Александрович даже поморщился.
—У меня есть сведения, — начал Феликс, — что на маслобойке Сони Цвейг, сестры новооскольского купца Соломона, готовится опийное зелье, которое у нее и покупают новооскольские евреи для изготовления содовой. Поэтому и рецепт напитка хранят в секрете.
Капитан посерьезнел, пересел на служебное место:
— Для обыска маслобойки нужен ордер, но прокурор на это не пойдет без веских оснований. Если вы добьетесь такого ордера, то я охотно приглашу вас на обыск...
От капитана-исправника, не отвязывая Чайку, Феликс пешком отправился в уездную публичную библиотеку. Николай Васильевич Захаров, ее директор, был активным членом Союза Михаила Архангела. Через полчаса сюда сошлись почти все члены уездного отделения Союза. Купцы Василинин и Веснин, почтмейстер Серебров, судебный исполнитель Клоков, настоятель отец Яков, сын предводителя дворянства Сергей Шидловский. Разговор был недолгим:
— Сегодня лишили дохода именитых людей из Нового Оскола, завтра доберутся до нас, — высказались купцы. — Надо действовать. А Соня зарвалась: масло качает дешевое и только высшего сорта. Как говорится — вне конкуренции.
— Нужны деньги для прокурора, — закруглил Феликс Владимирович, — тысячи три.
На середину стола полетели купюры. Когда последнюю десятку выкинул полунищий дворянин Шидловский, Нечаев пересчитал деньги:
— Пока достаточно. К вам, господин Клоков, у меня особое слово. Я надеюсь, что обыск у Сони Цвейг даст положительный результат?
Молодой человек порывисто встал, почтительно склонил голову.

* * *
А в это время в кабинете уездного прокурора Павлантия Романовича Скобенко находились два именитых посетителя. Купец первой гильдии Лейба Гайгер и купец второй гильдии Мордохей Савчак. Обливаясь потом, то и дело вытирая лысину, говорил Лейба:
— То грубый навет, ваша милость. Ну да, Соня — двоюродная сестра новооскольского заводчика Соломона. Но она ни сном, ни духом о его воде не ведает. Да и видятся они раз в году. Помилуйте, какая отрава? То грубый навет, ваша милость.
Мордохей достал из внутреннего кармана сверток, положил на край стола:
— Не надо обыска, ведь стражники все перебьют. Да еще и сами опий подкинут. Не надо обыска, — толстыми пальцами он начал двигать пакет по столу.
Прокурор откинулся в кресле, отклонившись от денег:
— Уберите взятку, купцы. Пока не будет доказательств, не будет и обыска. Ступайте от греха.
Евреи поднялись, мешковато подались к двери.
—Сверток прихватите! — велел Скобенко.
Униженно кланяясь, Мордохей боком подошел к столу, спрятал деньги в широкий рукав:
— Прощения просим, господин прокурор.
...Хлопнула дверь. Павлантий Романович повернулся к окну, глянул на зимнюю улицу. Над магазинами торговых рядов поднимались к небу дымы, стражник пританцовывал от холода па углу галантерейной лавки. На извозничьей бирже обламывали коня: несколько человек держали его на веревках, а один пытался накинуть хомут. Четверо пьяных охотников поднимались в город от слободы Засосна, время от времени постреливая в птиц. «Еще поранят кого!» — озабоченно подумал прокурор, узнав в гуляках боевиков из Союза Михаила Архангела.
Гуляки вели себя вызывающе, видно было, как они посадили в снег двух прохожих, всполохнули коня у ломового извозчика и тот понес воз с ящиками напролом по кустарнику на лугу.
И тут в кабинет попросился Феликс. Он еще только присаживался, а прокурор уже знал, о чем пойдет речь. Поэтому начал первым:
— Уважаемый Фелнкс Владимирович, я хорошо знаком с вашим молодым хозяином и тёзкой, князем Юсуповым и не хочу, чтобы о его агрономе у меня был повод думать плохо. И потому сразу говорю: взяток не беру, ордера не подпишу. У меня все.
Феликс прокашлялся:
— Но ведь они травят народ!
— Доказательства?
— Вы не доверяете нашему Союзу?
—Я доверяю только закону. А он пока молчит. Всего хорошего.
Нечаев встал, ступил к двери. Но тут в кабинет буквально влетел взъерошенный пристав Медков:
— Господин прокурор, это черт-де что! Пьяные охотники бьют бутылки с содовой в лавках. Кричат, что евреи ее отравили...
Павлантий Романович свирепо глянул на Феликса. Тот лишь
развел руками: дескать, я предупреждал.

* * *
Вечером этого же дня рабочие маслобойки Сони Цвейг на Слободке среди бочек с маслом обнаружили одну с опийным настоем. Чтобы избежать погрома, прокурор вынужден был подписать ордер на обыск. Стражники без особого труда нашли несколько охапков опийного мака. Спасая от разъяренной толпы, Соню и ее сына-калеку Энусиэля взяли под стражу. В Новый Оскол полетела специальная телеграмма об остановке производства у Соломона Цвейга вплоть до полного разбирательства дела. Но еще раньше почтмейстер Серебров послал свою телеграмму туда же на имя Волобуева. И когда новооскольская полиция прибыла закрывать завод, там были одни головешки, сгорел завод. А недалеко в расписных козырях сидели Иван Никанорович Волобуев и поставщик содовой из Обояни Григорий Петрович Булавин. В ногах у них стоял ящик с напитком. Подбежавшему жандармскому офицеру они указали на этот ящик:
-Успели только это спасти. Но для экспертизы достаточно.
Офицер почтительно вскинул руку к папахе.

* * *
Газета «Южный край», 21 февраля 1913 года. «Несомненно, дело Бейлиса о ритуальном убийстве ребенка привлекает сегодня самое пристальное внимание всех верующих людей России. И на этом фоне кажется малозначительным событие, имевшее место в городах Бирюч, Воронежской губернии и Новый Оскол, губернии Курской. Здесь преступная еврейская община сумела наладить производство содовой воды, насыщенной ядовитым составом. Возмущенные жители сих городов пошли на крайнюю меру, чтобы оградить себя от отравы. На месте разгромленного завода Соломона Цвейга удалось спасти лишь один ящик с водой. Проверка показала, что вода эта сверх всякой меры насыщена опием. Ведется гласное дознание. Но уже и теперь ясно, что налицо еще одно преступление, как и чудовищный поступок Бейлиса, направленное против русского народа. В. Анищенко».
Прокурор дочитал, зло бросил газету на пол. Подошел к окну, задумчиво посмотрел на возмущенную толпу на площади. «Бей жидов!» — летал над головами черный плакат. Гарцевали конные жандармы, феликс Нечаев без шапки, в распахнутом полушубке что-то доказывал командиру жандармов корнету Крайскому.
«Заварил кашу, чертов сын», — устало подумал о Феликсе прокурор и задвинул шторы. Сел в кресло, подвинул к себе серую папку с крупной надписью «Дело о запретном производстве опийного настоя мещанкой Бирюча Софьей Давыдовой Цвейг». Мельком взглянул на настольный календарь и вывел: «В суд присяжных. 23 февраля 1913 года».
Хотя не был уверен, что творит правое дело.