Душа хотела б быть звездой,
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной,-
Но днем, когда, сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.
(Ф.И. Тютчев)
Давным-давно в некой далекой стране, где солнце светит круглый год, и голубая река омывает жаркие берега, жил один человек. В молодые годы его отец подарил ему медальон. Медальон тот был волшебный. Он издавна переходил из рода в род от отца к старшему сыну, и было у него свойство исполнять одно желание каждому своему владельцу. Но только одно единственное за всю его жизнь.
Так вот, человека того звали Сенмут, и за всю жизнь он еще не загадал то самое, единственное желание. Он все откладывал и думал, что может быть, он придумает что-то лучшее, чем то, что у него уже есть на уме. Так он всю жизнь жил и сберегал свое желание на самый крайний случай, потому что его отец, умирая, завещал ему: «смотри, сынок, не трать своего дара попусту, потому что в миг крайней нужды он может тебе пригодиться, но будет уже поздно."
Так Сенмут все берег и берег его, мечтал, глядя на медальон, и представлял, что можно было бы загадать. Но, тем не менее, он пытался в жизни всего добиться сам, не уповая на волшебство, и вот он состарился, а медальон не исполнил еще ни единого его желания, и подумал он: «Вот теперь я стар, волосы мои седы, а я еще ни разу не использовал дар моего отца, но теперь мне уже ничего не нужно от жизни, потому что скоро смерть придет за мной. Надо было использовать его в молодости, тогда хоть что-то в моей жизни было бы интересного, о чем можно было бы вспомнить, как у моих предков.»
Во истину, много чудных историй он слышал о своих предках! Кто только чего не желал из них, всего даже не припомнишь. Но хоть эта история и случилась давным-давно, медальон уже в те дни был древним.
Вы спросите: «раз он был таким старым, а медальон исполнял любые желания, почему он не попросил вечной молодости?» это справедливый вопрос, но Сенмут, умудренный опытом своих предков знал, что так уже было однажды. Один его далекий прадед пожелал себе вечной молодости, да только он все жил и жил, а все его друзья, родные умерли, дети его умерли, дети детей… а он все жил и жил и изо дня в день творилось одно и тоже, так что в конце концов его одолела тоска и он принял яду.
«Хорошо», - скажете вы, - «но почему бы вместо того чтоб ждать крайней нужды он сразу не попросил себе несметных богатств, что бы ни в чем не нуждаться?» - это тоже справедливый вопрос, но и на него он знал ответ!
Один его предок так и сделал, но не успел он глазом моргнуть, как все его богатства были разграблены, еле медальон уберег, да собственную жизнь.
Был даже один предок, который пожелал стать царем той страны, да только не долго он царствовал. Вскоре придворные затеяли заговор, и он был коварно убит.
Был еще один предок, который пожелал жениться на самой красивой девушке на свете, но она оказалась капризной и сварливой, и ему очень трудно было ужиться с ее крутым нравом, о красоте ее он и вовсе забыл, не до нее было. А люди все вокруг говорили не то, что он раньше надеялся услышать: «Ах, как ему повезло, счастливчик женился на самой красивой девушке на свете!», но они говорили: «Несчастный, ему досталась самая сварливая баба во всем подлунном мире!».
Таких историй было еще много в роду Сенмута, но все они заканчивались одинаково: печально. И исполнение желаний не приносило его предкам ровно никакой радости.
Правда, более или менее медальон помог отцу его деда, он из-за неуплаты налогов должен был попасть в долговую тюрьму и пожелал, чтоб за ним не было больше долгов. Это не изменило его жизнь к лучшему, но спасло его от худшего, а это было уже что-то. И с тех пор отец его отца, его отец, да и он сам прожили жизнь, не загадав ни одного желания, думая, что глупо тратить его понапрасну, когда в случае нужды оно может пригодиться. Но как безрадостно была прожита его жизнь! Изо дня в день в ней происходило одно и то же, то же самое, что и в жизни его отца. И может он и не накликал на себя никаких бед, но у него был шанс все изменить, а он им так и не воспользовался. И его потомки будут из уст в уста передавать рассказы о тех людях, которые женились на красивых девушках, становились царями и богатели, но про него, Сенмута, никто не вспомнит, потому что он так и не воспользовался медальоном.
Когда же Сенмут лежал на смертном одре, он подозвал к себе своего младшего сына, потому что старший его сын, Хэви, в свое время отправился искать счастье в большом городе и бесследно пропал. Младшего же звали Уна, и так сказал ему Сенмут:
«Вот медальон, исполняющий желание, о котором ты так наслышан. Я говорю «желание», потому что для каждого это только одно единственное желание, но я не загадал и его, потому что обещал своему отцу, когда он умирал, что использую его только в крайней нужде, о чем жалел потом всю жизнь. Теперь я завещаю его тебе и не беру с тебя никаких обещаний. Ты еще молод, и у тебя будет много времени обдумать это самое желание. Не завещаю тебе свою волю, но прошу тебя загадать что-нибудь стоящее, во имя всего нашего рода, так натерпевшегося с этим медальоном, потому что его считали даром, на самом же деле, он – проклятье! Но выкинув, не избавишься от него и, потеряв его, он все равно вернется к твоим потомкам, это часть волшебства, насколько я слышал. Я перекладываю этот груз со своих плеч на твои, используй его сын мой, потому что ты единственный мой наследник, так как брат твой давно исчез. Теперь я расскажу тебе главное: как исполнить желание, когда ты будешь уверен в нем. Произнеси его вслух, затем поверни камень на амулете трижды против часовой стрелки, и желание твое немедленно будет выполнено.»
Так Уна стал обладателем амулета. Задачу перед ним отец поставил нелегкую и Уна решил, во что бы то ни было, ее выполнить. Он был в том возрасте, когда юноша вот-вот должен стать мужчиной.
После смерти отца ему досталась горшечная мастерская, тоже давний плод медальона. Один из его предков пожелал стать лучшим горшечником в мире. И хоть его горшки и пошли сначала лучше некуда, ему это занятие вскоре наскучило, и он смекнул, что можно было выбрать себе с помощью медальона профессию и поблагороднее, да только больше то у него желаний не было, и пришлось ему делать горшки до конца своей жизни.
Однажды вскоре после этого сидел Уна в трактире и потягивал пиво. Теперь он был хозяином горшечной мастерской и мог себе это позволить, что было ему весьма приятно. Он все время думал о медальоне и о желании. Что же можно такого пожелать, чтоб это было хорошо и никак не обернулось лихом?
И тут он услышал разговор трактирщика с одним чужестранцем, гостившим в тот вечер в трактире.
«Так куда же ты, господин направляешься?» -дружелюбно спросил трактирщик.
«Я направляюсь в далекий город,» - молвил чужестранец. – «там, я слышал, есть чудесный оракул, который дает ответ на все вопросы! Там стоят долгие очереди, чтоб задать ему вопрос. И ответ всегда безошибочный, что бы у него не спросили! Но есть одна загвоздка: никогда не знаешь, что же он потребует взамен. У кого-то потребует прядь волос, у кого-то медный браслет, может сказать «приведи мне тучную корову», или «отдай мне свое самое старое платье». Одной женщине он сказал: «отдай мне самое ценное, что у тебя есть», а это оказался ее сын. Так вот, она не согласилась, разумеется, отдать своего сына, а обмануть оракул даже пытаться не стоит, он ведь всезнающий. А потом, представьте себе, сын ее подрос, пошел в услужение к оракулу и стал его жрецом. Вышло так, что оракул все равно его получил, а она так и не узнала ответ на свой вопрос. Вот такие вещи про него рассказывают». – закончил свой рассказ незнакомец.
«Так ты, брат, небось, тоже хочешь что-то спросить у него?» - поинтересовался трактирщик.
«Да просто хотелось посмотреть на это чудо…» - не совсем убедительно сказал чужестранец. – « ну и может быть тоже спросить что-нибудь…» - погодя добавил он и замялся, он явно не хотел дальше продолжать. Трактирщик не стал настаивать:
«Что ж, ты на ночь у нас остановишься?» - перевел он тему.
«Да, завтра с восходом солнца я пускаюсь в путь.» - с этими словами он удалился в отведенную ему комнату, не желая дальше продолжать беседы, а народ, поняв, что больше интересного ничего не последует, начал расходиться.
«Оракул!» - подумал Уна, - «это то, что мне надо! Он сможет мне сказать какое желание лучше всего загадать!»
Долго не думая, Уна собрал все необходимые для похода вещи и сложил в заплечный мешок.
Он встал незадолго до рассвета, впрочем, он всю ночь толком не мог глаз сомкнуть от возбуждения, потому что он радовался тому, что наконец так быстро найдет решение той проблемы, над которой, как ему казалось, будет думать всю жизнь. Боги! Как все просто! Он всего лишь задаст оракулу вопрос и тот ему скажет, какое самое лучшее желание, которое он может загадать с помощью медальона!
Уна как раз успел вовремя, он увидел как чужестранец выходит из трактира, хотя небо еще только алело, а солнце не было видно. «наверное, не хочет лишних любопытных глаз.» - решил Уна.
«Постой,» - крикнул он ему, тот остановился.
«Послушай,» - начал Уна, не зная как лучше высказать свою просьбу, - «я вчера слышал как ты рассказывал про оракул, и что туда направляешься, что бы спросить его о чем-то» - чужестранец явно напрягся, лицо его стало серьезным, если не суровым, - «так вот, я подумал,» - продолжал поникший Уна, - «нельзя ли мне пойти с тобой?»
При этих словах напряжение, охватившее чужестранца, как будто спало. Он даже слегка улыбнулся краешком рта.
«Тогда пошли, надеюсь, ты успел позавтракать, потому что я не хотел бы задерживаться!»
Так Уна пустился в путь с чужестранцем. Его звали Рэв, что означает «Лев» на языке той страны. Он был мужчиной средних лет высокого роста и с сединой на висках и с густыми черными волосами, покрытыми пылью за время долгого путешествия, которое он совершил. Рэв оказался приятным спутником и рассказчиком, что Уна, впрочем, заметил еще в трактире.
Они путешествовали из города в город, из селения в селение вниз по реке. Иногда какие-то участки пути им удавалось проплыть на попутной лодке и волны Великой реки их резво несли вперед. Как-то раз они заговорили насчет оракула и тут же пожалели об этом:
«А что ты хочешь у него спросить?» - поинтересовался Уна и тут же прикусил язык, вспомнив как Рэв напрягся в трактире, когда об этом зашла речь. Но как же можно путешествовать за тридевять земель к оракулу и не думать о нем?
Действительно, Рэв нахмурился и стал серьезным: «Это личное и касается моей семьи.» - коротко ответил он, а через некоторое время, не оборачиваясь к Уне, спросил: «а ты что хочешь у него узнать?»
Теперь настала очередь Уны замяться: «Это тоже касается Моей семьи,» - честно ответил он, и больше они к этой теме не возвращались.
Однажды они пришли в селенье, где свирепствовала глазная болезнь. На улицах было пусто, не зная беды, здесь приключившейся, они постучали в один из домов, высунулась пожилая женщина: «уходите, пока целы, в нашем поселке, чужестранцы, вы не найдете ничего кроме смерти!» - с этими словами она вновь занавесила окно.
Так они пошли дальше, а день уже близился к концу. Они рассчитывали на ночлег в этой деревне, а до следующей было вовсе не близко. Они решили спуститься к реке, чтоб напиться воды и увидели маленький шалашик, стоявший на берегу. Перед ним сидел мужчина, и, казалось, смотрел на реку и на алый закат, разгорающийся над ней. При звуке их шагов он не обернулся, и они подумали, что он их не слышит, но когда они подошли вплотную, он повернул к ним голову и спокойным голосом произнес: «Здравствуйте, чужеземцы». И только тут они увидели, что мужчина был слепым.
Хворост в костре приятно потрескивал, а над огнем жарилась рыба, которую вытащили из сетей, расставленных хозяином хижины. Слепой сидел у костра и так проворно жарил рыбу, что его слепота, если и была заметна, то только по неподвижным глазам. Уна и Рэв сидели по другую сторону костра и внимательно наблюдали за ним. В молодые годы он, наверное, был красивым и сильным…
«Ну вот, рыба и готова!» - сказал он, - «я чую это по запаху. Что ж, угощайтесь!». И он протянул каждому из них по рыбине. Потом он отломил по небольшому куску хлеба и тоже протянул путешественникам. Не спеша они поедали вкусную, хрустящую рыбу.
«Давно вы живете здесь, отче?» - спросил Уна, утолив первый голод.
«Как знать,» - ответил слепой, - «в темноте время бежит по-другому. Но когда я пришел сюда впервые, мои волосы еще не были седыми, а теперь говорят, они серы как камни. На лице моем тогда еще не было морщин, с этого места я в последний раз глядел на солнце.»
«Как же получилось, что ты здесь ослеп?» - спросил Уна удивленно.
«Это долгая история, но, коли угодно, могу вас ею потешить в этот ночной час. Итак, как я уже говорил, дело было давно, в дни моей молодости. Жил я тогда в селенье, недалеко отсюда. Был я ловок, силен и проворен, удача мне не изменяла и в сетях моих всегда была рыба, впрочем, она и сейчас там водится, да теперь это уже не важно. Но в те времена все было по-другому, мы с отцом ловили рыбу, а моя мать с сестрой продавали ее.
Но жила в нашем селенье девушка, краше которой не было нигде, по крайней мере, все юноши от нее были без ума, и когда подошел ей возраст выходить замуж, то от женихов ей, конечно же, не было отбоя, но она не торопилась и никому не показывала свое благоволение. Она была немногим младше меня, и я о ней совсем не думал, мне казалась странной вся эта суматоха вокруг нее. Но однажды, когда на берегу я закинул сети, я увидел ее. Она была в простом белом платьице, ее длинные черные волосы были распущены, а кожа блестела на солнце. Она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала одно лишь слово: «Привет», и не оборачиваясь пошла дальше, но с того дня звезды для меня погасли и солнце померкло. Как раненый зверь бродил я вечером по окрестностям и не находил себе места. Ночью сон ко мне не шел и днем еда мне в рот не лезла. Все утратило смысл, и все мои мысли заполнила одна она. Я все ходил и думал, как открыть ей мои чувства, и, однажды, я решился, встретив ее на берегу реки. Она слушала меня молча, когда же я закончил, обидно рассмеялась, как будто я сказал нелепость.
«Знаешь,» - сказала она, - «от тебя пахнет рыбой.»
«Подожди!» -прокричал я в отчаянии, видя что она уходит, - «подожди! Послушай, будь моей женой и я готов ради этого сделать все что угодно, все что ты захочешь!»
Она улыбнулась самой сладкой улыбкой: «Я хочу ожерелье, которое висит на шее у жены старосты нашего поселка. Тогда может быть я стану твоей.»
Так она говорила, а я, дурак, слушал, и, ослепленный своей страстью, побежал домой и продал все снасти, которыми владел мой отец, и все украшения, которыми владела моя мать, я продал праздничное платье сестры и единственного осла, который у нас был. Но этого едва ли хватило на золотое, разукрашенное ожерелье.
Жена старосты, богатая тучная женщина, благоухающая разными маслами, лишь рассмеялась, услышав чего я хочу от нее: «Знаю я что неспроста, ты, сын рыбака, хочешь купить мое ожерелье. Конечно тех денег, что у тебя есть, на него подавно мало, но я отдам тебе его за ту цену, которую ты мне предлагаешь, пока ты из-за него не продал всю свою несчастную семью. Или лучше сказать: из-за нее?» - помолчав добавила она, - «милый мой мальчик, погубит она тебя, одумайся, а то вспомнишь еще мои слова…» но я пропустил это мимо ушей и, купив ожерелье, радостный побежал к своей возлюбленной.
Когда я пришел к ней с ожерельем, я увидел удивление в ее глазах и, будучи наивным, счел это за благой знак. Но потом они приняли то же надменное выражение, как и до этого.
«Это всего лишь ожерелье какой-то старой толстой женщины. К чему оно мне? Вот если бы ты принес мне золотой перстень самой царицы, со змеей, пожирающей свой хвост, тогда я неминуемо вышла бы за тебя замуж, потому что была бы уверена, что ты меня действительно любишь.» - так молвила она.
А я, о, несчастный глупец, грезил лишь ею. Я вернулся домой, чтоб собрать необходимые вещи. Но тут вернулись домой мои родственники. Отец, увидев меня, нахмурил брови и, ничего не говоря, схватив меня за волосы, выкинул из дому.
Я знал, что это было все ценное имущество моей семьи и что они теперь нищие. Но я был так сильно ослеплен, что ночью, когда они все заснули, я прокрался в дом и украл все деньги, которые они в тот день заработали. Они были мне нужны на дорогу. Так я отправился в Город Белых Стен, где на золотом троне сидела богоподобная царица.
Я стал работать за городом, выше по течению и продавать свою рыбу недалеко от дворца. Я подружился со многими слугами, работавшими во дворце и в конце концов я добился чего хотел, и меня взяли во дворец на кухню чистить рыбу и делать прочую грязную работу.
Я стал внимательно наблюдать за происходящим вокруг, но царицу я видел лишь несколько раз и в большом отдалении, так что я не знал, есть ли у нее на пальце то самое кольцо со змеем, и тем более я не знал как его добыть. Но однажды мне удалось спрятаться в кустах перед сумерками, в саду, где она обычно прогуливалась перед сном. И когда она проходила мимо, она провела рукой по листьям в нескольких сантиметрах от моего лица, и на руке ее я увидел тот самый перстень. Теперь предстояло самое трудное – заполучить его.
Однажды царица ужинала со своей матерью и сестрой в том самом саду. Обслуживать ее должна была одна девушка, работавшая на кухне, но я ей подсыпал снотворного, другая девушка отпросилась в тот день к своим родственникам, а третья, как и я, никогда не подносила царице блюда и до смерти этого боялась. Получилось так, что кроме меня некому было этим заняться, и вот, получив нужные указания, низко опустив голову, подошел к столу царицы, неся чашку с водой. Опустившись на колени, я подал царице чащу, руки у меня дрожали, решалась моя судьба, как я тогда думал, но царица, наверно, предположила, что это из-за ее присутствия у меня трясутся руки, если вообще это заметила. Я же лихорадочно смотрел, как она снимает кольца со своих тонких пальцев, что бы в поднесенной мною чаше умыть руки. В моих мыслях созрел смелый план.
Все время пока царица с сестрой и матушкой своею потчевали, я подносил им разные кушанья и каждый раз, опустив низко голову, стоя на коленях, я краем глаза косился на кольцо, лежавшее неподалеку на столе. Когда царские господа отужинали, я снова поднес им чаши с водой, но когда я подошел достаточно близко, я вдруг как бы нечаянно споткнулся и пролил чашу точно на то место где лежали кольца. Их смыло на траву, царица вскрикнула, увидев воду на столе. Я притворился растерянным и стал полотенцем, которое у меня висело на руке, вытирать воду, на другую же руку я оперся, так, по крайней мере, выглядело. На самом же деле я точно видел куда упало змеиное кольцо. Раз, я поставил рядом руку, два, оно было у меня на пальце. Ничего более рискованного я никогда в своей жизни не делал. Я накинул мокрое полотенце на руку с кольцом и, извиняясь, поспешил за новым полотенцем.
Подходя к помещению где находилась кухня, я молниеносным движением нагнулся и воткнул кольцо в землю, при этом делая вид, что я уронил и поднял полотенце на тот случай, если это кто-нибудь увидит.
Пропажа кольца, конечно, вызвала суматоху. Кольцо не нашли, меня и мою комнату обыскали. Но и там, естественно, ничего не нашли. За подобную оплошность меня, конечно же, тут же уволили, но уходя, я зашел попрощаться со своими товарищами по кухне, а по пути обратно быстро забрал кольцо, ибо точно запомнил, где его оставил. И так, я вновь был свободен и у меня было то, зачем я ходил так далеко и чего так страстно желал. С тех пор, как я впервые пришел в Город Белых Стен, прошли годы, и радость моя как-то померкла. Как будто я уже не был уверен действительно ли это мне так нужно, как представлялось в начале, миссия была завершена, дело сделано. Я возвращался к девушке, которая взамен своей руки хотела кольцо царицы.
Но когда я вернулся, я обнаружил, что все было напрасно. Она давно вышла замуж за какого-то богатого купца и уехала. Мои старые родители умерли от чахотки в нищете. Сестра пропала бесследно, и тогда я пришел сюда на берег реки и посмотрел в глаза Богу, я хотел знать ответ, почему! Почему? Как так получилось? Как я мог быть так ослеплен? Как я мог быть настолько эгоистичным, что б ограбить своих родных, самых близких? Ради кого? Ради какой-то высокомерной девчонки, которая крутила мною как хотела?
И я смотрел Богу в глаза, смотрел, пока глаз его не опустился за горизонт. Тогда я обнаружил что не вижу ничего, но перед моим взором все еще стоял глаз Бога, поселившем в моем сердце ту недобрую страсть, что меня сгубила! Так мне, по крайней мере, тогда казалось, глаз несправедливого бога! Как мог он допустить, чтоб я так загубил свою жизнь? Ведь говорят же, что жизнь каждого из нас предопределена. Но теперь, я, будучи, находясь во тьме, все еще вижу перед собой свет его глаза, и многие вещи стали для меня яснее, потому что у меня было много одиноких лет, чтоб о них размыслить. Я понял, что хоть жизнь каждого из нас и предопределена, но при этом у нас всегда есть выбор, по тому или иному пути нам идти. Я был глуп. Глуп и слеп, будучи зрячим. Но теперь я прозрел став слепым. Так вот, сижу я здесь изо дня в день, ловлю рыбу, иногда приходят люди сюда и меняют на мою рыбу свой хлеб, финики или еще что-нибудь. Душа моя обрела покой в тихом созерцании на берегу Великой реки, дарующей жизнь. Одного лишь мне хотелось бы: еще раз взглянуть глазами на мою бедную сестру, узнать как она живет, да попросить прощения за все зло причиненное мной. Тогда я мог бы спокойно умереть, но мечта моя несбыточна, ибо глаза мои уже не станут видеть вновь, да и она либо далеко отсюда, либо отправилась в благословенные небесные поля и не встретить мне больше ее в этой жизни. Но увижу ли я ее там, в царстве Доброго бога? Это мне неведомо. И теперь мне остается лишь сидеть здесь и рассказывать случайным путникам свою печальную историю, хотя бы в назидание.»
Так слепой старик закончил свой рассказ. В костре уже тлели последние угли, а он все смотрел на небо и в глазах его отражался свет невидимый для зрячих.
На следующее утро они распрощались со слепым, они оставили ему добрую половину своих съестных припасов, а он дал им в обмен связку сушеной рыбы.
Медленно очищая рыбу на ходу, они оба молчали.
«Как ты думаешь,» - спросил вдруг Уна, - «это правда что у каждого из нас есть выбор по какому пути нам идти? Или он это придумал, потому что ему так хотелось?»
«Нет, я думаю, ему было бы легче думать, что у нас нет выбора, ведь если он есть, в таком случае он сделал неправильный выбор. Но если он прав, то в какой-то степени это было бы и хорошо, потому что это значит, что никто не обречен изначально. Но в то же время, каждый из нас тогда, получается, в ответе, по крайней мере, за половину всех своих несчастий, а в это не очень хочется верить. Легче верить в то, что их нельзя было избежать и не нести груз ответственности.»
Так они продолжали свой путь, разговаривая о разных вещах, но каждый из них размышлял о словах старика.
Они шли дальше много дней и много селений они миновали. И вот в нескольких днях пути от города они увидели в уже наступивших сумерках, что в воде кто-то возится. Это мог бы быть рыбак, вытаскивающий свои сети на берег, но звуки больше походили на сражение, чем на спокойную возню рыбака. И тут они увидели сквозь камыши мальчика, отбивавшегося от крокодила. Животное схватило его за руку и тащило его в реку.
Уна в страхе растерялся, но Рэв в одно неуловимое мгновение оказался рядом с парнем, держа в руке большой увесистый камень, и обрушил его на страшное чудовище. Но не так-то просто заставить крокодила выпустить свою жертву, если он ее уже схватил. Тут Уна переборов страх, тоже подбежал и схватил мальчика, которого крокодил пытался утащить все дальше. Они были уже по пояс в воде. Камень на время оглушил крокодила, но хватки своей он не расслабил. Зато перестал тянуть их на какие-то секунды, этим Рэв и воспользовался: в руках его блеснул нож и схватив его обеими руками он вонзал его в страшного зверя, но много раз ему пришлось опускать нож на его голову, пока, наконец, это не подействовало и крокодил отпустив свою жертву медленно уплыл, оставляя кровавый след за собой.
Вода у берега тоже была наполнена кровью, а алый закат делал ее еще более красной. Рэв и Уна вытащили из воды почти безжизненное тело мальчика. Оказалось, что крокодил откусил ему пол руки и оставил на боку рваную рану. Вдвоем они дотащили парня до села, видневшегося за поворотом, откуда мальчик очевидно и был родом. Там уже горели костры перед домами, люди готовили ужин. Тут их увидела женщина, сидевшая у костра и, выронив миску с едой, бросилась к ним.
«О боги, да это же мальчик нашей Ани!» -воскликнула она, - «пойдемте, я вас отведу. И где вы его нашли? Боги! Парень при смерти!»
Она вошла в одну из хижин, и путешественники двинулись за ней.
Внутри они увидели немолодую женщину, лицо ее было испещрено морщинами, оставленными годами лишений и тяжкого труда. Она перемешивала в котелке скудный ужин и чем-то его приправляла. Обернувшись, она удивленно посмотрела на людей, вошедших в хижину, но увидев окровавленного сына на руках двоих незнакомцев, на лице ее отразился ужас. Она замерла с ложкой в руках. Раненого же они аккуратно положили на папирусовую циновку, и только тут заметили, что в дальнем конце хижины лежит еще один парень постарше, но весь худой и бледный, та тощем лице остались лишь глаза. Он хрипло покашлял и застонал, увидев брата.
Женщина, которая привела их сюда быстро подтолкнула их к выходу: «пойдемте, пойдемте, можете сегодня ночевать в моей хижине.»
Она привела их в свое жилище и, оставив им котел с едой быстро убежала. Путешественники очень устали, но глаза у них не смыкались.
Ночью их хозяйка вернулась. «Плохо дело с парнем,» - сказала она, - «недолго он протянет, сдается мне. Бедная Ани. Муж умер, только и осталось что два сына, да и то один лежит чахоточный, а теперь еще и младший обречен… нет в жизни страшнее несчастья, чем видеть смерть собственных детей. Ох, как тяжко…» - она еще долго причитала.
Под утро Уна слегка задремал, а Рэв все лежал и думал о своем. Думы его были глубоки и тяжки.
Они не стали будить женщину, приютившую их на ночь, и отправились в путь еще до восхода солнца.
Молчание между ними стало угрюмым, каждый был во власти своих тяжких дум, которыми он не хотел делиться со спутником.
Долго ли, коротко ли, а вскоре добрались они до Верхнего царства, ибо шли из нижнего в сторону большого моря. И вот местность стала болотистой. То и дело рядом с рекой они видели заводи, да трясину. Вблизи находились болота Фаюм, в которых по легенде царица Исида пряталась со своим сыном-младенцем от злого Сета, незаконно захватившего власть над Верхней и Нижней страной. Но возмужал Гор - сын Исиды и Осириса и сразился с подлым Сетом, братом своего отца. И победил отважный юный Гор и стал мудро и справедливо править в Черной стране. Он возобновил свое справедливое царствование в Городе Белых Стен, основанном его отцом Осирисом. И говорят, что с тех времен в городе Белых Стен до сих пор правят потомки Осириса. К этому-то самому Городу Белых Стен они и приближались.
«В городе нам надо будет найти караван, идущий в сторону оазиса Соксес-ами, мы примкнем к нему.» - объяснил Рэв.
«Так оракул находится в оазисе?» - удивился Уна.
«Да, до туда несколько дней пути. Мы будем идти по пескам, но ведь цель того стоит, не правда ли?» - то ли улыбнулся, то ли усмехнулся Рэв.
«Да, ты прав, цель того стоит.» - ответил Уна, а сам думал: «все эти люди… каждый из них знает чего хочет, каждый знал бы зачем и как использовать амулет, но у них его нету, а у меня есть, но я, хоть убей, не знаю чего я больше всего хочу. Какая мука! Только оракул может мне помочь, моя единственная надежда на него. Но как оракул может знать чего я хочу, если я сам не знаю?» - и тут же сам себе возражал – «Но ведь он же оракул!» - с такими мыслями он подходил к воротам Города Белых Стен. А маленькие пастухи, которые недалеко от ворот пасли свои стада, следили удивленными глазами за двумя путниками, проходящими в ворота.
А стены действительно были белыми. Известняковые плиты были тщательно отполированы и подогнаны одна под другую. И когда Уна и Рэв входили в город, они увидели, как в алых лучах заката стены засияли нежно-розовым светом.
Они нашли в городе маленький уютный трактир, где посетителям предоставлялась скромная, но сытная еда и ночлег по необходимости.
Трактирщица – молодая женщина в теле, разносившая посетителям еду и выпивку, с видом знающего человека посмотрела на путешественников. «Что, тоже искатели приключений? Верно, к оракулу собираетесь?» - небрежно бросила она.
«Откуда ты знаешь?» - удивился Уна.
«Думаете, вы одни такие? Таких как вы у нас тут целая уйма останавливается каждую неделю. Все ожидают невероятных чудес от этого оракула. Но видимо, напрасно. Обычно оттуда редко возвращаются счастливыми, а многие, по-моему и вовсе жалеют, что отправились туда.»
«Неужели?» - воскликнул Уна в удивлении, - «Ты хочешь сказать, что все это обман, что оракул не дает тебе ответ на любой вопрос, который ему задашь?!»
«Ответы-то он конечно дает, и правдивы они или нет, не мне судить,» - задумчиво протянула трактирщица, - «но наверное не те, которые хотят от него услышать…»
Это предположение заставило Уну задуматься. Но Рэв, казалось даже не услышал слов трактирщицы и был по-прежнему невозмутим. Как будто был уверен, что обязательно услышит правильный ответ от оракула.
«Мне бы его уверенность.» - подумал Уна.
За кружкой доброго ячменного пива Рэв стал разговорчивым, даже смеялся и рассказывал кучу всяких былиц-небылиц. На следующий день они встали уже несколько часов после восхода солнца, все таки, доброе было пиво. Проснувшись, они тут же отправились на поиски каравана, идущего в оазис Соксес-ами, оазис пальмовой рощи. Но найдя погонщиков верблюдов, они узнали, что следующий караван туда отправляется только через два дня. Да и деньги они за это просили немалые, хватило бы на обратный путь…
Возвращаясь в трактир, они шли по людным улицам, повсюду кипела жизнь, шла торговля на каждом углу, тут же невдалеке женщины развешивали белье, кормили младенцев. Торговцы зазывали бодрыми голосами, расхваливали свой товар, к ним примешивались и высокие, а порой и визгливые голоса торговок. Тут же в пыли играли дети.
Уна шел и смотрел вокруг. Да, обычная жизнь простых людей, как и везде, впрочем, только здесь их было намного больше собрано в одном месте, чем он когда-либо раньше видел. Люди, каждый обремененный своими тяготами и бедами, им некогда думать о большом мире и его проблемах, большинство из них заботит только то, что же они сегодня будут есть на ужин, и будит ли этот ужин вообще у них и у их детей… наверно так и должно быть, ведь думать о мире нелегко, о мире в целом, о том, что можно в нем изменить, будучи, обладая властью что-то менять. Да и кто из них, обладая властью, стал бы менять мир? Может они бы изменили собственную жизнь, захотели бы быть богаче, красивее, но зачем им мир, разве их касается, что там происходит с другими? Пусть сами разбираются со своими проблемами…
Раздумья Уны прервал желтолицый сухощавый мужчина, вынырнувший откуда-то из темного закоулка. Вкрадчивым тихим голосом он запел: «Волшебные амулеты, против сглаза и порчи, приносящие богатство, красоту, защищающие от врагов и вражеских козней, делающие вас мудрыми и всевидящими… для вас, господа, совсем недорого! Сдается мне это судьба, что вы пошли именно этой дорогой, вы предназначены..»
«Нет, спасибо.» - оборвал его Уна, а про себя добавил: «у меня уже есть один, вот только мороки от него больше чем пользы. Эх, старый шарлатан! Стал бы ты их продавать, будь они такие волшебные…»
Уже подходя к трактиру, они услышали жалобный голос: «Дайте хоть хлеба кусок, добрые господа, пожалейте несчастного калеку! Я и спеть могу.» - и откуда-то раздался немощный голос, напевающий заунывный мотив. Уне показалось, что он уже где-то слышал эту песнь. Подойдя ближе, Рэв и Уна разглядели в тени тощего и грязного человека в одной лишь рваной тряпке, намотанной вокруг бедер, а под ней ничего не было. Он был безногим. «Подайте хоть корку хлеба, хоть медную монету, я спеть могу.» - снова жалобно протянул он. Уна ужаснулся, он мог бы пересчитать каждую единую косточку на его теле, потому что их обтягивала только кожа. Рэв приостановился и, стянув медный браслет, бросил нищему.
«Да благословят вас боги! Добрый господин!» - прохрипел безногий.
Следующий день они провели гуляя по городу, когда еще удастся побывать в самом Великом городе Черной страны, где в Большом Доме восседает царь Верхнего и Нижнего Царства. Но Рэв был охвачен лихорадочным беспокойством, с каждым часом оно все росло. Уна догадывался, что ему поскорей хочется отправиться в путь и эта отсрочка кажется ему, чуть ли не губительной. Видно действительно важным и значимым было дело, с которым он шел к оракулу. Не то, что он, Уна. Теперь ему казалось глупым топать с такой вещью аж за тридевять земель к Великому оракулу с вопросом «а чего же я хочу?». Или не так, кстати говоря, он еще не задумывался как ему задать вопрос. Может «что мне пожелать от медальона?» или нет… кто его знает, а ведь это, пожалуй что, важно, потому что о чем он спросит, о том оракул и ответит. Может быть «что сделает меня счастливым?». Да об этом следует еще серьезно поразмыслить.
На следующий день рано утром, еще до восхода солнца они покинули трактир, и в предрассветной мгле вослед им летел заунывный мотив песни безногого нищего.
Выступил караван на рассвете и первые лучи солнца застали его уже в пути.
Путь был тяжелым, и хоть они и ехали верхом на верблюдах, беспощадное солнце пустыни туманило им разум и к вечеру не оставляло сил даже держаться ровно на спине верблюда. Зато как живительна была ночная прохлада! А звездное небо пустыни наводило на думы о далеком прошлом. Может его, Уны, предки тоже так лежали, глядя на звезды, и думали, что делать с этим треклятым даром. Даром… может быть пожелать себе какой-нибудь необычайный дар? К примеру, быть неуязвимым? Или уметь летать? Да чушь какая-то. А может ходить сквозь стены? А что неплохо, взял и пошел куда захотел, взял что надо и так же ушел… а может там среди многочисленных звезд тоже есть его предки? Может они смотрят на него с высоты? Смотрят и посмеиваются, ну да ходить сквозь стены, застрянешь – вот потеха будет! Вот проклятье, и то верно. Значит, все таки, проклятье? Но может быть оракул… хоть бы.… Так Уна и заснул.
И вот через несколько дней, вдали, среди бесконечных песков они увидели оазис: невысокая стена и две башни появились вдали. Соксес-ами – пальмовая роща. Если там и была пальмовая роща, то она должна быть за этими стенами. У ворот караван остановился. После тщательного осмотра людей и вещей, караван пропустили внутрь. Жители оазиса, видимо сильно ценили свою спокойную мирную жизнь и поэтому очень строго относились к чужестранцам, навещавшим их чудесный оракул. Внутри стен этого городка была совершенно необычайная атмосфера, путникам казалось, что они попали в маленький обособленный мирок, не имеющий ничего общего с окружающим большим миром. Здесь кипела своя жизнь, были свои законы и даже люди казались какими-то другими.
Паломников, пришедших к оракулу, пригласили расположиться в отдельных помещениях, недалеко от входа в город. Им предоставили постели и еду, а так же ванну, которая, конечно же, была необходима после столь долгого путешествия по пескам.
А паломников всего было пятеро: Рэв и Уна, о которых мы уже достаточно знаем, один мужчина с проседью в волосах, строгим лицом, в дорогих одеждах и очень молчаливый, казавшийся немым, а так же другой господин средних лет, не так богато, но достаточно прилично одетый, в сопровождении юной девушки, по всей видимости, являвшейся его дочерью.
На следующий день их всех собрали в небольшом зале, и к ним на встречу вышел маленький налысо-обстриженный мужчина преклонных лет в длинном белом одеянии. Это был жрец оракула. Он обвел всех внимательным пытливым взглядом и сообщил, что оракул будет принимать их всех по очереди и что он будет их выбирать сам по одному человеку в день.
«Теперь,» - сказал жрец, - «я попрошу вас остаться здесь и ожидать моего возвращения. Мысленно каждый подготовьте вопрос, который вы собираетесь задать Великому оракулу, а я по возвращению, объявлю, кто будет удостоен чести сегодня на закате последовать за мной в Великий Храм, Открывающий Истины.» - с этими словами он удалился.
Уну охватил легкий трепет: что если его позовут первым? Так как он, все таки, задаст свой вопрос… растеряно он огляделся по сторонам. Рэв был невозмутим, господин с дочерью еле слышно о чем-то разговаривали, а богатый господин сидел, как всегда, молча. Странно, что он такой важный, а путешествует без слуги…
Жрец вернулся обратно: « Первым сегодня пойдет к оракулу человек, который назвался Рэв. Прошу тебя хорошо подготовиться. Когда запад озарится красным светом умирающего солнца, за тобой придут.»
Значит, все таки, не он. Рэв. Может он расскажет, что он там видел?
«Поздравляю тебя, друг.» - сказал ему Уна. А Рэв лишь молча улыбнулся.
Алел закат, и у Уны было так волнительно на душе, будто это он должен с минуты на минуту предстать перед оракулом.
Чтоб как-то развеять свое волнение, он решил немного прогуляться по этому необыкновенному и загадочному городу. В лучах заката стены были чудесного розового цвета, как только что распустившийся лотос, и они сияли, как будто изнутри. Уна так разволновался, что в своем волнении решил подняться на стену, и надежда не обманула его. Он посмотрел по внутреннюю сторону стены и увидел кишащий муравейник: люди потихоньку расходились по домам и спешили доделывать свои дела, не сделанные за день, они пели, смеялись и разговаривали. Но когда он взглянул по другую сторону стены, его сердце замерло. Перед ним раскинулись бескрайние пески, пылающие в алых лучах заката, и это было так восхитительно, что в душе его, казалось, созрело что-то большое и важное, что-то великое и в то же время неуловимое. На какой-то миг чувства так переполнили его, что, казалось, даже дышать стало трудно, и какая-то грандиозная мысль мелькнула у него в голове, но тут сияние померкло, солнце скрылось за западным краем земли, свет погас, и мгновение ушло безвозвратно. И Уна вернулся в свою комнату с чувством того, что он что-то понял, правда, никак не мог вспомнить что, но что-то очень важное.
Через некоторое время после его возвращения к нему пришел Рэв. Он медленно и тяжело ступая, подошел к Уне и встал в нескольких шагах от него. По его лицу Уна понял, что он услышал совсем не то, что хотел услышать. «Неужто, так и со мной будет?»- подумал он.
«Ты что-то не сильно весел, друг,» - нерешительно произнес Уна, - «или оракул дал тебе не тот ответ, который ты ожидал?»
Рэв молчал и смотрел на Уну, лицо его было серьезным и сосредоточенным.
«Уж не пожелал ли оракул, чтоб он взамен на свой ответ принес меня ему в жертву?» - промелькнуло у Уны в голове. – «да нет, я брежу, что за глупости…» - но Рэв по-прежнему молчал.
«Что с тобой, друг?» - вновь спросил Уна, невольно содрогаясь.
«Какой вопрос ты хочешь задать оракулу?» - хриплым голосом спросил Рэв, глаза его лихорадочно блестели. Уне стало совсем не по себе.
«А почему ты спрашиваешь?» - пытаясь казаться спокойным, ответил Уна вопросом на вопрос.
«Это очень важно для тебя?» - продолжал Рэв допытываться, - «Ну скажи, какой у тебя к нему вопрос?» - все настойчивее требовал он.
Уна пришел в негодование: «Да в конце концов, зачем тебе это?! Я же говорил, что это касается моей семьи, к тому же ты мне тоже не сказал, что ты хочешь спросить у оракула!»
Неожиданно Рэв сделал резкий шаг вперед, Уна было отшатнулся, но Рэв рухнул перед ним на колени: «Прошу тебя!» - воскликнул он, - «Прошу тебя, откажись от своего посещения оракула!»
Уна был ошеломлен этим выпадом и этой внезапной просьбой. Он не понимал чем было вызвано такое состояние его товарища, и не знал что делать с ним. Проси Рэв что-нибудь другое так же горячо, и Уна неминуемо бы это исполнил, но отказаться от посещения оракула, единственного кто мог дать ему ответ на мучивший его вопрос.
«Но почему?» - с искренним удивлением спросил он.
«Послушай, я сделаю для тебя все, что смогу, все, что в моей власти! Только прошу, откажись идти к оракулу!» - еще горячее взмолился Рэв.
«Не могу!» - вызывающе ответил Уна, - «Не могу, понимаешь, для меня это очень важно! Но скажи Рэв, зачем тебе это?»
Рэв медленно встал с коленей, казалось, он немного успокоился.
«Ладно,» - произнес он, - «я тебе сейчас кое-что расскажу, а ты дальше сам будешь решать.»
«Ладно.» - нерешительно произнес Уна.
«Пойдем, выйдем на свежий воздух, у меня голова кружится.» - тихо сказал Рэв совсем изменившимся голосом.
Они вышли на улицу и в сумерках надвигавшейся ночи поднялись на городскую стену. Они были одни над опустевшими улицами, лишь где-то далеко у ворот на стене стояли дозорные. Кругом было тихо, пески белели на фоне темнеющего неба. Загорались первые звезды.
«Теперь послушай,» - промолвил Рэв – «от твоего решения зависит моя дальнейшая жизнь.
Когда сегодня на закате пришли за мной, я, одевшись в чистое платье, убрав и причесав волосы, как приличествует, пошел вместе с двумя жрецами к храму Великого оракула. Когда повсюду разлился алый свет и храм окрасился в красный, ворота перед нами открылись, как будто сами собой и мы вступили в темные своды храма. Кое-где горели свечи, но вопреки этому там царил полумрак. Под потолком в том помещении было два малых оконца. Когда алый свет из этих окон пал на двери, то перед нами открылись вторые ворота. Помещение было чуть менее просторно и в нем было несколько душно, в воздухе витал запах мирры, ладана и всяческих других благовоний. Теперь мы стояли перед третьими вратами, и я гадал, сколько же их будет еще. И когда луч света упал на третьи ворота, и они перед нами бесшумно раскрылись, как и прежде, жрец шепнул мне на ухо что дальше я должен идти один. И я переступил порог и вступил в третий предел храма, и, войдя в него, я ощутил странный трепет, будто я вошел туда, куда не полагается входить простым смертным. Двери за мной закрылись сами, так же таинственно, как и открылись, и я оказался в темном помещении, воздух был плотным от раскуриваемых всюду благовоний, дым застилал пространство, и предметы были еле различимы. Сквозь полумрак я смог разглядеть в мерцании двух свечей, стоявших по бокам что-то вроде алтаря в полусотне шагов перед собой. Из темноты вдруг раздался мягкий, и вместе с тем властный женский голос: «Подойди ближе, Рэв, сын Ахмеса», мне стало не по себе, потому что я припомнил, что не говорил жрецам имени своего отца. Дрожащими ногами я сделал несколько шагов навстречу алтарю, и когда я подошел совсем близко, и лишь пять шагов отделяло меня от мраморного пьедестала, я во тьме увидел ее глаза. О! какие это были глаза! Я не в силах описать их выражение! Такое ощущение, словно в них горит безудержный огонь, который заперли в человеческом теле и не дают вырваться на свободу! И в то же время они были как камень, четкие, холодные и неподвижные, если только эти крайности могут совмещаться в одних и тех же глазах. И когда на меня упал этот взгляд, мне показалось, что я голый стою перед ней. Нет, эти глаза смотрели даже не сквозь мою одежду на мое обнаженное тело, они смотрели сквозь мое тело на мою обнаженную душу! И от этой совершенной наготы было так страшно и одновременно так сладко. Ничего особого еще не было ни сделано, ни сказано, но даже сейчас, когда я тебе это рассказываю, у меня такое ощущение, будто я раскрываю что-то сокровенное, как будто совершаю некий грех, хотя я даже еще не добрался до сути. Эти глаза и этот взгляд можно описывать долго, но ни одно из описаний не будет верным, и ничего-то ты из них не поймешь, пока сам не увидишь и не испытаешь. В общем, когда мои глаза немного привыкли к темноте, и я отошел от первого ошеломляющего впечатления, я увидел перед собой на алтаре очертания женщины, которой принадлежали глаза и голос. Она полусидела-полулежала на каменном пьедестале, закутанная в темные длинные ниспадающие одежды. И они были такие длинные, что доставали почти до самого пола, словно она и пьедестал – были одно целое, и не знаю так ли оно или в темноте разыгралось мое воображение, но мне показалось что под этими длинными темными одеждами у нее не ноги, а длинный змеиный хвост. И когда в голове моей промелькнула эта мысль, мне показалось, что она еле заметно улыбнулась самым краешком губ. О, эти губы, эти глаза! Не смог бы я ни за что на свете вспомнить этих черт, ни цвета, ни формы ее лица, помню лишь, что оно было ослепительно! И смотреть на него стыдно и глаз не оторвать. Так я стоял в смятении и немом трепете перед Великим оракулом пальмовой рощи Соксес-ами, а она смотрела на меня. Наконец она заговорила: «я знаю зачем ты пришел и так же я знаю как помочь Анхес-ан, но ты должен кое-что сделать взамен.»
И тут только я, как будто очнулся и вспомнил зачем я пришел, ибо при виде этой женщины не мудрено забыть все на свете.
«Что угодно, Повелительница.» - хрипло произнес я. – все на свете! Что смогу то сделаю!»
«Я знаю.» -молвила она спокойно, - «знаю, но это должен сделать не ты, а тот человек, что пришел вместе с тобой издалека.»
«Уна?» - дрожащим голосом спросил я. Я действительно был готов сделать все что угодно взамен на ее ответ, но ты…
И тут она говорит: «Да, Уна сын Сенмута. Он должен отказаться от своего посещения храма, Открывающего Истины, тогда ты сможешь получить ответ на твой вопрос.»
«Но госпожа!» - воскликнул я, даже не раздумывая, подобает ли так обращаться к оракулу, - «разве может он отказаться, если столько прошел, чтоб увидеть тебя и задать свой вопрос! Прошу, прикажи мне сделать что угодно, и я исполню твою волю!»
«Оракул молвил.» - произнесла она и закрыла глаза, и в темном храме стало как будто еще темнее.
Тут с боков, откуда-то из тумана вышло два жреца и, не говоря ни слова, взяли меня за руки и повели к выходу. И покидая храм, я, словно физически чувствовал, как удаляюсь от нее шаг за шагом.
А оказавшись на улице, полумрак храма показался настолько нереальным и неправдоподобным, насколько казалось неправдоподобным существование женщин с змеиными хвостами. Но просить тебя добровольно отказаться от твоего посещения оракула – вот единственный способ увидеть ее вновь, и задать ей тот вопрос, на который мне так нужен ответ.»
«Но ты так и не сказал каков твой вопрос!» - воскликнул Уна – «И кто такая Анхес-ан, про которую говорил оракул?»
«Это и есть главное, что я хочу тебе сказать, после чего ты можешь решить чей вопрос важнее: твой или мой. Уна,» - Рэв посмотрел ему в глаза внимательным долгим взглядом, но краем глаза Уна видел как дрожат его руки, - «Анхес-ан – моя дочь. Она…» - он запнулся. – «за четыре года до того как я отправился в путешествие, я узнал, что она больна проказой…» Уна начал понимать. Рэв помолчал, опустив глаза. Когда он их поднял на своего собеседника, в них была мольба. – «мы испробовали все известные средства, мы истратили кучу денег на врачей, колдунов, лекарства… но ничего не помогало, язвы разрастались по ее молодому телу, и я с ужасом наблюдал как у меня на глазах заживо гниет моя родная дочь.» - с жаром он схватил Уну за руку, как утопающий хватается за соломинку. – «Уна, когда я услышал про оракул, я понял, что это – моя последняя надежда, что если что-то и может ее спасти, то лишь оракул может мне дать ответ на вопрос как исцелить мою дочь?»
Уна смотрел на Рэва, и как будто вновь впадал в некое непонятное состояние, ранее им уже испытанное, когда он сегодня на закате здесь же наблюдал за угасающим солнцем, но теперь, теперь он совершенно четко понял, что надо делать.
«Пойдем.» - сказал он Рэву, совершенно невозмутимо – «пойдем.»
Тот удивленно уставился на него, видимо, он не ожидал такого ответа.
«Нам нужно собрать вещи, мы уходим. Караван выступает на рассвете, осталось несколько часов.»
Рэв все еще удивленно смотрел на него, пытаясь понять значение его слов.
«Пойдем собирать вещи!» - воскликнул Уна, - «что же ты стоишь на месте, будто совсем меня не слышишь!»
«Ничего не понимаю…» - в замешательстве произнес Рэв, - «если ты не идешь к оракулу, то мне вновь нужно туда попасть, а если мне больше не идти туда, то почему ты уходишь? Ничего не понимаю. Мы же не можем уйти оба. Если ты уходишь, значит, я остаюсь?» - спросил он с надеждой.
«Нет, мой друг, Рэв!» - воскликнул полный ликования Уна, что то великое и могучее прорывалось через его грудь, от чего становилось трудно дышать, но от чего было сладостно на душе. – «нет, мы оба с тобой уходим, нам больше не нужен оракул! Я исцелю твою дочь.»
Это решение пришло к нему как озарение, он понял для чего все вокруг, он знал как надо поступать. И как только он твердо это решил, весь мир преобразился, он как будто из черно-белого стал цветным, хотя вокруг вроде ничего видимого не изменилось. Так бывает, когда после долгой болезни выходишь из дома и удивляешься миру вокруг, богатству красок и предметов, их совершенству, хотя они и раньше были точно такими же, но ты этого просто не замечал. Так было и с Уной, все предстало для него в новом свете, он ехал на верблюде и поминутно оглядывался вокруг и, казалось, в своем восторге не замечал ни духоты, ни зноя, так одолевавшие остальных путников. Его душа была полна благоговейного трепета, она бы пела, если бы посмела нарушить ту благодать, царившую над ней.
Все это время Уна крепко сжимал мкдальон в своей руке и тихо улыбался.
Рэва же, наоборот, снедало лихорадочное беспокойство, полностью противоположное безмятежному восторгу Уны.
Он то и дело догонял его на своем верблюде, и, как будто пытался заглянуть ему в лицо, или как будто хотел что-то спросить, но тут же, лихорадочно теребя поводья, отъезжал в сторону, мучимый тревогой и сомнением, и в то же время, полный безумной надежды.
В город белых стен они прибыли на шестом часу после восхода солнца. В том же трактире, где они останавливались и до этого, они решили отобедать и немедля пускаться в путь, поскольку каждый час был драгоценен.
Но Рэв сидел напротив Уны и непрерывно и пристально смотрел на него. А Уна, казалось, даже не замечал этого. Наконец Рэв не выдержал: «Послушай,» - начал он, - «повинуясь твоим словам, я не пошел к оракулу, но и ты к нему не пошел, и вообще, откуда я знаю, действительно ли ты можешь сделать то, чего обещаешь, или же, ты просто сумасшедший, я уже и не знаю что думать, ты понимаешь ведь, что во второй раз у меня времени уже не будет проделать этот путь.»
Уна улыбнулся так широко и искренне, как будто вовсе не расслышал, что его обвинили в сумасшествии: «Друг мой, ты скоро все увидишь и поймешь, что я тебя не обманываю. А теперь позволь мне немного отлучиться, всего на четверть часа, а после, мы немедля двинемся в путь, и тогда ты все увидишь сам.» - он встал и попросил трактирщицу отвести его в помещение, где он без посторонних глаз мог бы умыться. Она молча дала ему знак следовать за ней, но потом, все таки, не выдержала: «А быстро вы вернулись от оракула, хотя судя по лицу вашего друга, вы не обрели там желаемого.»
«Зато я обрел, хоть оракула и в глаза не видал.» - беспечно сказал Уна, и трактирщица с изумлением воззрилась на него, но он уже поблагодарил ее и удалился в умывальную комнату.
Убедившись, что никого нет поблизости, и никто за ним не подсматривает, Уна достал свой медальон. И впервые, с тех пор как он увидел его, ему показалось, что темный камень тускло светится изнутри. Это в какой-то степени придало ему смелости. Конечно рассказы о предках и их деяниях он не мог поставить под сомнение, но, все таки, это было так давно! Отец его отца и его отец вовсе им не пользовались, а отец его отца решал какую-то там жалкую неурядицу.
А все эти древние истории были больше похожи на мифы и легенды, и с трудом верилось, что все это было на самом деле. И все же…
Медленно он положил медальон на ладонь своей левой руки камнем кверху и аккуратно расправил цепочку, немного подумал и поправил медальон так, чтоб тот лежал в центре ладони. Это не имело никакого значения, но в такие великие моменты хочется, чтоб все было идеально… даже если этого никто кроме него не видит…
А момент был великим. Несколько слов и свершится его судьба. Несколько слов…
«Хочу» - хриплым голосом начал он, хочу, чтоб мое прикосновение» - и голос его стал увереннее, - «исцеляло того к кому я прикасаюсь от всех недугов!» - закончил он торжественно и громко. Затем твердыми пальцами он взялся за камень и трижды повернул его против часовой стрелки.
Когда Уна вернулся, Рэву показалось, что он сильно изменился. Нет, не внешне, но что-то внутри у него стало совсем другим. Если за несколько минут до этого он весь сквозился восторгом, то сейчас был полон какого-то высшего спокойствия, может быть даже мудрости, если только неискушенный взгляд может ее увидеть в человеке. Казалось, будто он знает то, что неведомо всем остальным. Как будто он причастен к тайне мироздания. И чувства Рэва были не так уж далеки от истины, только с мирозданием он, пожалуй, немного перегнул…
Состояние друга отчасти передалось и ему, и он со странным облегчением закидывал за плечо свою суму.
Теперь Рэв шел за Уной, хотя раньше, на правах старшего, он шел впереди. Но ныне он ступал за юношей, который внутри, казалось, был вовсе уже не юношей, а умудренным старцем.
Когда они вышли из трактира, они услышали монотонные завывания безногого, все на том же самом месте просившего милостыню. Легко шагая, Уна подошел к нищему, скрючевшемуся жалкому созданию, обмотанному в грязное рваное тряпье. Уна присел перед ним на корточки, и нежно, как отец прикасается к сыну, коснулся плеча безногого. И тут на глазах у троих людей произошло великое чудо: нищий в лице как будто изменился, с него исчезли следы тех тяжких страданий, которые калечат человека раз и на всю жизнь. Он поднял голову, и его ребра, вроде уже не так были обтянуты кожей как раньше, и, возможно ли в это поверить, когда он расправил на себе грязное тряпье, он увидел, что у него снова есть ноги. Не веря своим глазам, он их боязливо потрогал, и, весь дрожа от волнения, медленно поднялся.
«Боги…» - прошептал он.
Легкая улыбка коснулась губ Уны, он уже хотел развернуться и идти, но нищий радостно воскликнул: «Да здравствует мой спаситель! У меня снова есть ноги!»
Уна быстро приложил ладонь к губам, показывая, чтоб тот замолчал. Он почему-то не желал привлекать к себе внимания. Но восторг безногого человека, снова обретшего ноги, не так-то легко унять.
«Спасибо тебе, о, неизвестный спаситель! О, всемогущий, наделенный властью богов!» - ликовал он, - «Хэви сын Сенмута будет помнить тебя вечно!» - на этих словах Уна, уже уносивший свои ноги, остановился. Обернувшись к нищему, он в изумлении переспросил: «Как ты говоришь, тебя зовут?»
«Хэви сын Сенмута,» - ответствовал тот, он хотел было еще что-то добавить, но Уна его перебил: «Сколько тебе лет?»
«Ну, я выгляжу старше, чем я есть, эта жизнь состарила меня до срока, на самом же деле со дня моего появления на свет прошло всего три раза по десять потопов.»
«Скажи, Хэви,» - дрожащим голосом продолжал Уна, - «а был ли у тебя когда-либо брат?»
«Да, господин, был у меня брат, когда я покинул отчий дом, он был еще ребенком.»
«Как же его звали?»
«Его звали Уна, господин. Уна сын Сенмута. Теперь когда у меня есть ноги, я могу снова вернуться домой и найти своего отца и брата, коли живы они еще.»
«О, брат мой!» - и Уна заключил грязного нищего в объятья, - «я тебя уже нашел.»
Так Уна вновь обрел своего пропавшего старшего брата.
Но тут его кто-то сзади упорно стал теребить за плечо. Это был пришедший в себя после удивления Рэв: «Уна, мне, конечно, не хочется прерывать вас, но может вы в другом месте пообнимаетесь? Мне почему-то кажется, что нам пора.»
Оглядевшись, Уна увидел, что вокруг полно людей.
«Смотрите, у безногого, оказывается, ноги есть! Чудеса!» - говорил один.
«Может он притворялся, что их нет…» -ехидно заметил другой.
«Да нет, я сам видел его отвратительные обрубки» - сказал третий, - «это все этот юноша.»
«Точно! После того как он подошел, у него появились ноги!»
«Так значит он колдун!»
«Парень, ты колдун?» - к этому времени вокруг них образовалась изрядная толпа.
«Да что тут спрашивать! Казнить колдуна» - закричал кто-то.
«Не смейте!» - сказал Хэви, выходя вперед и заслоняя собой Уну. – «Да, вы все узнаете во мне несчастного безногого нищего, но смотрите же, этот юноша сотворил чудо и исцелил меня, и пока я жив, ни один волос не упадет с его головы.» - твердо закончил он.
«Ну, это мы быстро поправим!» - вставил кто-то.
«Казнить обоих!» - прокричал все тот же кровожадный голос, который, сперва, предлагал казнить Уну.
«Эй, колдун, а может, ты и меня можешь исцелить?» - спросил один мужчина и вышел вперед. Он широко открыл рот, и на стоящих рядом пахнуло гнилью. Он был болен цингой.
Уна подошел к нему и мягко взял его за руку, не говоря ни слова. Когда мужчина снова открыл рот, то все вокруг увидели, что там у него крепкие, здоровые зубы, а на деснах нет и следа гнили. Ощупывая все это языком, мужчина с благоговейным трепетом воззрился на Уну и сказал: «Спасибо, колдун.»
И тут, когда люди поняли в чем дело, началась суматоха:
«Меня, меня исцели!» - вопили со всех сторон. – «и меня тоже! Меня!»
Уна не успевал коснуться одного, как ему под руку уже лез другой. У каждого были свои болячки и все жаждали исцеления. Такого мгновенного столпотворения вокруг своей персоны Уна совсем не ожидал, тем не менее, деваться было некуда, люди его обступили со всех сторон и совсем не обращали внимания на Рэва и Хэви, которые пытались создать хоть какой-то порядок в этой суматохе.
И вот такая огромная толпа привлекла внимание одного из солдат, следивших за порядком в городе.
«Что там творится?» - спросил он у одного из зевак, примкнувших к толпе.
«Да вроде говорят какой-то колдун занимается ворожбой.» - ответил тот.
«Средь бела дня, посреди улицы! Да еще, небось, без разрешения! Сейчас мы с ним разберемся.» - заключил он.
Но сквозь толпу пробраться было не так-то легко. И тогда он закричал: «Именем Большого Дома царей и властелина Верхнего и Нижнего царства, повелеваю тебе, колдун, прекратить свое темное дело и следовать за мной.» - зычный голос его пронесся над толпой и, услышав его у Уны покатился по спине холодный пот. Если его задержат, да еще и объявят колдуном, что тогда будет? «Помогай после этого людям.» - подумал он.
«Эй, колдун,» - шепнул ему мужчина, которого он только что коснулся. – «ты помог мне, я помогу тебе. Идем за мной!» - с этими словами он шмыгнул в толпу.
Уна последовал за ним, но не тут то было, к нему были устремлены сотни рук, ждущих, что он их коснется. Так касаясь одного за другим, он пробирался через людскую толщу. А следом за ним пробивались Рэв и Хэви.
Выбравшись из толпы, они пустились почти бегом и сворачивали за своим спасителем то в один, то в другой переулок, а тот на ходу пыхтел: «Так вот, нам нужно свернуть налево, а теперь направо. Следуйте за мной, господа. Так вот, это примечательно, что такой великий колдун решил посетить наш город. Сюда, сюда, следуйте за мной! Такой великий колдун как вы, наверняка может остановить стражников, но он должен дать шанс такому ничтожному как я помочь ему хоть в чем-то, выказав тем свою благодарность…» - все это он говорил на бегу, быстро и не останавливаясь, с трудом переводя дыхание.
«А вот и ворота. Прошу помедленней, они не должны думать, что мы убегаем из города!» - и, немного отдышавшись, все четверо быстрым шагом миновали ворота и оказались средь полей.
«Ну вот, за воротами нас не должны преследовать, будем на это надеяться, а меня зовут Рэма, о, почтенный колдун, и если ты и твои спутники захотят сегодня остаться у меня на ночлег, то я это почту за великую честь!» - произнес он все той же скороговоркой.
«Спасибо, Рэма, мы принимаем твое предложение.» - с улыбкой ответил Уна, не желающий разуверять никого в том что он колдун, - «скажи, ты всегда так быстро говоришь?»
«Нет, мой господин, только после того, как твоя почтеннейшая особа излечила меня от немоты.» - лукаво улыбнулся он и продолжал рассказывать о себе, о городе, о селении близ города, в которое они шли, и еще о многом другом.
Но слух о странствующем колдуне прошел по окресностям очень быстро. Едва Уна успел перекусить в доме Рэма, как к нему уже пожаловали люди из оного селения. До глубокой ночи Уна ходил по окрестным селам и исцелял больных. Многие с благодарностью давали ему деньги и украшения, но он ничего не брал.
На рассвете все трое: Уна, Рэв и Хэви выступили в путь, поскольку Рэв торопился домой, а Уна помнил об этом. Хэви же шел самым последним за своим вновь обретенным братом, смотрел вокруг, улыбался и радовался жизни. Пока Уна ходил по домам, Хэви успел помыться и переодеться, а так же на скорую руку подстричься и привести себя в порядок. Он, конечно, знал откуда у брата чудесные способности и долго удивлялся, что его надоумило загадать такое желание. Но однажды на привале он сказал Уне: «Ты войдешь в историю самым великим из всех наших предков. Я горжусь тобой, брат.»
Но Уна лишь улыбнулся и пожал плечами.
Так они шли обратно, вверх по реке, из селения в селение и пока Рэв и Хэви отдыхали, Уна ходил по хижинам, исцеляя больных и немощных. И, как не странно, он не чувствовал недостатка в отдыхе, даруя людям исцеление, он как бы впадал в особое, неописуемое состояние, состояние покоя и блаженства. Он испытывал счастье неведомое ему ранее, видя, как слепые начинают видеть, безногие ходить, немые говорить, неизлечимо-больные встают с постели, радость на их лицах… и все это делал он! Он был уверен, что это было что-то стоящее, как и завещал ему отец.
Добравшись до селения, где они оставили спасенного Рэвом от крокодила мальчика, они первым делом направились к хижине, куда они его принесли в тот вечер. У входа они увидели людей и услышали плачь. Подойдя к хижине, Уна спросил первую попавшуюся женщину: «Скажите, прошу вас, жив ли мальчик?»
«Ох, ох, бедный мальчик.» - прокряхтела женщина, и Уна узнал в ней ту самую, что приютила их тогда не ночлег. – «не знаю, не знаю, уже несколько дней он в себя не приходил. Кажется, говорят, что он уже не дышит…»
«Пропустите меня посмотреть.» - сказал Уна и, несмотря на протест женщин вошел в хижину.
«Кто вы такой? Зачем пришли в мой дом?» - закричала Ани все больше волнуясь, - «Уходите! Уходите!»
Но Уна подошел к лежавшему неподвижно бездыханному телу. Он нагнулся к мальчику и прислушался, но тот действительно уже не дышал. Уну охватило бесконечное чувство горечи и досады. Почему же, почему он не исцелил его раньше, как только все это произошло? Он же и тогда мог загадать свое желание, почему он не сделал этого! «О горе мне!» - прошептал он. И тут ему на ум пришла некоторая мысль. Он стал смотреть, нет ли поблизости зеркала или какого-нибудь широкого медного браслета, но ничего подходящего для его целей не было. Он хотел у Рэва взять нож, но Рэв был на улице, и если он отсюда выйдет, наврятли его пустят обратно. Он уже слышал крики: «На помощь! Там какой-то мужчина в доме!». И вдруг его осенило: он достал из-за пазухи свой медальон и посмотрел на камень: грани его были гладкими и отполированными.
Медленно поднес он медальон ко рту мальчика и, о чудо, он увидел, как одна из граней слегка запотела! Значит он дышит! Он жив, он жив!
«Что это вы делаете, батюшка?» - приподнявшись на локте, спросил чахоточный парень, присутствие которого Уна и не заметил сразу.
«Спасаю твоего брата.» - коротко ответил он и дотронулся до здоровой руки мальчика. И тут произошла столь уже привычная вещь для него и столь непривычная для окружающих, хотя, признаться, и он каждый раз ощущал благоговейный трепет перед творимым им чудом. Щеки мальчика, уже ставшие мертвенно бледными, загорелись свежим румянцем. Он медленно открыл глаза и огляделся, потом поочередно посмотрел то на одну свою руку, то на другую, потом пощупав бок, и убедившись, что все цело и невредимо, глубоко вздохнул: «Ну и сон же мне снился, такой странный.»
И тут в дверях, за спиной Уны послышался рыдающий голос матери: «Вот он тот мужчина, что ворвался в мой дом и хочет осквернить тело моего бедного мертвого мальчика!»
Не успела она закончить жалобу, как в хижину вошли два дюжих молодца с дубинками. Но каково же было их изумление, когда они увидели живого и по всем признакам, здорового мальчика.
Уна же, пользуясь их замешательством, подошел к чахоточному парню и, пожав ему руку, сказал: «Береги своего брата впредь, и пусть боги вам покровительствуют.» - с этими словами он хотел выйти из хижины, но молодцы, оправившись от изумления, преградили ему путь, и уставившись на него во все глаза, один из них произнес: «Так, стало быть, ты и есть тот самый колдун, о котором говорят повсюду, даже в Городе Белых Стен?»
«Возможно,» - уклончиво ответил Уна, и хотел пробраться мимо них, но второй парень, с неподдельным трепетом спросил: «Так это правда, что ты исцеляешь одним лишь прикосновением?»
«И это возможно…» - ответил он, понимая, что не так-то легко от них будет отделаться.
«Коснись меня!»
«И меня!» - завопили они. Уна недоуменно поднял брови:
«Но вы выглядите совершенно здоровыми, я бы даже сказал чересчур.»
«А ты все равно коснись, на всякий случай.» - робко ухмыльнулись они.
Но тут в хижину вошла Ани, смекая, что что-то там не то происходит. Но увидев своих детей, обнимающих друг друга, слезы с еще большей силой хлынули из ее глаз: «О, боги!» - возопила она, - «О, дети! О чудо!» - и она бросилась обнимать своих чудесно-исцеленных детей.
Уна же раздвинув руками обоих дюжих молодцов и тем самым прикоснувшись к ним, наконец-то вышел из дома.
Ну а дальше все как обычно, люди о нем прослышали, его всюду звали, и он ходил опять по хижинам весь вечер до самой ночи. После же он нашел обоих своих спутников в доме Ани. Они все еще не ужинали и терпеливо ждали его.
«О господин колдун!» - воскликнула Ани, увидев его. – «не возгневайся, что я с тобой сегодня днем так неучтиво обошлась! Ах, я думала… ну да прими мои извинения и мою благодарность и кушай пожалуйста!»
Уна лишь улыбнулся и поблагодарил сияющую хозяйку.
Дети тоже сидели вместе с ними, и лица их сияли.
«Как хорошо дышать и не кашлять!» - все говорил старший мальчик и дышал полной грудью.
«Ах, господин колдун, я так тебе благодарна! Может еще финикового вина?» - все вновь и вновь говорила Ани, - «ты меня сделал такой счастливой, какой я давно не была. Ах, вся жизнь у меня была тяжелой. Когда умерли мои родители, то пошла я на север, брата своего искать, который, как говорили, пошел в Город Белых Стен. Да и вообще, одинокой девушке в городе, говаривали, легче найти пристанище и работу. Но проходя через это самое селение, я остановилась на ночлег вот в этом самом доме у одного доброго мужчины, да так здесь и осталась, став его супругой. Да не долго мы с ним жили, вскоре после рождения второго сына, отправился муж мой в небесные поля и осталась я совсем одна с двумя малыми детьми. Одни они были для меня отрадой! И видеть, как оба они умирают… ох! Ты мой спаситель!»
Отправившись снова в путь, они прошли еще много селений, и молва о великом колдуне обгоняла их все дальше и дальше вперед, и, приходя в какое-либо селение, Уну уже встречали и вели из дома в дом, и радость шла за ним следом.
И вот добрались они до того места, где на самом берегу реки стоял маленький шалаш слепого.
«Здравствуй, отче!» - молвил Уна, подходя к нему, - «ты знаешь, что сейчас солнце клонится к западу и сейчас озарит багровыми лучами все вокруг?» - спросил он.
«Да, я знаю, что день, должно быть, подходит к концу, но видеть багровых лучей я, увы, не могу…» - еле заметно улыбнулся он одним краешком рта.
«Можешь, посмотри на них, они так прекрасны!» - сказал Уна, легко касаясь его руки.
И тут старец прозрел. Часто заморгав, он проникновенно посмотрел на Уну, а после направил свой взор на запад и долго смотрел вслед умирающему солнцу.
«Действительно, они прекрасны» - задумчиво произнес наконец старец, глядя на горизонт. – «но что же вы стоите?» - встрепенулся он, оборачиваясь к путникам, глядевшим на него, - «присаживайтесь же, сейчас я разведу огонь, от того что я прозрел, жареную рыбу еще никто не отменял.»
Путешественники, улыбаясь, уселись возле шалаша, а старик все так же невозмутимо начал хлопотать. Когда все было готово и рыба уже жарилась над костром, старец тоже уселся и внимательно всех оглядев, остановил свой взгляд на Уне: «Ну, рассказывай, добрый юноша, как ты сподобился милости богов овладеть столь необычайным даром. Ведь ты уже проходил мимо моего шалаша однажды и отведал даже моей жареной рыбы,» - и когда брови Уны удивленно поползли вверх, старик понимающе улыбнулся, - «ты думаешь, как я могу об этом знать, если был слеп и только сейчас впервые увидел тебя. Но мне знаком твой голос, ведь когда не видишь глазами, начинаешь видеть мир множеством других разных чувств. Ты, кажется, с одним из этих любезных господинов направлялся к Великому оракулу?»
«Да, батюшка, так оно и есть,» - отвечал Уна, он был несколько удивлен прозорливостью старца, он был первым человеком, не принявшим его за колдуна, - «но что касается моего дара, это очень долгая история.»
«Тогда начинай, сын мой, коли тебе угодно поведать ее мне,» - молвил он, - «ведь нам некуда торопиться. Солнце закатило свое пламя в холодные воды западного моря, а рыба скоро будет готова. Не откажи в милости, поведать старику занятную историю.»
И Уна начал с самого начала, о том, как он встретил Рэва, и они отправились к оракулу. Про сам медальон лишь умолчал он, и поэтому рассказ в некоторых местах получался несвязным, но старик не перебивал Уну и очень внимательно слушал, но когда Уна дошел почти до самого конца и стал рассказывать ему про Ани и историю ее жизни, старик вдруг изменился в лице.
«Ани, говоришь, ее зовут?» - стал он переспрашивать, - «и отправилась на север в Город Белых Стен вслед за своим братом? После того как умерли ее родители, говоришь? О, Ани! Хоть бы это была она!»
«Кто она?» - не понял Хэви, который не слышал его истории.
«Моя милая сестра Ани. Да так ее звали – Ани, хоть бы это была она!»
Старец еще долго сидел у костра, когда остальные уже легли спать, смотрел на огонь, и, бормоча что-то себе под нос, тихо улыбался.
Наутро, когда путники двинулись дальше, прощаясь с ними, он обратился к Уне: «Спасибо, добрый юноша, теперь на закате своей жизни, я снова обрел надежду. И хоть недолго жить мне осталось, теперь, будучи, зрячим, если только мне удастся найти сестру мою и у ног ее испросить себе прощение, я смогу умереть спокойно.» - и помолчав добавил, - «счастливо тебе Уна сын Сенмута. Ты великий человек.»
Добравшись до своего родного селения, Хэви был в восторге. Он радовался каждому камню и каждому дереву, наяву воскресавшему в его памяти. Он как ребенок радовался возвращению в родные места. По пути он, конечно же, успел рассказать своему брату и Рэву историю своих злоключений. Как он отправился в Город Белых Стен на поиски приключений и как на самом подходе к городу на него ночью напали разбойники с западных гор, как он защищался и при этом потерял свои ноги, отрубленные саблей, как его выходила какая-то нищая старушка, которая вскоре после того померла, и которую он долго проклинал, за то, что ему она не дала помереть, потому что уж лучше смерть, чем та собачья жизнь, которую он вел все эти годы. После же он однажды забрался на телегу с сеном и так на ней тайно проник в город, и там жил на голой каменной улице и день и ночь просил милостыню, напевая разные песни, которые он знал в пору своего счастливого детства.
Придя в свой родной дом, Хэви внимательно огляделся кругом: «Да, все почти такое же, как сохранилось у меня в памяти. Только отца не хватает…» - вздохнул он.
Расположившись поудобнее, все трое поели на славу, а после еды Уна куда-то ушел. Вернувшись же, он вручил Хэви некий папирус.
«Что это?» - изумился тот.
«Это дом, горшечная мастерская и все остальное мое имущество, переписанное на твое имя.» - невозмутимо ответил Уна. – «Ну или почти все мое имущество, кроме одной вещи, ты знаешь какой.»
«Брат, но почему?» - удивленно уставился Хэви на него, - «это же все наше общее имущество, зачем же все на меня переписывать?»
«Послушай, Хэви, врятли я вернусь еще сюда, поэтому все будет твоим, я же завтра утром ухожу, так что пожелай мне удачи.»
«Но, брат! Я думал, что уж теперь-то мы будем вместе, заживем, печали не зная… как же так? Ради чего же ты хочешь меня покинуть?»
«Не обижайся, дорогой брат,» - с легкой грустью молвил Уна, - «уж такой дар я себе пожелал, что теперь я не имею права жить в свое удовольствие, печали не зная, когда на свете есть столько несчастных, которым я в силах помочь.»
Подивился Хэви речи своего брата, даже Рэв был удивлен, ибо и он ранее от Уны не слыхал таких речей.
На следующее утро, прощаясь, Хэви внимательно посмотрел на Уну: «Где бы ты ни был, мои думы всегда будут с тобой, младший брат. И я всегда буду тебя помнить.»
«И я буду тебя помнить. Но я не жалею, что сделал такой выбор, потому что будь все иначе, я бы так и не нашел тебя и прошел бы мимо всего в паре шагов, не зная что это ты. Прощай же теперь.»
«Прощай.» - молвил Хэви и долго смотрел двум путникам вслед, пока они не скрылись за горизонтом.
По пути обратно из Города Белых Стен, Рэв больше молчал чем говорил, хотя, в сущности, ему надлежало бы ликовать. Он не торопил Уну словами, но скорее своей молчаливой угрюмостью и Уна все понимал.
Как-то на рассвете, покидая очередной дом, приютивший их, Рэв сказал: «Теперь остался примерно день. Завтра мы прибудем в город, в котором я живу.» - и весь день он был сам не свой, то шел низко опустив голову, то насвистывал какую-нибудь песенку, то неожиданно заговаривал о самых отвлеченных предметах.
На следующий день они достигли маленького городка только вечером. Проходя по улицам, они увидели, как на западе садится солнце. И это почему-то так взволновало Рэва, что он пустился, чуть ли не бегом. Он был уверен, почему-то, что если они не успеют до того как сядет солнце, то будет слишком поздно. Уна же, молча, поспевал за ним.
Когда же они вошли в ворота дома, на город опустилась ночь. Не помня себя, Рэв с силой толкнул дверь и ворвался в дом, Уна побежал за ним. Но войдя в маленькую комнату, вслед за Рэвом, он при свете тусклой масляной лампы увидел сидевшую на богато-расшитом одеяле девушку. Она была очень молода и миниатюрна, почти как ребенок. Но все ее тело было укрыто длинными одеяниями, и не было видно ни рук, ни ног. На голове был завязан платок, и лицо ее скрыто чадрой, как это делают дочери кочевников. Уна догадывался, почему она так одета.
Но из-под чадры на него смотрели огромные черные глаза, единственное, что было видно от девушки, таких глаз Уна еще никогда не видел. Или же ему так показалось в тот момент. Казалось, они были пропорционально слишком велики для такого маленького тельца. Они были полны глубокой печали и невыразимой детской надежды.
Молчанье затянулось, и, наконец, девушка поднялась, хотя было видно, что дается ей это с трудом, и молвила довольно звучным и полным силы голосом для такой маленькой особы: «Здравствуй, отец! Благословен тот день, что привел тебя домой. И ты, здравствуй, любезный господин. Мы еще не отужинали, поэтому присаживайтесь вместе с нами. Вы верно устали с долгой дороги.» - но тот уверенный вид, с которым она держалась, не мог скрыть ее волнения.
«Здравствуй. Прекрасная Анхес-ан, да одарят тебя боги долгими годами жизни.» - сказал Уна, глядя ей прямо в глаза. – «и да лишат они тебя скорби, ибо такие прекрасные глаза как у тебя, не должны быть печальны.» - молвил он, делая ей шаг навстречу. – «не оказала бы ты мне честь коснуться твоей руки?»
Анхес-ан изумленно воззрилась на Уну в нерешительности и смятении, но увидев, или же мельком уловив что-то в его взгляде, она медленно и застенчиво протянула ему свою маленькую ручку. Коснувшись ее, Уна почувствовал, как она вздрогнула, и глаза ее расширились от удивления.
Через некоторое время, когда на стол было накрыто, а Уна, Рэв и домочадцы Рэва уже сидели за столом, в комнату вошла Анхес-ан. На ней было длинное белое платье, которое на округлых смуглых плечах скреплялось золотыми брошками очень изящной работы. У нее были длинные черные волосы, вьющиеся маленькими беспорядочными кучеряшками, выбивавшимися из замысловатой, сделанной наскоро прически. Маленькое личико было по-детски серьезным и смелым, а нижняя, слегка выпяченная губа делала ее невинно-милой. Но все это не шло в сравнение с ее огромными глазами, как будто разом отражавшими все звездное небо. Глядя на нее Уна подумал, что даже если его желание пришлось бы истратить, чтоб исцелить только ее одну, оно бы все равно того стоило.
И как не была она прекрасна, Уна навсегда ее запомнил маленькой девочкой, завернутой в покрывало, с печальными, полными надежды глазами.
По настоянию Рэва Уна на некоторое время остался гостить у него.
Но каждый день он выходил из дома и садился в определенном месте в тени большой акации, что росла на окраине города. Люди же сами к нему приходили за исцелением. Оказалось, что Рэв занимает некую должность при дворе наместника того города. Поэтому Уне не препятствовали заниматься, как это называлось «колдовством».
Вечера он проводил в обществе Рэва и Анхес-ан. То за тихою беседой у зеленого пруда, то за кувшином доброго вина. Иногда же Анхес-ан садилась за арфу, ее маленькие пальчики умело бегали по толстым струнам, и из-под них лилась чудесная мелодия, которую девушка время от времени сопровождала тихим пением. В такие минуты Уне казалось, что больше ничего не надо в жизни, и что он может вечно так сидеть и слушать, придаваясь чудесным мечтам.
Но дни шли, и Уна становился беспокойным. Он знал, что есть множество других городов и селений и что там живут люди, которые нуждаются в нем.
Однажды они с Анхес-ан вдвоем сидели у пруда, и она в задумчивости перебирала струны арфы, глядя на Уну.
«Завтра утром я ухожу.» - сказал Уна отводя глаза.
Девушка перестала играть, и тень легла на ее лицо.
«Разве тебе не хорошо здесь с отцом… и со мной?» - пытаясь скрыть в голосе обиду, спросила она.
«Ты же знаешь что это не так, и врятли когда-либо в жизни мне было лучше, но я должен идти, это мой путь, я сам его выбрал, и я не могу поступить иначе. Ибо, свернувший с пути, остается блуждать во тьме.»
«Неужели я тебе совсем не дорога?» - подняв на него взгляд, спросила она.
«О Анхес-ан, ты дороже мне всего остального, что есть в этой жизни, но разве я имею право связать свою судьбу с твоею, когда есть у меня иной долг? Долг перед людьми и перед Добрым богом, что позволяет солнцу вечером умереть, а утром вновь родиться, что позволяет колосу в пору жатвы увянуть, а в пору потопа вновь возродиться!»
Она серьезно его выслушала, а после с робкой нежностью спросила: «И только это мешает тебе… любить меня?»
«Ничего не может помешать мне любить тебя. Где бы я ни находился, и что бы я ни делал, я всегда буду тебя помнить и всегда буду тебя любить.» - тихо ответил Уна, а помолчав, добавил, - «но не проси соединить твою судьбу с моею, это лишь принесет тебе горечь, потому что я никогда всецело не смогу принадлежать тебе. Мой долг вечно будет гнать меня в путь, прочь от тебя и от этих стен, в неведомые города и страны. И не найти мне ни покоя, ни тихого пристанища в этом мире. Но быть может в благословенном царстве Осириса мы встретимся вновь.»
«Благодаря тебе я еще не скоро туда попаду, но что бы ни случилось, и в этом мире, и в любом другом, я всегда буду тебя ждать.» - так молвила Анхес-ан, Уна же ничего ей не ответил.
На следующее утро он покинул город, когда еще не рассвело.
Два долгих года Уна странствовал по различным землям, обошел множество городов и селений, исцеляя и королей и рабов. Где поклонялись ему как богу, где его гнали прочь, как пустынного духа, но ни то ни другое не могло возмутить его спокойствия, пришедшего к нему после исполнения его желания.
И вот однажды его ноги принесли его, как будто сами, к порогу знакомого дома. И там у пруда он нашел Анхес-ан, она сидела и задумчиво смотрела на темную воду, в которой уже одна за одной зажигались первые звезды. Услышав его тихие шаги, она обернулась и посмотрела на него своими большими глазами, полными глубокой тоски, и сердце Уны почему-то болезненно сжалось.
«Пойдем,» - сказала она, - «ты как раз вовремя, сейчас будет ужин.» - встав, она взяла его за руку и повела в дом, как ни в чем ни бывало, как будто он никогда не уходил.
То была пора цветения, бутоны распускались, все новые и новые побеги появились у небесно-голубого лотоса, что цвел в их пруду, так, что издалека он напоминал кусочек неба. Птицы пели, перелетая с ветки на ветку, в полях сеяли пшеницу.
На следующий день после своего возвращения, Уна взял Анхес-ан в жены. Рэв вложил руку своей дочери в руку Уны, этим благословив их союз, и в те счастливые дни их лица светились, как будто в них отражались солнце, луна и бесчисленное количество звезд, что есть на небе.
Последующие месяцы пролетели мимо них как дивный сон. И не было на свете никого счастливее их, но порою, мимолетная тень омрачала их лица, потому что оба они знали, что их счастье не будет долгим.
Рэв же подивился, увидев Уну, когда он вернулся из своего двухлетнего странствия. Он бы никогда в этом спокойном мудром мужчине не узнал того робкого и чересчур пылкого юношу, который однажды попросил взять его с собой в поход к оракулу. Он догадывался, что Уна вновь захочет покинуть их дом и отправиться в странствие. И он опасался за счастье своей дочери.
И вот когда настала жатва, колосья в поле стали золотыми и крестьяне отправились собирать урожай, Уна как-то сказал: «Завтра я ухожу.»
Анхес-ан отвернулась и ничего не сказала, ибо она знала, что так будет. Рэв же был недоволен и он не помедлил это высказать Уне: «Не годится так поступать, мой друг. Теперь ты женатый человек и не гоже бросать свою жену, чтоб идти неизвестно куда бродить по свету.»
На что Уна ему отвечал: «Не думаешь ли ты, любезный Рэв, что лишь один ты на свете любишь свою дочь? Как же все остальные дочери и сыновья, матери и отцы, жены и мужья, братья и сестры? И лишь я один могу принести им исцеление. Ты сам это знаешь, и так же ты знаешь, что не в праве меня задерживать и требовать от меня навеки остаться здесь.»
Рэв промолчал, но все таки остался недоволен: «Не закончатся добром твои похождения.» - только и молвил он.
На следующее утро, прощаясь с Анхес-ан, он сказал ей так: «Возьми вот это и бережно храни от посторонних глаз.» - с этими словами он вложил в ее руку волшебный медальон. – «эта вещь издревле передавалась в нашем роду от отца к сыну, и если тебе будет суждено родить ребенка, то он должен владеть им. Этот медальон волшебный и за всю жизнь исполняет только одно желание. Чтоб оно исполнилось надо произнести его вслух и трижды прокрутить камень против часовой стрелки. Теперь ты знаешь, как я обрел свои способности. Скажи, правильно ли я поступил?» - глядя ей в глаза, спросил он.
«Я не встречала еще людей, которые поступали бы правильнее чем ты. Я знала, что ты снова уйдешь и что не захочешь иной доли. Потому что сам бы ты был другим, если ты смог бы ради моего и твоего счастья оставить несчастными столько людей, быть может, я не полюбила бы тебя так сильно. Знай же, что я, по-прежнему, всегда буду тебя ждать.»
Они долго-долго стояли и глядели друг другу в глаза, как будто не могли наглядеться.
«Темно у меня на душе и тяжко,» - произнес наконец Уна, - «как будто я разлучаюсь с тобой до конца жизни. Знай, что если в этом мире не суждено нам встретиться вновь, то умру я с мыслью о тебе, и не вступлю я в благословенные тростниковые поля, пока не дождусь тебя на том берегу.»
И в последний раз, с чувством сжав ее руку, он медленно разжал свои пальцы, но, уходя, обернулся на пороге. – «Сыну же, коли боги пошлют тебе его, скажи, чтоб он разумно использовал медальон и загадал что-нибудь стоящее, это лишь просьба, но скажи ему так же, что использовав его лишь для себя, не принесет ему это счастья, и стоящим будет лишь желание, используемое им для другого. Прощай же и помни меня.» - с этими словами он ушел в светлых лучах восходящего солнца, чтобы никогда больше не вернуться.
Долго он ходил по свету, исцеляя множество людей. Он приходил в села, где свирепствовала глазная болезнь, в города, где царила чума, и в дома, где жила проказа. И не гнушаясь никем, насколько бы грязным, оборванным, сгнившим и смердящим он ни был, он возлагал свою ладонь на всех страждущих, и радость и ликование шли за ним по пятам. Его величали и богом и колдуном и трепетали перед ним, ибо молва о нем разнеслась далеко за пределы той страны, где он жил.
И вот, когда он уже направлял свои усталые ноги в сторону дома, где ждала его прекрасная супруга, по которой его сердце так истосковалось, случилось ему мыться в речных камышах, где его никто не видел. И скинув одежды, он заметил на своем бедре небольшое темное пятно. Он долго на него смотрел, пытаясь понять, действительно ли это то, или это игра теней. Но и на солнце оно было видно, и в воде не отмывалось. Уна слишком много за последнее время видел таких пятен, чтоб не понять что это такое. Это была проказа.
Уна знал, что это значит – это медленное гниение заживо на протяжении нескольких лет, а потом долгая и мучительная смерть. И вот что за странную шутку сыграла с ним судьба, исцеляя всех вокруг от любых недугов, даже неисцелимых, он не мог исцелить лишь самого себя, потому что сам к себе никак не притронешься. Вот какую шутку… но почему-то от нее совсем не весело.
Выйдя из реки и одевшись, он побрел в противоположную сторону той, в которую шел до этого.
Анхес-ан же на следующий год после его ухода родила сына. И долго она ждала возвращения своего супруга. Много лет она тревожно смотрела на дорогу, которая должна была привести его домой. Но, ни одной дороге на этой земле более не суждено было привести его к ней.
Долго еще он скитался по чужим землям, продолжая исцелять всех несчастных, пока ему удавалось скрывать свои язвы под одеждой. Но когда они перекинулись ему на лицо и на руки, люди начали гнать его прочь. Когда он слишком близко проходил мимо них, они кидали в него камнями и кричали: «Уйди, прокаженный!»
Те, что раньше благословляли его, теперь проклинали, и те, кого он исцелил, теперь не протягивали ему на его просьбу даже куска хлеба. Один бродил он по пустыням и степям, по одиноким побережьям и крутым скалам, где гнездились лишь могучие орлы, да белые чайки. Долгие недели лежал он один в горячке и болях, когда язвы его открылись. Но горячка миновала, и слабый и опустошенный, поплелся он по дороге, проходившей между скал.
И было судьбе угодно, чтоб на той дороге проходил караван купцов. Шатаясь на ходу и еле держась на ногах, Уна подошел к каравану и стал просить о куске хлеба для бедного нищего.
Но лицо его было все изувечено страшными язвами, руки все были в гнойных ранах. Испугались его купцы, и стали гнать прочь от каравана: «Уйди, прокаженный!»
Но Уна не уходил, ибо так хотелось ему есть, что это желание пересиливало все остальные. И тогда взяли рабы и погонщики камни с земли и стали кидать их в прокаженного. А много ли было ему надо…
Так и остался он лежать в ущелье между скал ни жив, ни мертв. Лежал он в луже собственной крови, пока небо не начало темнеть и в сумерках душа его отлетела и покинула изуродованное и обезображенное тело. В то время на небе как раз зажигались первые звезды, и если не стал он одной из них, то уж верно, ими вовсе никто не становится.
волшебный медальон
© Copyright: Клеопатра 8, 2012
Свидетельство о публикации №212021201954
Свидетельство о публикации №212021201954
Рецензии