Биографические записки. Глава13

 В новой школе учителей прибавилось;мы стали учиться раздельно,каждый класс имел своё помещение.
Новшеством было и то,что в школе появился буфет,где за символическую плату,вносимую родителями в начале месяца,нас подкармливали.
Это был пирожок с начинкой—картошка,капуста,ягоды,яблоки и т.п.,и стакан молока.Все ученики с удовольствием ходили в буфет на большой перемене.
Буфет был в небольшом приземистом кирпичном домике вне школы.
Домик этот примыкал к квартирам учителей,как раз тем,где по приезде в Касьяново жила моя мать.
Я уже говорил,что первые четыре класса учился легко.Как и говорила мама,
в каком-то из этих классов я догнал и перегнал Вовку Бородина,которому
совсем недавно завидовал белой завистью.
Учился он плохо,несмотря на мою помощь;мать его ,бабка Мотя,всё скандалила и с моей матерью,и с другими учителями,утверждая,что Вовку затирают специально.
Конечно,это была чушь,но на этой почве бабка Мотя рассорила свою дочь Нину
Ивановну и её мужа Василия Петровича Пчёлкиных с моими родителями.
Гораздо позже,когда все уже разлетелись из Касьяново,мы с отцом приезжали в Касьяново к его двоюродной сестре Нине Пчёлкиной.Она,
выйдя на пенсию,купила дом у Пылаевых(дом бабки Моти развалился)и на
лето приезжала на свою родину как на дачу.
Приезжали мы по инициативе отца,который тогда уже побаливал.Разговор состоялся внешне дружелюбный,но я почувствовал,неискренний с женской стороны.
Злопамятной оказалась Нина Ивановна…
А,может быть,завистливой,что тоже было на неё похоже.Не мне её судить.
Причина для зависти была—мой ровесник,её брат Вовка,начиная с семнадцати лет,жизнь провёл в тюрьме.
Началось с того,что он купил ружьё-одностволку у нашего соседа с другой стороны дома,Ивана Никиточкина.Это было,когда я учился в девятом классе в Тельченской школе,и жил в Тельчье на квартире у одной пожилой семьи,деда и бабки,не помню их фамилии.
Вовка,бросив школу,отучился один год во Мценске на тракториста и весной был направлен на практику в свой совхоз «Тельченский».Работал он как раз с Иваном Никиточкиным.
Семья Никиточкиных,жена Надежда,сын Витя,дочь Наталья,переехали к нам из Азарова.
Они купили дом у наших соседей Фомичёвых,которые перебрались во Мценск,где сын бабки Тани Фомичёвой,Виктор «вышел во двор»,как у нас говорили про тех,кто ушёл жить к жене.Виктор Фомичёв продал дом и увёз к себе мать.
А дом,надо сказать,был приличный:из красного кирпича,просторный,крыт железом.Прямо под домом был погреб,такой же,как у нас,выложенный из необделанного известнякового плитняка.
Иван Никиточкин был молодой мужик,пил в меру,зимой охотился.Дети его лет на десять моложе меня,ровесники нашему Юрке-покойнику,Царство ему небесное…
Как Вовка уговорил Ивана продать ему ружьё,не знаю,скорее всего,по пьянке.Вовка ни разу не сходил на охоту,а бывшего хозяина убил из этого ружья.
На работе они выпили,видимо,изрядно,потому что всю дорогу домой,а шли они из Калинеево,дрались.Иван был,конечно,сильнее Вовки,загнал его в дом,повернулся и пошёл к себе домой.
Вовка в это время схватил ружьё,выскочил на улицу и выстрелил Ивану вдогонку.
Как он говорил на суде,целился в ноги,но дробь порвала печень.
Мой отец был дома,лошадь с телегой стояла у сарая.Он быстро погрузил Ивана на телегу и повёз в Тельчье,в больницу.Но не довёз,минут через десять Иван умер.
Суд был в сентябре в Тельченском клубе.Я убежал с уроков,видел весь процесс.
Так как Вовке ещё не было восемнадцати,его осудили на восемь лет.
Сначала была детская колония в Нарышкине под Орлом,куда я ездил с бабкой Мотей по её просьбе на свидание, а зимою после совершеннолетия Вовка прислал письмо из Свердловской области,из города Ивдель,уже со взрослой зоны.
Отсидел от звонка до звонка,а потом пошло-поехало…
Я отслужил в армии,женился,приехал в Орехово-Зуево,родил дочь—и вдруг однажды
звонок в квартиру.
Открываю дверь—Вовка…Худой,мосластый,чёрный какой-то,и весь в наколках.Он приехал в Москву к сестре,заодно решил навестить меня,видно,не верилось ему,что мы с Ниной Гладышевой поженились.Он,кстати,тоже на неё заглядывался,когда она приезжала в Студенниково к бабушке и отцу.
Впустил я его,посидели,выпили,поговорили,а говорить-то и не о чем.Он даже не остался ночевать,уехал в Москву.
В столице с судимостью в то время обосноваться нечего было и мечтать,не то,
что в теперешние «демократические» времена,когда вся шваль оккупировала
лучшие столичные места…
Вовка вернулся на Орловщину,устроился на работу во Мценске,женился,у него даже сын родился.
Казалось,что ещё? Живи!
Но,видно,тюрьма берёт своё.Он стал пить,бить жену.
Та терпела-терпела,наконец,после очередного избиения не выдержала,сдала его в милицию.
Там не стали сюсюкать—пять лет тюрьмы.
Снова вышел по звонку,а тут кризис,во Мценске даже не взяли на работу.Он устроился в совхозе на разные работы,снова сошёлся с какой-то женщиной с Тулянского.
У неё была почти взрослая дочь,с ней Вовка стал жить вместо её матери.Снова
родился ребёнок.Совхоз им выделил квартиру в старом,каким-то чудом
сохранившемся бревенчатом доме.
Я заходил к нему в квартиру,приезжая к родителям,мы выпивали,разговаривали.
Будущее своё он не представлял,как бы не видел себя в нём.Это было заметно по поведению,по разговору.
Работа в совхозе его не устраивала,платили там гроши,как и везде у нас.
Он ушёл работать в лесхоз,где так же не удержался.Оттуда его уволили за пьянку и прогулы.
Однажды,видимо,с голодухи—денег-то нет,он взял столовый нож,зашёл в продуктовый магазин и потребовал отдать все деньги.
Молоденькая девчонка-продавщица,она же кассир,отдала ему какую-то мелочь(в магазине выручка—сто рублей в неделю),он ушёл домой,прихватив бутылку водки и колбасу.
Через полчаса к нему пришёл участковый Гостев и спокойненько отвёз в КПЗ во
Мценск.
Не нужны ему были деньги,просто Вовка соскучился по зоне,где без забот напоят и накормят…
Больше о нём ничего конкретного не знаю.
В стране началась катавасия,где она  его носила—Бог ведает…
Может быть,где-нибудь ходил в авторитете,сейчас такие на коне,кто знает.Мне его жаль.
По отрывочным известиям,он сидел неподалёку,в Ливнах,недавно вышел,снова в который раз нашёл спутницу где-то в деревне под Ливнами...
Генка сказал мне ,что Вовка звонил и спрашивал мой адрес,но ему не дали. Зачем ему понадобился мой адрес—не знаю,но выясню.

Годы пролетели,и последний шмон.
Вышел на свободу выжатый лимон...

Скорее всего,так будет с несчастным моим  одногодком…

Что ждёт его в наше тяжёлое время в недостроенном нашем государстве,где и молодые,сильные,трудоспособные живут без средств и без всякой возможности их заработать--не знаю,но предполагаю…
И да простит меня Господь,но лучше было бы ему не выходить на волю –был бы сыт.
 Наконец,последние сведения о несчастном сидельце сообщил брат Гена.Вовке отняли ногу по какой-то болезни и поместили в Болховский дом инвалидов.Несколько раз он звонил Генке,просил положить деньги на телефон.Потом притих.Не знаю пока,отметил он свой семидесятилетний юбилей или нет...
    
 Проблемы в учёбе начались с пятого класса.
С пятого класса у нас была классной руководительницей Голикова Зинаида Макаровна,преподаватель русского языка и литературы.Она очень хорошо знала предметы,любила их и привила эту любовь нам,не всем,конечно.
Во всяком случае,я до сих пор иногда подсказываю внучке Саше правила русского языка.Это от Зинаиды Макаровны.
Не всем давался русский язык,но у меня с ним проблем не было.Могу похвастаться
абсолютной грамотностью.
Свою роль сыграло чтение,я очень много читал.
Особенно любил читать ночью на печке,в тишине,при свете керосиновой коптилки.
Системы не было,читал всё подряд,что удавалось взять в Калинеевской сельской библиотеке.
Зинаида Макаровна видела мою любовь к книге и поощряла её.
Анна Ивановна была полной противоположностью.
Мне ещё сестра Галина говорила,что преподаватель алгебры Кузнецова Анна Ивановна
криклива и порою несправедлива.
Мало того,что она к своим обязанностям относилась,как к надоевшему ремеслу,так
она и не знала этого ремесла в полной мере.
Ведь не каждый человек может с душой выполнять порученную ему работу.Глядя на иного врача или учителя,видишь,что его к животным нельзя подпускать,а он врачует,учит людей,считая,что институтский диплом открывает все двери.
По-моему,такой профессией может владеть лишь тот,у кого есть призвание,неодолимая и непреходящая потребность вкладывать душу в любимую работу.
Таких людей мне попадалось очень мало.
Не знаю точно,скорее всего,Анну Ивановну обязали или попросили вести алгебру,к которой у неё просто не лежала душа.Её позже перевели на младшие классы.
Из-за Анны Ивановны в пятом классе почти никто не любил алгебру,почти никто не увлёкся интереснейшей наукой—математикой.
Она,придя в класс,отрабатывала каторжную повинность,нисколько не интересуясь,понял ли кто- нибудь хоть что-нибудь.
На следующем уроке автоматом ставила двойки-тройки—и всё начиналось снова.
То,что Анна Ивановна случайно оказалась преподавателем математики,понимало и руководство,и школьное,и районное.
И в шестом классе у нас появился математик-мужчина,Константин Михайлович.
Этот был математик от Бога.
Худой,высокий,лет пятидесяти,с грубым,прокуренным голосом,он выходил к доске,начиная писать и объяснять задачу или теорему,и так увлекался,что не
замечал,как успевал вывозиться мелом от плеч до колен.
После уроков,видя как мы «преуспели» в математике,Константин Михайлович организовывал дополнительные занятия,проводил математические олимпиады.
Надо сказать,что его увлечённость захватывала и нас...
Но время от времени он исчезал на несколько дней.
Математика заменялась другим уроком,потом мы навёрстывали отставание…
Однажды зимой меня разбудил какой-то стук.Было ещё темно,не более четырёх часов утра,потому что бабушка не топила печь,которую она растапливала часов в пять.
Я понял,проснувшись,что это мама зачем-то вышла на кухню,неплотно прикрыв дверь.
Донёсся какой-то шёпот,и вдруг надрывный голос :»Ольга Павловна,ну дай
хоть одеколон!»
Я узнал голос нашего учителя.Не знаю,что ему сказала мать,но он сразу ушёл.
Днём я пристал к матери :»Ма,ну зачем ему так рано одеколон?»
Мать долго крепилась,отговаривалась,наконец,не выдержала и всё рассказала,взяв с меня честное слово,что никому не скажу.
История в духе времён незабвенного Никиты Сергеевича,кукурузника хренова.
Константин Михайлович,работая и имея семью в Москве,за сутки был выселен оттуда
как хронический алкоголик…
Так по-советски его вылечили.
Семья его осталась в столице,а самого отправили на трудолечение,заодно заявку ОБЛОНО выполнили.
Поселился Константин Михайлович прямо в школе,для него освободили кладовку на втором этаже,над учительской.
Там и отсутствовал наш математик во времена запоев.Оказывается,Надежда Дмитриевна,директриса,запирала его на ключ,выпуская на волю в течение урока,когда никто не видел.
Года полтора Константин Михайлович учительствовал у нас,потом исчез,сначала в Калинеево ко вдове,куда далее—не знаю.
До сих пор вспоминаю батарею бутылок в его школьной комнате под кроватью—вот
математика,считай-не хочу.
Однако,лечить алкоголизм,как рак и множество других болезней,не могут.Вот куда надо было направлять усилия советской власти,а не выбрасывать алкоголиков на улицу,на произвол судьбы.
Правда,сейчас,в 21-м веке,картина ещё страшнее:мало того,что Россия спивается,появились более убийственные болезни—СПИД,наркомания.
И эти болезни в стране почти не контролируются,судя по ежегодному прогрессу.
Здесь правит бал коррупция сверху до самого дна.
Наркобароны и их преследователи строят коттеджи по соседству,лезут во власть,помогая друг другу.
А народ…
Mors  sanat,смерть излечивает,как говорил Гиппократ.
Но это опять же другая тема.Об этом все упорно молчат,лишь на жёлтых телеканалах,повышая рейтинг,проводят ток-шоу.Пир во время чумы,так говорили древние.
Жутко за наследников.
Что ждёт моих внучек?
Один Бог ведает…
Математику пришлось изучать позже,в 9-10-х классах,на подготовительных курсах после армии,в институте.
А в Касьяновской школе так и не появилось после Константина Михайловича стоящего математика.Да и по другим предметам с преподавателями были трудности.
Например,немецкий язык,который был в программе с пятого класса,преподавала неплохая учительница Вера Афанасьевна.
Мне хотелось владеть иностранным языком,так как по-немецки я читал ещё до школы,но бессмысленно,не понимая того,о чём читаю.
Вера Афанасьевна почему-то жила в Калинеево.
В доме,где находилась почта,у неё была отдельная комната.Она жила одна,ни мужа,ни
детей у неё не было.
Сейчас я понимаю,что Вера Афанасьевна пережила какую-то драму,может быть,связанную с войною.
На вид ей было лет сорок.Стройная,чуть выше среднего роста,с пышными,связанными ниже затылка каштанового цвета волосами,обрамляющими крупное,
но приятное лицо с греческим профилем,одетая в строгие неброские костюмы,Вера Афанасьевна почти никогда не улыбалась.
На её уроках не шумели,сидели тихо;и она так же тихо,спокойно-размеренно вела урок.
Так было три учебных года,а в восьмом классе немецкого языка у нас не было—Вера Афанасьевна уехала.
Она вышла замуж за москвича из деревни Дубовой,переехала к нему в Москву.По словам матери моей,тогда же она умерла после тяжёлых родов.У неё отнялись ноги,потом что-то ещё—и конец.
Видимо,тогда не могли помогать женщинам при родах,умирало множество,особенно в среднем возрасте.
Вера Афанасьевна запомнилась мне истинной интеллигентностью,
умением спокойно и уверенно держать в повиновении школьников,отнюдь
не дисциплинированных,разболтанных.
Таких ребят у нас в классе несколько человек было,а в целом класс был нормальный.
Припоминается ещё преподавательница зоологии-биологии Мария Яковлевна Потапова из Калинеево,невысокая,черноглазая и черноволосая женщина лет сорока пяти.
Она по-французски грассировала при разговоре; это был врождённый недостаток,как и заметные чёрные усики на верхней губе.
Мария Яковлевна увлечённо занималась школьным участком:под её руководством сажали яблони и груши,вишни и плодовые кустарники,цветы и ягоды.
Первой её помощницей была моя одноклассница Люба Матвеева,Любаша,как звал её весь класс.В восьмом классе это была уже оформившаяся девушка,крутобёдрая пышка с весьма развитой грудью...
Она была предпоследним ребёнком в касьяновской многодетной семье Матвеева
Василия Яковлевича,по-деревенски,Мудреца.
Это прозвище прилипло к Василию Яковлевичу из-за его невероятного желания во всём найти свою выгоду.
Есть притча:мартышка всю жизнь крутится,хитрит,а задница голая.
Это про Мудреца.
Крутиться и хитрить его заставляла забота о прокорме многочисленной семьи.
У Любаши было два брата и две сестры старше её,и ещё младшая сестра.
Именно эта численность заставляла Василия Яковлевича и тётку
Таню,его жену,всячески крутиться и изворачиваться,но жили они,как и все
в деревне,довольно скромно.
Частенько старший брат Любаши,Колька-заика,приходил в школу в штопаных-перештопанных штанах,доставшихся ему по наследству.
И это несмотря на исключительное трудолюбие всех членов семьи,включая
самую младшую,Гальку.
Вот семья,на примере которой ответственно могу заявить,что Советской власти,коммунистам была глубоко безразлична судьба каждой отдельно взятой советской семьи.
Всё,о чём кричали с трибун—демагогия,враньё.Реалии в народной жизни власть не интересовали.
Как,впрочем,и сейчас,когда мы из «развитого социализма» резко вляпались в «демократический капитализм».
Не знаю,что лучше—равноправная нищета,или неравноправное богатство.
Конечно,я за богатство,но не за такое нагло кричащее богатство небольшой стаи воров,какое образовалось в России.
И что отвратительней всего—воры во власти!
Обыкновенные воры,обокравшие народ под личиной демократии,а зачастую,просто по законам воровской малины.
»Приватизаторы»,так они себя называли,когда грабили страну…

Из этого отрезка моей жизни осталось рассказать,как я чуть не отрубил
себе палец на левой ноге,а так же о том,как влюбился на всю жизнь.
Пожалуй,это будет следующая глава.