Пришествие дьявола. Глава 7

Глава 7.
На праздник св. Пафнутия с раннего утра лил дождь. К полудню непогода угомонилась. До притихшего города донеслись хоральные песнопения из костела Непорочного зачатия, это означало, что Утренняя месса слишком затянулась. Много мужских ушей прислушивались с разных концов, не закончилась ли служба,  и не спешат ли хозяйки готовить праздничный обед, но до их слуха все доносились мелодии органа.
Много детей привели их набожные родители для принятия святых таинств крещения и первого причастия. Голос священника звучал по-особенному торжественно. Но та тревога, что появилась в последнее время во взглядах людей, ее нельзя было скрыть – она проявлялась во всем. Самой неожиданной новостью стала новость о ночном набеге на дом священника кучки наиболее яростных искателей правды. Но кому была нужна такая правда, когда дочка Иоахима так и не нашлась, и не было никаких доказательств о причастности священника.
После того ночного факельного шествия и погрома, который был устроен в доме отца Марка, некоторые люди остерегались ходить в храм, подозревая священника в связях с беспутными женщинами. К таким относили и Марту. Ведь она прожила тогда у священника несколько дней, боясь возвращаться к ревнивому мужу, который всегда клялся в любви, но успевал и распускать руки. В тот период и священник отменил службу и не показывался на людях. Весь город только это и обсуждал, но соседка, фру Эмилия божилась, что между священником и Мартой никаких любовных отношений не было.
-Наверное, Ларс побил их, застал  вместе и побил..., - догадывались мно-гие, обращаясь в который раз к другим участникам набега на дом Отца Марка, но те молчали как рыбы.
-Бить таких надо, чтоб никому не повадно было,  - отвечали одни.
-Но почему она после того, как ее там увидели - осталась жить у священника, а не пошла к родственникам? - так спрашивали другие, кто пытался   в чем-то разобраться.

Всю мессу отец Марк остерегался смотреть на людей – среди них стояли те, кто избивал его той ночью. Они впервые пришли в храм, и он понял, что не за молитвой  - они осмелели и пришли насмехаться над ним. Но не дрогнул ни один мускул на его лице – он не выдал волнения и гнева  - он простил их.
Когда закончилась месса, и за последним прихожанином захлопнулись двери, Отец Марк прошел вдоль длинных рядов церковных лавок, закрыл плот-нее входную массивную дверь и по крутой деревянной лестнице поднялся на органную площадку. Он долго не мог заставить себя нажать на клавиши органа. Последние три недели он не играл. Да тут еще его одолевал чудовищный кашель - последствие ночи, проведенной в охотничьей яме.
Но вот пальцы легли на клавиши и органные трубы выдохнули первые звуки. Он решил сыграть свою любимую музыку Баха - Хоральную прелюдию фа минор. Он всегда стремился играть именно Баха в минуты духовных поисков, сомнений. Но эта, пожалуй, самая грустная, мелодия, несла для него особенный смысл.
Как никогда в эти минуты он ощущал себя монахом, ведущим божествен-ный разговор посредством бессловесных звуков, проникающих в душу. Он мо-лился играя. И эта музыка была его молитвой.

____________________

-Волки! Волки! – к воротам Кодена бежали испуганные люди.
Одни бросили свои косы, другие - топоры, корзины со смольем, веревки. От волков это не спасет, нужно вместе бежать, безостановочно и поднимать при этом шум. Все, кто утром выходил на работу в лес, были напуганы стаей волков, окружавших людей и следящих за ними. Моросил мелкий дождь и над травой поднялось все комарье. Косари пошли зажигать огонь и тогда совсем близко они увидели волчьи морды, в упор смотрящие из кустов.
Стража во главе с начальником на коне, вышла навстречу бежавшим лю-дям, но кроме перепуганных людей никаких волков не было видно. И начальник стражи недоверчиво спросил у Отто, который казался напуганным меньше других:
-Где волки?
-Там! Там!  - показывал ошалевший Отто.
-А кто их видел? – но конь под начальником стражи вдруг встал на дыбы, и всадник слетел на землю, оставив в стремени застрявшую ногу.
Пока его поднимали – подбежали остальные люди.
Отто стал звать всех за ворота, хотя волки из леса так и не показались.
-Отто! Угомонись! Они отстали!
-Сколько ж их было? – спросил стражник.
-Так. Шесть точно…
-Да нет, с десяток.
-Да кто их считал?
Стражники рассмеялись, несмотря на то, что их командир еще корчился от боли. Им трудно было поверить в то, что эти плешивые, лысые, пузатые и даже хромые работяги могли легко убежать от стаи волков. Под вечер на всякий случай  в лес был отправлен дозор, но он вернулся ни  с чем - волков не обнаружили.

...Тем же днем, из церкви Отец Марк направился к заброшенному особня-ку. Стоял ветреный день. Одежда липла к телу, и идти было тяжелее, чем обыч-но. Увидев его, стражники предупредили о волках. Они заметили, как сверкнули его глаза, но он пошутил о чем-то, загадочно улыбнулся и быстро пошел по своей тропинке.
По пути он свернул к себе и захватил мешок с приготовленными топором и щипцами.
Дверь была наглухо забита гвоздями, он попытался их выдирать, но только ранил руки. Он утер со лба пот, и начал прорубать отверстие, достаточное, чтобы проникнуть в коридор. Топор вяз в крепких досках, еще мешал кашель, но это не могло сбить священника с намеченной цели. Он рубил с плеча  - по щепе отвоевывая для себя проход в дом. Когда открылся коридор, с его стен и потолка пластами посыпалась штукатурка и лепнина, и поднялись облака пыли. По огромному, пустому, выложенному камнем коридору он шел, прислушиваясь то ли к хрустящему от штукатурки полу, то ли еще к чему-то… Над ним, невесть откуда, взлетела нежданная птица, тяжело взмахивая крыльями, и скрылась в темных коридорах. Он уверенно открывал разные двери –  входил – рассматривал обстановку. Расположение комнат здесь не отличалось от того, что было в его доме. Дома были полностью схожи.
Двойные двери нижнего зала тоже были заколочены, но поддались легче. Не выпуская топор из рук, викарий вошел под высокие своды.
Зал стоял в полутьме, и скорее напоминал склеп, где вместо гробниц уснули принадлежности интерьера. Та утварь, что предстала глазам, была покрыта толстым беловатым слоем пыли. Старые вещи как угрюмые обитатели моря, залегли на дно и лениво поглядывали на гостя, забредшего в их спящее царство. Отец Марк, опасаясь нарушить их покой, медленно передвигался между ними; изредка шевелились его губы, будто он прочитывал на вещах отголоски своих мыслей, забытых мыслей на забытых вещах. Он опустился на колени и поводил головой из стороны в сторону, упрашивая себя о чем-то. Он стоял перед расставленной партией индийских шахмат из белой кости; оживленно, на низких тонах, заводил с ними разговор; протирал их носовым платком, за что-то извиняясь. И заблестели холодным блеском изящные воины-пешки, неприступные башни-ладьи, гордые слоны и кони, надменные ферзь и король.
...Из сваленного в углу хлама он извлек прутик из орешника, почерневший, но сохранивший таинственную надпись на латыни. Он потер пальцами – надпись стала еще более неразборчивой. Держа прутик в руках, хотелось им взмахнуть и повести философскую беседу у камина о философах, магах и об искусствах. Священник отрешенно смотрел перед собой, что-то припоминая.
...Вдруг по комнатам прошло какое-то волнение воздуха.
Нервный импульс прожег спину священника, будто струя кипятка. Он ощутил подобие колкого взгляда, обернулся и прокричал, расставив в стороны руки:
-Ты звала меня!? Да!?
В ответ он услышал тишину и редкие звуки бьющейся со стен об пол шту-катурки.
-Ты для этого забрала Олину?! Ты!!! Ты загубила Сораса? Ты наслала на меня беспутных людей! Ты! Ты не умирала! Ты инсценировала свою смерть. Ведьмы не умирают! Когда ты отказалась от исповеди -  я все понял. Теперь ты будешь губить невинных, а подозревать будут меня.
Меня подозревает весь город. Меня разорвут на куски и бросят собакам! И все за то, что я служу Богу. Да? Может тебе лучше разорвать меня  здесь самой! Здесь, в доме, где я был тебе сыном! Ты этого хочешь? Скажи! Я пришел! – его начинал душить кашель, но он еще закричал: -Дай мне знать! Дай мне знак! И я найду Олину!
Но от напряженного крика голос его сорвался, он закашлялся в этих облаках забвения и пыли. Из горла пошла кровь. Он выбежал из дома, и сдерживая новые приступы кашля, добрел до озера и упал в воду.
Когда он весь вымокший возвращался в свой дом, он дрожал от озноба, и разговаривал сам с собой. Его видели косари, но он не обратил на них внимания. Вскоре они разнесут по городу весть о странном поведении священника, блуждающего в мокрой одежде по лесам.

На другой день он вновь пришел на то же место, казалось – здесь все было по-прежнему.  Не отводя глаз от пыльного проема в коридор, он закричал своим охрипшим голосом:
- Мама! Ты меня слышишь?! Я пришел! Вчера я понял – моя кровь и была твоим знаком. Я отдам свою кровь, но мне этого мало. Я жду тебя! Я тебя вижу. И я не уйду, пока ты не выйдешь!
Он поднялся с колен, раскрыл футляр, извлек оттуда скрипку и смычек, и заиграл так, будто упражнялся с этой скрипкой каждый день. Музыка была сна-чала страстной, как вода, прорвавшая запруду, а потом лиричной и спокойной в своем естественном течении. Спиной он ощущал, как тень нависла над ним, но не было такой силы, которая могла бы его отвлечь от игры.
 Музыка стихла - он опустил инструменты, чтобы поднять их вверх над собой и прокричал:
-Ты помнишь эту музыку?! Я разобью чертову скрипку! Я развалю весь дом! Я призову Божью силу, пока ты не оставишь в покое людей! Слышишь! Не тревожь никого! Чего люди бегают по лесам, как тараканы? Почему льется кровь невинных?
Он замолк и напряг весь слух, прислушиваясь к шорохам и звукам, где по-явился первый отдаленный стук, стук каблуков. Затем стук повторился и еще, еще раз повторился этот медленный старушечий стук шагов. У старухи был ха-рактерный шаг, раздававшийся то отчетливо, то приглушенно…
Звуки уходящих шагов где-то побродили по этажам, да так и растаяли в пространстве затхлого дома. Он прошел к креслу, удобно уселся, расставив руки. Глаза его сверкали, с лица не сходила торжествующая улыбка. Он уставился в одну точку и тихо, чеканя каждое слово, произнес:
-Ты здесь?
И снова тень промелькнула на стене.
-Ты позвала меня, потому что мы не закончили наш разговор, потому что я не отказался от сана. Молчишь? Ты будешь молчать?
-...
-Я знаю-знаю, я виновен, я не нашел твой путь к Богу, - он заговорил ше-потом, ибо ощущал, что ведьма подошла. Совсем близко пронесся холод и смрад как из преисподней. Он застыл на месте, осознавая, что нельзя поворачивать головы, если хочешь узнать правду.
Перед ним стояло кресло, в котором подолгу сидела когда-то старуха Аг-несса. Кресло с высокой спинкой невнятно-черного дерева, маленькой подушкой багрового бархата и выточенным знаком на спинке. Каким же невероятно красивым создал мастер это кресло! Каким же вдохновением была наполнена его работа. Даже трещинки  прошлись по нему так застенчиво и почти незаметно. Работа, однако, была наполнена каким-то сверхъестественным ужасом - казалось, еще мгновение и кресло затянет в свои объятья того, кто подошел к нему. Он опустился в это кресло и заговорил с невидимым собеседником.
 -…Но зачем тебе Олина? За что ей такая участь? Она ни в чем не виновна. Она ребенок, - он настойчиво говорил, не замолкая, несмотря на то, что старая старушечья рука опустилась на его голову  и скрюченные пальцы стали нащупывать его глаза. Но не меркнул взгляд его горящих глаз. Ледяной холод и дрожь  пальцев на лице и нельзя было сбросить с себя это наваждение. Рука, будто принадлежавшая слепому человеку, рука черепахой ползла по лицу священника. Ему тяжело было дышать, но сквозь невидимую пелену удушья они проговорил:
-Не губи беззащитных… Олина должна жить… не губи ее. Ты же видишь  - ее ищут люди и безутешные родители. Я молюсь за нее и денно и нощно. Дай мне спасти… !  - он задыхался.
Он попытался оторвать руки от кресла, чтобы убрать с шеи эти холодные цепкие щупальца, но его руки онемели и не слушались.
Он бессильно свалился на пол, приподнял голову и продолжил свой разговор:
– Но это не все! Что произошло с Мартой?! Она вступила в связь с инку-бом. Он в моем обличье, и изводит ее по сей день любовными утехами, и она думает, что я – ее любовник? Я слышу это от нее, но вижу твою насмешку.
Он положил ладони на лицо, и повеяло холодом вокруг, но там, за ладо-нями, в его голове, бродил маленький мальчик по этому холодному дому, и держал в руках игрушку, и звал маму.
-Ты хочешь, чтобы меня убили?  - с трудом выговорил он. - Отправили к тебе, отрезав голову, как барану или забив палками, как крысу. Я должен стать жертвой?!  - он повернул голову в другую сторону, будто кто-то невидимый прошел за спинкой кресла, - Я буду жертвой, но не жертвой дьявола, как ты задумала. Я докажу, что все преступления не мои. Я встречусь с ним, но не как его жертва!  - он опять закашлялся. Каждое слово ему давалось с трудом.  - Ты ждешь меня на том свете, потому что на этом не дождалась. Правда, мама? Но я не предам своего Бога.
Мне не важно, где граница между жизнью и смертью. Мы можем снова начать ту жизнь, которая здесь была когда-то… начать нашу жизнь в нашем доме. Только пыль смахнем. И те же роли бродячего цирка: мама и сынок. И еще отец – шут при дьявольском дворе. Он рано покинул этот грешный мир. Ты ему помогла в этом, я понимаю. Но если ты умерла, он рад будет встрече с тобой!
Несчастный человек. Как любил он тебя! Как мучился в предсмертных су-дорогах! Но не дождался помощи. Ты сгубила его. А он тебе верил и до конца не мог понять кто же ты! Он не знал, что жил с ведьмой. Ты не пригласишь его се-годня?
Он замолк, вытянул губы, сжал их, снова вытянул. Он задыхался, и пони-мал, что ему мало осталось сил, чтобы все высказать, что хотел.
Но нашлись силы, чтобы подняться с пола, идти вперед и держать перед собой приготовленное распятие. Он остановился посреди комнаты и опять обратился к своей неосязаемой собеседнице:
-Я буду молиться Господу за твою душу. Оставь меня в покое. Оставь Оли-ну, Марту... Не трогай невинные души! Слышишь?! Оставь в покое людей! Не трогай никого... я вымолю у Бога тебе прощение. Слышишь!
Потом  священник начал читать грозное святое изречение и вытянул впе-ред руки, крепко удерживая в них распятие. И две снующие из угла в угол крысы набросились на этого богомольного пришельца. Он бросился к лестнице, кого-то взывая и бормоча невнятные фразы...


Он выбрал кратчайший путь домой - через бурелом. Под локтем он сжи-мал книгу в кожаном переплете, из нее торчал прутик. От ходьбы, где ему при-шлось высоко поднимать ноги, подчас разрывая опутывавшую ноги траву, он запыхался и закашлялся. Еще грудь сдавливало какое-то удушливое волнение. Деревья, подверженные ненастью, стряхивали с себя изумрудины дождя, непри-нужденно и робко, будто стесняясь. И он ловил ртом влагу, падающую с неба.
И тогда заговорил тот голос, которого он долго ждал, его внутренний го-лос:
«Я начинаю понимать …. Для дьявола важны знаки. Все кто погиб  - им были посланы знаки…, они сначала что-то видели. Это ввело их в заблуждение. Они не отличили зерна от плевел, и утратили способность противостоять злу… Они не могли бороться. Они были обречены.
Я должен найти эти знаки. Должен найти, иначе… Иначе придет ОН и все будет в ЕГО власти.  Зачем мне нужен заброшенный дом? Что меня потянуло туда? Объяснение только одно – Господь меня направил. В доме, где начиналась моя жизнь – теперь начнется поиск правды. Поиск причин. В наших краях завелось дьявольское отродье  -  и это связано с моей безумной матерью, значит, связано со мной. И мне суждено раскрыть козни сатаны или гореть в геенне огненной. Я должен понять, кому я служу – Богу или … ?»
-Я не назову тебя! Ты слышишь?! Я не назову… - к горлу подпирал кашель, и он не сказал больше ни слова.
«Так, я должен восстановить свой приход в дом. Что было сначала? Сорвалась птица и захлопала крыльями в темных сводах. Тяжелая улетающая птица – это знак смерти для того, кто набрел на нее. А набредет тот, кто ищет ЕГО. А это всегда ложный след, это гибельный путь. Только поиски Бога ведут к истине и Сатана не в силах этому помешать. Значит, погибает тот, кто ищет дьявола и … и  нарушает ЕГО покой. И ОН нарядился в сутану. Зачем? Чтобы посмеяться над Богом и людьми с их христианской верой. Они видят кого-то в сутане… и уверены, что это я. В страхе и ненависти они бросаются искать меня, а находят ЕГО. Значит, все кто ищут меня – находят ЕГО. Но их всех ждет смерть… . Этим несчастным нельзя меня преследовать. Сатана искушает и меня  и их, и стравливает, и убивает.
Птица с тяжелыми крыльями… она улетела в темноту  - и те, кто погиб, они шли в темноту. ОН их заманивает в темноту. Лесоруб пропал ночью, когда отошел от костра. А Олина? Подожди… Олина… , разве могла она пойти в темноту? Юная робкая девушка вдруг идет ночью в лес… Нет! Что-то здесь не так. Зачем? Зачем ей одной идти в лес? Нет! Она пошла не одна! Но с кем? Ведь вместе с ней никто не пропадал. Если бы она ушла со взрослым человеком  - это бы заметили. Скорее, это была подруга, которая вернулась обратно. Вернулась, но не сказала никому о том, что случилось в лесу. Выяснить! Да! Но получается, что подруга повела ее ко мне? Но зачем, если меня легко найти в церкви? Бес заставляет себя искать! И они по какой-то причине шли ко мне. Но почему одна Олина попала к НЕМУ? Где же истина?»
Отец Марк стал вспоминать детей, приходящих с Олиной из своего прихода. Их было не так много, поэтому запомнить их не составляло труда. Эти невинные мордашки в праздничных  нарядах неспешной чередой мелькали  в его памяти. Невозможно было задержать свое подозрение ни на ком из них. Он подозревал всех и ни кого!
«А дальше? …Дальше, когда я рассматривал предметы в доме, они мне напомнили детство… и значит, в этот момент я потерял контроль над собой  - мне казалось, что в спину мне кто-то смотрит и… я не мог повернуться. Взгляд меня сковывал по рукам и ногам. Я же хотел, очень хотел повернуться… Но мне не хватало сил. Значит, каждый погибший тоже успел ощутить этот взгляд. Но бесу этого мало. ОН любит представление! ОН ищет встречи – ЕГО должны увидеть и ОН приходит. Но никто не может предугадать, в каком обличье явится Дьявол. Тень на стене -  это знак того,  что он заранее приходит к каждому, кто будет им замучен. Тень на стене… ОН приходит в любом обличье. Но тень …. это ЕГО стихия. Стихия беса. Значит, следующей жертвой должна стать Марта. Она видела беса. ОН поцеловал ее. ОН был в сутане…., конечно, в моем обличье – и она подумала, что это я. Я? Такое сходство. И ничего не отличало нас? Она не смогла отличить – так обольстителен был пришелец. Нет-нет! Это будет не Марта! Марта была на той проклятой поляне, где пропала Олина! И Марта вернулась – а несчастный ребенок нет!
Когда я был в кресле, мне казалось, что рука слепого искала мои глаза. … Глаза! Они будто убегали от невидимого врага. ОН хотел показать мне, что тво-рит с теми, кто попал в его лапы. Что может эта нечисть? Разбрасывать внутренности по земле и развешивать их как белье на ветках? Если женщина на рынке достает из корзины руку убитого человека, оторванную до локтя, что после этого с ней случается? Если у булочника на лотке люди находят почерневшие человеческие пальцы? Кем они подброшены? Какому извергу это пришло в голову?
С озера подул ветер. Вода покрылась рябью. Священник заспешил домой, все крепче прижимая книжный том.