Трактат о Смерти и Любви

Перед Вами сборник из нескольких лирических рассказов, написанных мной в годы моей юности. Он посвящен главным темам для любого двадцатилетнего человека – Смерти и Любви. И как бывает в молодости в нем больше чувств, чем здравого смысла. И нередко проза перетекает в белый стих. Читая эти строки теперь я погружаюсь в того себя, каким я был когда впервые любил. О, молодость, как ты прекрасна!


1. Кричащий в дали.

Он был со мной с рождения и даже задолго до него. Он был моим другом и порой единственным другом, другом настоящим. Когда мне было плохо, он всегда мог меня поддержать, приободрить, дать новых сил. Он показывал мне далекие города и сказочные страны, приводил диковинных животных с других планет, дарил дорогие игрушки, о которых я и не мог даже мечтать – он меня любил.
…Это всегда начиналось одинаково. Благодаря особому складу характера я много времени проводил наедине с собой. Это значит, что в любой момент времени не требующий от меня концентрации внимания на процессах общедоступной реальности я всегда уходил в себя, в иной мир, в мир который был гораздо шире и прекрасней – в Его мир. Изображение раздваивается и резко приближается, я смотрю сквозь него и уже начинаю видеть очертания нереального. Еще ничего нельзя разобрать, но я уже чувствую его присутствие. Он встречает меня у ворот и смотрит в глаза. Он может говорить, но услышать и тем более понять его очень сложно. Для этого надо сильно погрузиться, а это у меня выходит лишь во сне и крайне редко в сознании… В следующий миг я вливаюсь в него, и он становится мной, а я отделяюсь от себя и парю рядом, наблюдая и чувствуя. Наше общее тело вступает в мир иллюзий. Здесь время и пространство непостоянны и готовы к деформации, а инструмент – воля. И если у меня получается удержать образ в чистой форме некоторое время он материализуется, приобретает плоть, вес, цвет и запах, но это не просто. Обычно я просто подразумеваю его наличие. Все в этом мире подчиняется прихоти моего сознания, но только днем, ночью Он сильнее и приходит его время, когда мое дневное сознание не властно. А наутро, лишь по обрывкам из памяти, я могу лишь едва предположить, где мы бываем. Какие сумасшедшие просторы космоса проносятся перед глазами. Незнакомые лица знакомых людей, родные города, которые я вижу впервые, но знаю, что жил здесь с незапамятных времен. Я бываю и рабом и богом и тем и другим и неизвестно чем, что-то ищу и с кем-то сражаюсь, определенно зная за что, но если начинаю вспоминать, то причину не могу вспомнить никак. А женщина – она всегда одна, но у нее всегда разные лица. Мы встречаемся, молча говорим и вновь расстаемся на века. Здесь расстояния измеряются не в метрах, а близостью душ, а время скачет то вперед, то назад, быстрее, медленней или вообще крутится на месте. Возникают чудовища размером с девятиэтажный дом, мирно беседующие друг с другом. А иногда я демон с огромными крыльями, застилающими горизонт. Я чувствую силу. Она проходит через меня искрой. Что-то дает, и что-то берет и говорит на непонятных языках. Я плохо слышу, обычно лишь сознаю то, что идет всегда со мной. Но я это не я, и тот, который не я, все понимает, а я лишь наблюдаю и чувствую. Я спокоен. Придет рассвет, и опять я буду раздавать роли и создавать сюжеты, а он их будет играть. Нет, я ему не завидую. Ведь я понимаю, что это тоже я, просто другой. Мне интересно, кто же из нас действительно живет. Порой, кажется, что когда мое сознание устает, кто-то берет мою душу и живет ею, а к утру, отдохнувшую, аккуратно кладет на место.
Он часто меня спасал, предупреждал об опасностях и помогал, вплоть до мелочей. Мы с ним друзья. Мы нужны друг другу. Но иногда я его не слушаю. Точнее слышу, но не внимаю его голосу, потому что он говорит не словами, а мыслями. Я делаю свою очередную ошибку в жизни, а он стоит там в дали и кричит "НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!!!", но я все равно делаю ее. Я знаю что возможно я пожалею о многом что сделал, или не смог сделать, когда придет срок и мы встретимся с ним лицом к лицу, и я не смогу от него уйти. Ведь жизнь коротка, а вечность так длинна.
Впрочем я не желаю с ним ссориться. Это все равно, что самому себе объявить войну. Надо думать не только о себе. Ведь я то знаю, что наступит вечер, я лягу спать, закрою глаза, а он там, стоит и ждет своей очереди.
 
2. Не так уж все и сложно.

Сегодня пятница, но не тринадцатого, а шестого августа. Я проснулся рано, в пятом часу – привык по утрам ходить по берегу моря. Проснулся рано, но не пошел, решил позволить себе понежиться в постели. Все тело было охвачено какой-то приятной истомой, идущей откуда-то от низа живота, и, разливающейся по всем органам. Я постарался сделать несколько коротких и глубоких вдохов. Наконец, наполнил легкие воздухом до отказа и напрягся. Замерев так на несколько секунд, я почувствовал, как кислород из легких проникает в кровь и разбегается по сосудам. Это ощущение можно сравнить с волной, омывающей все тело, но не снаружи, а изнутри: сначала теплой, а потом прохладной, такой приятной, нежной и возбуждающей, что аж захватывает дух. Затем я повернулся на бок и, откинув голову назад, прогнулся. Полежав так немного, пока позвоночник окончательно не распрямился, я, наконец, опять лег на спину, выдохнул, улыбнулся и открыл глаза.
Проснувшись, первым, что я увидел, были косые лучи восходящего солнца, падающие из окна на противоположную стену. Оглядевшись вокруг, я пришел к выводу, что мир прекрасен. Анализ подсознания, как обычно ничего не дал, кроме какого-то неприятного зуда, где-то там и здесь одновременно. Наверно, это был «кричащий в дали», но я, как обычно, не стал пытаться разобрать его слова и восстановить образы – это сложно и отнимает много сил и времени. Мне нравиться иногда опускаться на дно сознания за очередной частицей вселенской мудрости, но не сегодня. Я хотел сохранить хорошее расположение духа (кстати, интересное выражение «хорошее расположение духа») и поэтому не стал препятствовать своему пробуждению.
Я огляделся. Было тихо, и все еще спали, и чтобы как-то себя развлечь я стал думать о всякой всячине: о жизни, о людях. Так незаметно наступил день. Все утро я занимался своими обычными делами, и вдруг, как будто с моих глаз упала пелена. Я вспомнил! Этой ночью я убил человека!
Я помню, было темно, по-видимому, и все вокруг было погружено в дымчатое озеро, в котором смешивались предметы со своим отражением, стирались границы и исчезали линии. Все уходило на второй план, и появился он. Наверное, он был тут уже давно, но я его не замечал. Я его знал и не знал одновременно. Не помню, что произошло между нами, но я понял, что должен его убить. За что, почему – не знаю, но я отчетливо помню, я хотел его смерти, и он должен был умереть.
Мы стояли друг с другом очень близко. Я чувствовал, как он смотрит мне прямо в глаза, но я его глаз не видел. Вместо лица туманное белое пятно и где-то в нем были большие карие глаза. Я уверен, они были очень грустными, и что-то говорили. Вокруг было тепло, и воздух был тяжелым, как будто сделан из прозрачной ваты. Я понял, что держу в руке длинный узкий стилет. Я его не вижу, но чувствую его тяжесть, ощущаю его агрессивную форму, знаю, как голубоватый блик расплывается по хищному лезвию, стекает по кровостоку, струится по рукоятке, выхватывает из мрака очертания моей правой руки сжимающей рукоять. Я не чувствовал злости и не чувствовал страха. В моей голове была лишь одна мысль: он должен умереть.
Первый удар был примерно в середину груди. Лезвие легко пробило грудную клетку, и кинжал вошел  по самую рукоять. Он судорожно сжался и замер в напряжении. Я чувствовал, как дрожит каждая клеточка его тела. Он согнулся и сделал шаг назад, теряя точку опоры, вцепился в мою одежду. Сработал рефлекс: моя рука автоматически провернула стилет в ране и еще раз вдавила его вовнутрь. Похоже, я слышал  слабый стон или хрип. Почему-то я не видел, как по моей руке течет кровь, хотя, напор должен был быть сильным. Однако я почувствовал, как по руке растекается какое-то непривычное тепло.  Я должен был попасть в сердце. Быть может его биение должно отдаваться в рукоять? Но почему-то его нет.
Я резко выдернул кинжал. Человек распрямился, откинув голову назад, и судорожно попытался вдохнуть. Я ударил еще раз куда-то вверх живота, примерно в район солнечного сплетения. Он еще сильнее вцепился в мои плечи и захрипел захлебываясь собственной кровью. Он весь дрожал и чудом держался на ногах. Я подумал: «я убил человека». Эта мысль была странной. Мы стояли в обнимку, и один из нас умирал. Я почему-то в душе улыбнулся и подумал: «оказывается не так уж все и сложно».
Что происходило дальше, помню смутно. Но одно я помню точно: он очень не хотел умирать. Кажется, я ударил его еще несколько раз, и долго наблюдал, как он лежит на боку, свернувшись калачиком. Его тело лежало в круге света, окруженное кромешной тьмой. Я даже видел, как в темноте поблескивают мои глаза, такие спокойные, твердые и выжидающие.
Он так и остался лежать, и я, так и не увидев его смерти, проснулся. Я не всегда запоминаю свои сны, но этот запомнил. Обычным солнечным радостным утром мой мозг обожгла мысль: «оказывается не так уж все и сложно». И мне стало страшно. Я вспомнил все. Ужас сковал мое тело. Я вспомнил это теплое, вязкое безразличие, спокойную добрую рассудительность и огромные карие глаза прямо перед моим лицом и слова. Теперь я разобрал этот отчаянный шепот неподвижных губ. Они повторяли одну фразу: «Я – это Ты».

3. Кристальная лоза сознанья

 Мысли-осы припали к чашке кофе, насыщенного клофелином, и больше не тревожат. Может быть, и мне глотнуть и впасть в малиновое забытье? Рисую паука на коже. Я чувствую себя дрожащим мотыльком на чьей-то прочной паутине, иглы-осы протягивают нитью боль, замешивая черные чернила с кровью.
Но где хозяйка паутины, где эта черная вдова? Когда свой яд она предложит… Её Величество Судьба. Она древней богов. Она Закон и Сути проявленье. Она та маленькая часть природы мегаестества, которую мы можем ощутить и иногда понять. Строга и даже иногда жестока, сегодня молчалива и легка.  Разделит мою боль на эшафоте. Снега…
Снега её волос по нежной плоти рассыпала моя рука, сменяя поцелуй прикосновеньем. Горька, горька ее слеза, кристальная лоза прозренья. Всегда была со мной, ведя через века мою больную душу. Лёд. Зачем она… играет, то властвует, то угнетает, а то спокойно за руку ведет. Я с ней не спорю, я лоялен воле, толкающей поток по руслу рек, как белый снег своей покорен доле.
 Ведь нити паутины так легки…
Я чувствую ее, не вижу, но храню в душе своей ее порывы, и жизнь… как музыка извечной Лилы струится через нас, изгибы ее изящных рук.
 Ведь нити паутины так тонки…
Разденься и ложись со мною рядом, чтоб мог я чувствовать твое тепло, и руки положи на плечи. Твое дыхание излечит, и согреет, сон в ненастный день. И встреча с тобою, милая, мне дорога. Крылами режет облака над нашими телами кречет. Я стал любовником судьбы.
 Твои объятья так крепки…

4. Последняя весна поэта.

Итак, приветствую тебя, брат Пушкин, пучеглазый мавр и возмутитель душ спокойных. Я чувствую тебя и слышу, и рвется грудь моя, томимая печалью. Горька слеза. Нет, я не плачу, это плачет смерть. Я уловил в твоих стихах пример.
Кудрявый лицемер! Великий одиночка! Ты веселишься на балах, целуешь руки дам, но где же та, которая б смогла сразиться с твоей смертью? И победить, заставить жить, отнять тебя, сберечь, прижать к своей груди и научить любить? Любить ее, любить себя, любить все то, чем полон этот мир, ютящийся в могиле догм. Любить и быть любимым, остановиться и забыть и перестать любить мечтать, и сбросить крылья, и начать вдыхать кишащий жизнью воздух. Нет. Лишь пуля верный друг и боль предвестник странствий. Ты – Поэт!
Любезный друг, мой молчаливый спутник, сверхдейтель войн, водоворота дум. Что ж, опусти пытливый пальчик в глаза поэта, и ощути, как он влюблен. Прохладу смертного одра, спокойствие души и жар горячей раны. Энергия! Втяни ее ноздрями, вот так пир! Зачем, зачем пришел ты в этот мир? Кто звал, кто ждал, кому ты нужен? Взгляни вокруг: ему, ему, или быть может ей? И да, и нет. Я сомневаюсь. Почему же? Забудь себя – ведь ты не ты, а я. А я лишь ветер звездный. Бегущая волна, томимая тоской и памятью по милым берегам и тихой гавани. Раздайся же, восстань и улыбнись! Ты - друг, дитя добра и света, ценитель красоты. Позволь взглянуть в глаза, и можешь промолчать, не надо лишних слов – пойму и так. Спаситель!
Воспитанный в любви и почитанье предков ты поздней ночью мог сидеть один, в закрытом конусе, недвижим, нелюдим, под тихий треск лампады. Лишь изредка к пустыне губ ты подносил бокал. В лице читалась отрешенность. Но взгляд уже бродил, пронзив пространство, уходил в миры прозрачных форм и безымянных сил. Ты мог сидеть так долгими часами, и пробираться легкими шагами к заветной тайне описанья бытия. Познать себя как совершенство Бога. Моя мечта – моя дорога. Ты, встав из тела, уходил по одному тебе известным тропам.
Зачем ты ищешь суть, когда так просто согласиться со всем, что на земле твориться, и покориться навсегда? Душа грустна. Нет больше сил для гнева и любви. Рука твоя пуста, и нет нужды в последней жертве. Судьба твоя строга, все снова повторится, сейчас же время возвратиться. Спеши домой. И вот уже рука  к сухим губам подносит кубок. О, как строга к тебе твоя судьба.
В обычной жизни ты был человеком, послушным сыном, братом, другом для друзей. И жизнь как будто без затей стремилась к равенству твоих идей и мира повседневных истин. Но за пределами сознаний тебя ждала вся сила черных сфер. Закон суров, тяжел и сер, душе поэта ненавистен.
И вот, по городу бежит весна. Она прекрасна, так свежа и юные сердца обильно поливает соком. Слова легки, и проза превращается в стихи. Душа как бабочка свой покидает кокон. Зима забыта, и ее морозы, и пелена февральских холодов, как позабытые обрывки снов уносят радостные грозы. И этот мир, как чистый лист, и чья-то мастерская кисть на нем выписывает блики. Ты борешься, ты хочешь жить, и кровь в сосудах разгоняет скуку. Как хочется тебе любить и верить в то, что ты любим и нужен, хотя бы той, с которою идешь по лужам, ведешь на красный свет чрез дорогу. Обещана душа твоя с рожденья Богу. Не так уж все и сложно. Надо лишь забыть…
Твои глаза сейчас бегут по строкам, ища ответ среди знакомых слов. Проснись. Он за твоей спиною. Обернись. Он шепчет что-то в твою душу. Твой каждый шаг ему послушен, и все слова Ему уже известны наперед. Твоя судьба тебя ведет. Блаженны алчущие, ибо насладятся.
А может бросить все и просто жить? Жить просто так, забыв ответы на ранее поставленный вопрос. Закрыть глаза на нераскрытые секреты, ища покой среди ее волос? Стать навсегда послушным гражданином, песчинкой на отлогом берегу, дышать обещанным вдали почетным чином, забыть свой крест в оплавленном снегу. И так листать простую книгу жизни, страница за страницей, день за днем, боясь взглянуть на праведные лица, не зная, чем окончится альбом. А жизнь…  моя мечта… О чем писать? Душа моя пуста. В ней места нет для нераздельной скорби. Мне безразлично все, и сохнут корни, с деревьев осыпается листва. Моя мечта… Она струится как песок на черные стога, сквозь пальцы моей слабеющей руки стекает жизнь. Не в срок.… Ох, как не в срок, в мои сырые годы, она уходит, не простившись в стоны. И воин весь в крови стирает алый мед с меча о кроны. И одуванчиков святая простота пастелью станет мне или альковом. И нереально-синих гор краса как склеп, и небо голубое – крышка гроба. Качает ритм багровая волна. Моя агония – весна. Одно дыханье сердца. Песня… звучит все тише над долиной солнц.

5. Сок души.

О Господи! Какая боль! И душит, душит, душит. Как лезвие ножа, прошла насквозь и разрывает душу, пошевелится мочи нет, не слушай. Ее глаза и волосы и руки, зачем вы так прекрасны, так жестоки. Мой ангел, ты моя звезда, но, боже мой, зачем же так строга? Ты, хороша, спокойна, весела, с задором говоришь о пустяках и, каждым словом, мне наносишь рану. В агонии душа. Одно спасенье – разум!
Давай же, черт возьми, где твоя воля, где гранитный щит, который ты выпиливал годами? Его поверхность так прохладна и гладка, отполированная болью, злобой и любовью всех тех, кто был убит наверняка. На их проклятья отвечая смехом, искал я упоение в стихах, страдании других, в слезах и жарких поцелуях.
Зачем любили вы того, кто лжет так искренне легко? Зачем так верите речам и пылким взорам и губам? Кладете честь свою в мои бессовестные руки, надеясь, достучаться до души своим истерзанным любовью сердцем? Гранитная стена над обнаженным тельцем, надменность хладная над чистой простотой.  Куда же ты? Не уходи, постой! Холодный разум растворился, и нет щита. И я убит. А ведь она совсем еще ребенок. Ей даже невдомек что сделала, и не горит душа ее, а спит, как нежный крохотный котенок.
Какого черта все это кричу. Мальчишка! Рыдаю, мне же двадцать лет! Нет, нет. Мир любит толстокожих, таких же, как он сам. Влюбленный же поэт его тревожит.
Попробуй обратиться к небесам. Ха! Там смотрят на меня и, улыбаяся, твердят: «Расплата брат, расплата». И потирают руки. Нет, я один. Пустой, холодный, вывернутый на изнанку. Лежу и думаю. Теперь мне безразлично. Опять пустыня в конусе моем.
 
Пустыня – Мекка всех ветров
Пристанище тепла и света
Как избежать твоих чарующих оков
Ищу в дыхании  твоем ответа
 
Спокойствие на сотни миль вокруг,
Но красоте ее таинственной не верьте:
Свою любовь на вашем жарком лбу
Запечатлеет поцелуем смерти.
 
Останься с ней – она тебе поможет,
И легкой поступью покой в тебя войдет.
Теперь тебя никто не потревожит,
Никто теперь так больно не убьет.
 
 
Но нет. Никак не отогнать мне мысли, о том мгновении. Тихо! Не кричи! Сижу, дышу, в лице спокоен, ну а в душе рыдаю. Кричу, и слышу: «Извини».
Что ты могла еще больней придумать, так оскорбить, унизить, растоптать. Уж лучше бы тебе меня, ударить. А «извини»… Нет больше сил писать.
Я попрощался, улыбнулся, скромно вышел. Сбежал по лестнице и вырвался во двор и зимний ветер, ночь черна, простор и слезы, Боже мой, как счастлив я, какой же кайф в тебе себя любить. Ну, надо же, не так уж я и страшен. Жива душа, разбит ее гранит. Вопит она и истекает соком. Наполню кружку до краев и пригублю. Ну что же ты скучаешь мой читатель? Налей себе и ты бокал другой моей кипящей крови, и насладись букетом драгоценных вин, которые зовете вы любовью.
 
6. Мадемуазель
Сознание превосходства над повседневным ведет к ощущению беспредельного. И он во всем. В запахе, в цвете, в мысли. Все дышит им, поет. Ты слышишь, милая, весь этот легкий, нежный строй. Не звуки, а тона. Тона моей души. Творю тебя. Из света, из стихов, из лент восхода. Красит и парит, целует. Ждет, а он все не идет – томит. Но, вот уж рдеют облака, и всходит.
Дарю тебе себя, поверь не мало. Но не игрушку, а цветок, который был рожден во славу жизни, и умрет, чтоб вызвать на губах твоих улыбку. Вдохни, коснись щекой бутона, утони в объятьях аромата. Так пахнут души, готовые любить так властно, безраздельно, как только может быть Вселенная вселенна!
Надену черный фрак, пальто, кашне и выйду на причал мечтать о розе. Знакомый парапет, окно, таинственный рубеж души и тела, милые черты, дыханье на морозе, так легко. Удачная погода, может, хлынет дождь. Я кутаюсь и забиваю трубку…
В Пастели сизых облаков спокойно спит звезда. Она одна, среди беспечных метеоров. Хотя горит и дарит свет, увы, приблизиться не может. Течение лучей прервалось у воды, мое сознанье не тревожит – я на песке рисую тростью розу. Чувствуя угрозу, встаю и ухожу, бросая свой эскиз на волю пошлых волн. Каприз тебя в мою ладонь уложит. Свежа и девственна, как капелька росы. Дрожит в объятьях, приоткрывая губы, даря мне аромат своей весны. Забыв про боль и острые шипы, я принимаю символ дружбы и любви и тайного расположенья, прикосновенье нежного цветка и звуки лир. Как хочется упасть в объятья страсти, когда  позволен ей лишь легкий флирт. А службы близок уж конец, священник завершает строй молитвы. За горизонтом режется восход по лезвию опасной бритвы, на фоне распустившихся бутонов алой розы. Вы восхитительный цветок, мадемуазель.
 
7. Черная помада.

Космическая красота лазерного сияния, ласкающая загривок тихо спящего льва. Красота безмятежная и страстная, лижущая пятки грозных гигантов и дрожащая в изнеможении под свинцовыми облаками, капля дождя на твоих губах. Бой близится к востоку. Язвительный свист пуль. Грустно.
Кусаешь яблоко, надменно глядя в окно, а, по сути, в себя и, прежде всего в меня. Смотришь, смакуя, обсасывая и тщательно пережевывая. Так сильна, и при этом так беззащитна. Слаба настолько, что боишься это признать.
Тонкие руки сжимают изящную рукоять смерти. Твои глаза медленно проплывают под полуопущенными веками, сопровождая агонию механического титана. Всполохи плазмы с шипением поедают стальную броню. Рано или поздно все заканчивается.
Черная помада на губах - почтительный кивок в сторону смерти. Дань всем тем, кто смело смотрел в ее глаза, и ласкал озябшими пальцами. Признание власти ее холодного дыхания, и душащее превосходство вечности над бытием. Всегда одна на черном пьедестале, воздвигнутом самой собой, ты ждешь, и небо клином врывается в глаза, и мечет ветром твои прекрасные, остриженные по плечи…
Послеобеденные сумерки ядерной зимы. Взгляд концентрируешь на черном снеге. Строй пятилетних мертвецов за воспитателем плетется к саду. Над головой спирали облаков мокнут в бесцветном небе. Не ждешь от этой жизни больше ничего, но жива, пока в груди не умерла любовь. Ты не жалеешь больше никого, ни женщин ни детей, и даже не себя. В сухом водовороте радиоактивной пыли останутся в живых лишь крысы, тараканы и, конечно, люди. И их, возможно, ждет их ядерный рассвет. Ну а в тебе желанья больше нет гордиться списком повседневных истин. Твоя прекрасная душа затеряна среди оплавленных кассет, и гимнов больше не поет. Она пуста как твой желудок и лишь по вечерам тихонько стонет.
Забыты все слова, ты разучилась говорить, идешь вперед, хотя и нет дороги, переступая через следы безумных войн. Зачем ты держишь смерть в своих руках, брось на пол – пусть ползет и жалит в ноги. Она тебя не сможет защитить. Чтобы достигнуть звезд, нам надо умереть.
Как изменился мир. Как мы такое допустили? Зачем ее в себя впустили? Страх заставляет убивать. Ведь ты совсем не этого хотела. Гасила свет, потом ложилась спать, прижав к груди любимую игрушку, и видела закат в лиловом зареве и маму, и огни далеких теплых звезд, и вечную любовь, стирая тыльной стороной ладони свою печаль и черную помаду. Бесплодные мечты о белом снеге.
 
Кристаллов нет в глазах печали,
Они растаяли, увы.
В кругах замерзшей серой стали
Озера черной пустоты.
 
Все скрыто льдом, усталой тиной.
Нет больше звона хрусталя.
Уходит вдаль осенним клином
Душа, как песня журавля.
 
На берегах, поросших гарью
Чернеют алые цветы.
В твоих глазах озера тают, -
Меж нами рушатся мосты.
 
Седая боль закроет веки,
Сгорая, вспыхнут две звезды.
Ребенок на жестоком снеге,
Ветрами пахнущая ты.
 
Остался только черный лебедь
На растерзание себя.
Пастель ему полынью стелет
Сожженный ангелами я.
 
Озера вытекают в реки,
В соленые от слез моря.
Любовь уходит на рассвете
С глазами цвета янтаря.
 
 

 
8. Гильотина.

Остро. Мороз на коже. Красное. Они все собираются, приближаясь со всех сторон, вытекая из бетонных рукавов, по одному и несколько, и постепенно заполняют площадь. Оживлены, наигранная веселость, балагурят и размахивают руками, шутят. Ведут своих детей.
Почему-то чаще обращаешь внимание на крики птиц. Кружатся.
Погода хороша. Тепло и легкий ветер. Яркие пятна цветков вьюна на крепостной стене. Кровь.
Она уже собрана и готова к применению. Вокруг нее суетятся какие-то люди, о чем-то спорят приглушенными голосами. Одеты в черное. Наверное, для солидности. И нелепые колпаки. Должно быть им довольно жарко.
Толпа зашелестела, задвигалась. Тучный палач лениво взбирается по ступеням, переводит дух, озирается. Взглянул, щурясь, на солнце. В верхнем ряду зубов золотая коронка. Обходит машину, переговариваясь со служителями, становятся в тени. Ждут.
Скрипят доски эшафота под тяжестью шагов. Хорошо скрипят, поют, радуются, ждут, пока на них прольется свежая жизнь. Отчетливо так слышно: Пить, пи-ить, пи-и-ить… Палач достает часы, смотрит, и кладет на место. Пора начинать представление. Чистое искусство любимо толпой.
Любуюсь красотой конструкции. Поражает рационализм, простота и сила. Гипнотизирует, манит, давит, зовет, тянет, ласкает, грозит, разит, ранит, убивает. Всматриваюсь в матовую поверхность косого ножа. Поднимают. Уважаю, и понимаю что боюсь. Смеюсь и сжимаю руку своей девушки. Смотрю ей в глаза и вижу смерть. Мы все мертвы.

 
Конец.
 
Книга закончена в 2000 году в  день парада планет. Для вас, от меня с любовью. Юрий Криницын.