Улица моего детства

Мое родное село Лакедемоновка. На крутом берегу Миуса. В 1948 году семья переехала в село Бацманово. Того же Неклиновского (Таганрогского сельского) района. Никто не ведал, как правильно: Боцманово или Бацманово. Не скоро узнали, что первооснователем являлся унтер-офицер Басманов, получивший землю от Екатерины II. Место значилось как мыс Доброй Надежды. Обширный участок суши клином врезался в Таганрогский залив. Мыс размыли воды Азовского моря (Таганрогский залив местные жители называют Азовским морем).
Много доброго и злого выпало на долю Бацманово. В 1918 году 1 мая вступили в Таганрог войска Кайзеровской Германии, нарушившей Брестский мир. Через несколько дней оккупанты заняли Ростов-на-Дону. Интервентов остановили части Красной Армии и рабочие отряды.
9-10 июля на побережье Азовского моря юго-западнее Таганрога высадился Красный Десант. Бацманово оказалось в эпицентре событий.
Десантников оттеснили к морю. Артиллерия врага обстреливала суда, подошедшие для снятия десанта. Над пленными красноармейцами и жителями села, оказывавшими поддержку десантникам, учинили кровавую расправу...
Позже соорудили на обрыве величественный монумент с многотонными бетонными колоннами и чугунными цепями. Ухаживали. Берегли. Пока сползавший в воду берег не унес в море остатки памятника. Захоронение перенесли в Поляковку, старинное красивое село. Там воздвигли новый обелиск. Рядом с Домом отдыха имени Красного Десанта.
Мою улицу в Бацманово тоже назвали Краснодесантской. Она небольшая: от трассы Таганрог-Поляковка до моря 250 метров. В две линии - 60 домов.
Построены плотно. Друг к дружке. Отцы, дети, внуки. Здесь землю ценят. Чужих не пускают.
Улица постоянно удивляла. Человеческими судьбами. Жил неподалеку от моего дома человек: Виктор Дмитриевич с женой Евдокией, дочерью Валентиной. Виктор Дмитриевич Тарасенко. Высокий, приветливый, трудолюбивый. Работал рыбаком. Когда стайки детей налетали на причалившую к берегу лодку для сдачи рыбы на приемный пункт, он никогда не кричал, не ругался, а брал черпак из мелкой сетки и насыпал детям в сумки часть улова. Тюльку с чехонью и селедкой. Виктор Дмитриевич знал всех по именам. Помнил, у кого в семье сколько детей.
Иногда он скупо рассказывал о войне. О тяжелом ранении: потере в бою ноги. Слушали его и часто не верили, за глаза говорили: воевал, а где награды? Врет, видимо... Но однажды произошло необычное: приехало начальство, собрали народ и объявили, что Виктор Дмитриевич награжден орденами Боевой Славы трех степеней. Запоздалое признание нашло хозяина.
Сапер гвардии старшина Тарасенко сражался под знаменем 101 гвардейского Краснознаменного ордена Кутузова стрелкового полка. Прошел от берегов Днепра до Берлина. О нем написан очерк В. Ширяева в книге «Они прославили Родину», Ростовского книжного издательства за 1975 год.
Кстати, рядом с материалом о Викторе Дмитриевиче очерк нашего замечательного земляка, поэта, заместителя редактора газеты «Заря» Владимира Зотова «Выступает бывший фронтовик» о жителе станицы Егорлыкской, кавалере трех орденов Славы Луке Митрофановиче Стаценко...
По отношению к Виктору Дмитриевичу многим ныне здравствующим в Бацманово надо хотя бы извиниться перед его внуками за дерзость в недоверие перед памятью о большом человеке...
На моей улице жили близкие родственники подпольщиков Таганрога, расстрелянных в Петрушиной балке, Морозова Николая и Морозова Григория. Это о них, их товарищах написана книга Генриха Гофмана «Герои Таганрога».
Краснодесантская. Олицетворение нашей истории. С ее глубокими ранами, горем, голодом, верностью, неблагодарностью. Жили на ней мои друзья, соседи Витя Бунтов, Витя Скворцов, Коля Плотников, Витя Егоренко. Всегда голодные, промышлявшие на колхозных полях и виноградниках. Собирали колоски. Их валялось на скошенных полях видимо-невидимо. Пшеницу убирали прицепным комбайном «Сталинец». Потери немыслимые. Но подбирать колоски запрещали. За сумку колосков давали срок.
До сих пор непонятна изуверская мера: не отдавать голодным то, что завтра запашут, затопчут, сгноят. Эта практика сохранилась до конца 20 века: поля кукурузы, подсолнечника запахивались почти неубранные: начальство скрывало неумение работать. Всегда кого-то опасаясь. По принципу Салтыковского премудрого пескаря: жили - дрожали, умирали - дрожали...
Детство неумолимо связано с хлебом. Его всегда не хватало. Витя Бунтов подходил к своей матери Евдокии Ивановне:
Мам, а что едят цари?
То же, что и все, - терялась мать. Откуда неграмотная женщина могла знать об этом. - Борщ, наверное...
А пряники с медом?
Не знаю... - она действительно не знала, что едят цари. Война-войной, голод-голодом, а царю, уж, наверное, припрячут на черный день. И меду, и пряников. Это у нее пятеро: Николай, Зина, Витя, Вася, Надя. Отца нет. На трудодень - двести граммов. Вертись, как можешь.
Ты лучше сбегай куда-нибудь, - находила мать выход из ситуации. - Может, выдует дурь из головы. Лезешь с такими вопросами Хлопчик уходил из дома. На промысел... В лютую жару мальчишки прятались в зарослях конопли и лопухов, разбросанных на полях маленькими островками. Мечтали о хлебе. Первым начинал Витя Скворцов:
Мама вечером придет домой. Хлеба принесет. Из магазина.
Ну и что, - по-стариковски вздыхал шестилетний Витя Бунтов.- Хлеба мало. На всех ваших не хватит.
Мне мамка отрезает всегда самому первому, - не унимался Скворцов. Он и правда чем-то напоминал скворца: смуглое лицо с заостренным носиком, частыми коричневыми веснушками, синими худыми губами.
Мамка говорила, - вставляет Коля Плотников, степенный, с неповоротливыми движениями мальчуган. - Скоро карточки на хлеб отменят. Тогда хлеба будет вволю. Ешь - не хочу.
- Да ну, - засомневался Скворцов. - Хорошо бы.
Уж Коля врать не станет: его мать работала в торговле и знала все новости.
Наступила тишина. Слышно, как шелестит трава под легкими порывами ветра. Детям виделся хлеб, мягкий, источающий тепло. Так пахнут материнские руки, когда, уложив сына, мать гладит ребенка по голове, думая, что сын уснул:
- Спи, родненький, намаялся за день, - не добавляет только, - в поисках еды...
Мальчишки послевоенных лет знали о настоящем хлебе, без отрубей, лебеды, опилок только со слов родителей. Он приходил в их сны. У каждого рождалось собственное мнение о хлебе. Витя Скворцов произносил глухо:
- Эх, если дорвусь до хлеба, буду есть, пока не лопну. Отца у него нет. Пропал без вести. Хватили они лиха с матерью, старшей на два года сестрой Людой, бабушкой.
- Вот Вася Чарлин ест хлеба вволю, - нарушает тягостное молчание Витя Бунтов. Ребята не спорят. Они уверены, что у сына колхозного объездчика Григория Лященко хлеба «от пуза». На колхозном красавце-жеребце Буране он внезапно появлялся то на колосках, то в саду, то на огороде. Правда, в правление он никого не водил, лишь отбирал мешки и сумки. Его боялись. Шла молва, что живет он в достатке, и сын его Вася по прозвищу «Чарлин», не знает нужды.
Ну, пора, пацаны, - сказал Плотников. - Пойдем по домам. Едва вылезли из зарослей, как метрах в двухстах на скошенном поле увидели объездчика. Он что-то внимательно рассматривал, приседая у копны с соломой. Ребята спрятались в колючие заросли.
Молчите, мужики, а то спугнем. Что-то он прячет, - произнес Плотников.
«Мужики», из которых самому старшему Кольке стукнуло девять, лежали, не шелохнувшись.
Лященко еще раз обошел копну, оглянулся, вскочил на Бурана.
- Бежим к копне, - сказал Плотников.
Раскрыв солому, замерли: перед ними лежала огромная куча зерна.
Наберем в рубахи, - заторопился Скворцов.
Нельзя, - ответил Бунтов, - зерно колхозное. Посадят родителей...
- Надо в правление сообщить, - добавил Колька. Только собрались бежать в село, как на поле появилась колхозная полуторка. В кузове сидел участковый, Лященко, несколько колхозников с ведрами и лопатами... Вскоре стало известно, что Григорий Васильевич Лященко нашел в поле кем-то украденное зерно. Кто его спрятал, этим занималась милиция. То, что объездчик все до единого зернышка сдал в колхоз, мальчишки знали твердо. Ваську Чарлина перестали дразнить, даже наоборот, защищали от нападок. А сблизившись с ним, поняли, что, как и они, сын объездчика жил впроголодь, а отец охраняя колхозное добро, оказался кристально честным человеком.
Давно стали дедушками ребятишки послевоенных лет, изгладились в памяти события, но не забыть мечту о хлебе. Приезжая в Бацманово, где живет моя старшая сестра Маша, прохожу несколько раз по улице Краснодесантской. Вглядываюсь в каждый дом.
От моей улицы веет детством, ушедшим навсегда, но неизменно напоминающем о жарком поле, о янтарной пшенице, необычном «табаке» из сухих листьев сирени, которым пытались заглушить голод. И думы о хлебе.
Улица изменилась. Красивые кирпичные дома предпринимателей, рыбаков, учителей, врачей. Нынешнее поколение уже не помнит, как 50 лет назад жили здесь в землянках. Топили перекати-полем...
Я люблю Краснодесантскую. Здесь причал моих родителей, отсюда начинался нелегкий путь в жизнь моих шестерых братьев и сестер.