Всегда улыбается. Разговаривая с кем-нибудь, стоя в строю, за обедом в солдатской столовой. И что такого весёлого он нашел в этом мире? Вот и сейчас тоже лыбится, выставляя напоказ ряд крупных белых зубов, оживлённо втирает что-то сидящему справа от него штурмовику, жестикулируя одной рукой, а второй небрежно придерживая штурмовую винтовку, чтобы та не скользнула прикладом о пол и не упала бы ему под ноги. Сержант морской пехоты Российской Федерации Руслан Бекешев. Высокий и широкоплечий, с необычайно светлыми для выходца из Средней Азии кожей и волосами, всегда был душой компании. И ведь знали все, что в его болтовне никогда не бывает и половины правды, а всё равно с удовольствием слушали, и иной раз даже искали его общества. Не особо отважен в бою, не обладающий высокими боевыми навыками, не смотря на завидное сложение, но как ему идёт боевой костюм! Возможно, или даже, наверное, он именно поэтому и выбрал службу в армии.
Штурмовик Денис Буслаев, сидящий справа от Бекешева, опёршись локтями на автомат, лежащий на коленях, повернул голову так чтобы лучше слышать своего собеседника. Он ниже на пол головы, а в таком положении и вовсе, кажется Бекешеву по плечо. Тёмно-зелёные боевые костюмы из композитов и углепластика, кажущиеся серыми в неярком однотонном свете, плотно сидят на телах людей, делая любую фигуру атлетической. Забрала шлемов подняты и лица ещё не скрыты масками, а на плечах эмблемы морского десанта.
И на моём плече такая же. И такой же костюм. И громоздкая тяжелая штурмовая винтовка, которую я крепко сжимаю обеими руками, точь-в-точь как у Бекешева. И ростом я не ниже него.
«Маслы» - так на сленге морской пехоты называют тяжеловооруженных стрелков. Мощное универсальное оружие, более тяжелая броня и рост не менее 180 см. Я и Бекешев – «маслы». Наши места на самом краю у люков десанта, чтобы высадиться первыми, занять позиции и прикрыть огнём высадку остальных.
Следующие – по двое штурмовиков с каждой стороны, снайпер и гранатомётчик в дальних углах.
В отсеке довольно шумно. Минут двадцать назад десантный корабль увеличил скорость и перешел в скоростной режим, и даже толстые борта корпуса не в состоянии заглушить гул водной стихии, вздымаемой несущимися по её поверхности двадцатью пятью тысячами тонн метала. Я даже ощущаю как пол под ногами немного наклонился в сторону кормы из-за того, что корабль задрал нос. Значит высадка уже скоро.
Час назад, когда корабль ещё был на марше, я слышал как с палубы стартовали штурмовики и истребители прикрытия. Характерный свист был различим даже в нижних трюмах. Сейчас они, наверное, доколачивают все те точки сопротивления, которые остались после ракетно-артиллерийской обработки. Потом, наверное, взлетели штурмовые вертолёты, но их совсем не было слышно. Сейчас они, должно быть, крутятся где-то неподалёку, готовясь поддержать огнём высадку.
Вот кто мне по душе! «Крылатые» пилоты самолётов не очень-то общаются с «солдатнёй». Вертятся в своём кругу, как правило. А вот вертолётчики – совсем другое дело! Всегда рядом, готовы помочь. Да и в быту не гнушаются «низовской» компании. Морпех и вертолётчик – лучшие друзья!
Где-то вверху загрохотала корабельная автоматическая арт.установка. Видимо, земля совсем уже близко, раз она начала утюжить побережье. Несмотря на то, что чистка её четырёх 152-милиметровых стволов будет похлеще любого спортивного праздника и давно используется как способ наказания провинившегося подразделения, у моряков особое к ней отношение. Эта установка является особенностью таких десантных кораблей как наш. Что-то вроде талисмана. Её грохот здорово поднимает боевой дух солдат!
Эти двое напротив всё болтают. Интересно, о чём?... Вот бля…ство! И я туда же!
Резкий сигнал готовности три раза прорвал гул, царящий в отсеке, и бледно-зелёное освещение в такт ему трижды сменилось красным. Голос командира полка из динамиков объявляет о том, что до высадки осталось десять минут. И командир машины по внутренней связи тут же поспешил продублировать приказ. Как будто бы без него не обойтись совсем!
Все вокруг вмиг оживились. Бойцы принялись проверять оружие, амуницию, настраивать электронику перед боем. А Бекешев продолжал что-то втирать Буслаеву до тех пор, пока тот не опустил забрала шлема и не одел маску. Тогда уж и Руслан Аликович поспешил наконец-таки сделать то же самое.
Я опустил забрало первым и уже проверял настройки оборудования, следя за проекционными картинками на обратной стороне визира шлема прямо перед глазами. Снова сигнал! Пятиминутная готовность. Ну, теперь держись, пехота.
Первый разрыв. Где-то далеко впереди. Второй справа по борту. Толи снаряд упал в море, толи мину подорвали системы активной защиты. Ещё и ещё взрывы. И вот удар! Такой слабый, где-то высоко в левый борт. Вряд ли это снаряд. Может быть авиационная ракета? Нет, сомневаюсь, что в воздухе остался хотя бы один вражеский самолёт к этому времени.
Когда-то я слышал рассказ о том, как во время вот такого же штурма побережья в Иране, арабы использовали катера груженые взрывчаткой со смертниками на борту. Лодки прятались в прибрежных скалах и среди обломков кораблей, а при приближении десантных кораблей вылетали из своих укрытий и мчались им наперерез, стараясь подорвать свой груз как можно ближе к борту корабля. Если догнать корабль не удавалось, то смертники пытались хотя бы обстрелять его из гранатомётов. Некоторые из них были раздавлены корпусом, некоторые всё же успевали подорвать заряд, но большинство было расстреляно ещё на подходе. Сотни лодок погибло тогда у берегов Ирана, но арабам всё же удалось потопить один десантный корабль и сильно повредить ещё три.
Быть может и этот удар, что только что пришелся в наш борт, был именно следствием попадания из гранатомёта? Тогда это плохая идея. Ни одному гранатомёту не пробить толстые борта корпуса, а стрелка наверняка сразу же превратили в прах автоматические пушки системы защиты.
Вдруг невидимая и безоговорочная сила подбрасывает меня вверх и я бьюсь шлемом о металлический потолок, а в голове возникает мысль о конце. Всех остальных тоже трухнуло. Некоторые даже соскочили с лавки и оказались на полу. Быстрым движением я открываю смотровую щель в левом люке десанта и сквозь толстое стекло вижу пространство огромного трюма. Колонна заметно покосилась, машины сбились в строю и наткнулись друг на друга. Нашу БМП тоже развернуло немного и своим правым бортом она упёрлась в соседнюю машину. Но никаких признаков воды в трюме я не вижу. Возможно, пробоина есть где-то там, дальше, за переборкой, в соседнем отсеке. Но ведь корабль движется. И, судя по шуму, не потерял в скорости. А до берега всего минута-полторы. Значит, не потонем – не успеем.
Корабль начал сбрасывать скорость, и я чувствую, как моё плечо налегает на плечо сидящего слева. Один за одним стали запускаться двигатели всех БМП и машины приготовились рвануть вперёд. По корпусу забарабанили снаряды малых калибров как градины по крыше автомобиля. Звуки разрывов доносятся теперь отовсюду, со всех сторон, справа, слева, спереди. Носовые турели ревут не уставая, зачищая место под высадку. Вот-вот корабль натолкнётся опорами на грунт, и мы на берегу. Если повезёт и берег будет пологим, то даже ноги не замочим.
«Внимание! Касание!» - звучит голос командира по внутренней связи. Все мгновенно пригнулись и обхватили колени руками. Тут уж никого упрашивать не пришлось, даже Бекешева.
Удар! Нет, это ещё не касание. Видимо снаряд попал в нос корабля. А что если главный люк заклинит? Что тогда? Уйдём обратно в море или останемся на берегу?
Толчок! Сильный скрежет и шум трущегося о песок металла. Огромные лыжи-опоры корабля скользят по песку и камням. Всё, остановились. Металлический лязг и звук удара платформы главного люка о грунт. Выходит, открылся. Среди общего шума едва слышно, как на негостеприимный берег с рёвом высаживаются машины первой роты. Хотя, какие мы гости?...
Я помню, конечно, из летучки кое-что про тактику нашей высадки. Первые роты каждого из батальонов сразу после высадки спешиваются, занимают побережье и прикрывают остальных, которые тем временем не останавливаясь уходят вперёд и подступают к городку Рас Аль Джифан. Занимаем его и небольшой аэродром неподалёку, закрепляемся, а потом уже начинаем зачищать побережье.
«Приготовиться к высадке!» - прозвучало из динамиков, зашипел воздух в системе герметизации отсека и по характерному звуку я понимаю, что гидравлика поднимает многотонную переборку прямо перед головными машинами нашей коробки. Впереди лязг уходящих первых экипажей, наша БМП дёрнулась вперёд, и стальные гусеницы яростно заскребли по палубе, будто бы когти пленённого зверя, перед которым вдруг распахнулась дверь его клетки.
Гул, скрежет, короткий съезд под уклон, затем толчок, и вот уже гусеницы вовсю месят мягкий сырой песок. Моторы ревут всё сильнее и БМП, набирая скорость, уходит вперёд. Я вновь прильнул к смотровой щели.
Сейчас где-то часа четыре утра. Начало пятого, может быть. Довольно светло. Полнолунье. Песок в лунном свете отдаёт бледно-желтым, призрачным. Чёрные каменные глыбы совсем не отбрасывают на нём теней. Из квадратной пасти десантного корабля выскочили две последние машины моей роты, спустились на берег и, отбрасывая назад песок траками, поспешили догонять остальных.
Метрах в двухстах, упершись мордой в каменистый берег, стоит точно такой же, как и наш, корабль второго батальона. У него здорово разворотило надстройку снарядом или ракетой, но, видимо, не достаточно сильно, для того, чтобы его вывели из боя.
Из второго десантника уже высаживаются машины шестой роты, значит, пятая уже ушла вперёд и нам придётся её нагонять.
Ещё дальше от корабля второго батальона корабль третьего. И совсем далеко, только готовится к высадке, четвёртый десантник.
А это ещё что там? Что-то большое и плоское, как будто спина гигантской черепахи. И вода вокруг прямо кипит! Какой-то корабль или лодка? Очень странный. Не из наших. На летучке не предупреждали, что на этом участке будет кто-то кроме нашего полка. Обзор перекрыла морда одной из БМП, идущих позади, и я больше ничего не успел рассмотреть. Ладно, потом разберёмся.
Рота уже отошла от берега где-то на полкилометра и машины уже не прыгают по камням, не ныряют в ямы, а катятся по ровной поверхности. Дисковые роторные двигатели, к одному из которых я сейчас сижу спиной, внезапно «потухли» и остался только заунывный ноющий гул электродвигателя. Бой на берегу уже утих. Только изредка снаряд упадёт где-то далеко в море или какой-нибудь шальной трассер прилетит откуда-то из пустыни и ударит в борт корабля, но на него никто уже даже не обратит внимания. Изредка вспыхивают огни от шестиствольных пушек, окопавшихся на пляже БМП, и в чёрное небо отправится поток раскалённого метала. Вот как сейчас: ввысь взмыла яркая белая струйка, рассыпавшись высоко в небе на отдельные искорки, и громыхнул взрыв. Снаряд сбили. Или ракету.
Впереди всё чаще стали слышаться разрывы снарядов и гранат, а в смотровую щель можно увидеть, как проносятся мимо бешеные трассеры, так и не нашедшие себе цели. Ещё слышно как пятая рота огрызается рёвом пушек и грохотом автоматических гранатомётов.
Снаряд разорвался совсем недалеко справа и машины нашей роты, до сей поры шедшие в шахматном порядке, в колонну по два получили команду рассредоточиться и шустро рассыпались, образуя кольцо вокруг командирской машины. Вон уже не далеко справа волчьей стаей стелется по земле колонна шестой роты, стремясь догнать пятую и изредка давая короткие залпы в сторону противника. А за нами следом подтягиваются машины второй роты.
Первые шальные пули затенькали по броне, высекая искры. Машина, идущая впереди, ответила огнём, осыпав нашу БМП грудой стреляных гильз. И вслед за ней то там то тут машины стали озарять всё вокруг ярким бело-красным светом.
Я отрываюсь от смотровой щели и осматриваюсь в отсеке. Всё спокойно, как всегда перед боем. Бекешев, сидящий напротив, не отрывается от своей смотровой щели, снайпер и гранатомётчик, крайние с той стороны, тоже смотрят в триплексы, остальные сидят почти неподвижно, изредка покачивая головами в массивных шлемах.
Над головой раздался короткий оглушительный рёв, машину качнуло назад и немного в сторону.
«Макс решил пострелять» - подумал я.
Макс – это Максим Терехов, огневой оператор нашего экипажа.
«Тушканчика увидел, наверное, в тепловизоре» - пошутил я и не успел насладиться своим остроумием как позади раздался звук сильного удара, и множество осколков осыпало корпус нашего БМП. Бросаюсь к смотровой щели.
Машина, идущая справа позади в строю! Снарядом её разворотило всю левую часть оружейной платформы, левый ракетный стек оторван! Хорошо – ракеты не сдетонировали! Радар от удара покосился вправо, левая пушка обвисла и навалилась на ствол левого гранатомёта. Надеюсь, у стрелка хватит ума не стрелять из него. Видимо, весь экипаж цел и машина продолжает сохранять своё место в строю.
Меж тем всё жарче. Мы уже далеко вклинились вглубь территории противника и теперь нас обстреливают не только с фронта, но и с флангов и даже сзади. Колонны вынуждены вести круговую оборону и яркие трассы то и дело расходятся в разные стороны.
Пара штурмовиков прошла на малой высоте. Совсем уже не опасаются атак с земли. Да и кого им бояться? Зенитки наверняка раздолбали все, а одиночным стингером их не возьмёшь. Слышу свист вертолётных двигателей сверху.
Вдруг одна из БМП вдали, пятой или шестой роты, вспыхнула, превратившись в катящийся по пустыне огненный шар! Прошло целых несколько секунд прежде чем машину окутало облако противопожарного состава а огненный шлейф, тянущийся за нею, сменился бело-синим хвостом из дыма и пара. Почему система пожаротушения сработала так поздно, выжил кто-нибудь там или нет, и чья это была машина? Я многих знаю из второго батальона.
Следующий снаряд вскользь ударил по борту головной машины третьей роты, высек сноп искр, и, слегка изменив свою траекторию, унёсся куда-то в темноту! От удара БМП прямо на ходу снесло в сторону и развернуло, но водитель сумел выровнять её и машина, сперва немного потеряв в скорости, вновь возглавила строй. Снова несколько трассеров пронеслось мимо и тут же одну из БМП той же третьей роты бросило в сторону, и она завертелась на месте как раненый зверь, вздымая тучи пыли.
Мне вдруг вспомнилась картина из телепередачи про животных, которую я видел ещё в юности. Волк, бегущий по заснеженному полю, спасаясь от вертолёта, воздушный поток от вращающегося винта поднимает у земли снежную бурю и треплет густую серую шерсть. Выстрел – и хищник закружился, покатился кубарем, оставляя на белом красный след и яростно вгрызаясь зубами в то место, куда только что вонзилась пуля. Затем, ощерив пасть, изо всех последних сил бросился в сторону опасности, на вертолёт, отталкиваясь лишь передними лапами. Ещё выстрел – и всё… К чему это я вспомнил?
Видимо, это всё та же точка, что попортила их лидера, скинула трак этой. Тридцатимиллиметровый автомат, я думаю. Такие ставили на БМП советского производства.
Над головой всеми своими стволами разом взревела оружейная платформа! Обе пушки и оба гранатомёта одновременно! От такой мощи машину наклонило набок. Хлопнули взрывпакеты активной защиты и орудия разом смолкли. Это могло означать только одно – к нам летела ракета или снаряд и, благодаря системе защиты, не долетела. А то закувыркались бы сейчас как те, из третьей роты.
Артобстрел почти прекратился. Может потому что мы подошли слишком близко, но скорее всего потому, что у противника больше не осталось ни укреплённых точек ни целых орудий. Зато пули барабанят по броне не переставая и отовсюду слышны разрывы гранат. Справа, метрах в двухстах, одна из наших БМП подпрыгнула, высоко задрав нос, подорвавшись на мине, и перевернулась на бок. Из распахнувшихся люков десанта начала вываливаться пехота, разбегаясь на ватных от контузии ногах в разные стороны в поисках укрытия.
Машины, не спеша, сбрасывая скорость, наращивают огонь. Задние ряды подтягиваются вперёд. Значит скоро высадка.
«Внимание, отделение!» - прозвучал голос командира машины - «Приготовиться к высадке!»
БМП начала тормозить, наклонившись вперёд. У меня есть ещё несколько секунд. Проверяю всё ещё раз. Электроника в порядке, пояс с разгрузкой на месте, боекомплект за спиной. Винтовка – вот она, в руках. Машина остановилась, клюнув носом, и люки десанта распахнулись.
«Отделение, спешится!» - проорал в наушниках голос командира – «Левые налево, правые направо!».
Мы с Бекешевым выскочили первыми, и, пригнувшись, ушли каждый в свою сторону. Проекционная оптика шлема тут же высветила мне позицию между двух островерхих каменных глыб, которую мне следует занять. По мнению командира, разумеется. Кутузов хренов! Да эта щель в камнях самое первое место, куда будет целить снайпер!
«Серёжа, чё ты липнешь к ней как к тёлке?!» - командир делает замечание одному из штурмовиков, вплотную севшему к борту БМП – «На два метра влево! Быстрее!»
Я занял позицию у камней, приготовил оружие к стрельбе, прочесал сектор тепловизором и лишь потом огляделся по сторонам. Всё та же полная луна на небе, всё та же пустынная земля вокруг. Только линия горизонта едва заметно посветлела, готовясь к ещё не скорому приходу солнца. Или это мне кажется так?
Большая часть машин полка выстроилась в длинную линию метрах в двухстах от того, что когда-то было окраиной курортного города. А сейчас ближняя к нам его часть это даже не развалины, это просто полоса завалов, кое-где освещённая пламенем пожаров. Никаких признаков активности боевиков, да и вообще жизни, я не вижу, но БМП изредка полосуют по и без того раздолбаным грудам камней хлыстами коротких очередей. Так, для порядка.
Вертолёты совсем расслабились. Кружат на малых высотах и ничего не стесняются. Один и вовсе завис на высоте метров в сто над землёй, немного позади наших порядков, и долбит из своих пушке куда-то ближе к центру города. Только два ручья стреляных гильз хорошо заметны в лунном свете.
«Приготовится к штурму, отделение» - командир произнёс с некоторой ленцой в голосе – «По команде штурмовики вперёд, остальные на месте».
Темень такая, а они дымовую завесу ставят! Хотя оно и правильно – в дыму невооруженным глазом ничего не видать, а у нас визиры все-таки. Похлопаем арабов как котов.
«Внимание, штурмовики!» - опять Савичев – «Сейчас выдвигаетесь и занимаете позиции на окраине в своём секторе. Укроетесь и начинайте просматривать пути проходов. Вперёд пока не суйтесь! Ждёте остальных. Буслаев и Шищенко ведущие. Остальные не спят них…я, а держат сектор под прицелом и готовятся бежать следом. Приготовились!»
Штурмовики оживились. Тот, что в начале так неудачно устроился у левого борта, Сергей Шищенко, назначен ведущим своей двойки и должен бежать первым, сжался как кошка перед прыжком и обеспокоено завертел головой.
«Вперёд!» - прокричал Савичев, и голос его прозвучал несколько высоковато, как мне показалось – «Следите за маркерами!»
Шищенко рванул с места, пригнув голову и плечи, уткнулся носом в автомат и побежал вперёд. А вместе с ним, единовременно по всей линии, множество других таких же штурмовиков. Сначала первые номера, следом за ними вторые. Добегая до какого-нибудь мало-мальски пригодного укрытия или просто ориентира, первые занимают позицию для стрельбы и ждут, когда свою перебежку закончат вторые. Затем снова бегут вперёд. Так, перебегая по очереди, двойки уже вплотную приблизились к зоне дымовой завесы.
С той стороны послышались звуки выстрелов. Сперва одиночные, затем короткие очереди, уже без трассеров, захлопали по земле. В ответ машины усилили огневую поддержку и создали настоящий навес из ревущей стали и огня над головами бегущей пехоты!
Наша БМП тоже не осталась в стороне, вздрагивая всем своим двадцатитонным телом при каждом залпе, чередуя пушечный огонь с гранатомётным. Две стреляные гильзы даже попали в меня, ударив сверху по голове и спине. Не будь на мне боевого костюма – остались бы ожоги.
На этом празднике стали и огня мне даже стало немного неудобно сидеть совсем без дела, и, хотя никакого противника я, конечно, не вижу, но внести свой вклад всё-таки надо. Вон то правое окно на втором этаже здания, похожего на разбитый человеческий череп со множеством провалов-глазниц. Вдруг там снайпер? Хотя я бы на его месте там не засел.
Я едва касаюсь кончиком пальца спускового крючка, и дальномер тут же высвечивает расстояние до цели, возвышение и поправку на ветер. Нажал – и винтовка несколько раз дёрнулась в руках, выплёвывая длинные гильзы на влажную от росы песчаную почву. У меня крепки, сильные руки, но ни они, ни дульный тормоз, ни система амортизации отдачи не могут полностью погасить мощь винтовочного патрона.
В оптику прицела я вижу, как разрывные пули, попадая в стену за окном, освещают короткими вспышками комнату. Как разлетаются куски штукатурки и глиняных кирпичей и как клубы пыли заполняют весь оконный проём. Но никаких боевиков я не вижу…
Краем глаза замечаю картину, которая привлекает моё внимание. Одна из машин, видимо, обнаружив огневую точку, сосредоточила весь свой огонь на небольшом двухэтажном домишке. Двумя своими шестиствольными пушками она словно режет свою цель лучом лазера. Впечатление такое, как будто кто-то водой из шланга поливает песчаный замок. Только клубы пыли и куски глины разлетаются в разные стороны. Огонь одной БМП подхватила ещё одна, затем ещё одна, и через несколько секунд от глиняного дома осталась только гора кирпичей и черепицы.
А ведь кто-то же жил там. В этом доме, я имею ввиду. Может быть там жили нормальные, добрые, мирные люди. Может быть ещё вчера по его полу бегали дети и всюду валялись игрушки. А теперь? Кто его знает, что там под завалами?
Да уж, о таких вещах на войне лучше не думать. О них нужно думать до войны. Во! Заговорил как ведущий политической передачи! А после войны тогда как? Думать или нет? И будет ли у меня вообще такой выбор? Одно я знаю точно – я бы не хотел быть тем парнем, которому придётся убирать всё то, что мы тут наломали.
Стрельба прекратилась и уже около минуты не слышно ни единого выстрела. Штурмовики уже заняли окраину и просматривают, прослушивают всё вокруг. Скоро мы двинемся к ним, начнём зачистку, а затем и техника уже войдёт в город.
Дымовая завеса сильно поредела. Если поднимется даже самый слабый ветерок её вмиг разгонит и придётся ставить новую или бежать по голому полю.
«Внимание, отделение!» - снова командирский голос в наушниках – «Штурмовики на месте, остальные на позицию! Бондарь и Бекешев ведущие! Бегом марш!»
Я вскочил и уже бегу к тому месту, которое указал мне маркер, держа винтовку в положении «от бедра», как держат обычно ручной пулемёт». Слева и справа от меня единой волною не спеша бегут по направлению к окраине города такие же тяжелые пехотинцы. Бекешев немного отстал. Остановились. Прикрываем. Я у камня, Бекешев в воронке. За мною снайпер, за ним гранатомётчик, который бежит, взвалив свою бандуру на плечо, даже не пытаясь пригибаться. БМП иногда дают короткие залпы, но скорее только для того, чтобы обозначить своё присутствие.
Вся пробежка заняла у нас от силы минуты три и вот уже до ближайшей груды камней, бывшей когда-то домом, остаётся около десятка метров. На ходу я перепрыгиваю неглубокую канаву и подбегаю к остаткам забора из глиняного кирпича. Ещё вчера этот забор был метра два высотой, судя по остаткам, а теперь я его просто перешагиваю.
Подбегаю вплотную к развалинам и останавливаюсь, переводя дух. Наверху метрах в трёх от меня, за куском поваленной стены, сидит штурмовик и, сложив свой автомат в положение «стрельба из-за угла», просматривает местность через световодную оптику. Шищенко, как подсказала мне автоматика, когда я повернул голову в его сторону. Рядом фрагмент окна с деревянным подоконником и куском занавески на оборванной багете. Мой маркер указывает мне занять позицию там. Перехватываю винтовку поудобнее и карабкаюсь вверх, опираясь свободной рукой о камни.
Так странно. Это моя четвёртая боевая высадка, а я всё никак не могу привыкнуть к этому! Подоконник весь в пыли, но краска совсем свежая, и побелка на уцелевшем куске стены, и эта занавеска. Как будто всё так и должно быть. Только сам оконный проём почему-то накренился в сторону. И пластиковая рама вместе со стеклом вылетела прочь, оставив вместо себя только несколько белых кусочков по углам. Я кладу тяжелое цевьё винтовки на подоконник, сам устраиваюсь поудобнее и начинаю просматривать местность через инфракрасный канал оптики.
Уже полчаса как сидим без дела. Светлеет. На востоке небо совсем уже розово-белое. Снайпер на куче кирпичей справа от меня метрах в семи. Бекешев чуть дальше. Гранатомётчик, видимо, устав сидеть, встал в полный рост прямо в уцелевшем углу разрушенного здания так, чтобы его могли видеть только мы, и курит! Курит он через аварийный клапан в маске, спрятав сигарету в ладони по самый фильтр. Он давно поставил жучок на датчик в шлеме и теперь безнаказанно дурит начальство таким образом. Мы его, само собой, не выдаём.
Иван Степенко. Самый старший из всех нас. Высокий, сутулый парень. Малоразговорчивый, но всегда спокойный и довольный. Лет под сорок ему уже, наверное. Ну, 35 точно есть. Он служил срочную где-то под Нижним Новгородом. Потом остался. Потом начал мотаться по горячим точкам на Кавказе. Абхазия, Осетия, ещё где-то. Когда началась война каким-то образом попал из мотострелков в морпехи. Любит выпить, но пьяным его видели лишь однажды. Выговоров и нареканий по дисциплине имеет больше, чем весь наш батальон вместе взятый, но с начальством никогда не спорит.
«А, Ванёк?! Да ему всё по..уй!» - часто можно услышать от солдат про Степенко, и это его очень точно характеризует. За пятнадцать (или больше) лет службы дослужился до звания старшего сержанта, но лычки прикалывает только на важные строевые смотры и только после того, как получит нагоняй от Савичева. За все годы службы едва ли можно припомнить хотя бы один год, чтобы на Степенко не висело какое-нибудь дисциплинарное взыскание или выговор, однако из армии его, всё-таки, не выгнали. Наверное потому, что в тайне этот нескладный молчун всем по душе. И солдатам и начальству. Вот и держат.
Стоит себе и курит! Вот у кого жизнь! Гранатомётчики вообще, по идее, во время боя спешиваются только при появлении танков противника или для обстрела укреплённой точки. Ну, или для отражения авиа налёта, в крайнем случае. Но на практике им приходится таскать на горбу тяжеленную пусковую установку, да ещё ранец с четырьмя ракетами!
Сразу после того, как вся остальная пехота заняла свои позиции, штурмовики выдвинулись вперёд для проведения разведки и разминирования.
Вообще, довольно тихо всё проходит. Редкие одиночные, короткие очереди, да взрывы растяжек тут и там. Минут пятнадцать назад где-то на правом фланге завязалась перестрелка. Наши даже дважды обстреляли здание из гранатомётов. Но потом всё стихло и штурмовики, видимо, подавив сопротивление, двинулись дальше. Как только они завершат разведку мы все вместе начнём зачищать местность и готовить проходы для бронетехники.
Сколько ещё сидеть? Спина и ноги ужасно занемели. Уже минут пять не слышно ни единого выстрела. И взрывов тоже не слыхать.
Вижу движение. Вон одна фигура, за ней ещё одна. Штурмовики возвращаются. Значит, проходы готовы. Сейчас разобьемся на группы и вместе с техникой будем пробираться к центру города. Займём его, и оттуда будем начинать зачистку, я думаю.
Вдруг в окне дальнего здания показалось светлое пятно! Что-то живое! Не один из наших – тепловой фон слишком велик. Я нацеливаюсь на это место, и точно – чья-то спина в окне! Как будто учуяв, что за нею наблюдают, спина сорвалась с места и скрылась за косяком двери. Не знаю почему, но я всё равно жму на спусковой крючок, и винтовка, вздрогнув, отправляет в полёт тяжелую разрывную пулю, глядя ей вслед одиноким чёрным глазом дула.
В оптику прицела я вижу, как пуля врезается в то самое место, где только что была спина. Вспышка, искры и клубы пыли. Выбоина в стене. И зачем я стрелял? Бред какой-то…
Уже на востоке заблестел край восходящего солнца, когда за спиною заревели один за другим моторы БМП и я получил команду выдвигаться вперёд и соединиться со штурмовиками. И вот уже осторожно спускаюсь по крутому спуску, балансируя тяжелой винтовкой, стараясь не наступить на неверно лежащий камень и не навернуться с трёхметровой высоты вниз. Бекешев тоже стал спускаться вниз со своей позиции. Гранатомётчик и снайпер за нами.
Мы не прошли и двадцати метров между развалинами в утреннем сумраке как нам на встречу вышли Щищенко и Максимов.
***
Рассвело. Светло-желтые стены уцелевших домов в утреннем свете кажутся совсем Розовыми. Ближе к центру город пострадал меньше, и завалы, так мешавшие нашему продвижению, встречаются всё реже. Мы сопровождаем нашу машину вглубь, к центру города. Идём медленно, тщательно проверяя каждый дом. Давно не слышно выстрелов. Боевики, наверное, рассеялись и ушли в горы. Такое прекрасное мирное утро, чистое небо. А вот эта улица и вовсе выглядит так, будто все жители вдруг ушли куда-то на минутку, и вот-вот вернуться, чтобы вновь заняться своими обычными делами. Да. Вот только стёкла в домах все выбиты, а так…
Над головами с характерным свистом пронёсся вертолёт огневой поддержки. По бортовому номеру вижу, что это вертолёт с корабля второго батальона. Он отлетел уже почти на километр, но было отчётливо слышно шипение с которым из его «осиных гнёзд» один за одним вылетают реактивные снаряды и уходят куда-то в сторону ближайшего нагорья.
Из ущелья километрах в трёх южнее в воздух взмыла ракета ПЗРК, оставляя за собою кривую белую полоску дымного следа. Вертолёт резко ушел на разворот со снижением, наклонившись вправо. От левого борта отделились две противоракеты и устремились в сторону опасности. Не прошло и пяти секунд как все три ракеты встретились в одном месте, оставив на память о своей встрече только облачко дыма, а хлопок взрыва разнёсся по округе, отозвался эхом в горах и затих. Несмотря на успешно отраженное нападение, вертолёт прекратил атаку и поспешил покинуть опасную зону.
Минувшие полтора часа мы медленно пробирались по пустому городу, обходя завалы и заминированные места, пока не вышли к большой центральной площади, мощенной булыжником, с разрушенным фонтаном в центре. Четвёртая и пятая роты уже здесь почти что в полном составе.
Потребовалось ещё несколько минут чтобы все девять машин нашей роты подтянулись к месту и сбились в кучу на краю площади. Сигала об окончании боевых действий ещё не поступало, но солдат это ни сколько не смущает. Они сбились в кучки возле машин и беседуют о чём-то, как будто бы в гарнизоне во время перекура. Кто-то опёрся рукой о борт, кто-то поставил винтовку прикладом на землю, придерживая её за цевьё, но никто не снимает шлемов и не выпускает оружия из рук.
Со всех сторон на площадь медленно подтягиваются машины всех трёх батальонов. И вот когда последние из опоздавших соединились со своими в наушниках прозвучал сигнал о смене режима и окончании операции.
Я разгерметизировал шлем и снимаю маску. Теперь можно и оглядеться как следует. Вокруг бойцы нашей роты. Серьёзных потерь, как будто бы, у нас нет. Из люка десанта четвёртой машины на носилках выносят парня. Это Олег, из третьего взвода. Несмотря на то, что панциря на нём нет, а весь торс перемотан бинтами со следами крови, он оживлённо спорит о чём-то с окружающими, громко матерится и машет руками. Значит, будет жить! Ещё один боец, из новеньких, ковыляет с забинтованной ногой, опираясь на плечо товарища. Машину, которой во время преодоления прибрежной полосы разворотило оружейную платформу, окружили десятка полтора солдат. Механик-водитель и огневой оператор стоят на броне, щупают искореженный метал, и чешут затылки. Ещё на двух-трёх машинах вижу следы от касательных попаданий и «ведьмины засосы». Вот и все наши потери, кажется.
Наше отделение здесь в полном составе, целые и невредимые. Штурмовики Шищенко и Максимов рядом со мной, снайпер Ляхов у заднего катка, милуется со своей винтовкой. Степенко уже забросил свою ракетницу на броню и стоит курит. Бекешев треплется о чём-то с остальными, у левого борта.
Зашипели верхние люки и из правого показалась аккуратно стриженая голова командира отделения, старшего лейтенанта Савичева. А вскоре и сам хозяин головы спрыгнул вниз, выпрямился, широко расставив ноги и задрав подбородок, и молча окинул взглядом своих подчинённых. Высокого роста, широкоплечий, всегда тщательно выбритый и выглаженный, Лёха, или Савич, как «за глаза» называют его подчинённые, не пользуется, однако, среди них большим авторитетом. Наверное это из-за некоторого присущего ему самодурства и не умения слушать других людей.
«Все здесь?» - коротко бросил Савичев
«Так точно, товарищ старший лейтенант!» - нарочито бойко отозвался Шищенко – «Буслаев, Бекешев и Петров там, за машиной»
Старлей едва заметно покачал головой, помолчал немного и сказал, обернувшись в сторону фонтана, где уже начали собираться офицеры полка: «Я на доклад». Развернулся и зашагал, широко расставляя ноги и покачиваясь из стороны в сторону, засунув крупные пальцы обеих рук за ремень и раздвинув в стороны локти. Старший лейтенант Савичев был командиром нашей машины и заместителем командира взвода, но со стороны он выглядел даже более важно, чем начальник штаба батальона.
Савич ушел, и все разбрелись по своим делам. Вон в стороне удобно упавший кусок каменной стены. Пойду, присяду.
Сидя на корточках на броне, опершись рукой о тыльную крышку шестиствольной пушки, сидит Максим Терехов, наш огневой оператор, и разговаривает о чём-то с наполовину высунувшимся из своего люка Пашей Захватовым, механиком-водителем.
Макс Терехов имеет погоняло «мастер» за свою осведомлённость, кажется, в любых вопросах, касающихся механики или электроники. Максу под силу не только в одиночку перебрать по болтику автоматический гранатомёт, но он также многое понимает в сложнейшей механике автоматических пушек, и в ракетах, и в радаре, и в системах активной защиты, да и вообще во всём, по-моему. Не знает только как найти надёжный способ прогуливать спортивно-массовые мероприятия. Не знает, но очень хочет знать.
Паша Захватов (Захват) – всегда улыбающийся парень небольшого роста, не имеющий, по-моему, своего собственного мнения ни по одному вопросу. Но как механик-водитель он просто ас!
Савичев вернулся спустя минут двадцать. Все собрались его встречать в ожидании новостей. Все, кроме Ванька Степенко, конечно. Я встретил командира сидя на камне и не подумал вставать, когда тот подошел вплотную. Знаю, ему это не понравилось, но вида он не подал на этот раз.
Старлей встал, как всегда широко расставив ноги, будто бы у него яйца как баскетбольные мячи, и около него сразу же образовался полукруг из солдат.
- Слушаем сюда все – сказал он, выдержал паузу, вытянул шею, чтобы разглядеть широкий затылок Степенко, выглядывающий из-за борта БМП – Степенко, мне повторять, что ли, кому-то?»
Ванёк тут же засеменил ногами, неумело изображая поспешность.
- Значит, ситуация такая: первый и второй батальоны остаются в городе, проводят доскональную зачистку, ждут подхода зенитного и арт.дивизионов, обоза и первых рот. Третий батальон выдвигается в район аэропорта и занимает его. Закончить всё надо к четырём часам! Так что давайте, войны! – сказал Савичев, хлопнул рукой об руку и полез на броню. Я нехотя встаю на ноги в предвкушении долгой и муторной работы по зачистке.
До часу дня ползали на брюхе, проверяя дом за домом. Нам достался сектор, не очень пострадавший при штурме. Зачищаем основательно. Прослушиваем детектором серцебиения, сканируем пустоты, вскрывали полы даже пару раз. Нашли три схрона с оружием. Всё подорвали, к такой-то матери. Ещё утром, часов в десять, нашли первых мирных. Женщина с двумя детьми и старик. Прятались в погребе под полом. Поднимаем пол – а оттуда из темноты на нас три пары испуганных глаз смотрят. Деду всё равно – он совсем старый был. Отправили в лагерь всех.
Потом помню как мимо нас прошли колонны первой и четвёртой рот с бойцами на броне. Хоть в зачистке они и не учувствовали, но мы им не завидовали. Ведь им укреплять позиции вместе с инженерно-сапёрной ротой. Следом за ними прошли дивизионы, обоз и все остальные.
Час назад натолкнулись на большую группу местных, прятавшихся в здании супермаркета. Проверили всех. У одного на плече синяк от приклада, а на коже следы пороха. Заперли его в БМП и вызвали машины из лагеря, чтобы всех забрали.
Час по полудню. Обед. Обедаем по очереди, по четыре человека. Моя группа уже закончила и теперь охраняет подступы, пока обедают остальные. Я занял позицию у оконного проёма на втором этаже жилого дома. Смотрю в окно, положив цевьё винтовки на подоконник. Лёгкие приступы икоты возвращают к жизни вкус каши с мясом из сухого пайка, а на зубах похрустывают крошки от галет. Как же здесь жарко, твою мать!
К четырём часам зачистку своего сектора мы худо-бедно завершили и отправились на броне обратно к центральной площади на построение полка. Я сижу у оружейной платформы, опершись спиною о питающий бункер левого гранатомёта. Уже подъезжаем.
Центр города не узнать! Инженеры превратили его в настоящую крепость, по всем законам фортификации. Всюду валы, траншеи, заграждения из колючей проволоки и даже ДОТы из бетонных блоков! Рядом с центральной площадью вырос палаточный городок, а на месте рыночной площади – парк боевых машин. Часть центральной площади отдали под плац, и на нём уже началось построение.
Машины нашей роты сбились в кучу на краю площади. Личный состав спешился и строится в колонну повзводно. Я тоже спрыгиваю на землю и спешу занять своё место.
На импровизированном плацу личный состав полка построился поротно. Процентов шестьдесят налицо, наверное. Третий батальон, второй артдивизион и часть взводов на аэродроме, первая и четвёртая рота в карауле, инженеры и взвода материального обеспечения продолжают работать ещё. Остальные здесь, вроде.
На краю плаца показалась фигура командира полка, полковника Николая Васильевича Громова. Немного полноватый для морпеха, но необычайно широкий в плечах, с густыми усами и квадратным лицом, Громов заслужено пользовался уважением солдат.
Медленно выйдя на середину плаца, окинув взглядом своё войско, командир, без всякого громкоговорителя или какого-нибудь другого усилителя звука, но так, что его хорошо услышали даже дальние ряды, скомандовал:
- Становись! – и в строю сразу же воцарилась полная тишина, и все шевеления прекратились – Равняйсь! Смирно! Командирам, проверить наличие личного состава, доложить!
Командиры рот и взводов провели проверку и наш ротный, Палыч, уже зашагал на доклад к командиру, не опуская руку, как и положено. Доложился, командует: «Вольно!»
Строй расслабился. Солдаты забубнили между собой в полголоса, откуда-то потянуло табачным дымом.
Напрягает всё это, конечно. Построения эти, разводы, муштра. Вся эта дурь армейская. А с другой стороны… Как по другому-то? Полк морской пехоты – это же тебе не гламурный клуб по интересам.
Громов выслушал доклады, покачал головой и стал говорить, медленно прохаживаясь перед строем взад-вперёд. О чём, интересно? С такого расстояния ничего не слыхать, а пользоваться аппаратурой шлема во время построения запрещено. Но кто-то сейчас наверняка пользуется. Кто-нибудь из тех, кому удалось вшить жучок в электронику.
Командир проговорил минут пять-семь, наверное. Потом распустил офицеров и, когда все ротные вернулись к своим подразделениям, подал команду «Становись»! В мгновение во всём строю воцарилась тишина.
- Ровняйсь!...Смирно! - только бы не заставил проходить с песней – Командиры подразделений, личный состав в вашем распоряжении!
Строй вновь загудел. Наш ротный что-то бросил коротко взводным и громко крикнул: «По машинам, вторая рота!» Строй рассосался и все побрели к своим БМП.
Мы едем на броне по узкой извилистой улочке в составе колонны. ДВС включены, поэтому довольно шумно. Вообще-то, в десанте ехать было бы прохладнее и не так шумно, но, откровенно говоря, всем уже порядком надоела эта металлическая коробка. Тесно как в консервной банке и не видать ничего.
Как Савичев нам объяснил (скорее бросил, чтоб мы только отстали), полк раскидывают по городу и нашей роте досталось место на окраине, на полпути к аэродрому.
Головные машины колонны стали заворачивать и засуетились на месте. Вот и наше пристанище – крошечная раздолбаная площадь на пересечении трёх улиц и маленький сквер рядом. Место пострадало при артобстреле. Вон остатки развороченной зенитки и ещё какой-то техники. Сейчас разгребём немного этот хлам и будем ставить палатки. Только подождём, пока сапёры всё проверят.
Палатки разбили прямо в сквере, машины заняли часть площади. Наша рота, вроде бы, нигде не задействована, и сегодня до самого вечера ничего не предвидится. Ребята заняты своими делами. Кто звонит домой, кто смотрит шоу по ящику. Остальным Бекешев рассказывает про какую-то проститутку из Каира. Я решил прогуляться до третьего батальона, но сперва нужно отпроситься. К Савичу я не пошел, а иду сразу к ротному. А Лёху потом поставлю перед фактом, хоть он и не любит таких вещей. Или вообще попрошу парней, чтобы они ему передали, если спросит.
Палатка командира роты на дальнем краю сквера у каменного бордюра. «Дежурный по грибку» сказал, что ротный у себя. Я подхожу вплотную ко входу и громко спрашиваю:
- Разрешите, товарищ капитан?!
- Входи – слышу в ответ.
В маленькой палатке темно, потому что окна закрыты клапанами. Ротный сидит за цинковым ящиком, заменяющим ему стол, и читает какую-то бумагу при свете лампы.
Наш ротный, капитан морской пехоты Семёнов Андрей Павлович, или просто Палыч, нормальный мужик. Казак (как он сам всегда пишет во всех анкетах в графе «национальность»), уроженец одной из «низовских» станиц Дона, весёлый и добродушный дядька, и лихой, жесткий командир в то же время. Невысокий рост, сухая жилистая фигура, усы и искорки в вечно прищуренных глазах делают его моложе его сорока пяти лет.
- Разрешите обратиться?! – говорю.
- Давай – ответил Палыч и поднял на меня глаза.
- Всё спокойно, вроде. Разрешите до третьего бата сгонять – говорю я, а в голове промелькнула мысль, что Палыч может отпустить, а может и не отпустить, с одинаковыми шансами на оба варианта – Тут не далеко, за рекой. Метров восемьсот от нас (но на самом деле километра полтора, конечно).
- А щё у тебя там, Баба?
Ну, если начал шутить, то точно отпустит. Или нет? Его разве поймёшь, чёрта старого! Вечно с подъё…ками своими.
- Никак нет
- Так все бабы в штабе, в другой стороне!
- Да нет, товарищ капитан! Парни там. Служили вместе.
- Парни? – переспросил ротный и хотел видимо развить шутку, но остановился, потому что это было бы слишком банально даже для него, для Палыча – Один идти хочешь?
- Да, один. А чё тут идти-то?
- Да шо? Подстрелють тебя басмачи, да и всё, вот шо! – из-под густых усов капитана показалась улыбка – Или словють и в яму. Будешь им блиндажи в горах рыть.
Этот южный акцент, смесь хохляцкого и казачьего говора, придаёт Палычу какой-то особый колорит. За долгие годы службы в Российской Армии он вполне мог бы избавиться от акцента, но, как мне кажется, Палыч сам его поддерживает и нарочно громко «шокает» и «гэкает», чтобы не забыть свой родной выговор. Только при разговоре с высоким начальством его речь становится ровной и правильной, как у учителя русского языка и литературы.
- Да нет, товарищ капитан – начал переубеждать я – между нами ещё третья рота и взвода. Людей как в метро!
- Как в метро, говоришь? Ну, иди. К ужину шоб в строю!
- Спасибо, товарищ капитан! Разрешите идти?!
- Иди – Палыч снова уткнулся в свои бумаги – Шлем не снимать! Значок посыльного возьми!
-Ееесть!
Вообще-то, несмотря на то, что в этом районе расположились как минимум две роты десантников со взводами и батарея арт.дивизиона, на улице вовсе не так уж многолюдно, как я описывал ротному. Невидно ни постов, ни патрулей. Только пара солдат курит у стены.
Этот район не сильно пострадал при штурме. В некоторых домах даже остались целыми стёкла. Узкая, извилистая улочка впереди ныряет куда-то вниз, открывая вид на пустыню и прибрежные скалы вдали. Неспеша шагаю по мостовой, уложив винтовку на специальное нагрудное крепление и положив руки сверху.
Добрёл до склона. Дорога уходит вниз. Дальше небольшой каменистый мост через узкую речку. Метрах в трёхстах впереди палатки и техника возле разрушенных построек аэродрома.
Лагерь выглядит мирно в лучах заходящего солнца. Вон там парк боевых машин. Самоходки выстроились в ряд прямо на взлётной полосе, высоко задрав свои гаубицы. Большинство БМП там же, кроме караульных, расставленных по периметру. Несколько зениток разбросаны на удалении от лагеря. Не только из-за того, что так эффективнее отражать воздушные атаки, но и просто потому, что солдаты не очень любят постоянно находиться вблизи включённых радаров. Парни переживают за своё хозяйство, это понятно. Пахнет полевой кухней. Вот вижу ПХД!
Впереди окопалась БМП. Караульная. 571-ый номер! Знаю, знаю эту машину! Восьмая рота. Из-за машины доносится звук голосов, плотный солдатский мат. Решаю обойти сзади, не знаю почему. Проходя мимо люков десанта, пинаю ногой пустую банку из-под консервов и привлекаю этим всеобщее внимание.
- Здорово, парни! – говорю я, не спеша выходя из-за машины.
Передо мною шестеро бойцов в разных позах расположились вокруг ТВНа с горячим ужином.
- Оооо!
- Заходи, заходи! – слышны знакомые голоса.
- Привет, Сашок! Как жизнь?!
- Нормально – отвечаю я и расплываюсь в улыбке, подходя поближе и здороваясь с каждым за руку – Как у вас?
- Живы. Хавать будешь?
- Да не, спасибо – искренне отказываюсь – Чего там сегодня?
Здоровенный парень с круглым лицом и полными губами по прозвищу Шайба наклоняет в мою сторону свой котелок.
- Рис с тушенкой. Шняга. Опять разварили! – говорит он и оборачивается в сторону долговязого сержанта – Лось, дай хлеба!
- А где остальные-то?
- Да, кто где – отвечает Вася Белин, которого Шайба только что назвал Лосём – Командир в штаб ушел. Старый с фрицем к реке пошли, а малой в броне.
- А. Выходит, это он на подходе по мне дальномером сверканул – заметил я – Если бы без шлема был, то до сих пор бы красные зайчики перед глазами бегали бы!
Все заулыбались. Все заулыбались. Представили, наверное, как бы я сейчас спотыкался обо всё и матерился, ослеплённый лазером.
- А чё, и правда, шлем не снимаешь-то?
- Даа.. Ротный приказал…
- Да и х..й, что приказал!
- Да ладно. Нормально.
- Ну, визир подними тогда хоть. Ходишь как космонавт.
С этим я согласился и поднял верхнюю часть забрала, открыв лицо полностью. Немного помолчал, осматриваясь по сторонам, и спросил:
- Как атака?
- Да, ху…во, еб…ный в рот – отозвался Игорёк, вечно хмурый и сердитый парень, объект добродушного юмора для сослуживцев, и продолжил перебраниваться о чём-то с сидящим рядом молодым снайпером Яшкой.
- На марше БМП подбили – продолжил Лось – а при штурме рота на арабов в упор наскочила!
- Подожди. Чьё БМП-то?
- Абрамова. Знаешь его? Летёха такой маленький, рыжий. Там воронка большая на берегу, они в неё нырнули. Стали выбираться – с гранатомёта в лоб в упор. Механика сразу, экипаж и десант контуженые. Хорошо, что машина в яму скатилась поле удара сразу. А то добили бы.
- Пиз…ец!
А в городе уже на засаду напоролись. И как они, суки, так прятались, что их никто не прохавал. В упор подошли к зданию – они как начали еба…ить! Хорошо ещё, пулемётов у них не было, а то бы ещё больше наших побили бы. Седьмой роте больше всех досталось. Х..ярили как е..нутые, пока их гранатомётчики зажигалками не пожгли.
- Много потеряли?
- Ну, у нас в роте два двухсотых. Лысый и Зяма. И трёхсотых человек пятнадцать. Пятеро тяжелых. В седьмой четверо погибло и ранено около двадцати. Девятая, вроде бы, без особых потерь.
- А кто из седьмой?
- Да молодые, ты их не знаешь.
Все вдруг замолчали. Я уставился на ТВН с кашей. Выждав немного, желая сменить тему, обращаюсь к Лосю:
- Слышь, Лось, а что это за херня у берега крутилась сегодня? – в моём голосе не поддельный интерес – Десантник какой-то?
- Да я и сам х..й пойму! – живо отозвался Лось и я заметил, как у большинства собравшихся заблестели любопытством глаза – Седьмая рота говорит, что она из-под воды вынырнула! А потом, прикинь, на берег выползла! Такая дурра! Сам видел! Высадила группу, машин двадцать. Кто такие – не знаю. Машины – обычные Бэхи, вроде наших, только башни другие. Да нас к ним близко не подпускали! Они всё-время позади шли. У девятой роты спросить надо – они ближе всех были к ним.
Лось завертел головой и, увидев двух солдат, поднимающихся от реки, крикнул:
- Э! Лёха! Иди сюда!
- Чё?! – отозвался звонкий молодой голос.
- Ну, иди ты сюда, е…ный в рот!
Я оборачиваюсь назад и вижу знакомое лицо:
- Здоров, Алексей!
- Ааа, Сашок! – парень сворачивает с тропинки и идёт к нам – Как жизнь?
Тепло жмём друг другу руки и я пропускаю Алексея к остальным.
- Здоров…привет…здорово – говорит он каждому, обходя всех по кругу – ужин уже?
- Садись с нами!
- Да пойду сейчас уже…
- Да садись! Попиз…им!
Лёха принял из рук Шайбы котелок, полный каши. Кто-то протянул ему хлеб, ложку и компот. Компот с хлебом он поставил на броню, а ложкой принялся осторожно есть горячую кашу.
- Слышь, Лёх? – начал Лось – А чё это за команда нас сопровождала сегодня?
- А х.й знает! – Алексей изменился в голосе, а глаза его стали круглыми – не простые какие-то, на.
- А чё такое?
-Да, чё? Ты машины эти видел? Все башни массетями замотаны. Держались позади всё время. Да вообще, в пиз.у их! Лучше бы арабы там шли, на, вместо них.
- Почему?
- Да не чисто тут что-то, на! Ввели себя, в бой не лезли, вроде. А всё равно мне от них не по себе. Х.й знает, чё за машины, чё там за х.ня! Кто-то говорил, типа разведка, но это них..я не разведка! Профессор, оператор из третьего взвода, говорил, что видел среди них два кериара с роботами!
Лёха взял кружку и сделал большой глоток.
- Ротный про них ни сном ни духом, комбат молчит. А как штурм начался, так тут вообще…
- Ну, что? – спрашиваю я
- Короче, они стали отдельно. Нашим командирам запретили не то что подходить, а даже визиры разворачивать в их сторону! Но я-то видел, что там полно генераторов! Каждая третья машина у них генератор! Нах-я столько?!
- И что потом?
- Потом в атаку пошли. Штурмовики сначала, потом остальные. А перед этим по общему каналу комбат запретил всем идти правым флангом. Чтобы не мешать разведке сканировать здания, бля!
Лёха прожевал кашу с хлебом. Все молчат в ожидании продолжения рассказа.
Дальше вообще п-дец! Духи стали сами выскакивать из своих норок и разбегаться в разные стороны! Просто, бегут и стреляют в разные стороны! Или вообще без оружия бегут.
- Во, бля! Как так? – спросил кто-то
- Да х.й знает! – сказал Лёха, пожав плечами – просто бежали прямо на нас, а мы их хлопали.
- Еб..ть мой х.й!
- Так это ещё не всё, них.я – Алексей многозначительно поднял вверх ложку и продолжил – Третий взвод обходил одно здание справа, ближе к правому флангу. Чё там произошло, я не знаю, но двое из них потеряли сознание сразу, а один бросил оружие и убежал. Его нашли только вот недавно, в камнях, метрах в полукилометре от того места, наверное, в пустыне. Так пол дня там и просидел, на…
- А кто такие? Ты видел их потом, что с ними?
- Я видел. Не, вы их не знаете. Тех двоих сразу увезли, а третьего сперва к командиру полка, а потом тоже на корабль отправили. Видел я его е..ло, когда его к командиру вели! Еле ноги волочит, а глаза как стеклянные!
- Во хрень!
- Да. И вообще, мы сектор свой брали как по маслу! Почти без стрельбы! Много духов находили без сознания. Некоторые обоср..ные, обос..аные, у кого-то кровь носом пошла. Так что, я говорю, не чисто тут, на!
Шайба двинул квадратной челюстью и процедил сквозь полный рот каши:
- Значит, не пиз…ел малой, когда говорил, что утром видел луч лазера в тумане. А я ему чуть пи.ды не дал!
- Да! – вмешался в разговор Игорёк – я тоже видел в городе кусок стены. Толи оплавленный, толи срезанный! Х.й поймёшь!
- Вот так вот, парни! – радостно воскликнул Лёха – Нас тут х.рят х.й знает чем, а мы и не знаем, что может у нас уже яйца от радиации сварились. На дозиметры-то смотрели?
- Я смотрел – сказал Игорёк – Всё нормально, вроде.
- Нормально? Ну, х.й знает – вздохнув, сказал Лёха и поставил на броню пустой котелок - Ладно, пойду я в роту. А то хватятся. Давайте, парни!
- Бывай, пока! – послышалось в ответ.
Мы проговорили ещё минут десять. О новостях в полку, о том, скоро ли кончится война… Я уже собирался уходить, как вдруг механизмы оружейной платформы загудели и она быстро и чётко, повернувшись градусов на двадцать, замерла. Стволы пушек завращались, но залпа не последовало. Вдруг электромоторы замолкают так же внезапно, как и заработали.
Шайба надел шлем, до того лежавший у него на коленях, и активировал канал связи.
- Малой! Чё там?! – кричит он в микрофон и, получив ответ, говорит более спокойным тоном, но всё так же громко – А-а-а. А мы уже думали, что ты там спишь. Или др..чишь.
В солдатской среде подобные похабные шутки и подколки давно не считаются даже юмором, а, скорее, как бы частью речи, поэтому никто даже не заулыбался, а все только ждали, когда Шайба снимет шлем и расскажет, в чём было дело.
- Да шевеление какое-то в развалинах там сенсоры засекли. Малой просканировал всё. Никого .
- Доложить может? – сказал Лось, но по нему видно, что ему и самому этого делать очень не хочется. Потому что в этом случае кого-нибудь обязательно пошлют прочёсывать дома. Возможно, его самого и пошлют. Так что…
- Да н…уй!
- Кто-то из наших шарится!
- Или кошка.
- Да или сенсоры глюка поймали.
В общем, было ясно, что докладывать не стоит. Я упер винтовку прикладом в землю, опёрся о ствол и говорю:
- А прикиньте, что Духи сейчас штурм готовят! – снижаю голос, как будто говорю какой-то секрет – Ломанут сейчас на нас, а мы тут стоим, пи-дим.
- Да, прятаться они могут, суки – как всегда мрачно заявил Игорёк.
- Это точно – подтвердил снайпер.
- А как тут у вас вообще, тихо? – спрашиваю я
- Ага, тихо! – Шайба открыл широко глаза и закачал головой – Не, так чтобы духи шарились, нет такого. Даже не стреляют. Как будто в натуре все в горы с…бались. Зато зенитки наши ракету крылатую прямо на подлёте сбили!
- Как, ракету? – искренне удивляюсь – Крылатую?!
-Взрыв слышал перед четырёхчасовым построением?
-Ну
- Так прямо вон там и сбили! – Шайба привстал и показал пальцем на одиноко стоящий полицейский пост со шлагбаумом метрах в трёхстах – Не долетая до будки немного.
- Ещё бы пару секунд, и залетела бы прямо начальнику штаба под жопу.
Все заулыбались, а Шайба и молодой снайпер даже тихо засмеялись.
- И где они её только достали? – сказал Игорёк грустным голосом – Суки бородатые.
Я постоял ещё немного, потом тепло простился со всеми ребятами и пошел обратно в расположение роты.
Обратная дорога заняла меньше времени. Сумерки окутали израненный город. Лагерь роты я застал в состоянии ожидания отбоя. Куча пустых ТВНов у литой скамейки под фонарным столбом. Похоже, ужин уже закончился. У нашей БМП, прислонившись спинами к люкам десанта сидят Бекешев и Буслаев.
- Чё там в третьем бате? – спросил Бекешев.
- Нормально – отвечаю – Похавали уже?
- Да. Вон, оставили тебе – кивает головой на плотно закрытый бак ТВНа, стоящего на краю каменного бордюра.
Я достал свой котелок из вещмешка, поужинал кашей, и остаток времени перед вечерней проверкой провожу в палатке, лёжа на нарах и глядя в брезентовый потолок. Сегодня ночью наша рота не заступает ни в караул, ни в какой наряд, поэтому после отбоя отрублюсь, и буду дрыхнуть до самого утра!
***
Просыпаюсь от рёва сирен боевой тревоги, и тут же вскакивая с кровати! Под эти звуки как-то очень легко встаётся, не то что при обычном, будничном подъёме. Одеваю обмундирование. Шустрые штурмовики уже напяливают кирасы боевых костюмов. Снайпер Ляхов одевается тоже быстро, но с гораздо большим достоинством, аккуратно застёгивая рукава, ворот и клапана на кителе песочного цвета.
Я экипировался, надел шлем и хронометр высветил время: пять ноль три. Выходит, подъём был ровно в пять. А значит, это вряд ли было нападение. Цепляю боекомплект, хватаю винтовку и выбегаю из палатки.
Голос из динамиков подаёт команды Ч+, но на войне на них мало кто обращает внимание. Это всё только для учебных тревог. Каждый и так знает, что и как ему делать и все слушают только своих командиров.
БМП уже запустили двигатели. Механики и операторы уже внутри. Десантники в данный момент собираются в кучи, которые, по идее, должны бы представлять собой строй. Многие командиры уже на местах.
Наш Савич не спеша выходит из-за борта БМП и идёт к нам.
- Становись! В две колонны разберитесь там! – недовольно бросает он нам.
Не то чтобы все подорвались выполнять его команду, но мы с Бекешевым всё же вышли вперёд, а остальные просто скучковались чуть ровнее позади нас. Только Дима, молодой штурмовик, попытался было найти своё место в строю, которого не существовало, но видя пох…изм остальных тоже бросил это занятие.
Савич оглянулся через плечо, заметил, что ротный уже что-то доводит до взводных, окинул нас ещё одним презрительно-недовольным взглядом и вразвалку зашагал к остальным офицерам.
Совещание было не долгим. Из-за гула моторов были слышны только самые громкие матерные слова ротного, но по его жестам было ясно, что дело срочное. Семёнов распустил офицеров и Савичев так же молча и не спеша подошел к нам и встал перед строем.
- Что слышно, товарищ старший лейтенант?! – выкрикнул Шищенко – Чё за шухер-то? Куда подрываемся?
- Духов по пустыне щемить – нехотя ответил Савич.
- По машинам! – прорвал шум голос ротного и в его команде было нечто такое, что давало ответы на все вопросы. Рота быстро погрузилась, и колонна двинулась в путь.
Погода с утра пасмурная. Настроение у всех тоже какое-то сонное. По городу едем очень медленно, объезжая завалы и понатыканные всюду лагери других подразделений полка. На броне ехать не разрешили, поэтому сидим в десанте. Общими усилиями удалось вытащить из Савичева немного информации. Оказывается, разведка, обшарив за ночь всю территорию вокруг беспилотниками и спутниками, установила, наконец, очевидное – боевики решили не удерживать регион, и ушли, разбившись на небольшие группы. Нашей роте, и ещё третей, пятой и шестой предстоит при поддержке авиации перехватить и уничтожить все эти группы. Как сказал Савичев, некоторым из них удалось отойти уже более чем на двести километров, а другие залезли глубоко в горы. Да, похоже, это затянется на долго.
Вдруг машина остановилась, резко клюнув носом. Через смотровое окно мне видно, что остановилась вся колонна. Машины беспокойно заёрзали в строю, как бы не понимая, в чём дело. Колонна простояла так минут пять и затем, так же неожиданно, двинулась. Наша БМП повернула корму немного в сторону, и я вижу лагерь одной из рот. Второго, как мне показалось, батальона, и ещё… Вижу солдата, без головного убора со скованными за спиною руками. Его сажают в транспортёр. Обзор перекрывает здание, и я ничего больше разглядеть не могу.
- Повезли уже – сказал Бекешев, глядя в своё смотровое окошко.
- Кого? – спрашиваю.
- Вчерашних двоих из второго бата.
- А что с ними?
- А ты не слышал? – Бекешев повернулся и слегка удивлённо уставился на меня.
- Дезертиры что-ли? – спрашиваю я, только лишь для того, чтобы хоть что-то спросить. Ведь дезертировать здесь некуда. Вокруг пустыня, выжженная огнём, море и скалы. Да и чего вдруг дезертировать-то?
- Да нет. Тут другая история – вступил в разговор сидящий справа от Бекешева Денис Буслаев – Паскудная история, вообще-то. Во время взятия города пятой роте приказали штурмовать одно здание, а там оказалось полно мирняка. Женщины, дети – всех в кашу. Ребята как огляделись, у них тут же крыша и поехала. Видать, кому-то из командования е..ло начистили. В результате двое арестованных.
- И куда их теперь? – спрашиваю, хотя сам прекрасно знаю ответ.
- На корабль. А там, х.й знает.
Из города выбрались спустя только минут двадцать. Как оказалось, наша рота пойдёт не полным составом, а повзводно. Причём каждому взводу назначат свою цель. Нашему взводу, например, досталась группа, которая ещё вечером ушла по над берегом моря к устью реки. В этой группе насчитывалось сто двадцать боевиков, но ночью по ней был нанесён авиаудар, и теперь группа насчитывает, по данным разведки, не более тридцати человек. Они уходят на север вдоль реки. У нас уйдёт часов двадцать чтобы их нагнать.
Выйдя на пустынную равнину рота разделилась и машины стали набирать скорость. Три машины нашего взвода идут на северо-запад, чтобы перевалив через невысокий горный хребет достичь русла реки и продолжить преследование боевиков, двигаясь на север. Скорость уже более ста двадцати и с самолёта наши БМП, наверное, похожи на три ракеты, мчащиеся сквозь мёртвую пустыню, оставляя за собой длинные полосы коричневого дыма.
Я не смотрю в смотровое окно люка, поскольку плотная завеса желто-коричневой пыли скрыла весь мир от моего взора. Просто сижу и рассматриваю свою винтовку. Так, наверное, младенец может часами рассматривать игрушки, висящие над его колыбелью.
Мы уже проделали больше половины пути до перевала когда скорость вдруг начала падать. БМП остановилась и мы снова простояли несколько минут с включенными двигателями. Потом медленно тронулись. В окошко я увидел ведущую машину, у которой наш взводный, старший лейтенант Смирнов, яростно орёт (наверняка благим матом) на своего механика. Высокая сутулая фигура нависла над маленьким сержантом, вытянувшимся по струнке.
Я сразу смекнул, в чём дело. На стоянке, ещё вечером, я заметил несколько хороших отметин на правом борту машины Смирнова, ближе к носу. От автоматической пушки, наверняка. Переднее зубчатое колесо было надколото, а два передних катка разболтались и покосились. Видимо, этот скоростной бросок доканал машину. Механик – раззява. Можно было всё заварить ещё в лагере аккуратненько. Ну да х.й с ним.
Об аварии доложили начальству и оно приказало продолжать преследование двумя машинами. Но главная неприятность: Савичев, как зам.ком. взвода, теперь взял командование на себя.
Солнце спускается к горизонту. Целый день в пути. В голове уже звенит от постоянного гула электродвигателей и болит задница от сидения. За весь день останавливались только один раз – на обед. Завтракали прямо на ходу, сухими пайками. В следующий раз остановимся только на ночёвку перед заходом солнца, часа через три. А ещё до рассвета снова двинемся.
Два часа назад мы миновали то самое место, где прошлой ночью боевиков накрыл авиаудар. Искарёженые грузовики, обгоревшие останки. Они даже не стали хоронить убитых! Когда я смотрел в окошко, мне показалось, будто я видел труп женщины! Обычной, мирной женщины. Может, показалось? А может быть она из боевиков?
Раннее утро. Туман, розовый от лучей восходящего солнца. Водная гладь реки вдалеке сверкает как чешуя сказочного дракона. Ниши БМП несуться с преличной скоростью по пересечённой местности, избегая дорог, мостов и узких мест.
Внезапно мир за окошком начал приобретать зелёные краски, краешек неба заслонили ветви деревьев. Изорваные куски земляного покрова из свежей травы, вылетая из-под бешено вращающихся траков, падают, отброшенные назад. Как приятно и необычно смотрится всё это после такого долгого пути по мёртвой пустынной земле.
Я вдруг представил себе со стороны этот оазис, кусочек мира и благоденствия. Яркий свет утреннего солнца на зелёной листве, траву, примятую росой, и тишину… Тишину, которую вмиг пронзает вой электродвигателей и в зелёный мир врываются незваные гости, жестокие звери, жители другого жестокого мира. Они прорываются между деревьев, оставляя рваные следы на мягком ковре зелёной травы, а солнечный свет, упавший на их стальные шкуры, выглядит извращённо и неестественно. Вот они проносятся мимо. Как случайность, как страшный сон. И исчезают, оставляя после себя искалеченную землю и изувеченные деревья. Куда они идут, что им нужно? Вернутся ли они снова? Что породило их и кто примет обратно?
Наше БМП на полном ходу протаранило трухлявый ствол поваленного дерева, и спрыгнула с небольшого обрыва на усеянный мелкой галькой речной берег.
Мы уже долго движемся вдоль реки на север и пока не видно никаких признаков боевиков. Савичев дважды запрашивал командование по поводу прекращения преследования, и во второй раз получил ответ, который нас всех не очень обрадовал. Командир полка полковник Громов лично приказал нашей группе преследование продолжить. По данным разведки боевики переправились на противоположный берег и находятся сейчас менее чем в шестидесяти километрах к северо-западу. Они бросили машины на этом берегу и передвигаются на вьючном транспорте. И ещё, нашей группе, даже при самом плохом раскладе, потребуется менее трёх часов, чтобы их догнать.
Командование старалось скрыть, конечно, но даже самый молодой солдат в полку знал, что эта река является чем-то вроде условной границы, за которой начинается так называемая долина смерти. На север и на запад отсюда простираются земли, выжженные ядерным пламенем. Тысячи, десятки тысяч квадратных километров! Бесплодная, безжизненная равнина. Древние скалы превратились в щебень, разбросанный повсюду, гигантские воронки, песок, расплавленный в стекло и радиоактивная пыль. Говорят, что в самом сердце этой равнины необъяснимым образом зарождаются страшные ветра, безумные пылевые бури, которые затем распространяются по всему региону! А уж слухов о бесчисленном множестве пропавших там самолётов и вертолётов, о призраках, обитающих в разрушенных городах, о страшных мутантах и прочем, и вовсе не перечесть…
Как бы там ни было, но то, что радиационный фон будет увеличиваться с каждым километром, на который мы будем уходить дальше вглубь этой территории, это точно. Мне это не очень нравится, если честно. Да и остальным тоже.
Машины сбросили скорость и стали рыскать по берегу в поисках пологого спуска. Механик второй БМП быстрее нашел подходящее место и машина третьего взвода на приличной скорости почти нырнула в воду, подняв множество брызг и толкнув перед собой огромную волну.
Третий взвод добрался уже до середины реки, когда наш механик-водитель, Захват, всё же нашел более-менее подходящий спуск и наша БМП, сильно наклонившись на нос, медленно вошла в воду. Утомительная тряска наконец прекратилась и я чувствую, как мы не спеша плывём к противоположному берегу, подхваченные речным течением. Мир за смотровым окошком исчез. Теперь за ним только мутная коричневатая вода.
Вторая машина уже выбралась на берег, и Савичев приказал им не ждать нас, а выдвигаться вперёд и искать путь. Вскоре мы тоже оказались на суше.
Этот берег и вблизи с виду оказался точно таким же, как и тот. Но нас всех вдруг охватило необъяснимое чувство тревоги. Всех, я знаю, я чувствую.
Наш путь лежит прочь от реки, мимо маленького селения, через невысокий перевал дальше в пустыню. Вижу разрушенные лачуги вдалеке, асфальтовую дорогу, всю занесённую пылью, скалы со следами массивных бомбовых ударов, и ещё краешек бесконечной мёртвой равнины, уходящей за горизонт.
Мне вдруг вспомнилось самое начало войны. Кадры из новостей, первые ядерные взрывы в Нью-Йорке и Вашингтоне. Этот ужас, охвативший мир. Как погибли мгновенно миллионы людей. После этого Соединённые Штаты сразу же нанесли ядерные удары по странам, поддерживающим радикальных экстремистов. Удар был такой силы, что мгновенно уничтожил почти половину населения этих стран и нарушил климат на всей планете. Вскоре заполыхало во всём мире. Американские военные базы стали чуть ли не силой выгонять из Центральной Америки, Северная Корея из последних сил развязала открытый конфликт с Южной, пользуясь тем, что та лишилась поддержки запада. И Япония не осталась в стороне. Давний спор с Россией за «Северные территории» грозит превратиться в военное столкновение. Вспыхнуло Закавказье и Россия была снова втянута в очередную Кавказскую войну. Гражданская война на Украине и на Балканах. Китай занял угрожающе-выжидательную позицию. Беспорядки в Европе на почве межнациональной розни. И осколки Ближнего Востока сцепились между собой за передел нового мира. Так началась Третья Мировая Война, война востока и запада.
Место, называемое теперь Долиной Смерти, чем-то особенно не понравилось США. Американские военные утверждали позже, что здесь находились основные базы экстремистов и заводы по производству оружия массового поражения, спрятанные глубоко в толщах скальных пород. Поэтому весь регион они просто перепахали сначала стратегическими зарядами, а потом и тактическими.
- Какого х.я мы должны лезть в эту пустыню?! – начал «новую старую» тему Шищенко – Там фонит, наверное, как внутри реактора! Я что, обязан домой инвалидом вернуться?!
- Счётчик пока вроде бы норму показывает – говорит Буслаев, разглядывая индикатор на запястии.
- Угу. Они тебе его подкрутят так, что ты и не узнаешь ничего. Будешь ходить в норме, пока конец не отвалится! – продолжил Сергей и вызвал не весёлый смех некоторых из слушателей – Мы уже вторые сутки гонимся за горсткой оборванцев у которых, наверное, по два рожка патронов на автомат и одна граната на всех! Вот уж цель важная!
- Мне тоже это показалось странным – вступаю в разговор я – Вот догоним их сейчас, и что? Всех разом один х.й не накроем. Наверняка разбежится половина. И стоило гнать нас в такую даль из-за этого? Что-то тут не так.
Посоветовавшись, мы решили поговорить на эту тему с Савичевым. Но аккуратно, по очереди и невзначай как бы, чтобы не быть посланными всем вместе.
За полчаса нам всё-таки удалось вытащить из командира правду. Оказалось, главная наша цель – это не сами боевики, а то, что они везут с собой. Мы должны уничтожить их груз, а духи – это всё фигня. Ну, груз так груз. Так даже проще.
Едем как-то странно. Третий раз останавливаемся, вертим носом, меняем направление.
- Вот еб…ный в рот! – глухо и как всегда спокойно пробормотал Иван Степенко, глядя в смотровой перископ, развернув его прямо по курсу движения.
- Что там, Ванёк? – спрашиваю я.
- Город, ёбтель!
- Город?! Впереди? – оживился Шищенко и беспокойно завертел головой – Какого хера?! Мы что, попрёмся на броне в город?!
Розовощёкий плотный Петров толкает в бок своего соседа, Буслаева.
- Слышь, давай спросим у Савича, куда это мы, а?
- Ну, спроси! – отвечает тот.
- Русик, спроси ты – обратился Петров к Бекешеву – тебе скажет.
- Не вопрос, сейчас спросим – Бекешев одевает шлем и включает связь по внутреннему каналу.
- Спроси, чё за город-то, хоть.
- Товарищ старший лейтенант! – громко начал Бекешев, нарочито задорным тоном – Да. Город впереди там. Ребята интересуются, да. Куда едем, чё по чём там… Есть, товарищ старший лейтенант! Понял.
Бекешев снял шлем, но ничего не сказал.
- Ну чё там?! – спросил Шищенко, а вместо ответа из динамиков донеслось: «Внимание, отделение! Приготовиться к высадке!»
Несмотря на то, что все давно уже готовы, высадка так и не происходит. Вместо этого машины на полном ходу выскочили на разбитую асфальтовую дорогу и на полном ходу вошли в город. Среди бойцов воцарило недоумение, и, чтобы не нервировать личный состав, Савичев сообщил, что в данный момент он наблюдает колонну боевиков по изображению со спутника. Колонна покидает город с противоположной его окраины. Если поспешим, то настигнем их посреди открытой пустыни ещё до того, как они доберутся до горного перевала в двух километрах к северо-западу.
Трясёт, как верхом на палке! Да, это тебе не по мягкому грунту ехать. Мостовая вся в рытвинах, завалена кирпичами и обломками арматуры. И дымка. Такая плотная. Метрах в двухстах здания уже теряют свои очертания, а в трёхстах-четырёхстах и вовсе ничего не видать. Интересно, откуда здесь такая дымка? От реки, что ли? От неё всё вокруг кажется сырым и промозглым, хотя датчик температуры воздуха показывает более тридцати градусов за бортом, несмотря на то, что до полудня ещё далеко.
Мы движемся быстро. Быстро, но осторожно. Объезжаем все подозрительные кучи мусора, и избегая узких мест. Сервомоторы гудят не умолкая, вращая тяжелую оружейную платформу над нашими головами из стороны в сторону. Автоматика, переведённая в режим «опасность», сама выбирает наиболее опасные места и нацеливается на них. Да, готов спорить, сканер работает сейчас на полную мощность, пронизывая стены своим электромагнитным глазом в поисках боевиков.
Едем почти молча. Лица у всех встревоженные и до болтовни дело как-то не доходит. Бекешев осторожно прильнул к смотровому окошку, придерживая винтовку, едва касаясь её пальцами. И на его лице я заметил легкую и какую-то не естественную улыбку. Буслаев сидит неподвижно, уставившись глазами в борт. Денис кажется совершенно спокойным, но я знаю, что он тоже встревожен, и вслушивается сейчас в каждый звук. Сосед Буслаева справа, штурмовик Петров, сидит с широко открытыми глазами, и щёки его сейчас вовсе не такие румяные, как обычно. Ваня Степенко! Вот уж кто действительно выглядит спокойно! Опёрся затыльником шлема о стальную стенку отсека и думает себе о чём-то своём. Лица сидящих слева от меня штурмовиков Шищенко и Максимова мне плохо видны из-за шлемов, но я вижу как Шищенко нервно барабанит пальцами по ствольной коробке своего автомата. Снайпер Ляхов, повернувшись ко мне затылком, смотрит в окуляры перископа. Не знаю почему, но я абсолютно уверен, что он в данный момент улыбается…
Ляхов повернул голову и на его лице я вижу тонкую флегматичную улыбку и хитроватый прищур морщинистых век. И откуда я мог про это знать? Наверное, это и называется интуицией. Может быть, я случайно заметил его улыбку ещё до того, как он отвернулся, не запомнил этого, но это отразилось в моём подсознании? Или, может быть, я услышал короткое сопение носом, заменяющее в обычных случаях Ляхову усмешку, и сам не заметил, как сделал для себя вывод? Может быть…
- Что там увидал, Алексей? – спрашиваю я, но вместо ответа лишь вновь вызываю к жизни ту самую улыбку. – Чего смешного-то?
- Название улицы, по которой мы едем сейчас – после некоторой паузы отвечает Ляхов
- Чё за название?
Ляхов проговорил что-то на арабском. Я не понял ни слова.
- Ааа. И что это значит? – как клещами тяну из снайпера каждое слово.
- Улица мира – ответил Ляхов и снова заулыбался.
Я отстал с вопросами. Да, этот парень всегда был «на своей волне». Но он мне всё равно нравится. Доверяю ему. Наверное, тоже интуиция.
Машина выкатилась на небольшую площадь на пересечении двух улиц. Даже толстые борта корпуса БМП не заглушают скрежет стальных траков о мостовую. Проезжаем мимо бронзового монумента какому-то местному лидеру испещрённого мелкими царапинами и выбоинами от мелких пуль и осколков, с разбитой головой и отломанной рукой. Путь прямо завален обломками здания, и мы сворачиваем на право. Наша скорость передвижения заметно снизилась, поскольку эта улица пострадала значительно сильнее. Машину то и дело бросает из стороны в сторону. Мы трёмся бортами о бетон, скребём дном о камни и то и дело проваливаемся в какую-нибудь воронку или просто яму. В маленькое смотровое окошко я вижу, как дымка медленно размывает очертания искалеченного бронзового великана с разбитой головой.
***
Взрыв прозвучал как окрик. Внезапно и нереалистично. Как случайность. Как будто ты уснул в кино на каком-нибудь боевике и тебя будит стрельба в самом финале фильма. Вот-вот наши победят, зажгут свет и можно будет идти домой. Но не в этот раз.
Едва я успеваю повернуть голову в сторону опасности, как следует сильный удар, от которого меня бросает на пол в проход между сиденьями, а на меня сверху падает Бекешев. Электромоторы замолкли и машина, проехав по инерции ещё несколько метров, остановилась. Между тем оружейная платформа начала свою страшную ревущее-грохочущую песню, заглушая своим воем все звуки вокруг, кроме звуков бьющих по броне пуль и стука человеческого сердца в груди.
- К бою!!! Высаживаемся! Быстро!!! – крик Савичева в наушниках переполнен непривычной нашему уху эмоцией.
Люки десанта распахнулись и я, отпихивая в сторону замешкавшегося Бекешева, выскакиваю в заполненный огнём и шумом, но ставший вдруг таким резким и понятным, мир.
Прежде чем я успел герметизировать шлем, мне удалось сделать один глоток местного воздуха – смеси цементной пыли и дыма. Уши звенят от окружающего шума, несмотря на хорошую шумоизоляцию шлема. Откуда-то сверху плотным потоком сыпется бетонная крошка и пыль, выбиваемая из зданий обезумевшим свинцом.
Инстинкт самосохранения велит мне пригнуться и я бегу, полусогнувшись, без оглядки, спеша скрыться за ближайшим поваленным бетонным блоком. Мне очень хочется повернуть голову и посмотреть, что же случилось с первой машиной, но я знаю, что замешкайся я хоть на долю секунды - и меня тут же сметёт шквал вражеского огня. Но ведь я тяжелый пехотинец, и моя задача прикрывать высадку остальных, поэтому я уже наметил себе место в развалке между двух кусков рухнувшей стены дома и бегу туда, чтобы занять позицию.
Пуля, отрикошетив от бетонного блока и оставив на нём глубокую выбоину, с силой бьёт меня в защитный щиток на правой ноге, и я едва не теряю равновесие. Не обращая внимания на боль, добегаю до места и падаю, выставляя винтовку вперёд.
Впереди вижу лежащую на пузе первую БМП. Люки десанта распахнуты, несколько человек лежат на грунте позади машины. Выбросило ли их тела взрывной волной или они выбрались сами, но я вижу, что один из них ещё жив и шевелится.
Это был фугас! Да, точно! Управляемый фугас! Вон как разметало куски траков во все стороны и выворотило катки. А ведь не отправь тогда Савич эту машину вперёд на их месте оказались бы мы…
Здание, из которого, по-видимому, и вёлся весь основной огонь, за считанные секунды было разрушено. Первый и второй этажи охвачены огнём, правое крыло обвалилось. Наша БМП доколачивает отдельные огневые точки на соседних домах. Я замечаю короткую вспышку в густом дыму, пускаю туда первую очередь, следом ещё одну. Слышу, как за моей спиной пробегают штурмовики. Их задача сейчас занять ближайшие здания и не подпустить духов с гранатомётами к нашей БМП.
Поворачиваю голову влево и вижу, что в результате моего первого молниеносного броска привычный порядок высадки слегка нарушен. Поскольку я, высадившись первым, ушел на право, то и весь левый десант, кроме снайпера, последовал за мною, а правый десант ушел на левую сторону. И только гранатомётчик Иван Степенко бежит туда, куда ему подсказывает его многолетний опыт, обнимая свой гранатомёт сверху, как ворованный мешок картошки. Топот его тяжелых ног за спиной я расслышал даже сквозь шум боя.
А ведь они ещё живы! Вижу как один из маслов (Стёпа его зовут, а фамилию не помню) переворачивается со спины лицом вниз и пытается встать на четвереньки. В это же время кто-то из штурмовиков пытается вытащить кого-то из своих из правого люка десанта и взвалить себе на спину. Когда это всё же ему удаётся, и он бежит, сгибаясь под тяжестью своей ноши, к ближайшему укрытию, тяжелому пехотинцу удаётся встать и поднять с земли свою винтовку. Огромный двухметровый гигант, встав в полный рост, на неверных ногах бредёт к зданию на противоположной стороне улицы, даже не пытаясь укрываться от пуль. Он, видать, конкретно контужен. Очередь вспорола землю у его ног и пули зашлёпали по бетонным блокам. Медленно, как огромный башенный кран, он поворачивает туловище в сторону врага и начинает стрелять от бедра, продолжая одновременно идти прежним курсом. Вдруг пуля бьёт его в левое плечо и от удара его разворачивает на пол оборота и левая рука бросает цевьё винтовки! Никогда прежде я не видел, чтобы кто-нибудь стрелял из тяжелой винтовки держа её одной рукой «по пистолетному»! Исполинская фигура едва стоит на ногах, а правая рука продолжает сжимать своё оружие и палец давит на спусковой крючок. Следующая пуля попадает бойцу в грудь и сбивает его с ног. Он ещё шевелит руками, лёжа на спине, но сил для того чтобы подняться больше нет. Почти одновременно с этим скашивает и штурмовика, и он вместе с тяжелораненым падает на землю лицом вниз, едва преодолев половину пути до укрытия. Он тоже ещё жив, чёрная спина едва заметно ворочается под грузом тела, навалившегося сверху. В проёме между зданий замечаю знакомый красно-желтый огонёк, быстро приближающийся к нам! Ещё мгновенье и я понимаю, что это не гранатомётный выстрел, а что-то более мощное! «Шмель»!!! Реактивный огнемёт! Ракета пролетаем между знаниями так, что наша турель на может её сбить и в следующий момент первое БМП, все раненые и всё что находится вокруг исчезает внутри огромного огненного шара…
Ударная волна толкает меня прямо в лоб, и участки кожи вокруг глаз чувствуют лёгкое тепло от пламени даже сквозь опущенное забрало шлема. Шар гаснет, распадаясь на множество мелких пожаров, и обнажая выжженную землю, метал, бетон и камни. Если кто и был жив из того экипажа, то теперь они все мертвы…
Зубы давят друг друга, стремясь выскочить из искривлённого страшной гримасой рта, глаза сузились в две тонкие кривые шёлочки, волосы на руках под защитными щитками костюма встали дыбом! Огрубевшими руками с силой стискиваю винтовку! Слишком сильно, слишком грубо! И она отвечает грохотом и огнём. Нервно и яростно. Первая очередь уходит в проём между зданиями, откуда прилетела ракета. Ещё очередь! Следом ещё и ещё! И вот уже пустой магазин падает на землю и его место тут же занимает другой. И снова стреляю, видя в оптику прицела только клубы пыли, поднимаемые разрывами пуль моих очередей. Вдруг где-то над моей головой взвыла пусковая установка и из окна второго этажа справа вылетела ракета. Сметая пыль с соседних развалин своей реактивной струёй, ракета отправилась в полёт к тому месту, откуда запустили «шмеля». Раздался мощный взрыв, и часть стены одного из домов обрушилась. Только после этого я прекратил стрельбу.
Дыхание моё учащено. Не от физических нагрузок. Кожа на лбу и вокруг глаз настолько горяча, что система микроклимата едва справляется с запотеванием стекла шлема. Осматриваюсь по сторонам. С момента начала боя не прошло и пяти минут, но интенсивность огня с обеих сторон резко сократилась. Главные силы боевиков были уничтожены огнём БМП в первые же минуты, остальные оттеснены. Наша машина обездвижена, но оружие в порядке и она может простреливать ближайшие руины зданий и две улицы. Это, по-видимому, не даёт боевикам перегруппироваться и нанести новый удар. Они отходят, это точно! Отходят, почти молча, лишь изредка огрызаясь автоматным огнём из окон дальних зданий.
Получаю приказ. Индикатор указывает мне занять позицию на втором этаже. Поднимаюсь и бегу к пустому дверному проёму, слегка прихрамывая на правую ногу.
Внутри здания полная разруха. Видно, что люди оставили это место очень давно. Разбросанные вещи и поваленная мебель покрыты толстым слоем серой пыли. С трудом нахожу не разрушенную лестницу и поднимаюсь наверх.
Маркер подсказывает мне, что за следующей стеной находится один из штурмовиков. Это Максимов. Прохожу в комнату и вижу небольшую фигуру, притаившуюся за стеной у окна. Максимов сложил свой автомат в положение «за угол» таким образом, что из-за угла высунут только прицел и дуло, и осматривает местность. Моя позиция – окно в стене дальней комнаты в углу здания. Иду туда. Занимаю.
Хорошее место для стрельбы. Полгорода как на ладони. Однако и меня здесь легко подстрелить. Впереди подомною развалины здания. Того самого из которого по нам вели основной обстрел. Слева и справа несколько двух-трёх этажных домов. За ними одноэтажный жилой сектор. Дальше – песчаные барханы. Внимательно осматриваю все улицы, окна и крыши домов, но не нахожу ни каких признаков жизни. Слышу по общему каналу, как Савичев отдаёт команду штурмовикам продвигаться вперёд. За спиною топот ног Максимова. Через полминуты вижу, как внизу, прикрывая друг друга, перебегая от укрытия к укрытию по очереди, продвигаются штурмовики. Пересекают улицу и скрываются в развалинах.
Вот уже несколько минут полной тишины. Ни выстрела, ни взрыва. Вдруг вдалеке на самой окраине города, метрах в восьмистах, замечаю какое-то движение! Навожу оптику. Вижу, как три человека с оружием оббегают песчаный бархан, стараясь побыстрее пройти простреливаемый участок. Ещё несколько секунд и они скроются за засыпанным песком полуразрушенным каменным забором. Слегка прижимаю курок, дальномер выдаёт дистанцию, а компьютер высчитывает поправки. Задерживаю дыхание и отсекаю короткую очередь. Винтовка послушно отсчитывает порцию смертоносного метала, а дымящиеся стреляные гильзы отбрасывает на пыльный пол. Вижу, как разрывные пули подбрасывают вверх высокие столбики песка и поднимают клубы пыли. Эх, разброс великоват получился! Вижу, как один из бегущих людей падает! И в тот же момент отдалённый звук автоматной очереди! Мне почему-то ясно кажется, что это стреляют именно в меня, хотя каждый солдат знает, что пуля летит гораздо быстрее звука, и если бы эта очередь предназначалась мне, то я бы её никогда не услышал. Тем не менее, я срываюсь с места и меняю позицию. Пробегаю два окна и из третьего нацеливаюсь на то место, которое только что обстрелял. Да, это оно. Забор, бархан…но там никого уже нет! Ни людей, ни трупа, ничего!
Следующие двадцать минут тишину нарушали только редкие одиночные выстрелы снайперской винтовки Ляхова, похожие на удары хлыста. А зная Ляхова можно с уверенностью говорить о том, что почти каждый такой выстрел – это чья-то оборвавшаяся жизнь. Вскоре и эти выстрелы прекратились. Выходит, боевики и впрямь ушли.
Получаю команду сменить позицию и выдвинуться вслед за штурмовиками. Спускаюсь вниз тем же путём, что и вошел сюда, и выхожу на улицу. Двигаюсь вперёд вдоль стены здания, огибая крупные глыбы. Прохожу справа на расстоянии полутора метров от выгоревшего корпуса первой БМП, стараясь не смотреть на обгоревшие тела, но мой взгляд как бы сам собой зацепляется за лицо одного из солдат. Ряд ровных некогда белых зубов открытого рта, теперь покрытых красно-коричневой массой, контрастируют с тёмной обгоревшей кожей на нижней части лица. Желтое глазное яблоко, видимое через разбитое забрало, уставилось на меня своим чёрным угольком обожженного зрачка. Не могу узнать, кто это? Кто-то из штурмовиков. Ходу отсюда. Быстрее.
Быстро пересекаю перекрёсток и оказываюсь у почти полностью разрушенного здания. Видимо именно отсюда подбили первую машину, и затем нашу. Настоящее месиво тут! Весь фасад не просто разрушен, а превращён в бетонное крошево! Всюду следы пожара и куски искореженного металла.
Моя новая позиция, судя по маркеру, находится где-то сразу за этим зданием. Поднимаю винтовку повыше и карабкаюсь вверх по завалу.
Да, ни и месиво! Поднимаюсь выше и вижу справа от себя чью-то оторванную ногу. Рядом клочки окровавленной одежды. Вон лежит разбитый тяжелый пулемёт. Метал ствольной коробки оплавлен, а сам ствол согнут как кусок проволоки. В единственном не обрушившемся углу вижу несколько пустых стреляных гранатомётов. Переваливаю через вершину завала и спускаюсь вниз в указанное маркером место у уцелевшего оконного проёма.
Уже час сидим без движения. Ни звука. Безветрие, солнце в зените. Да, если бы не это всё, то сейчас мы, наверное, уже обедали бы. Сухой паёк и горячий чай… Чё за бред?!! Откуда эти дурацкие мысли?!
- Ляхов, Максимов – на позициях! Остальным собраться у машины! – голос Савичева в наушниках прозвучал как-то сдавленно. Печально, что ли. Такой интонации от него я ещё не слышал. Медленно встаю и отхожу по направлению к БМП.
Когда я поднимался по развалинам вверх, меня нагнал Шищенко и мы идём вместе. Вижу впереди наше БМП. Возле него наши бойцы. Маски шлемов, вопреки инструкции, у всех сняты, и забрала подняты. Савичев стоит впереди всех лицом к нам.
Теперь я могу рассмотреть нашу машину. Почти строго по центру нижнего броневого листа чёрная дыра – след кумулятивной струи. Мощный противотанковый заряд, видимо с преодолением динамической защиты, прожег двадцати четырёх миллиметровую композитную броню как фанеру и обрушил всю свою мощь внутрь замкнутого пространства переднего отсека. Люк механика-водителя открыт. Всюду следы крови. Мы подходим ближе.
- Мертв? Захват мертв? – спрашиваю я. В ответ Савич лишь молча кивает головой. Я опускаю глаза и прохожу к остальным.
- У нас ещё трёхсотый – говорит Бекешев – Тяжелый.
- Кто? – спрашиваю я, ища глазами недостающего, и не нахожу Петрова, штурмовика.
- Петров – отвечает Бекешев.
Слышу приглушенный, но страшный и тяжелый человеческий стон. Понимаю, что стон доносится из открытых люков десанта и иду туда. Буслаев, стоящий у правого люка, залезает внутрь вперёд меня. Я следом. Вижу перед собою Петрова, лежащего на полу между лавками. Несмотря на своё бессознательное состояние и огромные дозы медикаментов, которые ему наверняка вкатили, он всё же изредка стонет и постоянно шевелит левой ногой. Осторожно подхожу ближе и вижу, что левая часть лица человека превращена в настоящее месиво. Глаза нет, обломки лицевых костей торчат наружу. Жидкий бинт покрывает изорванную плоть, не давая крови хлестать без остановки. Я даже не в состоянии определить, осколком ли его ранило, пулей, или несколькими пулями сразу!
- И как так могло выйти? – шепчет Буслаев – На духов напоролись в упор, когда нижний этаж брали. Вот он очередь головою и словил.
Вылезаю из брони с тяжелым, очень тяжелым сердцем. Все собрались и стали в полукруг у кормы БМП. Подошел Шищенко, посмотрел в люк на раненного Петрова, но внутрь лезть не стал.
- Что теперь, товарищ старший лейтенант? – спрашиваю я у Савичева погрубевшим от пересохшего горла голосом.
- Запросил эвакуацию. Выслали транспортный вертолёт с флагмана. Он дозаправится на десантнике, и сразу к нам – ответил командир с плохо скрываемой тревогой в голосе и на лице – А сейчас давайте… надо поесть и займёмся двухсотыми. Надо всех собрать и подготовить к транспортировке.
Это был самый чёрный обед за всю мою службу в армии. Все сидели и просто, молча, жевали пищу. Закончили почти одновременно.
- Давайте, парни! Крикнул Савичев – один остаётся с Петровым. Степенко – ты! Буслаев и Бондарь – смените Ляхова и Максимова.
Беру свою винтовку и жду Дениса. Вскоре он выходит из-за борта БМП, держа автомат на нагрудном зацепе. Шлем герметизирован. Я тоже закрываю свой и мы вместе, молча, отправляемся сменять дозорных. Когда мы миновали разрушенное здание по центру, Буслаев свернул вправо и скрылся в дверном проёме первого этажа здания. Я остановился посреди широкой улицы, вымощенной булыжником. Всего в квартале впереди улица упирается в овальную площадь и распадается на несколько узких улочек, теряющихся в толпе одноэтажных частных домов. Солнце своими тёплыми ладонями беспечно гладит плоские, усыпанные песком крыши. От утренней дымки не осталось и следа, а небо чистое и безоблачное. Скальная гряда вдалеке, заслоняющая собою линию горизонта, напоминает хребет гигантского сказочного дракона. И тишина. Тишина, которая, как правило, всегда приходит после тяжелой схватки. Тишина и ощущение мира и спокойствия. Так бы и простоял тут до вечера. Наверное, сейчас я отличная мишень для снайпера.
Слева, метрах в десяти слышу шум! Оборачиваюсь и вижу Ляхова, возникшего, как всегда, из ниоткуда. Мы обменялись взглядами. Он повернулся и зашагал в сторону БМП. Я постоял ещё мгновенье и медленно побрёл вдоль по мостовой, по самой её середине.
Впереди, в куче пыли, виднеется что-то цветное. Подхожу ближе и останавливаюсь, чтобы разглядеть как следует. Кусок какой-то синтетической ткани выжженной солнцем настолько, что в сшитых вместе лоскутах едва угадываются синий и красный цвета. По-моему, это обрывок зонта от солнца, которыми обычно прикрывают столики в летних кафе. Рядом, наполовину занесённый пылью и песком, лежит большой плакат. На нём женская рука держит ребёнка и надпись арабской вязью. Как будто открытка из прошлого. Интересно, что стало теперь с этой женщиной и этим ребёнком?
А вон чуть правее, у дорожного бордюра островка безопасности, из щели между двумя булыжниками тянется к свету крошечный росток какой-то местной травки. Суровый и упрямый, несмотря на свой малый возраст, настырно цепляется за жизнь своими грубыми отростками, решительно заявляя о своём праве на существование. Ни песчаные бури не засыпали его, ни жестокое солнце его не сожгло.
Зачем это всё? Почему погиб Захват, остальные ребята? Почему Петров словил пулю в лицо? Кому это всё было нужно? А они? Зачем взрывали эти бомбы в городах? Для кого? Разве кому-то стало легче жить от этого? Не стало ведь? Треть Земли сгорела, остальные две трети воюют между собой. Для чего?
Снова обращаю свой взор на малыша с плаката. Смуглый кудрявый карапуз с большими смышлеными глазами, устроившись на нежных любящих руках, наклонился вперёд и вытянул ручку, указывая на что-то своим крошечным пальчиком. Указывает на…
Что это?!!! Мир вокруг вдруг заполнился ярким белым светом, как будто если бы солнце стало вдруг во сто крат ярче! Сначала в этом свете утонули все цвета и краски, затем силуэты предметов вдруг стали размытыми и нечёткими, а вскоре и вовсе потеряли свои очертания, и всё вокруг превратилось в один белый лист. Лишь только моя тень, размазанная и страшная, как тень ужасного чудовища, присутствует со мною вместе внутри этого света и молчаливо указывает мне на его источник, который находится у меня за спиною. Я знаю! Я знаю что это! Но я не обернусь и не посмотрю на него! Нет! Потому что нельзя смотреть на него в первые секунды его жизни.
Яркий свет гаснет, и окружающий мир вновь возвращает себе свои формы и очертания. Я выхожу из оцепенения и медленно оборачиваюсь назад, пытаясь заставить сделать хоть один шаг свои ставшие вдруг ватными ноги. Где-то вдали поднимается, распрямляя спину и упираясь своими страшными плечами прямо в голубой небосвод, самое страшное чудовище – гриб ядерного взрыва. Его грязь и мощь ошеломляющи и не принадлежат этому миру. Только человеческое безумство могло поместить его сюда, на эту землю, под это небо. И вот он ожил, чтобы за несколько мгновений своей короткой жизни уничтожить как можно больше всего живого и обратить часть этого мира в прах.
Прежде мне не доводилось никогда видеть ядерных взрывов. И я не знаю точно, на каком расстоянии он нас он находится. Может пятьдесят километров, а может сто. В любом случае, ударная волна будет здесь очень скоро!
- Ядерная атака! Всем укрыться! – голос Савичева вывел меня из ступора. Я смекаю, что лучше сейчас держаться подальше от зданий, которые могут рухнуть под ударом и похоронить и меня за одно. Отбегаю несколько шагов в сторону и ложусь, уткнувшись забралом шлема в пыльную мостовую.
Чувствую как бьётся моё сердце в ожидании ударной волны. Какой она будет? Может быть её сила будет такова, что она сорвёт с земли верхний слой почвы вместе со всем, что на нём, как кусок бумаги, а может быть она только едва стряхнёт пыль с мёртвых зданий.
Чувствую! Я лежал пластом, вцепившись в булыжники пальцами, но удар так тряхнул землю, что меня отбросило в сторону. В ушах зазвенело, но я слышу как где-то недалеко обрушилось здание. Камни и куски кирпича падают сверху и глухими ударами бьют по мостовой. Я скорее ощущаю эти удары, чем слышу. Один из камней размером с кулак, сорвавшись откуда-то сверху, бьёт мне в спину, чуть ниже лопатки. Панцирь надёжно защищает, но удар всё же весьма чувствителен.
Ударная волна ядерного взрыва продолжительна, но вот и она прошла. Я осторожно отрываю от земли голову, осматриваю своё тело и вижу, что меня наполовину засыпало песком. Волна подняла в воздух столько пыли, что я с трудом могу разглядеть здание на противоположной стороне улицы, а ясный день превратился в сумерки. Активирую общий канал радиосвязи. Тишина.
«Надо скорее возвращаться к машине» - промелькнуло в голове. Я поднимаюсь на ноги, вытаскиваю винтовку из кучи пыли, отряхиваю её и поспешно направляюсь обратно к тому месту, где остался мой взвод.
Карабкаюсь по завалу. Вот я уже наверху. В облаке пыли видны только крыши ближних зданий. Спускаясь вниз, ударил винтовку прицелом об угол бетонного блока, но оптика выдержала.
Бегу трусцой по изрытой выбоинами и заваленной мостовой. Впереди из пыли возникает чёрный остов первой машины. На обожженной земле я замечаю только один труп, бегу дальше. Радиосвязи по-прежнему нет, но слуховая система шлема действует, и с её помощью я слышу чей-то крик впереди. Сдавленный, как будто рот зажали тряпкой.
Впереди стал вырисовываться силуэт нашей БМП. Внезапно откуда-то слева выскочил один из наших штурмовиков. Лица не видно из-за шлема, но я всё-равно узнал в нём Шищенко. Он жестикулирует руками и орёт что-то сквозь маску. Что-то про взрыв, про арабов, остальное - мат. Я хватаю его за плечо и пытаюсь успокоить. Справа возникла фигура командира. Через громкую связь шлема он спрашивает, повернувшись ко мне:
- Где Буслаев?
- Не знаю – отвечаю я – Я его не видел. А что с остальными?
Савичев ничего не ответил, потому что в этот момент из пылевого тумана возникла фигура штурмовика. Буслаев подбежал к нам и остановился.
- Все в машину! – скомандовал Савичев.
Тяжелый люк закрывается за последним входящим и я, наконец, могу снять шлем и осмотреться. Гермоклапан «пшикнул» и через секунду большая и круглая как арбуз сфера шлема уже лежит на моих коленях, а м нос ударил воздух, наполненный запахами отсека.
Все здесь. Все, кто смог. Людей в отсеке сейчас даже больше, чем обычно, если считать раненого Петрова, лежащего на полу в проходе между скамьями. Слева от меня штурмовик Буслаев стягивает с круглой головы свой шлем. Справа Ванёк Степенко, сидит и молча смотрит себе под ноги. За ним Бекешев, упёр затылок в переборку. Лицо его выглядит сонным, но я то знаю – в его случае это признак сильной обеспокоенности. И в самом деле, есть от чего. Напротив меня сидит старший лейтенант Савичев. Тоже задумчив. Сидящий слева от него Шищенко вертит головой из стороны в сторону без остановки. Справа Максимов… Всё время забываю его имя! Этот… не то, чтобы он выглядел напуганным или растерянным. Встревоженным, скорее. Просто ждёт, когда старшие решат что-нибудь, и ни во что не вмешивается. Снайпер Ляхов с краю, на своём обычном месте. И выражение его лица в точности такое же, каким оно было ещё утром, и каким оно было вчера, и каким будет завтра, я уверен. И во время боя оно тоже оставалось таким же. Это я тоже знаю.
Савичев явно хочет что-то сказать. Или, вернее, чувствует, что должен, но не знает, как начать. Я решаю ему помочь.
Чё происходит то, товарищ старший лейтенант? – спрашиваю я – Вам что-нибудь известно?
В ответ Савичев качает головой и говорит:
- Связи со штабом полка нет. Ни со штабом группировки, ни с центром.
- П…дец, нах.й! – вскрикивает Шищенко – Ох.еть просто!
- А сами что думаете? – продолжаю я.
- Думаю, наши не стали бы ядерное оружие применять. Да и союзники тоже. Арабы, наверное. Неизвестно ничего.
- Да, неизвестно – я выдерживаю паузу в несколько секунд и продолжаю – А мы что делать-то будем теперь?
- Подождём – сказал Савичев и вздохнул – Связь должна восстановиться. Если нет, то тогда поёдём на восток. Километрах в шестидесяти отсюда селение. Третья рота должна была взять его и закрепиться там.
- Пойдём?! – удивляюсь я – А как же Петров?
- Помер Петров – слышу справа низкий голос Степенко.
- Как, помер?
- Да как люди помирают? Так и он – отвечает Иван. И в его словах нет ни издёвки, ни иронии, ни сарказма. Просто он всегда так говорит. И думает тоже так.
- Вздыхал, вздыхал – вступает в разговор Бекешев – а после того, как волна прошла проверили, а он уже готов.
Все замолчали. Я смотрю на часть лица Петрова, не прикрытую жидким бинтом. Щека, лоб и часть подбородка. Такое белое и безмятежное. Как у спящего святого. Спи, Толян, спи. Ну их всех нахер…
В общем так – сказал Савичев после нескольких минут молчания – сейчас сложим всех оставшихся двухсотых в ту машину. Петрова тоже. Потом загерметезируемся в отсеке и будем ждать. Если что, то еды и воздушных фильтров у нас хватит минимум на неделю. А вот воды…
- Взрыв! – раздался из динамиков голос Макса Терехова – Ещё один! По датчикам более мощный, но далеко. Километров двести пятдесят-триста к юго-востоку!
- Во, бля!
- Да что же это?! – лицо Шищенко скривила гримаса.
«Неужели новый ядерный обмен» - подумал я, и прислонил внезапно потяжелевшую от этой мысли голову затылком о холодный металл стальной стенки отсека.
Минут через десять, может меньше, мёртвый город во второй раз вздрогнул от прошедшей по нему ударной волны. С домов стряхнуло уже успевшую немного осесть после первого удара пыль, да пара камней сорвалось откуда-то сверху и звучными ударами стукнули по броне БМП. Мы ждали до позднего вечера, но больше взрывов не последовало.
Ночь была беспокойной. Спали по четыре-пять человек, просыпаясь от малейшего шороха. На полу, где ещё недавно лежало тело Петрова, и на скамьях десанта. Остальные дремали сидя. Один постоянно дежурил на месте оператора, вглядываясь через приборы в ночную тьму.
Наступило утро. Все проснулись как по команде, одновременно. Только Бекешева пришлось расталкивать. Завтракали молча, сухим пайком, запивая ничтожным количеством воды. Затем двое караульных легли спать, Максимов занял место оператора, а остальные вышли наружу.
Прекрасное раннее утро! Восходящее солнце залило розово-красным всю линию горизонта, обещая солнечный день. И только цвет неба кажется мне немного странноватым. Впрочем, возможно, всего лишь кажется.
Восстановить связь хоть с кем-нибудь за ночь так и не удалось. Может из-за ионизации атмосферы после взрыва или чего-то в этом духе, а может наша аппаратура накрылась. Как бы там ни было, связи нет. Что нам делать дальше мы пока не решили, но в данный момент мы должны убрать два тела в отсек сгоревшей БМП, куда ранее мы сложили тела остальных, включая Захватова и Петрова.
Шищенко, Степенко, Терехов и Бекешев пошли доставать из завала тело, отброшенное туда, видимо, взрывной волною первого взрыва, а мы с Савичевым понесём того здоровяка, Стёпу.
Обгоревшее до неузнаваемости лицо и скрюченные пальцы на расставленных в стороны руках. Я беру его за плечи, Савичев за ноги, и несём.
Едва мы сделали несколько шагов, как меня внезапно осенило:
- Эти взрывы, товарищ лейтенант!... – говорю я.
Мы донесли гигантское тело до люка десанта и с трудом уложили его на груду других тел, Савичев сел на стальной порог люка, повернул ко мне лицо и спросил, восстанавливая дыхание:
- Чё ты там про взрывы?
- Третья рота. Они ведь шли сперва параллельным курсом с нами – начинаю объяснять я – а потом ушли куда-то севернее, в пустыню, так?
Савичев кивнул головой.
- Они тоже должны были перехватить какую-то группу – продолжаю я – Что если они её настигли, завязался бой, и арабы, осознав, что в открытой пустыне им не спастись, подорвали заряд?
- Заряд?... – на лице старлея явно читается желание опровергнуть мою догадку, но ему мешает осознание ситуации, которое медленно захватывает его мысли.
- Почему командование приказало, во что бы то ни стало, перехватить все группы боевиков, покинувшие город? Наверняка знали. Или, скорее, догадывались.
- Да. Но про ядерное оружие они вряд ли знали – возразил Савичев – Наверное, подозревали химическое или компоненты. Но готовая к применению ядерная бомба!...
Уверен, со стороны это выглядит очень странно: два человека с ног до головы запечатанные в броню, в закрытых шлемах, беседуют друг с другом через динамики громкой связи. Постепенно вокруг нас стали появляться и другие, привлечённые нашим разговором.
- Так это чё – вмешался в разговор Терехов – значит и у наших басмачей с собою может быть бомба?!
- Да что они её, на горбу с собою тащили бы, что ли? – не остался в стороне Бекешев – Почему не взорвали тогда до сих пор?
- Да потому что уйти успели – говорит Степенко – А груз у них с собой был, это точно. Ляхов видел в оптику нескольких навьюченных ослов.
- Ослов? – переспросил Савичев.
- Ну, или мулов. Я х..й его знает.
Вдруг из громкоговорителей БМП раздался голос Максимова:
- Товарищ старший лейтенант! Есть связь! По лучу со спутника только что установилась! Будете осуществлять?!
Савичев ни ответил ни слова, а просто сорвался с места, и почти что бегом побежал по направлению к машине.
Савичев ушел, и мы уже несколько минут сидим молча. За масками не видно лиц, но я знаю, что каждый волнуется сейчас. Переживает. Каждый. Что если старлей вернётся сейчас, и станет ясно, что мир обречён, и нам только и остаётся ждать, когда упадут все боеголовки и на Земле погибнет всё живое? А я ещё думаю о боевиках, о Северных Воротах и о навьюченных мулах.
Савич возник внезапно. Когда я повернул голову в сторону БМП, он уже стоял у носа машины, облокотившись о броню. Делает жест рукой, приказывая нам следовать за ним.
Тишина в десантном отсеке. Молчание. Пожалуй, я не могу припомнить, когда ещё здесь бывало так тихо. Да, все кто остался в живых из нашего маленького войска скопились в этом крошечном железном ящике. Темновато. Горят только две лампы аварийного освещения. Ближе к центру сидит старший лейтенант Савичев и все выжидающе смотрят на него.
- Херовые дела, парни – начал командир – Эти взрывы, как мы все и думали, дело рук боевиков. Первый взрыв был в пустыне, к востоку отсюда, прямо во время боя третей роты с арабами из «отрядов непримиримых». Выживших нет. А второй…
Что это?! Старший лейтенант Савичев, всегда такой безразличный ко всему происходящему, смотрящий на всех сверху вниз, похоже, действительно не знает, как ему произнести несколько следующих слов.
- В общем, вторая бомба взорвалась прямо в Аль Джифане…
Нет, нельзя сказать, что эта новость удивила кого-нибудь из присутствующих. Это было бы неверным словом. Она просто оглушила. Ввела в оцепенение. Короткие матерные выкрики смешались в воздухе с тихим шёпотом и бормотанием. Некоторые лица исказились до неузнаваемости. Даже лицо обычно невозмутимого Ивана Степенко неестественно вытянулось, рот приоткрылся, а глаза стали большими и круглыми. Своего лица я не вижу, но чувствую, как все мысли в моей голове постепенно смешиваются в кашу. Позапрошлый вечер, закатное солнце на стенах домов, лица друзей, десанты, загорающие на прибрежной линии. Всё это было так по-настоящему, так мирно и нерушимо. Нет, я не могу поверить, что всего этого нет, что на месте всего этого сейчас огромный котлован и тьма вокруг! Хотя.… Это же было так очевидно! И расстояние, и направление. Почему никто из нас не подумал об этом сразу?!
- Как мы теперь вернёмся, а?! Как, нах..й?!! – голос Шищенко стал немного сиплым – Где этот грёбаный вертолёт?! А?!!
- Вертолёт сгорел – отвечает Савичев не меняясь в лице и не отрывая глаз от пола – В воздухе, по пути к нам.
- Бл.дь, с.ка! Твою мать! – Щищенко закатил глаза, и его лицо совсем перестало напоминать человеческое.
- И что, за нами больше никого не пришлют? – из угла отсека спрашивает Бекешев.
- Это ещё не всё – старлей поднял глаза и оглядел окружающих – Вчера утром в расположение нашего полка прибыл заместитель командующего черноморским флотом вице-адмирал Седорцев, а через два часа на захваченный нами аэродром в Аль-Джифане приземлился самолёт с командующим ограниченной группировкой Российских Войск на ближнем востоке, генерал-полковник Федорцов, и ещё несколько важных х.ев.
- Них.я себе! – присвистнул Степенко.
- Там, в Аль-Джифане, должен был быть временный мобильный штаб группировки, понимаете? – Савичев вновь принялся осматривать своих подчинённых, как бы оценивая, кто и насколько его понял.
- Так что, нас теперь никто не заберёт? – спросил Бекешев.
Командир, выдержав некоторую паузу, спрашивает, глядя прямо на него:
- Ты е.анутый, Бекешев? – его голос, при этом, остаётся спокойным - Целый полк сгорел. Несколько офицеров генштаба разлетелись на атомы, из всех кораблей на плаву остались только наш и десантник второго батальона. Да и тот вот-вот затонет. Думаешь, им там до нас сейчас?!
Не дождавшись ответа, Савичев продолжает:
- К тому же разведка сообщает, что на севере арабы собирают силы. Возможно, собираются ударить по выжившим и сбросить их в море. Или попытаются захватить корабли на берегу.
Я представляю себе подобную ситуацию и быстро прихожу к выводу, что это не возможно. Даже если наши не смогут сами взорвать корабли в случае поражения, то электромагнитные орудия флагмана эскадры в считанные минуты превратят всё побережье в кладбище металлолома.
Где-то около получаса продолжалось обсуждение сложившейся ситуации и того, как нам поступить дальше. В обсуждении принимали участие все, кроме, пожалуй, Ляхова. Кто-то предлагал идти обратно через пустыню до точки высадки, кто-то придумал смастерить плот и сплавится вниз по реке до самого моря, кто-то хотел идти на восток и искать уцелевших, но все были единодушны в одном – оставаться и ждать помощи не имеет смысла.
- Макс, ты внимательно осмотрел машину? – спрашивает Савичев у Терехова – Точно ничего нельзя сделать? Водительский отсек выгорел вместе с правым электродвигателем, но остался ещё второй и два ДВС в корме. А управлять можно и с наших мест.
- Нет, товарищ старший лейтенант – отвечает Терехов – роторы целы и трак можно было бы заменить, но переднюю шестерню заклинило, да и правые катки многие разбиты. Нечем чинить. Я же говорил несколько раз – нужен автоген в экипаже! Так они…
- Ладно, ладно! – прерывает Савичев и возвращается к своей недавней беседе по поводу связи. Максимов, как оказалось, кое-что понимает в этом вопросе.
Вскоре обсуждения окончательно зашли в тупик, и я решаю высказать некоторые из своих мыслей:
- Разрешите мне пару слов по поводу наших боевиков, товарищ старший лейтенант?
- Давай – отвечает Савич.
- Как вы думаете, куда пойдут теперь все их мелкие отступающие группы?
- На север, в глубь страны. Через ущелье или прямо через перевал. В любом случае, будут пересекать реку, но западнее, дальше в Долину Смерти, думаю, не пойдут. На север, больше некуда.
- Прямо через перевал, думаете?
- Да, горы не высокие. Наверняка много троп найдётся.
- Но что если они с грузом, как наши, например? И бросать его не очень-то хотят?
- Тогда через ущелье.
- Вот! Точно! У них только один путь.
- Но его разбомбили. Автомобильный мост разрушен, все проходы, наверняка, завалило, а само ущелье, насколько я помню, планировали заминировать с воздуха – Савичев сказал это, и в его глазах проскользнула уверенность, что вот в этом-то и была заключена моя мысль.
- Да, но они-то об этом не знают – продолжаю я – У них нет связи. А что они будут делать, когда поймут, что вместе с грузом гряду им не пересечь? Груз не бросят, в этом я уверен.
- Пойдут обратно, в нашу сторону! – говорит Савичев, окончательно поняв ход моих мыслей.
- Точно! Попытаются прорваться через нас, чтобы обойти гряду с Запада!
- А если не получится прорваться, то взорвут себя и нас за одно – продолжил общую мысль Буслаев.
- Мы должны их остановить, понимаете, товарищ старший лейтенант? – говорю я, стараясь убедить и добавляя эмоций в голос – кто знает, куда они везут эти бомбы?
- Как ты собираешься, с автоматом против атомной бомбы?! Бред! – голос Шищенко окончательно сорвался на крик – Мы должны уходить! Сейчас!
- Кроме того, продолжаю я, не обращая внимания на штурмовика – если это фанатики из непримиримых, то когда они придут сюда и нас здесь не окажется, то просто взорвут бомбу прямо тут. А в пустыне от взрыва нам не укрыться.
- Вступать с ними в бой ещё более рискованно – вступает в разговор Буслаев – они будут подходить осторожно. Чуть что, и сразу взорвут.
- Вот! – говорю я – Поэтому засаду надо устроить вне города. Мы должны выйти им навстречу и напасть неожиданно.
Моё предложение прозвучало абсурдно и породило ещё больше споров и вопросов. Кто кричал, что это безумие и мы пойдём на верную смерть, кто предлагал бежать, кто-то устроить засаду здесь, в городе. Всё решил Савичев, сказав:
- Всё правильно. Это единственный выход. Готовьтесь, выступаем во второй половине дня.
***
Не то, чтобы всех охватил какой-то необычайный духовный подъём, или что-то в этом духе. Нет, наверное. Но то, как люди готовились к этому выходу, было не совсем похоже то, что я наблюдал раньше, перед высадкой или штурмом. Да, по правде сказать, за всё время моей службы на флоте, я не помню каких-то серьёзных передряг. Обычно всё идёт как по маслу: артиллерия, авиация, слаженная работа подразделений – и задача решена. Лишь пару раз, на моей памяти, кто-то из нашего взвода получал пулю или его задевало взрывом, и то не смертельно. Лишь однажды, попав в засаду в горах, ещё там, на Кавказе, мы потеряли одного. После этого в нашей команде появился Максимов. Но сейчас мне не очень хочется об этом вспоминать, но это всё, что произошло с нами за четыре года войны.
А теперь вот, попав в действительно серьёзную ситуацию, мы растеряны. Да, скорее растеряны, чем напуганы. Напуганы – это было бы не очень точным определением.
Всё время до обеда Буслаев и Максимов, молча, чистили автоматы, Ванёк Степенко размышлял о чём-то и часто выходил наружу покурить, Макс сидел в кабине, а Шищенко и вовсе нигде не было видно. Бекешеву даже не с кем было потрепаться. А может он и не хотел вовсе. Так, молча сидел.
Ляхов уже долго бреется своим знаменитым «неуставным» ножом. Невозмутимый и величественный, в этот момент он похож на какого-то древнего война из старой легенды. Острое лезвие медленно скользит по худощавой смуглой щеке, счищая с неё белоснежную пену. Наверное, так же вели себя индейцы или войны первобытных африканских племён, отправляясь на войну.
Серьёзнее Ляхова сейчас выглядит только старший лейтенант Савичев. Видать, тяжелые мысли наполнили его голову. Вот только себя со стороны мне не видно…
Часа в два по полудню все собрались у БМП. Не то, чтобы это можно было бы назвать построением, но что-то вроде этого. Оружие готово, припасы собраны, воздушные фильтры в шлемах заменены, вода, аварийный кислород. В общем, всё готово. Савичев взял винтовку одного из убитых морпехов и кучу гранат и патронов к ней, но и свой штатный пистолет-пулемёт также оставил висеть на поясном ремне.
Ляхов оставил свою любимую снайперку в машине, а вместо неё взял тяжелую, калибра 14.5 миллиметра, похожую на противотанковое ружьё, но с огромной оптикой. Тяжелая дура, поэтому понесут они её вместе с Максимовым вдвоём. Остальные два штурмовика понесут на спинах по два выстрела к Ванькову гранатомёту и собственные комплекты. Я и Бекешев несём двойной запас еды и боеприпасов. Всего восемь человек. Макса Терехова решили оставить в машине, чтобы продолжал попытки связаться с какими-нибудь из наших уцелевших подразделений, и на случай, если нас вдруг ищут и надумают спасти. Такое уж существо, человек – ни за что не желает расстаться с последней надеждой.
Идём цепью, с интервалом метра в три. Бекешев направляющий, штурмовики за ним, я замыкаю. Ляхов и Максимов с винтовкой передо мной, Савичев в центре цепи. Коротко посовещавшись со снайпером, наш старлей решил встретить боевиков у каменной развилки не далеко от города. Наверное, это правильная мысль, ведь как бы они не решили идти – по дороге или по открытой местности – они всё равно будут для нас как на ладони. К тому же в скалах можно хорошо укрепиться, вести обстрел сверху, и засада выйдет на славу.
Солнце уже высоко и довольно жарко. До окраины города чуть больше километра и оттуда до места ещё около трёх. Через час-полтора будем уже на месте, думаю.
Давно уже миновали городскую черту и идём по открытому полю. Ботинки и поножи до колена облеплены густым слоем мелкой прилипчивой пыли. О, как жарко! Солнце раскаляет сухую землю, горячий воздух забирается под маску шлема, солёные капли сползают по лбу и заливают глаза. Очень хочется пить, но воды у нас с собою мало, поэтому бить будем только на месте.
Солнце, недолго пробыв в зените, уже начало своё медленное движение к линии горизонта. По-прежнему очень жарко. Боевой костюм защитит от пуль, отравляющих веществ и даже немного от радиации, но не от перегрева. Ведь батареи давно сели и система микроклимата не действует.
Мы уже почти пришли. Одна из двух высоких скал уже коснулась своим остриём края огненного диска солнца. Я считаю секунды до того момента, когда нога направляющего нашей цепи ступит на короткую, пока ещё очень не чёткую, тень, отбрасываемую каменным пиком.
Камень такой горячий! Я чувствую это даже через перчатки. Мы заняли отличную позицию в скалах. Отсюда, с возвышения, через перископическую оптику мы можем свободно просматривать местность на километры вокруг, не высовывая головы из-за камней.
Сейчас полшестого. Арабы, надо полагать, появятся ночью, после захода солнца. Если вообще появятся, конечно. И им, в любом случае, придётся пересечь вон тот невысокий перевал. Там они будут как на ладони для наших визоров. А вот что они будут делать дальше? Пойдут к городу или попытаются нас обойти? Этого мы не знаем. В любом случае, пока всё под контролем. До захода солнца ещё далеко, у меня есть полфляги воды и четверть сухпая. Солнце ещё печёт, но с северо-запада подул лёгкий ветерок. Кажется, что в таком чистом и прозрачном воздухе не может быть никакого радиационного заражения. Да и счётчики показывают только небольшое отклонение от нормы. Всем скопом мы уломали Савича разрешить снять маски. А где маски там и шлемы… Отдохну немного.
- Идут, товарищ старший лейтенант!
Я мгновенно стряхиваю с себя остатки сна и поворачиваю голову на голос. Максимов высматривает что-то, высунув из-за камня тонкую телескопическую головку визира перископа шлема. Ляхов тоже видит что-то. Со стороны кажется, будто он сросся со своей винтовкой, могучий длинный ствол которой неподвижно лежит на камнях, заваленный ветками. Остальные только начинают шевелиться, медленно соображая, что же происходит. Савичев мотает головой, разгоняя сон, с трудом напяливая шлем на огромную круглую голову. Я тоже одеваю шлем и медленно ползу вверх, прячусь за камнями и осторожно выдвигаю телескопическую смотровую трубку, спрятанную в шлеме.
Ещё далеко не вечер. Солнце не печёт с прежней силой, но ему ещё далеко до горизонта и его края едва заметно стали розоветь. Вершины невысокого горного хребта вдали сияют в его лучах. Я внимательно осматриваю все стороны, но пока мне не удаётся заметить ни облачка пыли, ни катящихся камней, потревоженных человеческой ногой. Я даже не вижу ничего, что мало-мальски могло бы напоминать тропу или какой-нибудь след.
Вдруг замечаю! Караван! Маленький. Один-два мула. Третий показывается из-за валуна. Вокруг вооруженные люди, замотанные до глаз в тряпичные одежды – обычный внешний вид для воинов мёртвой пустыни. Я насчитал одиннадцать человек. Первый мул тащит на себе огромный ворох ветоши и тряпья, последний почти ничего не несёт и сильно хромает. Видимо, он ранен. А вот средний несёт на себе два громоздких деревянных ящика. В таких, наверняка, можно было бы легко спрятать небольшой ядерный заряд. Датчики ничего не фиксируют, но возможно он хорошо экранирован. Савичев приказал ждать. Ждать и следить.
Уже около получаса мы не сводим глаз с боевиков. Судя по всему, караван собирается спуститься вниз и двигаться по направлению к городу.
Вдруг вся колонна останавливается и ей навстречу откуда-то из камней выбегает человек не высокого роста в мешковатой рваной одежде и без оружия. Видимо подросток или женщина. Он подбегает к человеку, идущему впереди каравана, останавливается прямо перед ним и что-то ему говорит, активно размахивая руками. Большой человек поворачивает голову, какое-то время смотрит в сторону города, но мне кажется, будто он смотрит прямо мне в глаза! Вижу чёрную густую бороду, широко расставленные ноги и автомат Калашникова с подствольником в руках. Затем большой человек снова оборачивается в сторону каравана, где все остальные собрались около мулов, о чём-то коротко говорит с ними, и через минуту караван уже продолжает движение.
Да, они идут дальше, но мне кажется, что они больше не собираются спускаться вниз. По-моему они намереваются идти вдоль хребта до самой реки. Я убираю перископ обратно в шлем, спускаюсь вниз и ищу глазами командира.
Вокруг Савичева уже собрались Ляхов, Степенко, Бекешев и Буслаев.
…там склон отвесный - рассказывает что-то всем собравшимся Ваня Степенко – Там тропа, а справа обрыв. Они по ней пойдут. У меня ракета тактическая в рюкзаке с дальностью до одиннадцати километров. А здесь и трёх не будет. Я отсюда ишака подорву, половину басмачей взрывом раскидает. Если повезёт, то ещё обвал получится.
- А не рванёт бомба? – как бы в шутку спрашивает Бекешев.
- Де не, ты чё? – атомное оружие так не детонирует. Но начинку радиоактивную вокруг раскидает взрывом.
- Да и х.й с ней – говорит Савичев, и все молча с ним соглашаются.
Ещё какое-то время поспорили, но вскоре решили так и поступить.
Тем временем люди, замотанные в серые лохмотья, и навьюченные животные продолжали свой путь по еле заметной на красной от заходящего солнца земле, тропе, изредка тревожа мелкие камни, которые скатываются вниз по крутому склону, оставляя за собою жёлто-серый пыльный след. Впереди всё тот же высокий бородач. Идёт, держа перед собой на груди Калашников, как бы ощупывая чёрным дулом землю под ногами впереди.
Тропка, по которой идёт караван, становится всё уже, а каменная стена слева всё отвеснее. Огромная тень скалы уже скрыла их от слабеющего солнца. Ещё несколько минут, и они окажутся в том месте, которое Степенко наметил для атаки.
Я лежу на камне, прильнув к винтовке, и веду наблюдение через оптику. Вижу, как устало и мягко ступают человеческие ноги по пыльной земле, как медленно но твёрдо упираются в камень копыта мулов, измождённых долгим переходом. Осталась всего пара шагов…
Не вижу, но практически ощущаю, как Ванёк Степенко, лёжа на соседнем камне, обнимает свою ракетницу, готовясь к атаке. Ещё шаг, и мне чудится, будто я слышу, как вращаются микрогироскопы в механизмах тяжелой винтовки Ляхова, готовя её к выстрелу.
Сильное шипение слева и я чувствую толчок реактивной струи в голову и плечи. Сразу же громкий звук выстрела винтовки Ляхова. И пуля, и ракета летят намного быстрее звука, и никто из каравана даже не заметил, что смерть уже тянет к ним свою руку, принявшую облик высокотехнологичного плода человеческой мысли на этот раз. Всего мгновенье до взрыва.
Но пуля оказалась на месте быстрее. Вижу, как одного из мулов, первого в караване, мощнейшим ударом отбрасывает на каменную стену, и кровавая рана расцветает на его боку. У меня хорошая оптика. Я вижу широко раскрытые глаза животного, и мне чудится, будто угадываю в них вопрос: «Почему? Я ведь так хорошо шел. Нёс тяжелые вещи. Ни разу не упал и не остановился. За что же?...» Взрыв, и пылью мне застит обзор.
Отрываюсь от прицела, смотрю вперёд и вижу, что облако пыли накрыло собою всё то место, где был караван. Поворачиваю голову влево и вижу, как Степенко уже готовит вторую ракету, не управляемую. Раз за разом грохочет винтовка Ляхова.
Снова смотрю через оптику. Вижу, как из пыльного облака, покачиваясь и размахивая руками, выходит человек без оружия, а через секунду крупнокалиберная пуля отрывает ему руку вместе с плечом, подняв в воздух красную взвесь. Ещё через несколько секунд такая же пуля почти что разламывает пополам человеческий труп, лежащий на земле лицом вниз.
Убираю глаз от окуляра. Вообще-то, моя винтовка тоже позволяет стрелять на такие расстояния, только со значительно меньшей кучностью, но я, честно говоря, не вижу ни одной цели сейчас. А добивать трупы считаю нецелесообразным.
Вскоре грохот винтовки Ляхова прекратился, и пылевое облако почти полностью рассеялось. Старлей Савичев через свой офицерский визир долго рассматривал то, что осталось от каравана, потом съехал на копчике вниз, прислонился спиной к камню и вздохнул. Я, опираясь на свою винтовку как на клюку, не спеша иду к нему. Остальные тоже собираются в кружок вокруг командира в надежде поучаствовать в обсуждении.
- В общем – начал Савичев – думаю, я видел бомбу. Ящик наполовину завален камнями и разбит. Оттуда идёт усиленное излучение.
- Так не взорвали её, что ли? – спрашивает Бекешев.
- А боевики? – спрашиваю я.
- Я насчитал шесть трупов. Возможно, остальные под завалом.
- Так чё, може ещё раз по ней е..ануть? – спрашивает Степенко.
- Нет, нельзя – возражает Савичев с видимым сожалением – не факт, что она там одна у них. Сейчас эту расколем, и местность будет заражена. А вдруг придётся туда спускаться ещё…
- Туда?! – вскрикивает Шищенко – Зачем, товарищ старший лейтенант?!
- Надо.
- Них.я себе, «надо»! – голос штурмовика выдаёт потерю контроля над собой – Там же фонит! Не, нормально?! Мало мы тут всякого говна уже нахлебались, чтобы самим в самое пекло лезть!
- А вдруг там засада? – поддержал Шищенко Бекешев.
Савичев вдруг выпучил глаза, резко повернул голову в сторону Шищенко и Бекешева, и грубо выкрикнул:
- Ну-ка пи..дёжь убили свой!
На какое-то мгновенье на лицах военных чётко зафиксировались их эмоции. На лице Шищенко нервная дерзость и раздражение, на лице Савичева гнев и желание оставить ситуацию за собой. У Бекешева – растерянность и … Опять эта улыбка! Бестолковая, бессмысленная…
- Не, ну нах.я нам это надо?! – голос Шищенко срывается на крик.
- Я сказал е..ло завалите, товарищ солдат!!! – орёт Савичев, наклоняясь вперёд.
Шищенко, стиснув зубы, замолкает, понимая, что следом последует удар. Но теперь на его лице застыла не немая обида и раздражение, как раньше бывало в подобных ситуациях, а сдавленная ярость и злоба.
Савичев медленно отворачивает от него голову, и продолжает, нарочито спокойным тоном:
- Мы должны идти туда. Необходимо осмотреть место. Будем разбирать завал, если потребуется. Бомбы должны быть уничтожены наверняка.
- Нельзя туда идти, старлей – прозвучал слева знакомый, спокойный голос.
Не успев ещё ничего сообразить, но уже готовясь отразить и подавить все возражения, Савичев резко поворачивает лицо с выпученными злобными глазами на голос. И все, повернувшись в ту же сторону, видят высокую фигуру снайпера Ляхова, стоящего на высоком камне метрах в двенадцати в стороне. Он стоит спиной к нам, широко расставив ноги, и сжимает правой рукой ствол исполинской винтовки, уперев её прикладом в камень. Заходящее солнце превращает его фигуру в чёрный силуэт.
- Иди сюда – говорит чёрная фигура – покажу!
Вообще, Ляхов не очень был похож всегда на среднестатистического бойца. Молчаливый и серьёзный, умный и выдержанный, он всегда пользовался неким немым авторитетом у солдат. Да и Савичев… Я ни разу не слышал, например, чтобы Савичев, грубый и надменный в обращении с солдатами, когда-либо переходил на личности по отношению к Ляхову. Но я не слышал так же, чтобы Ляхов когда-нибудь спорил с начальством, или даже явно выражал бы своё неудовольствие. Или обращался бы к старшему офицеру на «ты», вот как сейчас.
Я не знаю, чего ждать дальше. Нового всплеска агрессии командира или актов неповиновения личного состава. Но Савичев вдруг медленно поднимается на ноги, и также медленно, неестественно для себя сутулясь, идёт к Ляхову. Я встаю и иду следом, и остальные тоже. Савичев подошел вплотную и стал плечом к плечу со снайпером. Мы все остановились немного поодаль. Ляхов вытянул вперёд сухую длинную руку и указал пальцем куда-то вдаль.
- Видишь там темноту? – спросил он.
- Да – ответил ему Савичев абсолютно бесстрастным голосом.
Я всматриваюсь вдаль, туда, куда указывает рука, и тоже вижу! Там, в низине, вдалеке! Как будто бы тучу. Только странную. Густую и тёмную, с размытыми краями. Свету закатного солнца не пробиться сквозь неё. Но главное – эта туча не закрывает собою небо. Она как бы лежит на земле! И ещё в ней есть что-то. Что-то неестественное и страшное.
- Это пылевая буря. Очень сильная. Скоро будет здесь.
Мы стали обсуждать, как нам поступить дальше. Большинство склонялось к тому, чтобы убраться отсюда как можно быстрее, меньшинство не возражало. Савичев молчал. Просто молчал и всё. В конце концов решили расстрелять ящик из ракетомёта и тяжелой винтовки, а потом Степенко обстреляет вершину скалы и вызовет обвал.
Так и поступили. Первая же пущенная ракета попала в цель. Снацперу даже нечего было докалачивать. Ещё двумя ракетами удалось вызвать сильный камнепад и через полминуты место, где был обстрелян караван, было погребено под толстым слоем камней, земли и пыли, и сейчас Савичев в последний раз внимательно осматривает его с помощью визира во всех спектрах.
- Вижу человека – говорит Ляхов, не выпускавший всё это время из рук приклада винтовки – Дистанция: четыре двести. Цель одиночная. Движется на восток, к реке.
Не дожидаясь ни каких команд и не отрывая глаза от прицела, Ляхов отстегнул магазин, одёрнул тяжелый затвор, извлекая из казённика обычный патрон, достал из спецразгрузки управляемый и вставил его в окно экстрактора. Затем освободил затвор, дослал патрон в патронник и приготовился к выстрелу.
Этот выстрел показался мне особенно громким. Мгновенная вспышка озарила дуло и пыль поднялась с камней вокруг. И как он, такой худой и щуплый, умудряется держать такую отдачу? Если бы не дульный тормоз и не система амортизации, то его, наверняка бы, просто сбросило вниз.
Какое-то время Ляхов смотрит вслед посланной пуле, подсвечивая цель лазерным целеуказателем. Бредущему там вдалеке человеку и невдомёк, что на его спине сейчас пляшет небольшое красное пятнышко, и что это самое пятнышко, это всё что дано видеть головке наведения пули, которая несётся всем своим шестидесяти пяти граммовым телом со скоростью более километра в секунду к своей единственной цели в её жизни – крошечному красному пятнышку на чьей-то спине.
На лице Ляхова возникла едва заметная улыбка. Он медленно встаёт и начинает складывать винтовку в походное положение. Значит, она долетела.
***
Собрались мы быстро. Да и подгонять нас в обратную дорогу нет никакого смысла. За полчаса мы преодолели три четверти пути до окраины города. Шли быстро, без масок, чтобы не сбивать дыхания. Пыльная туча позади движется медленно, но уверено, и её приближение ускоряет и наступление сумерек.
Когда мы подходили к границе города, было уже довольно темно, и гул, неслышимый нами ранее, теперь давит на уши своей равномерной монотонностью. Но ветра нет. Совсем. И ещё одно:
Ещё на половине пути, там, в пустоши, я вдруг начал ощущать сильный беспричинный страх. Чувство то усиливалось, то ослабевало. Такое глухое и необъяснимое. Быть может мне только показалось, но по-моему остальные тоже чувствовали нечто подобное.
Когда входили в город, то недосчитались двоих – Буслаева и Шищенко. Вскоре они нас нагнали. И вот мы идём по разбитым, занесённым пылью одноэтажным районам в глубоких сумерках по направлению к нашей БМП. До неё отсюда, должно быть, около километра. Или полчаса хода.
За очень короткое время, но как-то незаметно, воздух вокруг утратил свою прозрачность, став будто бы немного мутным, и приобрёл неприятный вкус. Внезапный сильный порыв ветра толкнул меня в спину и едва не сбил с ног идущего впереди меня Максимова. Гул, который мы слышали на подходе, за несколько секунд превратился в рёв! Все, как по команде, надели свои маски, чтобы не задохнуться от песка и пыли.
Нашим надеждам на то, чтобы добраться до машины за полчаса, похоже, не суждено сбыться. За пятнадцать минут, прошедших с начала бури, мы прошли от силы пару кварталов, прижимаясь к стенам домов и спотыкаясь обо всё в кромешной тьме.
Сейчас я стою рядом с Савичевым в какой-то захламленной комнате на первом этаже какого-то здания, и мы оба вглядываемся в темноту за оконным проёмом, пытаясь определить, куда двигаться дальше. Вой ветра и шипение песчаных масс, трущихся о бетонные стены, заполнили всё вокруг, и мы даже не заметили, как штурмовик Максимов, спотыкаясь, бежит по направлению к нам и пытается что-то кричать через маску шлема. Мы заметили его только тогда, когда он подбежал вплотную и схватил меня за плечо. Максимов что-то громко говорит и жестикулирует руками, но я ничего не могу разобрать в таком шуме. Расслышал только «там» и «Степенко».
Помахав руками ещё немного, Максимов развернулся, и, дав знак следовать за ним, двинулся вперёд. Я иду за ним. Пробравшись на первый этаж соседнего здания, и пройдя его до противоположной стены, мы остановились у окна. Максимов пригнулся и осторожно пальцем сделал мне знак смотреть вперёд. За окном в тусклом свете я с трудом разглядываю перекрёсток с поваленным фонарным столбом, а посреди перекрёстка, едва различимо, тело!
Человек, высокого роста, одет во что-то чёрное! Это же боевой костюм морской пехоты! Кто-то из наших! Начинаю судорожно перебирать в уме всех. Степенко! Да, это он!
Я завертел головой по сторонам в надежде увидеть кого-нибудь из своих, и обнаружил, что Савичев тоже здесь и что он тоже видит!
- Всем укрыться! Не высовываться!!! - Савичев орал так громко, что его отчётливо было слышно даже через маску и несмотря на рёв бури. Потом он кричал ещё что-то, но я уже не слушал. Я думал только о том, что Ванька надо вытаскивать.
Вижу прямо перед собою знакомую, немного сутуловатую спину. Буслаев. Хватаю его за плечо и жестами показываю, что нужно сделать. Он кивает головой. Мы оба выпрыгиваем в оконный проём и, пригнувшись, бежим к телу.
Вот он! Ещё несколько метров. Степенко лежит на спине, широко раскинув могучие руки. Заряженная ракетница валяется в пыли в двух шагах от него. Голова!!! Её нет! Пыльный песок жадно впитывает ещё тёплую кровь, тёмным пятном расходящуюся вокруг. Шлема или хотя бы обломков черепа нигде не видно.
Поборов секундное смятение, я хватаю тело Степенко за плечи, Буслаев берёт за ноги, и мы тащим его в пролом в стене здания, из которого мы только что выбежали. Мой взгляд цепляется за край позвонка, торчащий из развороченной шеи. Его сердце давно не бьётся, но при каждом неловком движении фонтан густой крови выплёскивается из огромной раны мне на грудь и поножи.
Ещё немного. Буслаев уже занёс его ноги внутрь, а я осторожно переношу грудь и плечи через развалины стены. Остальные столпились вокруг, смотрят, но никто не помогает.
Что-то творится с моей психикой. Не знаю что. Я – молодой, здоровый парень, в меру циничный, морально устойчивый, сижу, прислонившись к стене, сжавшись в комок, и у меня не хватает сил даже на то, чтобы оторвать руки от головы. Это буря принесла сюда это? Это чувство. Мне чудится беспрестанно, будто что-то есть в этом вое и скрежете. Что-то прячется там. Нет, не там, а везде! Повсюду! В темноте! И стоит мне поднять глаза, как я это увижу! И тогда всё – конец.
Но я поднимаю голову, и вижу, что другим не лучше, чем мне. Савичев сидит на полу в двух шагах от меня, обхватив ноги руками и уперев лоб в колени. Бекешев часто вздрагивает, и то встаёт, то снова садится на поваленный деревянный шкаф. Но больше всех меня настораживает, и даже пугает, Шищенко. Вокруг совсем темно, но всё же мне удаётся разглядеть, как штурмовик, забившись в самый дальний угол, бьётся в лихорадке, время от времени обхватывая голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. Мне вдруг представилось его лицо под маской. Безумные, широко распахнутые глаза, оскаленные зубы и текущая изо рта желтоватая слюна. Стало неприятно, страшно, а ещё, почему то, мне захотелось его убить. Да что же это происходит-то со всеми нами, а?!!
Тело Степенко лежит на деревянном столе в центре комнаты. Кровь залила полстола и, стекая по ножкам, образовала две тёмные лужи на полу.
Как же так могло выйти? Ванёк Степенко, бывалый и опытный воин, никогда не унывавший и не терявший чувства юмора, старший товарищ и хороший друг, лежит теперь передо мною без головы.
Я не раз от солдат более раннего периода службы слышал историю о том, как где-то на Кавказе БМП, на котором ехал Степенко, подорвалось на фугасе на глазах у всей колонны. Машина вдребезги, все погибли, на нём ни царапины. Какой был человек! Если уж Ваня Степенко погиб здесь, сгинул в этой проклятой пустыне, то что будет с нами?
Да что же это? Неужели конец?! Что, так и сдохнем здесь все?! Или еб..нёмся по очереди?! Нееет, нах.й! Надо вставать, идти, сейчас! Иначе – пи.дец!
Вскакиваю на ноги и, не обращая внимания на лёгкое головокружение, быстрыми шагами подхожу к сидящему на полу Савичеву.
- Товарищ старший лейтенант! – я говорю громко, но в ответ только молчание – Товарищ старший лейтенант!!!
Снова без результата.
- Старший лейтенант Савичев!
Хватаю старлея за плечо, но тот только качает головой. Тогда я с силой толкаю его в плечо со спины.
Вставай, старлей! Идти надо! Сейчас надо! Или пиз.ец нам всем, понял?! Давай, поднимай людей!!!
Савичев, качнувшись от толчка, поднял на меня взгляд, и стал медленно вставать на ноги. Я решаю осмотреться вокруг и понять, куда двигаться дальше. Бегу к окну, попутно расталкивая Буслаева и Бекешева, и выскакиваю наружу.
Бегал я недолго. Сразу за следующим зданием я заметил знакомый поворот, а за ним край улицы. Если идти вдоль неё, то скоро окажемся на площади, от которой до нашей БМП рукой подать.
Меня не было минуты полторы, и за это время со старшим лейтенантом Савичевым начало твориться что-то странное. Глубокая апатия вдруг сменилась дикой, беспричинной яростью. Он носится по комнате, пинает ногами бойцов, собирая всех в кучу, швыряет в них всем, что попадается под руку, валит на пол и ломает и без того переломанную мебель.
Вдруг Савичев натыкается на сидящего в углу Шищенко. Несколько ударов и попытка поднять его на ноги не дают результатов, и тот снова сползает на пол. Тогда Савичев выламывает ножку у стула и начинает что есть силы бить ей Шищенко по голове, плечам и спине. Бьёт с такой силой, что не будь на Шищенко шлема, он бы проломил ему череп с первого же удара.
Шищенко медленно и испугано поднимается на ноги, но при нём нет оружия. Савичев мечется по комнате в поисках автомата, находит его на полу в трёх метрах в стороне и швыряет им в Шищенко. Тот безвольно поднимает своё оружие и медленно бредёт к остальным.
Темно – хоть глаз выколи. Идём практически на ощупь. Если раньше хоть какие-то лучи, пусть даже не заметные глазу, всё же прорывались сквозь пыльную завесу, то теперь, когда солнце окончательно село, я не в силах различить даже носков своих ботинок.
Тело Степенко несём с собою. Несём лицом… Грудью вниз, я под левую руку, Буслаев под правую, Максимов за ноги. Позади бредут Ляхов с Шищенко. Бекешев и Савичев ощупывают дорогу впереди. Я всё время одним глазом стараюсь приглядывать за Шищенко. Очень уж он меня беспокоит. Во время короткого привала я заметил, что он снял маску и выливал что-то из неё на землю. Я ещё подумал тогда: «неужели Савичев всё-таки разбил ему лицо?». Чуть позже, не привлекая внимания, я осмотрел то место, куда он выплеснул содержимое маски. Это была не кровь.
Мы двинулись дальше. Идти было тяжело. Темно, не хватало воздуха, каждую секунду мы ждали выстрела из темноты и пулю в висок. Но того необъяснимого, животного ужаса уже не было. Хотя какое-то странное, не естественное чувство страха всё же осталось.
Вскоре я услышал, как под ногой у кого-то из впереди идущих скрипнула металлическая пластина, а спустя несколько секунд сам едва не задел плечом железную тушу сгоревшего первого БМП. Впереди послышались лязгающие стуки метала о метал.
Мы идём на звуки. Вот она – наша БМП! Это Бекешев стучит прикладом по броне.
Что там с Тереховым? Неужели мёртв?! Слышу бурчание и ругань Савичева, крики Бекешева. Может, ушел куда? Сейчас, ночью? В бурю?
Минуту спустя на машине вдруг разом зажглись все уцелевшие огни и люк наводчика коротко пшикнул, свидетельствуя о разгерметизации отсека.
Мы все замерли у раскрытого люка, не решаясь заглянуть внутрь, пока из него не показалась макушка с растрепанными волосами. Затем медленно появился лоб, весь мокрый от пота, а потом и лицо. Жёлтое, со следами застывшего ужаса, с широко раскрытыми не мигающими глазами.
Голова высунулась по подбородок, замерла и стала медленно поворачиваться из стороны в сторону, как бы стараясь разглядеть что-то в кромешной тьме. На окрики и возгласы голова не обратила ровным счётом никакого внимания, и только когда Савичев с силой схватил её за щёку, голова вдруг вскрикнула и уставилась на человека испуганными глазами.
Мы в десантном отсеке. Наконец-то можно снять шлем. Ужасно хочется воды и спать. Чувство страха по-прежнему не покидает меня, хотя оно и стало несколько тупее, но даже ему не под силу бороться с чудовищной усталостью. Роняю голову на колени и засыпаю.
Всю ночь мне снились одни кошмары. Не помню точно, о чём они были, сколько раз за ночь я просыпался и снова засыпал, но знаю точно, что если бы в моём организме осталось хоть немного воды, то и та бы проступила на коже холодным потом.
Последний раз я проснулся часов в шесть утра и уже около получаса не могу заснуть. Чувство тревоги и страха, возникшее вчера, встретило моё пробуждение и сегодня. Я проснулся первым. Вижу, что остальным сейчас не лучше, чем мне. Ночью я часто слышал стоны, и даже крики, и сейчас замечаю, как дёргаются мимические мышцы на лицах спящих товарищей, и как то и дело раздаются прерывистые вздохи и беспокойное сопение.
Малая нужда требует от меня выйти наружу. В отсеке очень тесно, люди спят «вповалку», на полу и на лавках. Я осторожно привстаю и пробираюсь к люкам, стараясь ни на кого не наступить. Отодвигаю защитную пластину смотрового окна. За крошечным окошком с толстым стеклом серое хмурое утро. Нажимаю на рычаг, массивный люк бесшумно открывается, и я осторожно ступаю на пыльную землю.
Странно, действительно. Буря, начавшаяся вчера, в изрядной степени утихла, но в воздухе всё ещё полно пыли и песка, которые, смешавшись с невесть откуда взявшейся сыростью, придают воздуху необычный привкус. Впрочем, ветер всё ещё силён. Я вышел без шлема и успел пройти всего несколько шагов, но в мои уши и нос уже успело набиться пыли, а глаза приходится постоянно щурить, чтобы их не залепило песком.
Когда я вернулся Савичев и Максимов уже проснулись. Вскоре поднялись и все остальные.
Завтрак был обильным. Принимая во внимание потери личного состава двух машин, можно не удивляться тому, что запасов сухих пайков оставшимся хватило бы надолго, а вот с водой дела обстоят намного хуже. Резервуары с водой первой машины оказались пробиты и разорваны взрывом, так что из них не удалось слить почти ничего, а наши собственные баки почти что пусты. Воды осталось чуть больше литра на человека, так что жуём молча и на сухую, с трудом пропихивая кашу с мясом через пересохшее горло.
Во время еды, как это обычно бывает, чувство страха несколько притупляется, но сейчас я всё же чувствую, что мне как-то не по себе. К тому же я постоянно думаю о Степенко, вижу его обезглавленное тело, которое мы оставили минувшей ночью лежащем на ковре на полу в соседнем здании, и кусок, и без того тяжело идущий в горло, становится там недвижимым комом.
Настало время решать, как нам поступить дальше. Все собрались в отсеке в ожидании. Среди общей подавленности и страха я выделяю Савичева, который выглядит явно растеряно и как бы ждёт, чтобы кто-то что-то сделал или сказал, но понимает, что сделать или сказать что-то следует именно ему. Решаю его подтолкнуть:
- Какие у нас планы, товарищ старший лейтенант? – спрашиваю я – Что делать будем?
Савичев, не отрывая глаз от пола, очень медленно начинает :
- Я думаю… думаю, что…
- К реке надо идти, товарищ старший лейтенант! – кричит Бекешев, хватая Савичева за плечо – К реке! Иначе загнёмся здесь без воды!
- Вода в реке отравлена – отзывается сидящий рядом Буслаев
- У нас очист.комплектов дох.я! – продолжает Бекешев
- А радиация? Вода фонит
- Пох.й! – Бекешев уже просто орёт во всё горло и в его голосе проскакивают истерические нотки – Лучше от радиации загнуться через два месяца, чем от жажды через два дня!
Я подождал, пока все отдышатся, и решил высказать своё мнение:
- Сейчас к реке идти нельзя – говорю я, и все глаза способные смотреть обращаются ко мне в ожидании пояснений – Кто бы не убил вчера Степенко, он где-то рядом. Здесь, в городе, или в окрестностях. Буря немного утихла…
- Утихла?! – голос Шищенко звучит высоко и неестественно громко – Воет как тварь! И небо всё чёрное! Такое чёрное! Темно!
- Буря стихла – продолжаю я, как бы не обращая внимания на Шищенко – и видимость улучшилась. Если мы пойдём к реке через открытое место, то что им стоит перестрелять нас всех, как Ванька?
- Чем же это его? – спрашивает Буслаев вслух сам у себя
- Я осмотрел тело – в разговор вступает Ляхов – Разрывную тяжелую пулю или небольшой снаряд, но никаких следов взрывчатки на груди и плечах. Да и сама рана не обожжена.
- Как будто ему оторвали голову – голос Шищенко стал вдруг тихим и сдавленным
- Хватит! Хватит х.ню городить тут!!! – заорал Савичев и бросил в сторону Шищенко такой яростный взгляд, что тот, видимо, вспомнив тяжесть ударов старлея, мгновенно заткнулся.
Савичев, успокоившись так же быстро, как и вышел из себя, оборачивается в мою сторону и спрашивает:
- Что ты предлагаешь?
- Идти надо – начинаю я осторожно, чтобы не показалось со стороны, что я оттягиваю часть лидерства на себя, опасаясь воспалить и без того раздраженные умы – но двигаться нужно в черте города, плотной цепью узкими улочками. Иначе нас всех перехлопают.
- Опасно. Наскочим на засаду.
- Их, тех, кто убил Степенко, здесь не много. Один снайпер, может с прикрытием один-два человека. Иначе бы мы их заметили. Или они сами бы напали на нас, пока мы ползали на карачках ночью в темноте. Их мало!
- Куда идти?
- Двигаться надо осторожно – продолжаю я – Этот город в ширину не более двух километров, но в длину все семь, или больше. Когда мы только входили, я заметил, что там с юго-восточной стороны он впритык к реке. Там ещё мост разрушенный…
- Давай короче! – вскрикнул вдруг Савичев довольно резко
- К реке надо идти через город. А там или вниз по реке, или не знаю что. Там решим. Главное – до воды добраться сейчас!
Все принялись обсуждать. С тем, что первым делом нужно добраться до реки никто не спорил, но вот что делать дальше? Предложения звучали самые разные. Кто-то предлагал идти вдоль реки к океану, кто-то предлагал сидеть и ждать эвакуации. Было даже предложение сделать плот и сплавится на нём вниз по реке.
- Ладно! – выкрикнул, наконец, Савичев – Делать нечего. Доберёмся до реки, а там видно будет.
***
Вещмешок. В последний раз снаряжал его на строевой смотр месяца четыре назад. Ну, ходили пару раз на полевой выход в полной экипировке, ну по духанке прокачивали, бегали кросс с полной выкладкой, но вот в боевых условиях мне его использовать никогда не доводилось ещё.
Несмотря на то, что при желании я бы мог с головой упаковаться в такой вот мешок, сейчас он мне совсем не кажется таким уж большим. Снизу до трети я уложил его сухими пайками, затем положил боезапас, второй запасной пистолет, медикаменты, сменные аккумуляторы, несколько комплектов фильтров для маски и поверх мешка закрепляю герметичный спальник. Вот и всё, можно одевать. Пробую на вес одной рукой – поднимается с трудом. Килограммов сорок, наверное, а то и больше. Я прислонил мешок к обломку обваленной стены и сам сажусь на пыльный сухой кирпич.
За последние полчаса мы успели вывести из строя всё оружие и электронику нашей БМП, перенести тело Степенко в десантный отсек и заклинить люки. Погрузили в свои мешки максимальное количество провизии и амуниции, выгребли по капле вес остатки воды из баков, и теперь готовимся с минуты на минуту двинуться в путь.
Через минуту из пустого дверного проёма вышел Савичев и скомандовал: «Становись!» Резкий голос старлея, усиленный громкой связью шлема, вызвал во мне некоторое раздражение, но я всё-таки встаю и медленно, с трудом, взваливаю на себя непривычно тяжелый вещевой мешок.
Солнца не разглядеть за серо-бурой пеленой, только кусочек неба на том месте, где оно должно было бы быть сейчас, немного светлее. Буря бушует сейчас уже не с той силой, с которой она бушевала минувшей ночью, но в воздухе по-прежнему полно пыли и вихри, путаясь в трубах и оконных проёмах, рождают звуки, похожие на стоны и на протяжный глухой вой. И ещё это чувство, которое появилось вчера. Оно возникло вчера перед бурей, и сейчас ни на минуту не оставляет меня. Судя по всему, не только меня.
Идём растянутой цепью, навьючены, как верблюды в караване. Все несут что-то: и стрелок Макс Терехов, и Ляхов, и даже сам Савичев заметно ссутулился под весом тяжелого мешка. Налегке идут только двое штурмовиков, Максимов и Буслаев, которые разведывают дорогу впереди. Шищенко не с ними. Он идёт где-то в хвосте с мешком.
Я останавливаюсь на секунду, оборачиваюсь назад, вижу бредущего по следу, оставленному в глубоком слое пыли впередиидущими, Макса Терехова, и нашу БМП. Она мне вдруг показалась такой одинокой и печальной.
В пути мы уже больше получаса. Минут сорок, наверное. Прошли меньше километра. Протискиваемся в узкие проходы между домами, перелезаем чрез бесконечные завалы. В общем, стараемся идти таким путём, чтобы быть менее уязвимыми для снайперского огня.
Выстрел! Близко, впереди! Несколько одиночных подряд! Очередь. Ещё одна, ещё! Калашников, семь-шестьдесят два. А вот к нему подключился и пулемёт. Две короткие очереди наших девятимиллиметровых автоматов! Ещё две! Трудно расслышать в общем шуме стрельбы. Вот две очереди одновременно – значит, оба ещё живы!
Вдруг в тёмном оконном проёме первого этажа дома на противоположной стороне улицы вспыхивает знакомый огонёк. Послышались удары пуль о бетон и их режущее ухо жужжание в воздухе. «Всем укрыться!» - голос Савичева в наушниках шлема.
Вижу, как неуклюже бегут мои сослуживцы со своими огромными мешками, и ныряют, а вернее падают за укрытия. Вижу, как сильный удар сбивает Бекешева с ног и тот падает на землю за кучу строительного мусора.
Я прыгаю в пустой оконный проём, цепляю закреплённым сверху мешка спальником багету, и падаю на пол. Расстёгиваю ремни мешка, привстаю на одно колено и привожу винтовку в боевое состояние.
Бекешев лежит всего в десяти метрах от меня. Вижу, он жив, шевелится. Короткими перебежками бегу к нему, подбегаю и вижу, что он ранен… в мешок. На боку его мешка пулевое отверстие. Ну, с таким ранением он в состоянии справиться и сам, и я занимаю позицию, прижавшись спиной к стене между двух окон.
Наши уже заняли оборону и отвечают довольно плотным огнём. Я выдвигаю из шлема телескопическую обзорную трубку, сгибаю её в нужное положение и высовываю из-за края стены. Наши гранаты и разрывные пули подняли в воздух столько пыли, что я не могу разглядеть ни одной огневой точки противника. Вдруг вижу - в здании неподалёку мелькнула человеческая фигура и скрылась за углом. Приближаю это место. Через пару секунд из-за этого самого угла выскакивает человек. Его лицо открыто и я вижу, что это совсем ещё молодой юноша. Оскалив белые зубы, стиснув автомат обеими руками что есть силы, он делает короткую очередь, почти не целясь, и тут же снова прячется за угол. Я резким движением прячу обзорную трубку обратно в шлем, высовываюсь из-за стены и беру на прицел то самое место, где только что стоял боевик.
Эта стена, за которой он спрятался. Похоже, это гипсокартон. Намечаю место, где, по моему мнению, должна быть его грудь, и открываю огонь! Белая, гладкая поверхность стены покрывается трещинами, от неё отлетают куски штукатурки и поднимаются клубы пыли. Пули, не успевая разорваться, пробивают стену и взрываются где-то внутри. Укрываюсь за подоконником и тут же меняю позицию.
Перестрелка длится минут десять, а интенсивность огня боевиков уже заметно снизилась. Очередей почти не слышно, только частые одиночные выстрелы. В одном из зданий, метрах в двухстах, замечаю активность. Выпустил пару очередей, а потом вспомнил, что у меня в разгрузке на боку и в мешке за спиной полным-полно гранат для подствольного гранатомёта. Сейчас посылаю их одну за одной, едва успеваю заряжать в подствольник. От моего обстрела уже обвалился угол здания и на втором этаже начался пожар. Ещё раньше наблюдал, как группа боевиков переходила улицу короткими перебежками. До них было две с половиной сотни метров, я стрелял прицельно, но ни в кого ни попал. «Буря не разрешила» - промелькнуло в голове. Вот бред! Буря на стороне бойцов арабского сопротивления.
Уже минут пять не слышно ни единого выстрела. Видимо, боевики отступили. Почему, интересно? Их ведь было не менее тридцати человек!
Савичев дал команду готовиться занять близлежащие здания. Я наметил себе маршрут, сжал винтовку покрепче и приготовился по команде бежать вперёд.
Спустя полминуты я уже лезу в окно первого этажа, выбивая ногой остатки пластиковой рамы. Внутри тот же интерьер, что и в большинстве других домов по соседству – избитые пулями стены, перевёрнутая мебель и толстый слой пыли повсюду.
- Бондарь! – слышу в наушниках голос Савичева – Первый этаж зачищаешь, затем на второй!
Боевики отступили, бросив своих убитых. Не очень-то в их духе. Мы уже насчитали девять трупов. Выглядят они, конечно… Грязные, одежда вся изорвана, оружие в ужасном состоянии. Боеприпасы – один-два рожка на ствол. У некоторых один автомат на двоих. Вряд ли это местная банда. Скорее всего, они пришли издалека.
Мне вдруг захотелось осмотреть то место, где прятался тот парнишка с автоматом. Интересно стало, достал я его или нет. Я толкаю ногою дверь, прохожу по комнате и заглядываю в узкий проход за тонкой стеной. Он здесь. Не успел уйти.
- Думаю, отходить надо. Обратно к машинам идти.
Мы сидим на втором этаже в тёмной комнате без окон с одной дверью. Буря снова усиливается и с каждым порывом ветра через дверной проём в помещение врывается поток воздуха, полного колючего песка, и глухой печальный вой стихии.
Все собрались. Мы никого не потеряли в этом бою, ни убитыми ни ранеными. Только одна пуля ударила Максимова вскользь, оставив на нагруднике заметный след, да ещё Бекешева ранили в вещевой мешок. Кстати, он достал пулю. Она пробила несколько сухих пайков, аккумуляторную батарею, и застряла в сменном воздушном фильтре для маски. Теперь он ходит, и всем её показывает.
- Зачем обратно-то, товарищ старший лейтенант? – возражает Бекешев, даже не пытаясь скрыть свой резкий тон.
- Да потому что неизвестно, что это была за банда, и сколько их тут ещё! – орёт в ответ Савичев, я чувствую, что он растерян, сам многого не понимает и ему очень не легко держать ситуацию. Вот и дерёт горло, а в голосе проскальзывают едва уловимые истерические нотки – Мы на них случайно наскочили! Сейчас они перегруппируются и атакуют нас с нескольких сторон сразу! И х.й мы их удержим!!!
- Туда пиз..вать? А там чё?
- Нас будут искать – Савичев понизил голос и отвернул лицо от теряющего над собой контроль Бекешева.
- Кто?!! Кто нас будет искать?!! – рвёт горло тяжелый пехотинец, нависая чёрной скалой над своим командиром – Они там все сгорели, еб.ный в рот!!! Все!!!
- Да успокойся ты, не мелькай! – кричу я Бекешеву, решая вмешаться. Тот бросает на меня короткий взгляд и тут же возвращается к своим нападкам на старлея.
- Туда пойдём, потом обратно, да?! Или как?!
Я хватаю подвернувшуюся под руку фарфоровую вазу и резко швыряю её в Бекешева. Ваза ударяет Бекешева в бок, но не разбивается, а падает ему под ноги на мягкий ковёр.
- Я сказал е..ло завали своё!!! – кричу я так громко, как только могу, вкладывая в свой крик всю злобу и нервозность, накопившуюся у меня за эти дни. Бекешев вновь бросает на меня дикий взгляд, но через секунду отворачивается, быстрыми шагами идёт к стене и садится на пол.
Повисла пауза. Все молчат. Только эта буря продолжает свой рассказ на не понятном языке.
- Назад нельзя – вдруг раздаётся спокойный и ровный голос снайпера Ляхова и все поворачивают головы в его сторону – Там уже повсюду боевики. Я видел в оптику с крыши.
- Много? – спрашивает Савичев
- Человек сорок. Они вскрывают нашу БМП
Я заглядываю Ляхову в лицо, и мне кажется, будто оно стало необычайно, просто мистически, спокойным и неподвижным. Мне показалось, что я никогда прежде не видел его таким. Никогда до этой злосчастной высадки.
Буслаев и Максимов всё это время сидели рядом друг с другом, молча и неподвижно. Шищенко в углу у дальней стены. Оттуда постоянно доносились какие-то шорохи и другие странные звуки, на которые я уже просто перестал обращать внимание. Вот и сейчас тоже. В отличии от всех он не снял маску и не поднял забрало, поэтому мне трудно разобрать, но мне кажется что он бормочет что-то. Что-то вроде молитвы. Только в этой молитве жалостливые причитания то и дело сменяются злобным сдавленным бормотанием, и в такие моменты голова штурмовика то резко дёргается из стороны в сторону, то бьётся затылком о стену. Макс Терехов сидит рядом с Савичевым. В его глазах я вижу некое недопонимание и ожидание того, что вся эта нелепая история вот-вот разрешится. Кто-нибудь даст команду «по машинам», он займёт своё привычное место огневого оператора, БМП тронется и он, Максим Терехов, уедет отсюда. Уедет подальше. И всё закончится.
Наш бравый командир, старший лейтенант Савичев, сидит на подголовнике низкого топчана, широко расставив ноги, и смотрит в пол. Кисти его рук, лежащих на коленях, безвольно обвисли и длинные пальцы… Мне вдруг начинает казаться, что они тают. Его пальцы начинают таять и крупными каплями капают на ковёр…
- Идём! – внезапно Савичев встаёт на ноги и затягивает поясной ремень – Пойдём намеченным маршрутом, только возьмём немного юго-западнее.
Никто спорить не стал. Всем нужно было какое-то решение. Всё равно какое, лишь бы решение. Все принялись собираться.
Снова этот ветер, снова песок, снова пыль. Буря опять усиливается. И это чувство. Чувство непонятного, безотчётного страха. Оно тоже здесь.
Теперь мы идём не дворами, не пробираемся между зданиями, а идём через них, по первым этажам, изредка пересекая улицы и небольшие внутренние дворики. Двигаемся очень медленно. Перемещаться внутри закрытых помещений с тяжелыми и громоздкими вещевыми мешками очень тяжело, но я не ощущаю даже этой ноши, потому, что мною всецело владеет ужас. Ужас отчаянно сильный, почти материальный. За каждым углом, в каждом окне мне видится смерть. Смерть не в обличии бородатого боевика или мины-ловушки, а какая-то первобытная, животная, и от этого невыносимо страшная и лютая.
Во время короткого привала мы все сидим в комнате на первом этаже какого-то здания. Все молчат. Я смотрю в окно. Буря набрала такую силу, что на расстоянии в пятьдесят метров уже невозможно различить человеческую фигуру. Вдруг Шищенко говорит еле слышным голосом, но мне удалось различить слова:
- Там что-то есть – штурмовик застыл напротив окна, не в силах шевельнуться – Там, в этих клубах пыли. Что-то живое.
Уверен, я не единственный, кто слышал эти слова, но никто не обратил на них внимания. Даже Савичев, сидевший рядом, не обругал и не ударил Шищенко, как он делал это прежде, а лишь продолжил смотреть через окно куда-то внутрь бури, туда, где внезапные вихри в диком танце кружат лоскутки песчаного савана мёртвой земли.
***
Мы идём уже давно. Сколько – не знаю. Несколько часов, наверное. Не знаю даже, что сейчас, день или уже вечер. Небо везде одинакового, серо-коричневого цвета. Но, видимо, сейчас не больше пяти по полудню.
Я и Максимов идём нижними этажами по эту сторону улицы. Я видел Бекешева и ещё кого-то с ним вместе на противоположной стороне. Кто-то из наших топочет на втором этаже, прямо над нами. Где кто конкретно – я не знаю. Радиосвязь каждого из нас настроена на приём, только у Савичева остался включённым канал передачи.
Внезапно длинная автоматная очередь из здания на противоположной стороне! Наш 9П50! Затем грохот штурмовой винтовки! Спустя секунду ещё две коротких автоматных, и тишина. Я держу под прицелом оконные проёмы и дверь, но уже полминуты никакого движения и ни звука.
- Максимов, Бондарь! – слышу в наушниках взволнованный голос Савичева – Здание напротив! Двигайтесь туда! Осторожно.
Я бью ладонью по замку на груди, ремни расстегиваются и тяжелый мешок падает с плеч на землю. Вываливаюсь в пролом в стене и бегу через улицу. Меня опережает Максимов, первым добегает до окна, складывает автомат в положение «за угол» и осматривает помещение через прицел, не высовывая головы из своего укрытия. Тут же резко одёргивает автомат, вскакивает на ноги и прыгает в окно.
Я вхожу в комнату через дверь и вижу жуткую картину: Бекешев лежит на полу, упершись плечами в разбитый журнальный столик. Его руки отчаянно вцепились в защитный ворот, а из-под подбородка на грудь ровным потоком течёт тёмно-красная кровяная река. Шлема на нём нет и на побледневшем лице посмертная маска предсмертного ужаса. Глаза широко раскрыты и мне вдруг чудится, будто я слышу его голос: «Не я. Ведь не я же!» Но обмякшие губы неподвижны. Сержант Бекешев мёртв. В двух шагах от него, будто черепаха, опрокинутая на спину, на своём массивном вещевом мешке лежит штурмовик Буслаев. Шлем на нём, но маски нет и забрало поднято. Глаза закрыты и красная мантия, тянущаяся от подбородка вниз, делает его лицо величественным в своём безмятежном спокойствии. Его автомат валяется в углу, и весь пол усеян стреляными гильзами.
Мы с Максимовым стоим, и в оцепенении смотрим на тела наших товарищей, не в силах пошевелиться. Толи от страха, толи от неожиданности, толи от того и другого вместе.
Слышу топот ног за спиной. В помещение входят Савичев с Тереховым и останавливаются как вкопанные, едва заметив двухсотых.
Первый шаг делаю я. Опустившись на одно колено у теля Бекешева, я осторожно касаюсь пальцами угловатого подбородка и приподнимаю голову. Вижу широкий разрез на чёрном горловике, из которого при каждом моём движении сочится тёмно-красная густая кровь. Эластичный полимер армированный металлической нитью разрезан чем-то очень острым вместе с шеей до самого позвоночника. Осторожно отпускаю голову Бекешева и иду осматривать тело Буслаева. Там такая же ситуация, только разрез сделан более аккуратно.
- Ну, что там? – опомнившийся Савичев хватает меня сзади за плечо. Я ничего не отвечаю, встаю, и быстрыми шагами иду осматривать соседние комнаты. В комнате справа, прямо за стеной, я нахожу Шищенко. Он сидит на столе, поджав ноги, а его шлем валяется на полу. Вцепившись зубами в запястье своей левой руки, он мерно покачивается взад-вперёд всем телом, и красные круги вокруг глаз говорят о том, что если бы его слёзные железы могли бы выделить хоть немного влаги, то по его лицу сейчас рекой текли бы слёзы. Я оставляю его и возвращаюсь обратно в комнату с погибшими.
Вернувшись, я замечаю Ляхова. Он стоит, широко расставив ноги, и упершись прикладом винтовки в пол. Свет падает ему со спины, делая его фигуру тёмной и нечёткой.
Савичев резко перевёл взгляд на меня, затем на тела, затем на бойцов. Я заметил едва уловимую дрожь в его запястьях.
- Так, быстро! – заорал он вдруг – Берём из их мешков по два-три сухпая, воду, боеприпасы, и уходим! Быстро!
- А наши вещи? – спросил кто-то
- Нах.й вещи! Отходим! – ещё более резко отозвался Савичев.
Ветер воет так сильно, что я не слышу даже топота своих собственных ног, бьющих тяжелыми ботинками по пыльным полам домов, по асфальтовым тротуарам и булыжным мостовым, по завалам из кирпича и кусков бетона, и по сухой земле газонов и цветочных клумб, некогда утопавших в зелени. Только ерзание шлема и тяжелое горячее дыхание.
Не знаю, как долго мы уже бежим без остановки. Всё смешалось в моей голове. Чудится мне, будто этот мёртвый город вдруг разросся, стал бесконечно большим и поглотил весь остальной мир. Будто мы бежим по его улицам уже целую жизнь, пробежали весь свет, от края до края, а город всё не кончается, а лишь становится всё мрачнее и нависает над нами чёрными громадами развалин домов, пялится на нас пустыми глазницами окон.
Кто и где из наших, я не знаю. Связь не работает, я бегу, ориентируясь по свежему следу в пыли, оставленному ногами бегущих впереди, и лишь изредка замечаю чью-то спину, мелькающую впереди. Бежит ли кто-нибудь позади меня – этого я тоже не знаю. Оборачиваться и смотреть - совсем нет времени. А ещё… мне страшно. Этот страх, этот нестерпимый ужас, несколько притупляемый бегом, становится всё сильнее и заставляет бежать вперёд, без оглядки не останавливаясь.
Не знаю, сколько бы мне бежать ещё вот так, но вдруг вижу, что метрах в десяти впереди след скрывается в дверном проёме какого-то здания. У самой двери стоит Максимов с автоматом в руках и жестом указывает мне забегать внутрь.
В помещении темно. Первым, что я увидел, как только мои глаза привыкли к темноте, был сидящий верхом на ящике в центре комнаты Савичев. Он снял маску и, широко раскрыв рот, жадно глотал душный пыльный воздух. С трудом разглядываю чёрную фигуру, сжавшуюся в углу, и ещё одну, высокую и худощавую у стены.
Вскоре в помещение, тяжело дыша, вбежал Макс Терехов и едва не выронил из рук пистолет-пулемёт. Следом за ним вошел Максимов. Савичев сказал, что нужно отдохнуть. Мы отдохнём немного и пойдём дальше.
Наступила ночь. Мы так никуда и не двинулись. Я лежу на разорванном матраце в углу комнаты, свернувшись калачиком и упершись спиной в стену. Едва мне удаётся заснуть, как мой сон тут же прерывается. Толи из-за этого не прекращающегося чувства страха, толи из-за бесконечных стонов и всхлипываний Шищенко. Каждый раз открывая глаза среди ночи, я видел, или, скорее, чувствовал, как он мечется по комнате, не находя себе места, и стонет. Один раз в слабом свете я заметил его нечёткий силуэт в единственном дальнем окне. Мне показалось, что он собирался выпрыгнуть, но что-то его остановило, и он быстрыми шагами вернулся опять в свой угол и затих часа на два.
Не знаю, спал я или нет, когда настало утро. Не уверен. И не могу сказать точно, когда именно оно наступило. Просто в один момент я обнаружил, что в комнате стало немного светлее, что люди стали чаще ворочаться и переползать с одного места на другое. Потом я увидел Ляхова. Он сидел на краю стола и возился со своей винтовкой. Я решил, что пора вставать. Вскоре начали подниматься и остальные.
Спустя минут сорок все уже сидят вокруг пустого деревянного ящика, исписанного арабской вязью и со значком боеприпасов на крышке, в центре комнаты. Почти все.
Так странно: ещё вчера наша цель была чёткой и ясной – двигаться вперёд как можно быстрее и ни за что не останавливаться. Мы и останавливались-то здесь всего на минутку, передохнуть. В итоге провели ночь. А теперь что? Мы, молча, смотрим друг на друга и никто не знает, что нам делать дальше.
Сидим уже долго, почти не разговаривая. Любая оброненная кем-то фраза быстро растворяется во всеобщем молчании, даже если её встретит чей-то короткий ответ.
Послышался шелест и звук вскрываемого пластика. Терехов разложил перед собой сухпай. Савичев было бросил на него резкий взгляд, но этот взгляд тут же сменился выражением бессильного согласия на лице, и старлей сам потянулся к своему поясу, чтобы снять с него свой сухой паёк.
Вдруг из угла комнаты, где сидит Шищенко, доносится ровный и чёткий голос:
- Неужели вы не видите? – спросил голос и все повернули головы в его сторону – Те истории про Долину Смерти. Это же всё правда.
Сейчас я припоминаю. Ещё на базе в Хорватии, потом на перевалочной базе в Египте Шищенко вечно пересказывал нам разные байки о Долине Смерти. Слушал дурацкие рассказы в солдатских барах и всё такое. Однажды вернулся в роту из увольнения пьяным в хлам, после того как остался в каком-то портовом кабаке в компании нескольких ребят из десантуры. Отдельная развед-десантная рота. Так они себя называли, и жутко не любили напоминания о том, что их рота входит в состав мотострелковой дивизии. В общем, он пришёл синючим и всю ночь не давал нам уснуть страшными историями пока прапор, дежурный по подразделению, не кинул в него табуретом. Иногда, когда он рассказывал нам все эти истории, было довольно весело, и совсем не было похоже, что он сам верит в них. Казалось, что они его просто забавляют, как и всех остальных. Да мы и сами слышали кучу бреда о Долине Смерти и от других людей. О городах населённых мертвецами, о племенах человеческих мутантов. О том, как погибшие там солдаты на следующий день сами возвращались в свою часть. О призраках, рыщущих в пустоши, о таинственных местах, где пропадают самолёты, вертолёты и даже целые караваны. Да всего и не упомнишь…
- Неужели вы совсем ничего не видите? – продолжил Шищенко – Вы все ослепли. Там же есть что-то!
- Чёёёё?! – процедил Савичев сквозь зубы угрожающе тихо.
- Я видел что-то – Шищенко не обратил ни какого внимания на командира – Там, на перекрёстке, где убили Степенко. Я видел глаза! Не человеческие, красные…
Все, молча, слушают Шищенко, чей голос вдруг стал звучать ровно и спокойно, а ведь всё последнее время он становился всё более нервным.
- Потом я видел их в окнах, в тёмных углах, в переулках между домами…
- Чё за бред ты несёшь?! – Савичев попытался сказать строго, но его голос заметно дрогнул на последнем слове.
- Думаете, почему арабы отступили вчера? Их ведь было человек пятьдесят! – продолжил Шищенко – Да они тоже его видели!
- Бред.. – голос Савичева превратился в шепот.
- А потом я увидел его – я смотрю в глаза Шищенко и вижу, что они превратились в два стеклянных шара – Он был высокий и очень худой. Слишком худой для живого человека. И с белой кожей. И глаза. Те самые, красные, без зрачков. И пальцы… Такие длинные. Я видел его всего секунду из далека. А потом он скрылся за углом. Быстро, очень быстро.
Снова повисла тишина. От вновь накатившей волны ужаса у меня к горлу подступил ком, но я решаю, что нужно хоть что-то сказать.
- Ты это, Серёга, не психуй – говорю я, шевеля непослушными губами – Давай…
- Он, это он! – голос Шищенко начал возвращать себе знакомые истерические нотки – Эта буря ему помогает! Он её вызвал, или она его, не знаю! Он оторвал голову Степенко, он убил Бекешева и Буслаева!!!
- Кто он? – возражаю я – это снаряд или пуля разрывная. А ребятам горло перерезали ножами.
- Снаряд?!! Ножами?!! – лицо штурмовика изуродовала жуткая гримаса ярости и бессилия – Ахх!!! Да вы!!!... Твари вы!!! Сволочи!!!... Он нас всех здесь прикончит!!!... Мммм..
Шищенко отвернул голову и уткнулся лицом в угол.
Был уже почти полдень, когда мы всё-таки решили идти дальше. Прежние планы перемешались, но одно мы понимаем точно – необходимо добраться до реки, иначе мы все умрём от жажды. Возьмём с собой только самое необходимое: оружие, часть боеприпасов, остатки еды и воды. Даже всю защиту мы решили снять, оставили только шлемы и ботинки. Ляхов оставил ещё и перчатки, а Шищенко не взял даже шлема.
Буря заметно поутихла. Вообще-то, так тихо не было с самого момента её начала. По-прежнему сильный ветер, но видимость гораздо лучше, чем вчера, и в небе над головой легко различается нечёткое пятно-солнце.
В комнату вошёл Ляхов. Из его разговора с Савичевым я понимаю, что снайпер побывал на крыше и осмотрел местность. Он предлагает идти на восток через район новостроек. По его мнению, это кротчайший и достаточно безопасный путь к реке. Савичев, молча, согласился и через пять минут мы уже покидаем место своего ночлега один за одним, опустив забрала шлемов, чтобы не щуриться от непривычно яркого света.
Никто нас не распределял и не организовывал. Мы как-то сами-собой идём в паре с Максимовым. Честно говоря, мне симпатичен этот молодой, смышлёный парнишка. Немногословный и выдержанный, он всегда выполняет то, что от него требуется быстро и чётко. Толковый боец, в общем. Откуда там он говорил родом? Из Кировской области, по-моему…
Мы идём нижними этажами. Савичев и Терехов справа от нас, по другой стороне улицы. Ляхова я видел пару раз наверху: один раз на крыше, один раз в окне третьего этажа. Где Шищенко я понятия не имею.
Идём уже минут двадцать. Никаких признаков боевиков. Видели только разбитую зенитку да кучу пустых ящиков из-под боеприпасов, разбросанных во внутреннем дворике одного из зданий.
Вдруг слышу длинную очередь справа! Это пистолет-пулемёт Седина, такой у Терехова. Я быстро охватываю взглядом соседние здания, смотрю влево, вправо, и, пригнувшись, быстро бегу вперёд. Максимов следом за мной.
В ближайшем же здании на втором этаже слышны знакомые голоса. Максимов проверил лестницу, и мы вбегаем по ней наверх.
В центре комнаты стоит Макс Терехов, прижимая к животу своё оружие обеими руками, а на полу вокруг валяется куча стреляных гильз. На круглом его лице застыла растерянность и недоумение. Перед ним стоит Савичев и пытается узнать, что случилось.
- Ничего – отвечает тот – Показалось просто.
Дальняя стена вся избита пулями, а левая рука Терехова слегка подрагивает, и на кителе проступило тёмное пятно крови. Как выяснилось, это одна из пуль, отрикошетив, зацепила предплечье. Вскоре дверном проёме появился Ляхов, а из-за Шищенко.
- Чё показалось? – спрашиваю я
- Да, ничего! – отвечает Терехов чуть более резко – Нормально всё!
Никто не хотел развивать тему, да и времени на это у нас не было, и мы двинулись дальше.
По-прежнему никаких следов боевиков, или вообще человека. Ветер поутих и небо прояснилось настолько, что стало возможным разглядеть очертания круглого диска солнца над головой. В воздухе стало не так много пыльной взвеси, и мы идём без масок и с поднятыми забралами шлемов.
Вижу, как из-за угла здания на той стороне улицы выглядывает корма БМП. Подходим ближе. Вижу ещё одну машину, за ней ещё одну, и ещё. Это БМП-1, советского ещё производства. Все они выведены из строя. У некоторых сильно обгорел корпус, у одной оторвана башня. На броне я вижу следы от попаданий кумулятивных снарядов. Вероятнее всего ракет воздух-земля. Все эти машины сожгли не менее года назад, в самый разгар войны, и с тех пор они стоят здесь, покрытые слоем пыли и наполовину занесённые песком, как молчаливое и логичное дополнение общей картины разрухи.
Вижу, как из окна здания, ещё недавно скрывавшего от наших глаз это кладбище военной техники, не спеша вываливается старший лейтенант Савичев, а за ним и стрелок Терехоа. Они подходят к одной из машин, командир, не без труда, запрыгивает на ребристый лист, затем, не спеша, проходит на корму, приседает «на кортчки» и рукой ощупывает дыру в броне. Не найдя, видимо, ничего интересного, Савичев медленно поднимается, устало спрыгивает на пыльную землю и двое, всё так же не спеша, отправляются к следующему зданию.
***
Под моей ступнёй хрустнул глиняный черепок, и я остановился на мгновение, вслушиваясь в завывания ветра. Буря снова начала набирать силу, но пока ещё сравнительно тихо. Максимов, заметив мою задержку, тоже сбавляет шаг. Он осторожно идёт к дверному проёму впереди, складывает автомат в положение «за угол» и, высунув ствол, осматривает соседнюю комнату через световодный прицел. Чисто. Складывает автомат обратно в положение «прямо» и отходит от двери. Неспешно прохаживаясь по комнате, Максимов подходит к деревянной тумбе, открывает дверцу и тут же закрывает её. Затем так же не торопливо, внимательно осматривается по сторонам. Спустя мгновение уходит в дальнюю часть комнаты и пропадает из моего поля зрения.
Дааа, это был богатый дом когда-то. Просторные комнаты, два этажа, высокие потолки. Хорошая мебель, репродукции картин на стенах. Медленно подхожу к большому телевизору на стене и нажимаю клавишу включения. Ничего не происходит. Впрочем, другого ожидать и не следовало. Слышу топот ног Максимова, бегом поднимающегося по деревянной лестнице на второй этаж.
Вдруг (какое странное это слово: «вдруг». И как плохо оно отражает то, что призвано описывать) слышу грохот автоматной очереди, звон разбиваемого стекла!!! Мне кажется, будто я слышу, как пули с глухим звуком ударяются о мягкое тело и утопают в нём, чтобы спустя миг вновь вырваться на свободу, вырывая вместе с собою куски плоти и осколки костей. Мне кажется, будто я слышу, как они ударяют в стену, намечая место, которое через мгновение покроет слой молодой, ещё тёплой крови. Оборачиваюсь. Между мною и Максимовым стена, но я будто бы отчётливо вижу его ноги ниже колена, обутые в ботинки. Они вздрогнули, покачнулись и стали клониться назад. А потом звук падающего на пол тела.
Да что же это? Надо…надо скорее бежать… Вверх, по лестнице! Я чувствую, как минутное замешательство сменяется другим чувством. Комок подступает к горлу и дикая, первобытная, всепоглощающая ярость овладевает всем моим естеством. Спустя секунды я уже бегу вверх по лестнице, и тяжелые ботинки бьют по деревянным ступеням. Рука сжимает цевьё, приклад упёрт в плечо и указательный палец лёг на спусковой крючок. Оружие готово, беззвучно и бесстрастно ждёт своего слова.
Вот он – второй этаж! Коридор, изгибаясь, уходит вправо. Впереди, метрах в пяти, стена. Кто бы ни убил Максимова, он находится сейчас прямо за этой стеной.
Я нажимаю на спуск. Моя винтовка, послушное и надёжное оружие, ещё несколько секунд назад тихо покоившееся на моих руках, вздрагивает всем своим телом, отправляя в полёт первую пулю.
Чувствую, как ствол движется назад, расцепляясь с затвором. Вот они разъединяются. Затвор продолжает движение, извлекая из патронника стреляную гильзу, тащит её, пока та не ударяется об отражатель и не вылетает в окно экстрактора. Затвор возвращается назад, цепляя новый патрон, и досылает его в патронник. Затем всё повторяется снова. Я чувствую это всё. Мне так кажется, что я чувствую.
Стена из гипсокартона под огнём разлетается по мелким кусочкам, а суровая и безжалостная машина продолжает отделять пули от гильз, разлучать прежде неразлучных, отправляя одних в их последний, единственный и очень короткий полёт навстречу к цели и концу, а других выбрасывая на пол, обрекая провести вечность под слоем пыли, в тишине и забвении.
Я бегу прямо на стену, преодолевая силу отдачи оружия. Мелкие осколки барабанят по шлему, по визиру забрала. Некоторые из них больно бьют по телу даже через китель, но мне нет до них никакого дела. Чувствую сильный удар в правую нижнюю часть лица, и что-то тёплое заливает подбородок. Винтовка умолкла. Я придавливаю пальцем рычажок, и пустой магазин падает на пол. Набегу вставляю новый и передёргиваю затвор. Добежав до полуразрушенной стены, срываю с пояса гранату и бросаю её в дверной проём. Граната ударяется о стену и с характерным звуком катится по полу комнаты.
Ударная волна едва не сбила меня с ног, но я вбегаю внутрь. В густом дыму вижу сильно искореженное тело, лежащее в углу в луже крови. Второй лежит на спине среди обломков мебели, широко раскинув руки. Серая одежда, в которую замотан человек с ног до головы, стала ало-красной от крови. Он мёртв! Но…
Винтовка вновь забилась в моих руках, заполняя комнату густым грохотом. Грудь мёртвого боевика стала на глазах разрываться на куски, затем лопнула голова как спелый арбуз. От разрыва пули тюрбан отлетел в сторону и катится по полу.
Что это?! Да это же и не тюрбан вовсе!!! Это голова! Голова Степенко!!! Остановилась и смотрит на меня живыми, знакомыми глазами!!!
Рассудок вернулся ко мне так же внезапно, как и покинул. Секунду я смотрю на размотавшийся окровавленный тюрбан у стены, всё ещё сжимая цевьё винтовки с дикой силой, затем перешагиваю через труп и иду к разбитой стеклянной двери, через которую только что расстреляли Максимова.
Темно в коридоре. На полу у самой лестницы пятно. Подхожу ближе и вижу Максимова в луже крови.
Я сразу и совершенно точно знал, что Максимов убит. Не ранен, не тяжело ранен, а именно убит. И что он погиб мгновенно. Не знаю как, но я понял это с первым звуком выстрела. А сейчас я вижу подтверждение этому. Но подтверждение я вижу не в страшной ране на груди, а в широко раскрытых и необычайно ясных глазах. Он смотрит, не мигая, сквозь чёрный потолок, сквозь серую страшную кутерьму, прямо в чистое синее небо, которое, без сомнение, где-то есть. Где-то там, выше всего этого. И теперь он видит что-то такое, что каждый человек стремится увидеть при жизни, но успевает увидеть, как правило, лишь в тот момент, когда его жизнь уже передаёт свои полномочия в руки смерти.
Я сижу на полу, обхватив одно колено обеими руками, и не замечаю, что верхними зубами я впился в пыльную камуфлированную ткань. Где-то под глазами стало горячо, но ни одной слезинки так и не проступило. Может быть из-за обезвоживания, может быть ещё из-за чего-то, но слёз нет.
В коридоре появляются остальные, но я их не замечаю. Они столпились в кучу, молча, стоят и смотрят на нас. На меня и на тело Максимова. Не замечаю я и безумного, дикого взгляда Шищенко, выглядывающего из-за дверного косяка. Этот взгляд, страшный и остервенелый, направлен, почему-то, в самую гущу собравшихся, в какую-то конкретную точку. Я вижу это, конечно. Вижу, но не замечаю.
***
Мы снова на марше. Идём все вместе, цепью, не разбиваясь на группы. Теперь мы идём вплотную к стенам домов, узкими улочками и внутренними двориками, стараясь не заходить внутрь помещений.
Я думаю о Максимове. Удивительно, но я с трудом могу вспомнить его имя. Дима, кажется. Он всего пару месяцев в нашем взводе. Всегда был тихим, не искал ни чьей компании, но было в нём что-то такое, что не позволяло нам навесить на него какое-нибудь простяцкое погоняло, типа «Максимка» или «малой». Как правило, его звали по фамилии, редко по имени, а в солдатской компании его вообще никак не звали. Но, нет, замкнут он не был. Просто немногословный, смышлёный и улыбчивый парень. Что ещё? Помню, что когда разговор заходил о доме, о родителях, то его глаза заметно теплели, о девушке…
Вот сейчас я начинаю понимать кое-что, понимать природу моей привязанности к Максимову. Максимов был для меня живым воплощением чего-то светлого и правильного. Мне даже казалось подсознательно, что его невозможно убить, как невозможно подстрелить из дробовика летящего в небе ангела. А тут…
Последний привал перед рекой. Мы добрались до места немного раньше, чем предполагали, и теперь ждём наступления темноты в большой комнате на втором этаже полицейского участка. До речного берега всего метров триста, и мне даже кажется, что я слышу журчание и плеск воды. Но эти двести метров – это покрытая редким сухим кустарником открытая полоса красно-серой земли.
Я сижу на полу, устало прислонившись спиною к стене, и слушаю как вновь набирает силу буря. Макс и Савич в противоположном углу роются в каких-то бумагах из полицейского архива. Ляхов стоит спиной ко мне у окна и смотрит на улицу сквозь дыру, оставленную пулей в жалюзях. Шищенко сидит прямо передо мной на столе, прижав к себе левую ногу и обхватив её руками. Шлема на нём нет. Чёрные волосы взъерошены и торчат клочками в разные стороны. И глаза… Глаза безумные, стеклянные. И рот застыл в какой-то страшной гримасе.
С недавних пор мне, почему-то, не стало до него никакого дела. До него и до его безумия. Не знаю почему. Я смотрю сквозь, молча, на ту линию, где стена соединяется с потолком. Я слышу очень тихий, сдавленный голос, и даже не сразу понимаю, что он принадлежит Шищенко:
- Тиииише… Мы не должны привлечь его внимание…
Я не придаю его словам значения, но спустя несколько секунд всё же спрашиваю:
- Чьё внимание?
- Тише! – говорит Шищенко резче, но намного тише, сквозь зубы – Он же здесь!
Стеклянные глаза штурмовика забегали из стороны в сторону. Мне кажется, что он очень хочет обернуться, посмотреть назад, но просто жутко боится это сделать. Я хотел было спросить, кого он имел ввиду, но не стал. Вместо этого я просто уставился в потолок.
Не прошло и минуты, как Шищенко заговорил вновь, собрав все силы, чтобы придать своему голосу убедительности:
- Разве ты не видишь, что это всё он?! – стараясь скрыть умоляющие нотки в голосе говорит штурмовик – Он перерезал горло Бекешеву и Буслаеву, он оторвал голову Терехову, он убил Максимова. И всех остальных тоже он!
- Кто он? – спрашиваю я устало – Максимова застрелили.
- Да, да. Застрелили. Но это ОН! Это он всё подстроил! И Максимова, и засаду на дороге, и те двое внизу, и голову Терехова забрал тоже он!
- Какую голову?! Голову Ваньку из винтовки отстрелили!
- Да?!! А где она тогда?! Где шлем, где хоть что-нибудь?! – лицо Шищенко вспыхнуло яростью, но он всеми силами пытается этого не показывать – Это он! Он унёс её с собой!
- Да кто он-то? – начинаю выходить из себя я, и вдруг понимаю, кого он имеет ввиду.
Ляхов стоит у окна спиной к нам, сложив руки на груди. Для меня они с Шищенко находятся почти на одной линии зрения: один сидит в двух метрах от меня, а другой немного дальше и чуть правее, но я могу одновременно видеть их обоих.
- Это он вызвал бурю. Разве ты сам не видел? – продолжает Шищенко – Там, на скалах. И взрывы. Он знал про них. Не знаю как, но он знал. Конечно, знал.
«Похоже, парень совсем спятил» - подумал я, но что-то заставляет меня продолжать этот разговор.
- Ты же сказал, что видел какое-то существо – говорю я
Глаза Шищенко вдруг вспыхнули бешеной злобой! Мне кажется, что он вот-вот готов броситься прямо на меня!
- ОН!!! Он и есть ЭТО существо!!!
Безумен ли Шищенко? Да, думаю, есть основания так полагать. Какое внимание можно уделять словам сумасшедшего? И эта буря, это чувство постоянного страха. Нормально ли оно для человека, здорового психически? Глядя со стороны, мог ли кто-нибудь судить, насколько он безумнее любого из нас?
-То есть ты считаешь – спрашиваю я, пытаясь своим тоном немного успокоить Шищенко - что Ляхов превращается в чудовище, охотится на людей и жрёт их?
- Жрёт? – лицо Шищенко исказила жутковатая улыбка и по его выражению можно с трудом сказать, что искалеченный рассудок погружен в какие-то размышления – Нееет. Он убивает не ради еды.
- А зачем тогда?
- Он ищет что-то. Что-то внутри людей. Раздирает тела, чтобы доскрестись, доцарапаться до чего-то внутри. Он что-то ищет. Я не знаю что!
Плечи Шищенко вдруг перестали покачиваться, всё тело замерло, и голос снизился до едва различимого шепота.
- Ты слышал звуки? – продолжает он так тихо, что я удивляюсь, что мне удаётся различать слова – Такие шкрябающие, шаркающие? Это он. У него слишком длинные когти, и из-за этого ему трудно передвигаться бесшумно.
Мне вдруг стало не приятно и захотелось, чтобы этот человек исчез, но у меня не осталось сил на злобу и я просто решаю не поддерживать разговор дальше.
- Почему он оставил перчатки? – продолжает Шищенко – Все сняли перчатки, а он оставил. Что там не так с его руками?
Я, действительно, и сам припоминаю, что Ляхов, в отличии от остальных, когда все решили снять защитные костюмы, оставил перчатки. Вместе с защитными нарукавниками они скрывают его пальцы, ладони, предплечья до самого локтя. Однако в тот момент мне это вовсе не показалось странным. В общем-то, и сейчас не кажется.
Шищенко ещё долго твердил что-то на эту тему, но я перестал его слушать. Сейчас я смотрю куда-то вдаль, сквозь него, сквозь эти стеклянные глаза, сквозь стены и крыши, сквозь серую тяжелую мглу. Смотрю, и вижу только пустоту.
Под вечер мне удалось уснуть. Я проспал часа два и проснулся от того, что услышал звуки возни, а затем кто-то толкнул меня в плечо. Это оказался Терехов. «Вставай, идём» - сказал он, и я услышал, как кто-то уже спускается вниз по лестнице на первый этаж.
***
В кромешной тьме мы выбрались из здания, перелезли железную изгородь и, выстроившись цепочкой, идём по какому-то пустырю, натыкаясь друг на друга. Я чувствую под ногой сухую, твёрдую как камень землю, покрытую слоем мягкой пыли. Буря утихла. Сухая ветка упёрлась мне в живот, хрустнула и, через мгновенье, я плечом натолкнулся на такой же мёртвый иссушенный ствол небольшого дерева. Я осторожно обступаю его и спешу догнать едва различимую спину идущего впереди Терехова, боясь потеряться.
Чую запах! Запах реки, воды! Я помню этот запах с самого детства. Вернее, не совсем этот.
В детстве летом родители часто отправляли меня погостить к бабке с дедом в маленький городок на берегу Волги. Я с утра до вечера пропадал на реке с местными ребятами. Волга, конечно, далеко не самая чистая река, но запах, который я чувствую сейчас… Это не запах грязи или нечистот. Нет, он другой. Душный какой-то. Мёртвый, что ли. Но, с другой стороны, это же вода!
Не знаю, толи от усталости, толи от психологического перенапряжения, но сейчас мне чудится, будто я слышу журчание и плеск волн впереди! Блики света на водной ряби! Откуда им тут взяться? Небо черным-черно. Всматриваюсь повнимательнее – ничего. Что за бред?
По времени, как будто бы, мы уже давно должны были дойти до реки. Вдруг я слышу, как под ногами у впереди идущего зашуршала речная галька.
Мы все столпились на берегу физически ощущая близость воды. Было решено спускаться к воде по очереди, по два-три человека. Остальные должны будут ждать здесь. Первыми идём мы с Тереховым. Я снимаю с себя шлем, разгрузку, китель и верхнее нательное бельё. Всё аккуратно складываю на камни, рядом с винтовкой. Впервые за много дней ощущаю прикосновение ветра, пусть даже такого сухого и колючего, к голому торсу. Вешаю на темень три пустых фляги для воды, и вот я уже готов идти. Жду Макса.
Мы идём по пологому берегу, и с каждым шагом я ощущаю приближение воды. Слышу, как звуки шуршащей под ногами гальки, отражаемые водной глади. Чувствую более сырой воздух на сухой тёплой коже. И вот мой правый ботинок, наконец, опускается в речную воду!
Неужели вода?! Такая холодная! От неё кожа на моих руках мгновенно покрывается пупырышками. Даже не верится! Я уже забрёл по колено, и вода залилась мне в ботинки. Слышу, как за моей спиной захлюпали ноги Терехова. Впереди обрыв и я проваливаюсь сперва по пояс, а затем сразу же по грудь. Пустые фляги, закреплённые на ослабленном ремне, задрали его до самых подмышек и не дают мне свободно нырнуть с головой под воду. Дикая жажда достигла своего предела и я, забыв о безопасности и бактериях, жадно глотаю речную воду большими глотками.
Ещё скунду назад мне казалось, что я вот сейчас выпью всю эту реку до самого дна, но я уже сделал пять-шесть огромных глотков и чувствую, что начинаю давиться и больше пить я не хочу. Отрываю губы от воды, широко распахиваю рот и делаю несколько глубоких вдохов. Вкус у воды, действительно, странный. Отдаёт глиной и что-то скрипит на зубах. Но вскоре чувство жажды возвращается, и я делаю ещё несколько больших глотков. Наполняю все фляги одну за одной, затем опускаюсь, наконец, под воду с головой и начинаю массировать кончиками пальцев кожу у висков и корни волос, будто бы втирая душистый шампунь.
Я просидел так, погрузившись в воду по самые ноздри, до тех пор, пока не услышал, что Макс уже выходит на берег. Тогда и я двинул на выход, с каждым шагом ощущая, как тяжелеет моя одежда, напитавшая в себя воду, и три полные фляги всё сильнее оттягивают ремень.
Для ночлега мы выбрали дом на углу улицы не далеко от реки. Ужасно уставшие, мы добрались до места и расползлись по комнатам в поисках уцелевшей мебели. Я нашел несколько паралоновых подушек на втором этаже, свалил их в кучу и лёг. Савичев с Максом устроились внизу в гостиной на диванах. Шищенко, наверное, где-то рядом. В последнее время он ни на шаг не отходит от этих двоих. Где Ляхов я не знаю. В последний раз я видел его, когда он наполнял фляги у реки. В воду, однако, он не полез.
Наконец-то мне удалось справиться с постоянными приступами жажды. Одна из фляг уже почти опустела. Я лежу в мокрой одежде на пыльных паралоновых вставках, бывших когда-то частями раскладной софы, и чувствую, что засыпаю.
***
Я просыпаюсь от жуткого, непередаваемого чувства. Оно пришло ко мне во сне, но что вызвало его, что я там видел, я не помню. Лежу на полу в углу комнаты, сжавшись в комок. Всё моё тело трясёт в лихорадке, а на лбу проступили крупные капли пота. Головокружение, тошнота и это… Нет, это не смятение и не страх! Это бесконечно чёрное и всепоглощающее дыхание ужаса и смерти, коверкающее мир вокруг и сокрушающее сознание! Звон в ушах, нарастая, превращается в свист, а затем толи в стон, толи в пение какого-то страшного хора в тысячу голосов. Я вижу чёрные одежды и мертвецки бледные вытянутые лица с широко раскрытыми ртам! Они подхватывают следующую ноту, и пение превращается в вой! В вой существа настолько ужасного, настолько чёрного, что напрочь лишенного внешнего облика! НЯ не могу видеть его, но я чувствую его и смог бы узнать из бесчисленного множества других сущностей! Оно здесь, оно реально!
Буря показала мне свой истинный облик, развернулась в полную силу и распахнула свои душные колючие крылья над городом, над всем миром. Да теперь я вижу всё! Это она! Нет никакого царапуна, поскрёбыша, чудовища с длинными когтями! Есть только она – буря! Она живая! Это она скребла стены домов по ночам, это она выла в трубах и кидала в нас камни с крыш, это она поглотила весь этот город вместе со всеми жителями! И наших убила тоже она! Это взрывы разбудили её, и она пришла за нами из самого сердца Долины Смерти!
И вот, среди всего этого, среди жуткого стона обезумевшей стихии, среди душного и пыльного воздуха, пропахшего смертью, мне вдруг ясно и отчётливо видится дом. Такой тихий и безмятежный, такой добрый и тёплый. Воспоминания из детства, представшие передо мной в нереально ярких красках, безупречно чёткие и такие близкие! Мост через реку. Стела на въезде в город, асфальт возле которой вечно усыпан стеклом битых бутылок из-под шампанского, оставленных очередной свадебной процессией. Как бы я хотел проезжать мимо сейчас, глядя на неё из окна автобуса, и через пять минут шагнуть с подножки на усыпанную щебнем обочину. Вижу наш двор, лужайку перед домом. Старые качели и баскетбольное кольцо на столбе. Вижу своего отца. Что с ним?! Он постарел. Огромная, некогда мощная фигура, ссутулилась и потеряла форму. Он сидит у столика, сделанного из автомобильной покрышки и дверцы от шкафа, с пластиковым стаканом в руке, наполненным водкой, и тихо говорит о чём-то с мужиками, уставившись в пол. Я не слышу, о чём именно, но я знаю. Он говорит о том, что меня, его единственного сына, уже давно нет в живых. Вижу свою мачеху, Аню. Милая, кроткая женщина. Почему я раньше был так груб и несправедлив к ней? Вспоминаю её неумелую, но очень старательную стряпню, которой она старалась каждый раз мне угодить. Вспоминаю, как лет в шестнадцать, придя домой поздно ночью, в ответ на её вопросы так наорал на неё, что она сутки потом плакала, и неделю боялась ко мне подойти. Я жутко переживал, но так и не извинился.
Моя бабушка! Мой самый светлый и добрый ангел! Каждый день с ней был переполнен теплом и лаской. Помню её усталые морщинистые руки у себя на голове, помню вкус и яблочный запах её пирожков.
Неужели я погибну? Как же они без меня-то? Мне вдруг стало ужасно жаль всех. И Батю, и Аннушку, и бабулю… и себя.
Я чувствую, кА впервые за всё время мой страх отступает. Необъятная печаль поглощает, растворяет его, как горячая слеза, бегущая по пыльной щеке, оставляет за собою полоску девственно-чистой кожи. Ещё одна! Нет, мне вовсе это не чудится! Не знаю как и откуда в моём теле нашлась жидкость, но по моим щёкам сейчас действительно бегут слёзы! Растопили бы эти слёзы моё тело, полетел бы я сейчас туда, ласковым облаком укрыл бы свой дом и всех родных. Оградил бы их от всех бед и печалей, и никогда больше ничего плохого не произошло. Ни с ними, ни со мной.
Звук материализуется, скручивается в замысловатую, бесконечно сжимающуюся, спираль, и я чувствую, что теряю сознание…
***
- Он жив?
- Да
- Что с ним? Идти сможет?
- …
- Поднимай его. Надо уходить.
Эти голоса, которые я слышу сейчас, они мне знакомы. Только звучат они как-то странно. Как бы издалека. Чувствую боль в правой руке. Открываю глаза и вижу перед собой голову Терехова. Белые пятна глаз из-под забрала шлема, лицо, испачканное чем-то чёрным, и зубы… Такие острые… Пытаюсь отстраниться и пячусь назад, упираясь в стену плечами и затылком. Макс пытается удержать мою руку и вынимает иглу из моей вены. Посидев рядом со мной немного на корточках, он встаёт и уходит в глубину комнаты.
Через минуту я чувствую прилив тёплой крови к моим вискам и неприятный химический привкус во рту. Моё сознание всё ещё затуманено, но дрожь почти исчезла, и я пытаюсь подняться на ноги. Нащупываю свою винтовку рядом на полу и, упираясь прикладом в пол, встаю на ноги.
- Готов? – слышу голос Савичева, отдающийся эхом в ушах – Нормально? Идти сможешь?
- Да – киваю я в ответ.
Куда мы идём, как долго и даже в каком направлении я не знаю. Я не знаю даже где все мои товарищи. Буря настолько сильная, что едва не сбивает меня с ног, а на расстоянии десяти метров уже трудно разглядеть человеческую фигуру. Я бреду, ориентируясь на чью-то спину, маячащую впереди. Пыль и песок забивают мне глаза, ноздри и уши. У меня жутко кружится голова, в ушах стоит звон и сильно тошнит. А ещё мне страшно. Очень страшно, несмотря на физическое истощение. Звон в ушах нарастает, пульсирует, вновь превращается в вой. Я оглядываюсь по сторонам и вдруг обнаруживаю, что вокруг никого нет. Я один. Остались только я и буря. Она всё-таки добилась своего. Ей осталось только…
Нет! Я должен бежать!!! Бежать, что есть мочи!
Спотыкаясь о камни, но не выпуская из рук винтовку, я бегу со всех ног, прорываясь сквозь серую кутерьму. Внезапно передо мною возникает стена дома и пустой оконный проём. Пытаюсь на бегу запрыгнуть в него, спотыкаюсь о подоконник и со всего размаху падаю на пол.
Всё тело сводят судороги, руки и ноги не слушают меня и нет сил чтобы подняться. Я не вижу что происходит вокруг, потому что лежу, уткнувшись лицом в пол, но чувствую, как когтистая лапа ворвалась в след за мной и скребёт по стенам, полу и потолку, пытаясь найти и схватить меня. Я пытаюсь преодолеть свой ужас, оглянуться, но сил хватает только на то, чтобы немного повернуть в сторону голову. По-пластунски, беспомощно ёрзая ногами и руками по пыльному полу, ползу в дальний угол комнаты, подальше от окон.
Мне всё-таки удалось подняться, встать на ноги и идти дальше, держась за стены, чтобы снова не рухнуть на пол. Буря бушует по-прежнему. Мой нос забит песком а во рту неприятный привкус. В кромешной серой каше пытаюсь разглядеть хоть какие-нибудь следы или признаки кого-нибудь из своих, но натыкаюсь только на горы мусора и разный хлам. В моей голове всё окончательно перемешалось. Я даже не знаю, сколько времени бреду один. Может десять минут, а может час. Но я знаю точно, что за это время, спотыкаясь и падая на четвереньки, я не прошел и двух кварталов.
Эта часть города пострадала особенно во время войны. Здесь была какая-то промзона, а теперь только разрушенные корпуса и брошенное оборудование. Я вижу пролом в стене какого-то здания, и, чтобы хоть как-то спастись от удушливого пыльного ветра, шагаю внутрь.
Похоже, здесь раньше была какая-то химлаборатория. Колбы и мензурки разбросаны по полу, на уцелевших столах компьютеры и микроскопы, а в углу комнаты небольшая барокамера.
Я внутри здания уже минут десять, а всё, что мне удалось, это добрести до соседней комнаты, держась за стены и спотыкаясь о мусор на полу. У меня жутко кружится голова и мне трудно ориентироваться в пространстве. Буря больше не трёт мой шлем своими песчаными ладонями, но зато стал более отчётливо слышен вой. Сперва далёкий, но с каждой секундой он становится всё ближе и пронзительнее, вызывая в теле дрожь. Все другие звуки ушли, остался только этот вой и звон в ушах. Чувствую, что вот-вот снова упаду. Голова кружится в сё сильнее, верх смешивается с низом, моё горло раздувается, и рвотные массы переполняют ротовую полость.
Всё содержимое своего желудка я оставил в углу на полу. По-прежнему кружится голова. В завываниях ветра мне вдруг слышатся чьи-то голоса. Человеческие, звонкие, хотя и едва различимые. Я должен идти на звук этих голосов! Делаю шаг, другой, пытаюсь ухватиться за дверной косяк, но всё же падаю на пол и через секунду сознание покидает меня.
***
Там что-то есть! Там, за стеной! Что-то движется! Это движение было бы неуловимым, если бы не шаркающий звук. Как будто бы кто-то чиркает по стенам сухой палкой или костылём. Но я чувствую! Чувствую это! Как больно! Словно кто-то сжимает в тисках мою голову!
Вижу!!! Сердце сейчас выпрыгнет из груди! Из-за стены показывается что-то чёрное и длинное, похожее на обгоревшую в костре палку, затем длинный белёсый палец, ладонь… потом…
В дверном проёме, всего в нескольких шагах от меня, стоит он. Его невероятно худое тело, сгорбленная спина и полусогнутые тощие ноги… Мертвецки-белая кожа не в силах скрыть не единой косточки. Руки настолько длинные, что касаются земли. И когти! Огромные, огромные, страшные когти!!! Лица у существа нет. Потому что его голова не похожа на человеческую. Скорее она похожа на голову какого-то уродливого зверя. Но глаза! Огромные, чёрные, начисто лишенные зрачков! Такие глаза не могут принадлежать ни зверю, ни человеку!
Вывернув голову набок, существо смотрит прямо на меня. Я чувствую, что задыхаюсь. Задыхаюсь от ужаса. Чувствую, что теряю сознание. Сквозь опускающуюся пелену вижу, как существо поворачивается ко мне спиной и уходит вдаль по коридору. Последнее, что я замечаю, это как оно заворачивает направо и скрывается за дальней стеной.
Не знаю, по ту ли я сторону забытья, или по эту, но мне кажется, что я нахожусь всё в том же помещении, только всё вокруг стало каким-то размытым. Стены и оконные проёмы утратили свои прямолинейные очертания и поплыли, как рисунок на подтаявшем торте-мороженом. Звуки, шумы и даже тот самый вой также стали не чёткими, размытыми. Голоса. Я слышу всё те же голоса. Они кружат надомною, становятся то тише, то громче. Вдруг, среди них выделяется один, становится всё громче и отчётливее. Я знаю этот голос! Это…
Вижу прямо перед собою взъерошенную голову, приоткрытый судорожный рот и пару безумных глаз. Вспоминаю, что давно уже не видел Шищенко, с тех пор как… Где он был всё это время? И почему сейчас вдруг оказался здесь? Шишенко говорит мне что-то, но его слова не доходят до моего сознания и так и остаются звуками.
Постепенно прихожу в себя. Головокружение уже не такое сильное, окружающий мир не расплывается перед глазами, и я начинаю частично воспринимать бормотание обезумевшего человека. Шищенко говорит быстро, не внятно, без умолку и постоянно вертя головой. Говорит что-то о смерти, о том, что ему удалось выяснить, что же именно ищет «Белый Шкребун». Он говорит, что шансов спастись здесь в городе или в пустыне нет, что остальные наверняка уже мертвы, и что единственный способ спастись – это пересечь реку, уйти с его земли. Тогда он нас не достанет.
Внезапно дёрганая беспокойная голова штурмовика застывает как вкопанная. Тело его начинает трясти крупная дрожь, грудь лихорадочно вздымается, набирая воздух, и из широко раскрытого рта вырывается крик! Или, скорее, визг! Не человеческий, надрывный, страшный! Шищенко пытается пятиться назад, а непослушные ноги только беспомощно скользят по пыльному полу.
Я вижу куда направлен его взгляд. По коридору по направлению к нам, от того самого места где я в последний раз видел «поскрёбыша», идёт Ляхов. Идёт спокойно и размерено. С каждым его шагом Шищенко кричит всё сильнее, разрывая свои голосовые связки.
Ляхов подходит ближе. На его голове шлем, и верхняя часть лица закрыта опущенным забралом. Нижняя часть неподвижна и невозмутима, как восковая маска.
Не доходя до нас всего нескольких шагов, Ляхов останавливается точно на том самом месте, где ещё недавно стояло чудовище. Снайпер стоит и смотрит на нас, и кровь стынет в моих жилах. Толи от душераздирающего крика Шищенко, толи… А может быть штурмовик прав? Может Ляхов и есть «белый поскрёбыш» , странное чудовище Долины Смерти?
- Уйди!!! – вырывается из изуродованного криком горла Шищенко – Уйдиии!!! Не трожь!!!
Мне вдруг показалось, что от этих слов долговязая фигура замешкалась.
- Не трооожь!!!
Слышу звук знакомых голосов и топот ног. Слева в комнату вбегают Савичев с Тереховым и замирают в двух шагах от нас.
- Это он! Ооооон!!! – продолжает неистово орать Шищенко – Не пускайте! Не пускайте его сюдааа!!!
Ляхов поворачивает голову в сторону Савичева и Терехова и в ту же секунду Макс направляет на него свой пистолет-пулемёт. Дуло сильно пляшет в неверных руках. Савичев тянется рукой к поясу за своим. Ляхов медленно тянется рукой к лицу и поднимает забрало шлема. Я вижу его глаза. Не две бесконечно-чёрные бездны, а живые человеческие глаза! В них застыли непонимание и растерянность! Я никогда прежде не видел у Ляхова таких глаз! И тут я понимаю, что никакой он не оборотень, ни чудовище, убивающее людей. Это наш старый боевой товарищ, и нет здесь больше никого, кроме нас, во всём городе.
Постояв немного в недоумении, снайпер, не проронив ни слова, развернулся и медленно побрёл прочь, едва не волоча свою винтовку прикладом по полу. Макс не опускал дрожащих рук, сжимающих оружие, и не отрывал от удаляющейся фигуры оцепеневших глаз, пока Ляхов не скрылся из вида.
***
Как странно. Вроде бы и не было ничего. Ни боя в городе, ни ужасной бури, ни того постоянно давящего чувства страха. Светит яркое солнце и над головою синее небо. Мы выдвинулись поздним утром, ближе к полудню. Минувшую ночь провели на заброшенном складе. С утра пополнили запасы воды из реки, привели в порядок оружие и амуницию и вышли. Мы – это я, сержант морской пехоты Александр Бондарь, мой командир, старший лейтенант Алексей Савичев, и огневой оператор экипажа старший сержант Максим Терехов. Всё что осталось от нашего взвода.
Про вчерашний вечер почти ничего не помню. Помню только как меня втаскивали в окно в почти бессознательном состоянии, как кололи какой-то дрянью. А на утро я проснулся, и от головокружения и лихорадки не осталось и следа.
Шищенко исчез. Я не видел его с той нашей последней встречи с Ляховым. А сам Ляхов… Я знаю, он где-то рядом.
Мы идём уже около часа и вот-вот выйдем за окраину города. За это время я несколько раз замечал какие-то движения, не чёткую фигуру в окнах и на крыше. Савичев и Макс тоже что-то видели, но вида старались не подавать.
Я знаю, они думают, он следит за нами, чтобы убить. Поэтому они так дёргаются. А мне кажется, что он растерян и напуган. Возможно, впервые за всё время. Он боится приблизиться к нам, и боится оставить нас. Боится приблизиться, потому что видел оружие в руках своих товарищей, нацеленное на него, и видел страх в их глазах. И боится уйти, потому что тогда он останется совсем один. Он не понимает, что произошло, и не знает, что ему делать дальше теперь, когда он остался один по-настоящему.
Но это не всё. Я видел ещё кое-что. Раз от разу, то чья-то спина промелькнёт в окне, то кирпич нечаянно сорвётся с крыши и рухнет на землю. Но это точно не Ляхов. Я знаю.
Вот и всё! Мы на окраине города! Через полквартала улица заканчивается, упираясь в неглубокий поросший кустарником овраг, а за ним, сколько видит глаз, жёлто-серо-коричневое песчаное море.
Ещё на марше мы видели небольшое селение на этом берегу реки. Отсюда до него, по прямой, километров двадцать пять-тридцать. Мы решили добраться до него, а там будет видно.
Выстрел! Это винтовка Ляхова! Ещё один, ещё! Выстрелы доносятся из невысокой башенки здания с часами. Я выхватываю винтовку, передёргиваю затвор, припадаю на колено и беру под прицел весь второй этаж здания. Взрыв! Из окон башенки ударной волной выбивает оставшиеся рамы, и валят клубы дыма и пыли!
Что это было? Похоже на взрыв гранаты. Это Ляхов стрелял? Он – больше некому! Но в кого? И кто взорвал гранату? Тоже он? Если на него напали, то почему не было слышно других выстрелов?
Что делать? Идти на помощь, штурмовать здание? Я оборачиваюсь и вижу, что Савичев и Терехов уже далеко и уходят всё дальше, не оборачиваясь. Идти на выручку одному? Я готов. Мне уже ничего не страшно. За последние несколько дней лицо смерти стало мне привычным, как лицо уже давно знакомого человека. Я не боюсь. Но что-то подсказывает мне, что Ляхов уже мёртв, и спасать уже некого.
Я оборачиваюсь и смотрю вслед удаляющимся своим, потом снова оборачиваюсь и вижу мёртвый город, дым над зданием, затем снова оборачиваюсь… Встаю в полный рост, поднимаю свою винтовку и иду вслед двум маленьким человеческим фигуркам, медленно поднимающимся на жёлтую стену залитой солнцем дюны. Они уже сделали свой первый шаг на пути к бесконечности, по направлению к краю, где синяя бахрома небесного платья укрывает своим пологом острые песчаные гребни. Вот теперь свой шаг сделал и я. Отныне ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний. Теперь только сон.
Улица мира арабской вязью
© Copyright: Евгений Казача, 2012
Свидетельство о публикации №212021200788
Свидетельство о публикации №212021200788
Рецензии
Понравилось очень.
Завораживает и привлекает, озадачивает и заставляет думать.
Перечитала не раз.
Мажорик Липа 03.08.2013 12:01 • Заявить о нарушении
Завораживает и привлекает, озадачивает и заставляет думать.
Перечитала не раз.
Мажорик Липа 03.08.2013 12:01 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.