Последнее

               


Тихая, очень тихая летняя ночь мутно отсвечивала лунным светом от шиферных крыш неказистых хат захудалой деревни.               
Воздух, прогретый за день ,немного остыл, но сохранил пряные запахи; деревьев ,травы, цветов, паркой земли, всяческой  деревенской живности и, едва уловимый запах падали - где-то сдохла кошка или собака .Пыльная, вся в ухабинах и рытвинах               
дорога, плюхала густой пылью под босыми ногами. Пыль поднималась лёгким туманом и превращалась в тропинку, парящую  над  дорогой. Идти не трудно, каждый ухаб, или ямка, в лунном свете увеличивались в размерах и были  хорошо заметны.
    Старый, подслеповатый ,потёртый своей собачей жизнью пёс, неуверенно трусил сзади, не приближаясь и не отставая. Иногда босая ступня наступала на что-то мягкое и колючее-это были цветы, разбрасываемые впереди похоронной процессии. Так уж повелось. Человек всю жизнь бредёт ,спотыкаясь, раздирая и расшибая себе ноги и душу об острые камни, продираясь своим телом через шипы и сучья ,пихаемый всеми, измождённый несчастьями ,и не замечая страданий - мечтает. И лишь когда бренная, изъеденная болезнями плоть остынет, когда ей требуется лишь одно - глубокой ямы ,можно даже без холмика сверху  и почестей, его бережно и почётно несут на руках, и дорога устилается цветами.    Никогда не слышавший о себе ни чего хорошего ,ему уже ни чего слышащему, посвящается приторная хвала.  <Ты был...., от нас ушёл...., память о тебе....> И заканчивается всё это однозначно; яма, холмик, и если речей  было много - то пирамидку железную со звездой соорудят, если мало - без звезды обойдутся Право, смешно и грустно.  Цветы припорошены пылью и поэтому их не видно, и ноги всё наступают на них и наступают. Деревенские собаки, из-моренные дневной жарой, ночью отсыпаются, и им не до шорохов и других звуков. Редкая псина поведёт ухом и потом не в состоянии быстро заснуть, корит себя за никчемное усердие. Последние хаты исчезают из виду и исчезают завядшие от зноя цветы на дороге .Здесь заканчиваются почести, потом гроб грузят в грузовик, потряхивая и постукивая на ухабах доставляют на погост.  Дорога, плавно извиваясь, вползает в лес. Здесь можно идти с меньшей осторожностью и быстрее. Лопаты давят на плечо и съезжают с него. Задевая лезвиями друг об друга, они тихо позванивают, на дороге окружённым густым лесом, этот звук кажется плотным и твёрдым. Теперь можно и обуться, всё быстрее будет. Твёрдый звук шагов и позвякивание лопат, угомонили на время разгулявшихся, лягушек на болотце, боком притулившемуся к кладбищу, но только на время - и они опять  подняли  хай на всю округу. Пёс всё также чёрной тенью плетётся позади. Ему трудно идти, он слишком стар, но не отстаёт. Так всегда Роща, с низкими кряжистыми дубами, встречает тихим шелестом листьев, и ручеёк протекающий за ней, журчит в унисон шелесту. Здесь прохладно и покойно, как и подобает быть кладбищу. Его с дороги, за деревьями, не видно. Лишь только отворот в рощу указывает на вход на кладбище.  Лучше заходить на него со стороны ручья, через заросли. Много проживёшь за эти несколько десятков шагов.  Постояв в раздумьях несколько секунд, старик пошёл именно так.


   
    Крепкие дубы корнями прочно держались за землю. Здесь много могил, но они из забытого прошлого и поэтому их уже нет, ровное место. Кресты давно истлели и превратились в прах. Те, кто за ними когда-то ухаживал, лежат где-то дальше в глубь рощи. их могилки ещё прощупываются под ногами, но это уже не холмики, а так, неровности. Дальше, чуть подёрнутые матовой луной , перехиленные  и  перекошенные, сопревшие от дождей и времени кресты, торчащие из зарослей полыни. Потревоженная она пахнет терпко и бодряще. Старому псу не нравится этот запах, и он глухо чихает где-то позади,  но  продолжает упорно идти по смятому через полынь пути.  Полынь резко заканчивается - это значит, что все усопшие которые здесь лежат, ещё имеют некоторый уход от пока живущих. Кресты крепко стоят в земле. Даже есть едва заметные тропки между холмиков. За каждым холмиком они сходятся и вновь расходятся. Паутина свитая ещё живыми.  Дальше - летопись этих дней.                Кресты сменяют железные пирамидки, а заросли полыни - оградки, как ежи ощетинившиеся острыми металлическими прутьями.            Лезвия лопат задевают за них и громкий железный звон нарушает умиротворённость. Тропки змейками всё ползут и           ползут между оградками, расползаясь в разные стороны.  Большой холм ещё пахнет свежевскопанной землёй. Железный обелиск завален венками и цветами, но фотография осталась         не закрытая. Луна, пробиваясь сквозь листву не освещает её. Да и незачем. В деревне все знают кто здесь похоронен.          Она была молода и красива. Была статна, крепка и розовощёка - ещё три дня тому назад. Про таких говорят: и коня на          скаку..., и в горящую избу... . Сегодня хоронили.                Похороны - событие в деревне. Старый помрёт, вроде как и положено,  молодой - горе на всю деревню. В последний путь         провожают все. вот и сегодня - цветов не жалели.                А вот ухоженная могилка - ради которой был проделан этот нелёгкий путь. Крепкий крест гордо венчает её начало.              Сосновые венки ещё пахнут свежестью сорванной хвои. Прильнули к могилке, как внуки на коленях, скорбно опустив               головы просят о прощении. Но не было внуков. Никогда не было внуков. И детей не было. Так всю жизнь - Он и Она.                Старик медленно подошёл к ней. Сердце затрепетало в старческой груди, как и тогда, когда под венец шёл,               шестьдесят лет назад. Только сердце старое стало, больно ему трепыхаться, а ведь опять под венец собрался -                только не на срок отпущенный жизнью, а на века.                Шесть лет минуло как схоронил, сегодня ровно шесть. И теперь каждую ночь годовщины старик себе копает.                Одну шестую каждый год себе выкапывает - год за десять прожитых. Он так решил. Всё глубже, всё ближе. Сегодня               последняя шестая. Значит пора. Шестьдесят лет вместе. Громадный срок ,а где он? Не потрогаешь ,не схватишь.                Вот и листья прошлогодние на дне скукожились. У них тоже когда-то срок был. Всё существующее во времени ,                преходяще и уходящее. Старик это знал давно. Но почему так скоро? До ста досчитать - так долго, сто лет прожить -            так быстро.               
       Нож лопаты с усилием входит в улежалую  землю. Мышцы напряглись и заныли - сил уже не оставалось на девятом  десятке. Всю жизнь в тяжёлом труде, всё своими руками; дом ,двор и колыбельку детскую. Ах как ладилась работа   когда её мастерил, сколько любви и нежности было вложено ...,да ведь только не пригодилась она. На всё воля Господня. Давно это было, очень.                А теперь могилу себе - тоже сам. И ей - сам.  Пёс, прячась за оградками, терпеливо наблюдает как продвигается работа, и изредка чуть слышно поскуливает.   Время от времени подползает к краю ямы, но не решаясь заглянуть уползает назад и снова затихает. Уже скоро.  Пригоршня земли на лопате, сколько это? Совсем ничего, а старику много. Каждая пригоршня - месяц жизни                вмещает, и он считает эти месяцы. Один, два..., пять..., десять... вот и год на верх убрал.                Глупые люди - бросают в могилы деньги, ценные вещи - зачем? Зачем они здесь? Мёртвым, надо полагать   ничего этого не нужно. Они отошли от мир суеты и почивают себе покойно.                Нож лопаты кромсает и кромсает землю, и совсем по чуть-чуть выбрасывает на верх. Можно и передохнуть. В свете спички земля отсвечивает старо, не чищенной медью. Спичка догорела и обугленная, скрученная упала.   Пёс тихо поскуливает, чувствует ,что осталось совсем немного. Он вжался в землю когда увидел вспышку от  спички. Огонёк папироски мирно мерцает в тёмной глубине. Тишина. Даже журчанье ручейка не слышно. он остался   на верху. В такие минуты особенно хочется вспомнить, и память спокойно, не торопясь, меняет много раз виденные              образы.     Они стоят в церкви, рядышком, бедные, почти нищие, молодые, здоровые, любимые  ,а потому счастливые. Ждут вот-вот ,батюшка скажет: "Раба Божия... - жена, Раб Божий... - муж. Вот он ладит колыбельку, а по вечерам прижимается к  её животу и слушает – ау, малыш!                Но чьи-то сапоги бьют её по животу, а его кто-то тащит по земле, окровавленного, обессиленного и бьют, бьют.                Это было страшное начало века. Красный вихрь метался по стране.                Потом колхоз. Очень много работы, очень. НО Она всегда была рядом и уже всё ни
- почём. Только колыбелька сто яла в хате, так и не случилось ей убаюкивать детский сон. Но она была как надежда, пусть последняя, но всё же.  Война залязгала гусеницами танков, запылала городами, заныла ранами. Четыре года в окровавленных окопах, а             Она ждала.                Вот и дома, весь израненный, но живой. Нельзя было не вернуться - Она ждала.                И снова работа, много работы, усталость чёрная. Но что это по сравнению с Ней. Она всегда рядом и всё хорошо           и всё спокойно. Только колыбелька всё греет надеждой... . Так и постарели вдвоём.   Шесть лет тому назад её не стало, и всё что будет,  потеряло смысл. А колыбелька так и стоит. Старик поднял              глаза к небу. Из ямы оно ещё выше, ещё глубже. А Ты рядом, как никогда за эти шесть лет. Всего лишь метр земли  разделяет. Теперь всегда рядом.                Летняя ночь коротка. Лёгкая заря коснулась неба, незаметно поменялась с луной. Всё происходит незаметно.                Вот оно последнее пристанище, под ногами, руками потрогать можно. Рыхлое, сырое и ... последнее. Обитель готова . Скоро уж.                Старик с большим трудом, по старой лесенке, что всегда хранится на кладбище, выкарабкался из ямы и, оставив            лопаты лежать возле неё, устало ступая, пошёл прочь. На краю кладбища остановится, и последний раз окинул взглядом.                Стало быть, вот и всё деревенское кладбище, и поди разберись, где начало, где конец. А нет конца-то, всё начало, покуда живём. И вот так каждый раз ,всё кладбище пройти надо, чтобы увидеть, чтобы услышать, чтобы узнать,             чтобы понять.   Вот только Серко жалко, ему тоже не долго осталось. Он совсем один останется в старость, хоть и псина, а   разум имеет.  Ну всё. Скоро уж.