Мария Кузьминична

Я был новичком в этой школе, приехал в Новокубанку из родной  Барышевки, где была только начальная школа.
Аня - родственница, которая была уже в восьмом классе,- рассказывала мне о новокубанских учителях, о порядках в школе. Обрадовала, что будущая классная руководительница Мария Фоминична – добрая. А в других пятых будут руководить строгие учителя – мужчины: Петр Васильевич Бобровский – математик и Владимир Петрович Чернышев, преподававший уже не помню какой предмет.
Сказала Аня и о том, что по русскому – литературе будет Клименко Мария Кузьминична, очень строгая. А в классе у нас будет учиться ее сын.
И вот первый урок русского. В класс входит невысокая женщина, в строгом платье с узеньким пояском, со стопкой книжек, с классным журналом. Обращала внимание прическа, о которой я вспоминаю и сейчас, когда вижу где-нибудь изображение Юлии Тимошенко – уложенная вокруг головы коса. Но у Марии Кузьминичны прическа была более естественная: темно-каштановый волос с единичными сединками, никаких гребней или других деталей. Высокий лоб был открыт, что еще больше выделяло глубоко посаженные, внимательно наблюдавшие за классом глаза.
Первая перекличка, которая сопровождалась, мне сейчас кажется, и оценкой уровня нашей подготовленности, нашего общего развития. Надо сказать, что Мария Кузьминична и в дальнейшем старалась давать нам существенно больше, чем то, что предусмотрено программой, учебным планом.
Возможно, это было обусловлено и тем, что она не могла не ориентироваться на сына – нашего одноклассника, а уж уровень его подготовки, а также его потребности и запросы она знала очень хорошо, так, как и должна знать своего ребенка мать.
Со временем у нас с Вовой сложились хорошие отношения. Привлекало в нем отсутствие той «фанаберии», которая была присуща многим учительским отпрыскам, сдержанность и в то же время не напускное, не вынуждаемое соучастие в тех небольших хулиганствах и шалостях, которые порой случались в классе.
Постепенно наши дружеские отношения были замечены и Марией Кузьминичной. Не скажу, что это как-то сказывалось на оценке моих знаний, моего прилежания на уроках. Но было приятно, что она выделяет меня в классе, впрочем, незаметно и не незаслуженно.
Правда, вначале немножко обижало то, что называла она меня не Валерой, а Валеркой, оговорив при этом, что имя «Валерка» ей больше нравится. А Вову называла Вовой.
Тем не менее, несмотря на отсутствие у нее явного проявления теплоты отношения ко мне, сентиментальности, я любил бывать у них дома. Примерно в эти годы они достроили свой дом, небольшой, уютный, теплый. Вход в дом располагался в крытом дворе, куда выходили двери и подсобных помещений, хлева, в котором размещалась всякая домашняя животина. Ощущался знакомый мне с детства запах.
Из большой кухни, которая служила и столовой, вход в комнату сыновей. Там – аккуратно заправленные кровати, стол, шкаф с книгами. Книг было много. И на столике у дивана в небольшой гостиной всегда лежали книги, журналы.
У меня не было отдельной комнаты. В Новокубанке я жил у старшей сестры, родители были в другом селе. Несмотря на то, что у нас была очень дружная семья, все уважали и любили друг друга, особенно меня как самого младшего, домашней обстановке в доме друга я немножко завидовал.
В пятом классе изучали ботанику. Нужно было сделать гербарий. Все,  что было в огородах, на пустырях, в лугах, было в моем гербарии. А у Вовы были еще и дубовые листья, веточки и листочки каких-то других, не встречающихся у нас растений. Мария Кузьминична с сыновьями накануне летом ездила на Кубань. Там и собрали.
Такие дальние, да еще совместные поездки тогда были большой редкостью.
В последние годы, а я всегда старался зайти к ним с Дмитрием Ивановичем, когда приезжал к родным в Новокубанку, Мария Кузьминична уже обращалась ко мне  как к взрослому – «Валерий».
Вспоминаю, как мне было очень приятно узнать, что сочинение на свободную тему (о друге, об учителе, о родственнике и т.д.), которое нам задали писать, Вова посвятил мне. Оно, как и многие другие сочинения учеников, признанные лучшими, Мария Кузьминична разместила в одном из «журналов», которые она сама же и оформляла в обычных тетрадках. Были там и мои сочинения.
Эти сочинения я читал, уже будучи совсем взрослым. Я в очередной раз приехал к родным, вечером проведал Клименко. Дмитрия Ивановича встретил во дворе. Он кормил кур или другую живность. Мы поздоровались. Дмитрий Иванович очень изменился, похудел, был какой-то хмурый.
- Совсем сдал Дмитрий Иванович, - вздохнула Мария Кузьминична, когда я прошел к ней в комнату.
Дмитрий Иванович был серьезно болен. О неизбежно приближающемся конце они знали, наверное, оба. Да и Мария Кузьминична была уже не та. Улыбается как и прежде, но непривычно говорлива, очень постарела. На голове – простенький платочек.
На другой день она пришла к нам домой, принесла несколько детских книжек, чтобы я увез их своим детям. Книжки были еще те, которые читали Вова, Саша или Люба – их последняя, долгожданная дочка.
Принесла Мария Кузьминична и несколько вырванных из тетрадок моих сочинений. Я их храню. Иногда перечитываю. Главное, их прочитали мои дети. Сейчас они много знают о моей любимой  учительнице.
А вот еще один пример. Мы уже учились в новой школе. Седьмой или восьмой класс. От строителей остались куски линолеума – материала в те годы редкого. В школьной мастерской Марии Кузьминичне из этих кусков были сделаны дополнительные «доски», т.е. прикреплены деревянные планки с веревками для крепления. На уроки Мария Кузьминична приносила их свернутыми в рулоны, с уже написанными новыми правилами, с соответствующими примерами и развешивала рядом со школьной доской. .
Все это сделано каллиграфическим почерком, цветными мелками, с подчеркиваниями, затушевыванием и пр. И писалось это, естественно, не в школе, а дома. И так почти каждый раз.
Надо сказать, что Мария Кузьминична была далеко не добродушным, порой даже жестким человеком. Если дело касалось принципиальных вопросов. Она не терпела лодырей, хотя и была снисходительной к тем, кому предмет по каким-то причинам не давался, несмотря на усилия.
Не терпела она хвастовства, необязательности, ханжества и, конечно, безграмотности тех, кто обязан был быть грамотным. Такое впечатление у меня осталось.
Помню такой эпизод. Мы толпились перед закрытым пока школьным буфетом. Подошла группа преподавателей. Среди них была и Римма Поротикова – старшая пионервожатая, недавняя выпускница нашей же школы.
- Тереза Львовна должна сегодня торта (с ударением на неуместном «а») привезти, - заговорщицки шепнула Римма.
- Какие торты (с подчеркнутым ударением на «о») будут? - с едва скрытым возмущением громко произнесла находящаяся здесь же Мария Кузьминична.
По-моему, в шестом классе мы вдруг заметили некоторые изменения, происходящие с нашей учительницей. Она была беременна. Вначале мы не поверили, как не поверили бы и своим родителям, если бы такое случилось. Мы не допускали, что учителя наши, даже если бы они были и моложе Марии Кузьминичны, а ей в ту пору было уже не меньше сорока, вдруг решили рожать. А тут еще и дети взрослые, Володя учится с нами, Сашка – всего на два года младше его.
Но все было именно так.
Люба родилась, когда мы учились уже в седьмом. Мы с любопытством ожидали возвращения Марии Кузьминичны в класс. Не только потому, что надоели постоянные замены учителя. Несмотря на имеющиеся к тому времени некоторые познания о жизни, никак не хотелось принимать, что у учителей могут быть и роды, и все, им предшествующее...
Помню, как она вошла в класс. На ней была новая теплая кофта. Такие кофты, шерстяные, рельефные, в выпуклый ромбик, с пуговицами той же фактуры, обрамленными металлическими ободками, были еще у некоторых учительниц. Учителя имели доступ в наше сельпо. У Марии Фоминичны кофта была ярко-зеленая, у преподававшей русский язык завуча из детского дома по фамилии Таран, имени и отчества которой не помню – ярко-красная, а у Марии Кузьминичны цвет кофты был красновато-коричневый, кирпичный, как я позднее услышал. Мне такой цвет показался благороднее, богаче. И к цвету волос Марии Кузьминичны он больше подходил.
Она практически не изменилась. В том возрасте мы еще не могли замечать перемены, связанные с материнством.
Вскоре мы перешли в девятый. Русский язык и литературу в старших классах преподавали другие учителя. Учиться было нетрудно, так как все основное было крепко заложено в нас Марией Кузьминичной.

Сейчас, размышляя о Марии Кузьминичне, о Дмитрии Ивановиче, об их семье, понимаю истоки этих впечатливших тогда меня семейных отношений. Они, наши учителя, очень любили друг друга.
Помню, как однажды Вова показал мне старую, еще фронтовую открытку, отправленную домой бойцом Клименко. Не помню, что на ней было изображено. А на обороте знакомым почерком были написаны слова ставшей широко известной песни:
Жди меня, моя Маруся,
Чаще шли приветы.
Скоро я к тебе вернуся,
Не весной, так летом… -
Подтверждением могут служить и немногочисленные фотографии, где Мария Кузьминична вместе с мужем. Обязательно улыбаются, даже смеются, прижавшись друг к другу. В жизни, в школьной обстановке и даже дома, если их могли увидеть посторонние, они были другими.
Вот и мне сейчас никак не удается писать только о Марии Кузьминичне, хотя в планах есть и рассказ о Дмитрии Ивановиче, отдельный.
Оставшуюся после смерти Дмитрия Ивановича в одиночестве Марию Кузьминичну увезла к себе Люба. Она же и похоронила.
О последнем периоде ее жизни не знаю ничего. В том числе и по этой причине связался, благодаря «сетям», с Любой. Нашел и братьев Клименко – Владимира и Александра.