Исповедь на тему... 4- Прости

*Исповедь на тему не случившейся любви…* – 4. «ПРОСТИ»

           Да медаль и то не к спеху. Вот закончим мы войну,
           Вот я в свой колхоз приеду, на родную сторону…


Весна, оно, конечно хорошо.
Но уж больно не вовремя всё это.
Думал, что я возвращаться буду осенью поздней, или зимой ранней.
Но со своим призывом вместе.
А вон как обернулось, по воле, да по душе командирской.
Повторный отпуск у меня – редкость в наших краях.
Да потом ещё и возвращение – не в часть, а в другое место.

А весна у нас «западянская».
Полесье уже стоит с молодыми листочками, да набухшими почками.
Не так буйно, как «за речкой», но зеленка сопровождает уже несколько часов, мелькая за окнами вагонными, то приступая, то отдаляясь от полотна чугунки.
За всю дорогу только и понял я впервые, что весна.

Четыре борта сменил, если «корову» из-за речки считать.
Из Термеза так вообще только на утро вылететь смог самолёт.
Вечером так «афганец» закрутил, что рейс ташкентский, естественно, отменили, а сам самолет прикрепляли к бетонке взлетной вместе с ребятами РСП .
У них в казарме и переночевали, благо места у них свободного много.
Дембеля их уже уехали домой, а молодёжь с учебного пункта ещё не прибыла.
Не только мне, но и офицеру вон место досталось у них.
Я не разглядел, правда, ни погон, ни звания тогда, но офицера я и в темноте нюхом чую.
У меня нюх особый, до уровня «чуйки» доведенный.
Я их даже в «песчанке» и разгрузке различаю.
Но там больше по повадкам, да по движениям.
А тут, в казарме роты сопровождения, именно по нюху.
Не так офицеры пахнут – не казармой солдатской, не кирзой.
Мужчиной пахнут, статью, что ли какой-то, да ухоженностью.
Не знаю определения нет такого, короче – тот кто в углу у окна скинул свои вещи и укрылся по самый подбородок - однозначно офицер.
Причем - заставской.
Не тыловик, но и не с той стороны он сейчас.
Ну да ладно, не в этом дело, а в том, что ему благодаря, мы в Ташкенте пересядем чуть позже на самолет московский.
Бузу там придется правда усмирять - дембелей в аэропорту выше нормы собралось, оказывается.
Но вместе с дембелями соседних отрядов, да собакой, своё отслужившей порядок навели и даже самолет до Москвы комендатура среди ночи организовала.

Московские аэропорты поменял я в полудрёме.
А вот теперь – мелькает за окнами весна, стыками к дому приближает.
Да только всё тоскливей.
Не так как в прошлый отпуск я ехал.
Тот отпуск был заслуженным.
Сазу из госпиталя и отпустили.
Без дороги десять дней положено.
Да не получилось.

Сбивчив рассказ получается?
Ну а как не сбиться.
Дыхалку, вон и ту перехватывает, перекуры тамбурные и те не помогают.

***
Прошлый раз ехалось домой радостно.
За год с небольшим подсоскучился, конечно.
Да и похвастаться, погулять, поболтать, да и повидаться – ужасно как хотелось, раз возможность такая выпала вполне заслуженно.
Вот только знал бы, как оно закончится, я б лучше в казарме две недели за дежурного сутки через сутки заступал.

Больно, сцука, вспоминать дальше.
И чем ближе подъезжаю, тем больше.

Я попробую кратко – как на выдохе перед выстрелом.

Я приехал тогда к обеду.
Радость мамани, да брательников младших – аж через край выплёскивала.
Ещё до вручения подарков, за обеденным столом, когда уже все сбежались, устроенного.
Потом, конечно – поболтали вдоволь.
Приходили соседи.
Кто-то как званый гость, а кое-кто, так глаза б не видели мои, но не откажешь.
Редко у нас пацаны из армии в отпуска приезжают.
Тем более мало кто приезжает вот так – неурочно, без сообщения, без известий почти два месяца до этого.
Ну а как сообщать?
С бортом почта раз в две недели только бывает, а из госпиталя – так вообще написать – всех тут «на уши» поднять получилось бы.
Так что, когда я домой поднялся семейка опешила.
Когда шинель снял – братишки аж подсвистнули.
И не только младшие, но и старшаки – своё уже отслужившие.
И только фуражка моя зелёная -по кругу.
И только ладони бабушки блеск знаков, лычек на погонах зеленых да награду на кителе, тогда поглаживали.
И гордилась она, и я доволен был сильно.
Потом, бабуля вдруг остановила взгляд, глаза в глаза глядя мне.
Молча смотрела, долго и не то утверждала тихо, остальным неслышно, не то спрашивала: -"Так ты с войны, а не с границы ехал?"

Потом потянулась молодежь соседская ближе к вечеру.
И пошла гулянка, без особой пьянки.
И так мне приятно было, что даже в джинсы со свитером только позже переоделся.
На улицу вышли, кто покурить, а кто и добавить требовал.
Но у меня требовать безтолку.
Я сам не хочу и пьянь рядом не люблю.
А вот этот, глаза б мои его не видели, так пуще всех расходится.
Всё по-геройствовать, да в центре внимания ему побыть охота.
Ничего толкового из него так и не вышло, как я погляжу.
Хоть и старше он был.
Хоть и здоровый, хоть и мотались когда-то вместе в область мы с ними фарцовать – как был сцыкун, так и остался.
А для меня, так ещё хуже стал.

Женился он.
Может для него и для неё – удачно получилось.
Но мне так, аж ножом под лопатку.
Ну, никак Она не достойна такого козла была заполучить.
Лучше пацаны вокруг Неё ходили, увивались.
Во много раз лучше.
Нет же, выбрала.
Может я и никто, чтоб ей подсказывать – малОй, он и есть малОй.
А может и правда – так судьба повернулась.
Не случайно же вон – меньше чем через год после свадьбы Она уже с коляской его из пивнухи забирала.

Короче, дело оно конечно совсем не моё, мир им да любовь.
Но тут ни любовью, ни миром не пахнет.
Она вон прибежала, радостная, обнимала, болтала - щебетала.
Мол какой я, оказывается, вырос.
Знала бы, мол, так не торопилась замуж – в институте б поучилась да меня - такого геройского подождала.
Всё она со смешками.
С прибаутками.
Да только и со слезами в глазах.
Я глаза эти с детства знаю.
Я в них глядом-заглядывался, дышал порой в пол-вздоха, глядючи в их голубую бездну.
Нет в них радости.
Не за меня – за жизнь радости в глазах нет.
Потухли.
Видать такая вот любовь – морковь получилась.

Как оно получилось – сам сейчас и не пойму.
Но чем-то этот Вовка, зацепил меня.
Я глянул, развернулся уже уходить.
А он вдогонку мне мол, стой сопляк, когда я разговариваю.
Разворачивался я медленно – точно помню.
Его уже и зашикать и посадить на лавку успели мужики, что рядом дымили да закусывали.
Да и девки, вокруг, разом смолкли.
Посмотрел я на него молча.
И так же молча показал - кто он есть на самом деле.
Сопли его кровавые утирать было некому.
Штаны промокшие сам менять видать будет.
Навалились парни, меня оттаскивая завизжали девчата, да всё.
Всё.
Закончил я.
Отпустите.
Я об него мараться больше не собираюсь.
Сквозь зубы только и швыркнул ему, что увижу - урою за всё, что помню.
А память у меня железная.

***
Не знаю я кто, где и что ещё пил.
Что за гулянка, да где продолжалась.
Только спал я беспокойно.
Может за дорогу вымотался.
Может за Неё так переживать стал заново.
Как в школьное время когда-то.
Но только вздёрнулся я под утро, как ошпаренный.
Первой мыслью было – где я.
Второй – почему койки нет сверху.
А третья «что за свет?» – сразу к окну меня бросила.

В отблеске окна напротив отражалось пламя.
Но не в доме соседском, а в стороне где-то.
Только рявкнул я "Поожаар" – и вылетел на улицу, плащ чей-то на ходу хватая.

Горело в окнах дома кургузого.
Через сараи и огород – пламя еле виднелось.
Но беда она такая – незаметная, ещё страшнее.
Я только в окна соседские по пути колотить успел.
Да под колонкой в бак с водой да жижей какой-то сунул плащ, целиком его моча.

Рванул.
И через заборы и огород.
И дверь рванул, со второго раза срывая личинку замковую, да шпингалет.
И за спиной крик бабий.
И впереди стон бабский.
И плач, детский, что ли.

Внизу, споткнулся аж через неё, тётя Шура.
Схватил, как мог.
Велика тётя Шура объемами – сразу не охватишь.
И не вынесешь сразу.
Не из-за веса, а из-за её габаритов и дверей их перекось-узеньких-гадских.
«Нет в доме хозяина» такие двери называются.

Потянул меня сзади кто-то.
Аж в четыре руки вырвали из проёма и меня и тётку.
Успеваю перепрыгнуть через неё и сзади слышу плеск воды.
Догадался братан – ведром окатил меня сверху.
Вдоль пола, где дыма меньше я нащупал девчонку и охапку её.
И тут услышал, что сделал кто-то наихудшее, что можно сделать.

Звон стекла оконного.
Для меня это – как щелчёк запала гранатного послышалось.
Свернулся в кучку, девчонку к груди прижал и прыгнул в двери – снесенные уже напрочь.
На встречу ведро воды в морду и мне, и малой, а в спину – всполох.
Окно, кислород, вспышка, горение.
Кто оттащил меня не помню.
Но тётка только одно в стороне благим матом орёт – не знаю, мол, не видела чтоб уходили…

***
Огонь плясал из окон шустро.
Ведра воды его ни успокоить, ни напугать не могли.
Как и дальний визг машины пожарников.
Как и визг бабский вокруг.
И только сквозь звон в голове и кашель я с ужасом понял, что тётка сказать пыталась.
«Не знаю, не видела, дитя ко мне положили вот, не видела штоб уходили»...
Крючок! Изнутри!
Там Она! и муж её...

Как и кто меня останавливал не помню.
Слов не знаю, которые ооораааал во всё горло, но никто не обижался потом.
Я ж понял тёткины слова, когда уже видно было, что обе комнаты горят насмерть.

На опознание в морг я не пошел.
Я знал кто там.
Его я и живым бы видеть не хотел.
А Её…
Я Её ещё увижу.
С голубыми озерами глаз.
С улыбкой Её насмешливой.
И со словами – «Ну ты малОй, ещё подрасти!»
ПРОСТИ, ЧТО Я НЕ ДОБЕЖАЛ, ПРОСТИ....

* * *
На похороны я тоже не пошел.
Выпил.
Сильно.
Уехал утром.
Трезвый.
Мне ж ещё служить дальше, а у нас там – голова завсегда трезвой быть должна.

***
А вот теперь – мелькает за окнами весна, стыками к дому приближает.
Да только всё тоскливей.
Сбивчиво получилось?
Ну а как не сбиться.
Дыхалку, вон и ту перехватывает, перекуры тамбурные и те не помогают.

*****

1983 - 2012