Сюжет

 Мы стояли и разговаривали о платьях на выпускной в каком-то неуютном, но светлом месте у окна. Моя собеседница, облокатившись на подоконник, слушала мои недовольства на счет недостатка подходящих размеров в торговых домах. Разговор был на удивление непосредственнен и прост, несмотря на то, что одеты мы были как бродяги, в нечто подобное гимнастерок и телогреек, а на шеях висели остатки лоснящихся шарфов. Место было похоже на нежилую комнату, окна были с рамами, но стекла в них отсутствовали. За широкими окнами - лес, кусты, светило солнце. Было наверное осеннее время. Позади нас стояли еще несколько человек, они разбирали какие-то тряпки и весело забавлялись стекловатой. "Уже взрослые парни, а ведут себя как дети!" - , гордо произнесла моя собеседница.
 
 Тут в окно к нам вылезло чье-то толстое, злобное лицо. Это злобное лицо было похоже на женское. Оно было одето в белое пальто, а на шее подвязан красный платок, как у пионеров. По выражению лица этой женщины было явно видно, что наше присутствие в этом месте невполне законно. Она влезла в комнату и начала размахивать руками, очень сильно матерясь при этом, естесственно на нас.
 
 Я выходила на улицу спокойным шагом без тени зазорности, так как считала, что наше нахождение в помещении было вполне оправдано." И вообще, разве так можно? Носить красный гастук и так выражаться!" - ,бормотала я себе под нос возмущенно.
 
 Эта женщина довела нас до крыши у главного входа в то самое здание. Нас поставили у стены. Было холодно. Солнце зашло за облака, стемнело. Из корпуса вывели молодых людей в форме. Они были бледны, но одеты хорошо: в пальто и длинные сапоги. Все казались одинаковыми. Они встали в строй вдоль здания по стойке смирно. Мы же, стоя за ними у стены, ожидали своей очереди. Женщина, подсчитав нас, отправилась в корпус.
 
 Только сейчас я заметила насколько бедственно наше положение. У парня, что возился со стекловатой, на руке был глубокий порез, уже не раз расходившийся и заживавший. Почему он не сказал мне о нем? Скорее всего лишнее беспокойство не помогло бы ничем, к тому же не было ни иголки, ни нитки, чтобы сшить рану. Парнишка, дрожа от холода снял свою рукавицу и из раны потекла свежая кровь. Когда он зажимал руку в кулак, эта рана расходилась, и красная линия была еще более зияющей, а по краям были горсти запекшейся черной крови с желтоватым гноем. Он одел рукавицу, но кровь проступила сквозь нее. Я опустила свой взгляд на его ноги и увидела еще более ужасную картину. Давно развалившиеся ботинки были перетянуты обрывками лиловой кофты моей собеседницы. Подошва была настолько изтерта, что когда он топтался, оставались грязно-красные следы от его изодравшихся до костей ступней.

 У одной девушки вообще отсутствовали пальцы на ноге, видимо, они были отморожены, а по фиолетовому оттенку можно было догадаться, что операция по их удалению проходила на ходу, не в больнице. Обрубок кости большого пальца так и торчал из опухшего мяса, обмотанного грязными, "вафельными" полотенцами. Эта девушка сидела на полу, на бетоне, прижавшись спиной к стене, подобрав под себя здоровую ногу и вытянув больную.
 
 Я уже не боялась, такие картинки не вызывали у меня приступов безумия и страха. Меня волновало лишь отсутствие лекарств, которые понадобятся нам от вероятного заражения крови. Мне стало не по себе, да еще и эти молодые люди в форме начали петь какой-то гимн. Мне сперло дыхание, перестало хватать воздуха, закружилась голова.

 Я проснулась ночью в своей спальне, в своей постели. Мне в глаза светила луна. Она, как уличный фонарь, ослепляла меня и я поняла, откуда в моем сне появились столь страшные картинки крови и боли людей.

 Луна, пока я спала, позла по небу и, наконец, добролась до подушки, а затем и до головы. Ее свечение всегда так зловеще влияло на меня. Я встала с постели и занавесила окно шторами, легла снова. Лунный диск было немного видно сквозь плотную ткань, но моему сну уже ничего не угрожало. Я заснула.