Учитель

Скрип двери, небольшая комната: на стенах давно пооблупилась краска, снизу и до середины стены покрашены темно-синей эмалью а выше несколько слоев штукатурки. Крайне небрежно. Кое-где она ссыпается огромными кусками. В комнате бардак.
Старые, прогнившие, и где-то почерневшие окна в ужасном состоянии: одно стекло разбито, остатки висят еще в раме вместе с картонкой, закрывающей дыру; второе стекло кажется покрашено светло-желтой краской. Сыро и душно, помещение наполнено смесью, пожалуй, самых отвратительных запахов: машинного масла, пельменей, плесени и хозяйственного мыла. На старой кушетке, слева от двери детали от автомобилей и кастрюля с едой. Дымок охотно вырывается из-под крышки. Рядом, на табуретке, сидит непотребного вида мужик. Босые, грязные ноги. Ватные штаны жутко засалены. Из дырок выглядывает, подобно мышке из норки, желтая вата. Удивительно что тулуп еще цел и даже чист.
Человек привстал, остановил взгляд на мне и произнес:
- Ты один?
Я кивнул.
- Ну тогда заходи, не стесняйся. Может, тут и не убрано, – он хитро улыбнулся, – но довольно уютно. Пельмени будешь? Только что сварил.
- Нет, я сыт. Зайти то я зайду, но присаживаться не буду.
Закрыв за собой дверь, вошел в помещение и остановился справа от двери. Еще раз пробежал взглядом по комнате. За кроватью два кирпича, на них старая электроплита, хрипит радио на подоконнике.
- Добро пожаловать в мою комнатушку. Что надобно?
- Да вот, некоторая беда здесь приключилась. Помощь нужна.
- Валяй. Выкладывай, что случилось. – Мужик высморкался в рукав.
Я достал свою «звезду», спички и прикурил. Хорошенько затянулся и пустил облако дыма.
- Километрах в двух от вашего поселка у меня машина сломалась. Ну как сломалась… Сломали, можно сказать. Еду я себе по делам куда надо. Скорость - где-то под восемьдесят, и вдруг раз – кирпич синий вылетает из кювета, и прямехонько мне в радиатор. Нормально? В тот же момент прокололось правое переднее колесо. Чуть в дерево не влетел. Остановился я, значит, вышел. В колесе нашел огромный гвоздь, а кирпич по-прежнему оставался в радиаторе, только потрескался. Естественно я подумал, шо здесь что-то не так, но, оглядевшись, я ничего подозрительного не углядел. Наверно успели смыться. – Я кинул окурок в консервную банку, стоящую на табуретке, и продолжил - надо было что-то делать. По пути мне долгое время не попадалось деревень или поселков, и я двинулся вперед. По пути встретил старушку, угостившую молоком и подсказавшую где найти механика. Машину я оставил там.
- Обойдется дороговато, – встрял мужчина. Если точно, это был не мужчина, а скорее старик. Дедушка в самом расцвете сил. Лицо было покрыто пятнами, то ли от возраста, то ли от того, что человек подолгу не моется. Во время его смешков можно было увидеть зубы. Тоже грязные, кривые. Да еще и не все на месте. Все покрыто морщинами. Волос его седина еще даже не коснулась. Но взгляд человека еще не был затухающим, еще видна жажда жить, которая и движет обыкновенно мужчиной. Когда взгляд гаснет – значит готов принять смерть.
- Да, согласен. Вполне справедливо.
- Пятнадцать рублей выйдет. Ну… Работа плюс детали. – почесал он свою бороду.
Спустя несколько часов мы с Колькой (так он мне представился) сидели на скамейке близ сельского магазина и пили дешевенький портвейн. В разговоре дядька оказался неплохим, веселым. Только пахло от него… брр. Алкоголь стекал по его недельной щетине и капал на штаны.
- Ну как, нормально я тебе машину сделал? – сплюнул старик.
- Да… Ничего не скажешь, - протянул в ответ я, заглядевшись на проходящую мимо девушку. Николай присвистнул.
- А то как же иначе! На войне технику за пять минут чинил. Это сейчас пороху поубавилось.
Я глотнул портвейну из стакана, закусил посоленным куском хлеба, и спросил:
- А ты и на войне побыл?
Мужчина рассмеялся и ответил:
- Мне уже шестьдесят второй год пошел. Конечно был!
- Ого… А молодо выглядишь.
Он лишь улыбнулся, встал со скамьи и произнес:
- Я сейчас.
Потом зашел в универсам, там пробыл какое-то время, и вышел со свежей бутылкой портвейна.
- Слушай, сынок, пойдем к дому на скамейку. Там спинка есть, да и виды… У тебя время есть?
- До завтрего утра есть.  – ответил я. Подумал, а куда мне торопиться? Я еду домой насовсем. Мне и так повезло, что отпустили в середине апреля. – Ну пошли. Расскажи что-нибудь.
Как мы подошли к дому, Николай заглянул к себе и вынес большой пакет семечек.
- Ну, готов слушать?
- Давай уже, говори.
- Ну так вот. Как ты наверно догадываешься, в сорок первом началась война. Мне было семнадцать лет. Хотел пойти на фронт – не пустили. Многих не пустили по возрасту, и я не исключение. Меня это разозлило невесть как. А учился тогда на автомеханика. Учился хорошо, да и профессия отличная. Батя, когда на фронт уходил, сказал – помогай нашим. Чини технику. Мы с мамкой провожали поезд. Никогда не забуду этот день, - тут Коля изрядно хлебнул портвейна. Достал папиросу и закурил, смотря в пол. – Не успел поезд и набрать скорость, как немецкие самолеты разбомбили состав. Один снаряд попал в отцовский вагон. Никто не выжил, никто не попал на фронт, – мы выпили за отца его, за всех погибших на войне. – Отправили… В последний путь. Теперь желание, чтобы я стал механиком, превратилось в последнюю волю. Всю войну я действительно чинил наши грузовики, танки, артиллерию и прочее. Все, что умел. Каких только случаев не было, все и не перечислишь…
Он замолк. Допив портвейн до конца, оба замолкли. Замолкло постепенно и все вокруг. Первым прервал тишину Коля:
- Знаешь, у тебя взгляд отцовский. Сколько лет прошло, а я помню. Вот еще мне лет пятнадцать. Зимой… На меня напала бешеная собака, батя увидал да как налетел на нее. Потом долго меня успокаивал. Каждое лето вместе ходили купаться на реку. Здесь, неподалеку. Как я скучаю… И матку жалко.
- А с матушкой что случилось?
- Та ничего. Спилась. Была доброй, ласковой, – голос старика стал меняться. Появилась нотка, дающая понять, что мужчина хочет плакать. Коля стал говорить громче. – Так хорошо и вкусно готовила. Сытно. Убиралась в доме, - еле слышный всхлип – Теперь женщины нет в доме, и ты сам видел что там. Она недавно умерла, зимой. А у тебя есть родители?
- Да. К ним еду вот.
- Послушай мой совет, сынок. Ты еще молод… Кто по профессии?
- Учитель я.
- Вот. Ты, молодой учитель, все делаешь по-своему. Расстраиваешь стариков. Не надо. Цени их, люби. Будь с ними чаще и пусть приятных моментов будет больше, чем плохих. Люби их, и им будет приятно это. Самое лучшее время в жизни – время, когда ты с родителями. Они охраняют тебя от всех бед и мелких забот. Берут удар на себя, если хочешь. Просто люби и уважай родителей, – тут по лицу его скользнула одинокая слеза, блеснувшая в лучах уходящего солнца.
Мы еще посидели вдвоем, пощелкали семечки. Потом настал вечер, и надо было решить что-то с ночевкой. Коля пошел спать домой. А я, так как был пьян, лег спать на заднем сидении.
Лежа в машине, сквозь боковые стекла я смотрел на звезды. Алкоголь стал уходить, стало легче. Я трезвел. Думалось о сегодняшнем дне. Словно в голове подводился некий итог дня, как в школе подводят итоги четверти или года. Правда – родителей я своих не ценил, не берег. Но теперь начну все сначала. Я не понимал их заслуги, любви. Сейчас я еду домой, буду учителем в местной школе и помогать родителям. Папе и маме. Мы не виделись уже два года, с тех пор как я уехал по распределению. И даже не написал. Стало стыдно. Вот уже конец апреля, буду помогать на огороде…
С этой мыслью я заснул.
Проснулся, когда уже было светло. Всё из-за маленьких детишек – кричат так, будто их резать собрались. Потянулся, зевнул. Потом открыл двери, еще раз потянувшись вышел. Дошел до колонки, там умылся и попил.
Захожу в подъезд и толкаю дверь механика. Как я и думал – не заперто. Голос из комнаты:
- Заходи. Здорово.
- И тебе утро, - мы пожали руки – как спалось?
- Да хреново. У меня кровать – та еще гадость, да и вонь повсюду.
- Давай договоримся…
- О чем это? – с подозревающим лицом перебил Николай.
- Я тебе сейчас быстро помогаю убраться в доме, помыть все и проветрить, а ты обещаешь регулярно делать уборку.
- По рукам! Давно думал убираться, да все то руки не дойдут, то лень. А ты пока пойди бутылки сдай.
Я взял мешок с тарой и вышел. Пройдя пару шагов понял, что не в курсе где приемный пункт.
- Ладно, черт с ним. Сам найду.
Мимо шла женщина, у нее и спросил:
- А не подскажете, где здесь бутылки сдать?
- А вы не местный разве?
- Проездом.
- А! Ну понятно… понятно. Тебе значит до магазина. Видел небось?
- Да.
- Ну вот обойдешь, и там гараж зеленый. В нем окошко – туда постучи.
- Спасибо – откланялся я и пошел, гремя бутылками.
Вот этот магазин. Обошел, постучался. Потом постучал еще. И лишь тогда открыли.
- Чё надо? – спросила толстая тетка в окошке.
- Бутылки вот – показываю я.
Сдав бутылки, я вернулся к Коле. Дед уже успел поесть, и мы сразу же приступили к уборке. Сначала вынесли весь мусор. Горы, горы мусора. Пришлось нам и стены мыть. Потом кое-как отмыли пол. В завершение всего я заставил деда сбрить недельную щетину и помыться. Завершилось все, когда по радио объявили два часа дня.
- Ладно, Колька, давай. Поехал я. В дом родной, к мамке, к бате.
- Прощай. Заезжай еще. Тебе ведь не далеко, да?
- Ну километров сто.
- Недалеко – кивнул дед.
Я сел в свою машину, помахал приятелю рукой и завел машину. Отъезжая, я все еще думал о том разговоре. Наверно самое страшное – забыть родителей, которые любят. Отвернуться от них. Достал последнюю сигарету и закурил.

***

Был вечер, а я все еще ехал. Медленно, не спеша. Рассматривал знакомые с детства места – я близко к дому. Все изменилось за два года.
Приехал домой поздно вечером, когда все спали. Я решил не будить своих стариков. Вошел тихо в дом, открыв дверь своим ключом. В воздухе витал запах старых вещей и блинов. Блинов! Мамины знаменитые блины, они стояли на столе, накрытые тарелкой. Я снял тарелку, достал початую банку вишневого варенья и наелся до отвала. В полутьме я увидел на стене наш старый переводной календарь, из тех, где вручную крутишь колесико и меняется день, месяц. Отцу подарили его на заводе, в качестве премии. Отец скрупулезно каждый день переводит дату. Сейчас стоит «25 апрель 1986». Я перевел на двадцать шестое и пошел спать в свою комнату.
В комнате было пыльно, холодно. Кое-как разобрав постель, я снял с себя одежду и лег.
- Как хорошо дома… Надо убраться еще и у себя.
Проснулся я очень рано, только начинало светать. Больше не спалось. Встал, оделся в свежие вещи. Разобрал часть вещей, что я возил с собой. Потом пошел готовить завтрак.
Поставил чайник, и уже было начал резать хлеб, как на пороге появился человек. Мама.
- Привет! Я приехал.
- Ой, ой! Сыночек! Милый мой, мы так по тебе соскучились. Совсем немного изменился. Возмужал, подрос, а глазки те же, – она пощипала мое лицо и открыла руки для объятий.
Мы обнялись и так и стояли. Вдруг ослепляющая вспышка света, громоподобный грохот, звон разбитых стекол и грохот падающих вещей. Сильный порыв ветра и… пустота.



2008 г., лето. ОКПБ