4

         (предыдущее: http://www.proza.ru/2012/02/14/917)


Молчал и Снег. С чего ему приветствовать того, кто сбил с пути истинного и гнобит его друзей? Чтобы выдержать тяжёлое молчание, Снег стал разглядывать гостиную.
Картины на стенах… у Яза их не было.   Массивная, в бронзе, вычурная люстра под лепным потолком, с которой словно спускались прозрачные тканые звёзды и колокольчики, но – передумав – зависли в воздухе.  Белый камин.  Угли в нём потухли...  Старый, орехового дерева шкаф, сквозь стёкла в нём видно, как внутри теснятся книги. Шкаф совмещён с буфетом, на котором, похоже, стоят два хрустальных бокала, чем-то наполненных… или лишь темнотой? Резные ангелы, прилепившиеся крылом к дверцам…

Он перевёл взгляд на сидевшего к нему спиной. У «спины» была косматая голова, явно враждебная расчёске, и две самых непослушных пряди торчали по краям, словно скрывая рога. Жуть!  Чиж и Язычник всё не шли. Не отогрелись или боятся? Да он же мысли мои читает…
Разумеется, - всплыло слово, - они подождут, не беспокойся.

Их хозяин при этом, не обернувшись, набирал что-то на клавиатуре.

Они замёрзли… зачем было гнать их сюда по такой погоде? – Погода – это ты. За неё я не отвечаю. – Шутишь… сидя здесь в тепле. – Но ведь мне, по твоим представлениям, больше подходит чёрный юмор, так? К тому же, парни изобрели забавный способ передвижения. Часть дороги Чиж прошёл внутри пальто Язычника, как ты видел, Дож.
Снег вздрогнул: всё знает! – Дож, ты – прекрасный друг и товарищ. Такое всегда редкость, Чиж прав. 

Снег уже перестал удивляться и только ждал: к чему тот будет клонить? – У меня для тебя хорошая новость: эта история заканчивается. Заканчивается там, где и началась. Друзья твои свободны, как и ты. Сегодня утром я улетаю по делам, и вы сможете спокойно отпраздновать здесь освобождение от беса сомнения.

Снег не мог поверить в такое счастливое окончание, когда ждал самого плохого и для себя. Нет ли тут какого подвоха? – А зачем? – Да кто тебя знает? – Хорошо, давай тогда поговорим, чтобы ты понял, чего я добивался. – Давай. – Когда человек перестаёт пить, ему поневоле приходится о чём-то задумываться. Хотя бы о том, где достать добавки.

Снег усмехнулся.

– Ты скажешь, Дож, что и пьют, чтобы не думать о плохом, том, что вокруг…

Снег мысленно согласился.

– Но ведь не исправляя это «вокруг», стараясь о нём забыть, делают его ещё хуже. Оттого оно накапливается, становясь совсем ужасным.
Собеседник по-прежнему при этом исправно стучал по клавишам и смотрел на экран.

- Как у него так получается? – подумал Снег. – Это просто, - услышал он тут же, - и даже без всякого волшебства. Но я продолжу. Ты следишь за мыслью? – Да. – Вот тебе пришлось побывать в петровскую эпоху. Недолго. И прослушать досье того, кто «Россию поднял на дыбы», а заодно и на дыбу Ромодановскую. А почему? Тоже ведь кое что накапливалось… И появился тот, кто взял и «страну рабов, страну господ» захотел сделать великой. Любой ценой… Потому что сам через то великим становился. Благо, его воле никто перечить среди рабов не решился. Против того же, кто не был слишком усерден, были приняты те самые законы… дракона. – Но он-то пил и был за то, чтобы пили другие! – ответил Снег.

- Молодца! – отозвался, щёлкнув мышкой, Косматый, как окрестил его про себя Снег. – И не он один - из диктаторов - был за это. Они все предпочитают, чтоб лучше пили, чем замышляли. Улавливаешь?
Снег не знал, что возразить.

- Столицу Петербург не принимали на Руси. Он раздражал своей «иноземностью»: многоязычием (а знать позже и вообще перешла на неродной язык), своей «умышленностью» - геометрической правильностью. Другие города России росли без плана, сами по себе. Улочки могли быть узкими и кривыми, заводить в тупики. Как селились в них и строились, так и оставалось. Всё шло естественным путём: слободы вокруг своего детинца – крепости ( крома, позже кремля) -- которые потом включались в большой город. Не то было здесь.
Стихия русская столкнулась с попыткой Порядка чужого, чуждого, обуздывавшего даже стихию природную –  тоже чужой местности. Загатили топи, заковали Неву. Расчерчен на линии Васильевский остров, нарисованными радиусами сходятся к Адмиралтейству бесконечные першпективы, как тогда называли проспекты. Невский первоначально именовался Большой Першпективой, прямой прорубленной просекой, пересекавшей весь город. Позже издавались указы не сушить вдоль него белье. Современников поражала его чистота: раз в неделю – по субботам его подметали пленные шведы.
Жителям предписывалось строиться линейно. Дома стояли шеренгами под номерами, собираясь в роты и полки.

По сути, это была попытка опровергнуть утверждение, что «прямые существуют лишь в геометрии, а не в природе и не в жизни».

Но, главное, это было наступление на прошлое, на весь уклад жизни, на национальную психологию. Оно бывало потом ещё многократно, но каждый раз, добиваясь с большими жертвами каких-то достижений, всё снова со временем (и не только в Петербурге) погружалось в то же болото…
Ибо, как мудро заметил один уважаемый автор из ныне живущих: «Отними у нас нашу бардачность  --  что останется от нашей самости?»

- Ты хочешь сказать, - подал голос Снег, - что проводил эксперимент? На нас – туземцах и символах города? Города  --  символа такого эксперимента уже самим своим появлением?
- Мысленно. Ведь я же хотел описать это.
- … подсмотрев в реальности, как будут развиваться события, записав детали?..
- Чего ты переживаешь? «Во время съёмок не пострадало ни одно живое существо», как любят писать теперь в титрах. Яз знал, чем занимается, хотя и надеялся провести меня, Чиж сам заинтересовался, а ты стал его разыскивать.
Вывернется из любой ситуации! – подумал Снег, и чуть погодя, после общего молчания, поинтересовался:
- Так наши злоключения и есть твой роман?
- Ты удивишься… Нет. Это не годится для него. Я снова потерпел поражение.
- То есть, все наши мучения зря?! – Снег даже захлебнулся от возмущения.
Но его собеседник возмутился ещё больше. Он даже перестал печатать и сжал кулаки:
- Наши мучения! – передразнил он Снега, опустив кулаки на стол, - Вы лишь остались при своих, приобретя некие знания и опыт! Я же опять не получил ничего…
И даже опустил голову.

Снег хотел было возразить, но осёкся. Как ни странно, но, похоже, Косматый оказался ближе к истине, чем он, и наказание автора постигло куда серьёзнее, чем его друзей. А ведь это, судя по рассказам Чижа, не первое его фиаско… Чёрт или не чёрт, наказание то для него, пусть собственное, но нужно снять перед ним шляпу. Жаль, её у меня нет. Он не сдаётся. Такое нельзя не уважать. Сизиф.

Ему показалось, что сидевший смягчился.
- Не держи зла на меня, - услышал Снег, - Сегодня похоронил ещё один вариант. А он, казалось, так ложился в тему… Сейчас размышляю над следующим. 
Снег хотел что-то сказать, но запнулся, вспомнив о Чиже и Язычнике.
- Ты хотел сказать, что ребята на лестнице – это нехорошо, так?
- Да… ты же мысли читаешь.
- Именно. Через несколько секунд послышится свисток закипающего на кухне чайника, и Язычник разольёт кипяток по чашкам. Они давно уже там. Умирают от любопытства. Там прекрасный мёд, согреет скорее спиртного. Горячее ты не пьёшь, но… Иди к ним! Прощай, Лучший Друг, какого у меня никогда не было и не будет… Выпьем за встречу и расставание разом, Дож.

«Косматый» повернулся вместе с креслом к Снегу, и тот увидел, что на нём белая маска, схожая с маской на Селене во сне. Под маской, вероятно, улыбнулись его реакции. Потом «маска» встала, открыла дверь в коридор, затем сделала шаг к камину  --  пошевелить кочергой угасшие угольки… и сняла маску! Но, пока «она» поворачивалась, погас экран монитора, и Снег не успел рассмотреть черт. На кухне засвистел чайник. На этот раз, усмехнувшись вслух, невидимка слегка глуховатым, красивым голосом тихо произнёс:

- А под маской было звездно.
  Улыбалась чья-то повесть,
  Короталась тихо ночь.

  И задумчивая совесть,
  Тихо плавая над бездной,
  Уводила время прочь.

Невидимка взял два бокала с верха буфета, сделал несколько осторожных шагов к Снегу и протянул бокал. Снег взял его и поднёс к лицу. Вино!
Красивый голос успокоил его:
Не сомневайся! Отменный австралийский Шираз, такой неприметный на родине, но расцветший вне её…
И предложил тост:
- За поражения, без которых не бывает побед!
Со Снегом легонько чокнулись, он услышал, как хозяин пьёт, и, махнув рукой на все предосторожности, пригубил, а потом с удовольствием опустошил бокал с ароматным красным вином. После чего услышал задумчивый голос хозяина:

-И в руках, когда-то строгих,
 Был бокал стеклянных влаг.
 Ночь сходила на чертоги,
 Замедляя шаг.

 И позвякивали миги,
 И звенела влага в сердце,
 И дразнил зелёный зайчик
 В догоревшем хрустале.

 А в шкапу дремали книги.
 Там - к резной старинной дверце
 Прилепился голый мальчик
 На одном крыле…

Почти невидимый, чтец подошёл к окну, и, отвернув занавеску, закончил:
-Но в камине дозвенели
      Угольки.

За окошком догорели
      Огоньки…

- Иди к ним. Мне ещё надо собраться.

Снег поднялся, аккуратно поставил на стол перед компьютером бокал, свернул полиэтилен с кресла, и - с ним, бесшумно ступая, вышел в коридор.

На кухне его встретили приветственными возгласами.
- Не так страшен чёрт… - улыбнулся, входя, Снег, на что получил от Чижа:
- Особенно, когда это совсем не чёрт…
- Я это тоже понял, - и Снег, избавившись от полиэтилена в руках, раскрыл друзьям объятья.

На этом оставим нашу троицу в покое. Им многое предстоит друг другу рассказать, и мы тут лишние…

                Окончание да никогда не последует…



Приложения, не вошедшие в основной текст.

*строчки, которые могли б понравиться Дождю, как и другим вечным странникам – людям:

- «Нам в бытии отказано. Всегда
И всюду путники, в любом краю,
Все формы наполняя, как вода,
Мы путь нащупываем к бытию.
Осуществить себя! Суметь продлиться!
Вот цель, что в путь нас гонит неотступно, -
Не оглянуться, не остановиться,
А бытие все так же недоступно» -

под которыми готов подписаться и автор.

**В 19-м столетии другой майор – Топтыгин (по свидетельству Салтыкова-Щедрина), назначенный на воеводство, начал деятельность с того, что съел певчего чижика, вероятно, отдалённого родственника нашего, в результате чего очень плохо кончил.

Да, ныне майор дослужился до полковника, чтобы быть назначенным, но воеводство всё то же…
Как и город, который совсем недавно назывался Ленин-град. Когда-нибудь спросят: в честь Елены, что ли? Той красавицы, из-за которой сражались греки?..

А это оттуда, из родного ему до слёз города, из страшных тридцатых несётся к нам крик гениального поэта в предчувствии ареста:

«Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных…»


***Но зима пройдёт и, перефразировав другого, тоже убитого в Петербурге, уже в 91-м, поэта, когда-то можно будет представить даже такое, невероятное, как Язычник скажет Чижу: «Я тебя провожаю к другим берегам. Ты - перелетная птица, счастье ищешь в пути, приходишь, чтобы проститься и снова уйти. Лети!» 
И, поглядев тому вслед, обратится к их общему другу:

«Летний Дож, летний Дож,
Ты пришёл сегодня рано.
Летний Дождь, летний Дождь,
Наших душ омоешь рану.
И погрустим мы вдвоем
У слепого окна…»

Впрочем, конечно же, это фантазия.  Ибо, зачем друзьям расставаться? Да и покидают наши края птицы, в отличие от нас, осенью.

Но улетают - к счастью, не все…