Джоконда СССР. Глава шестая. Митинг

Едва только въехав в город, Сьюзен заметила необычное оживление на улицах. Все стоянки были забиты машинами; на лужайках, в скверах живописно расположились группы молодежи; повсюду торчали плакаты, транспаранты; в парке возле университета вырос целый палаточный городок.
Войдя в квартиру, Сьюзен обнаружила под дверью записку от Тома. Он просил её срочно по приезде связаться с организаторами митинга по указанному номеру. Она сначала позвонила Тому и рассказала, что потеряла Джорджа в Нью-Йорке.
- Ничего страшного, - успокоил её Том. – Вероятно, его просто задержали в комендатуре. Это часто бывает. Ведь отпуск-то у него закончился. Так, или иначе, он обязательно даст о себе знать.
Ей показалось, что Тома мало волновала судьба Джорджа. Он был захвачен предстоящим событием.
- Мисс Хилл, вам совершенно необходимо показаться сегодня в клубе организаторов. Там все расскажут. Фестиваль начинается уже сегодня вечером, а утром – митинг. Съехалось очень много народу. Я думаю, что вы вряд ли пойдете на ночную манифестацию, а вот утром мы могли бы заехать за вами на машине?..
- Нет, нет, Том, это совершенно необязательно, - отрезала Сьюзен.
- Ну хорошо, покорно согласился он. – Тогда увидимся утром на митинге. Я буду с ребятами приветствовать ораторов, но больше всего аплодисментов, естественно, достанется вам, мисс Хилл.

Через несколько минут телефон настойчиво затрезвонил. Сьюзен думала, что это опять Том, но мужской голос в трубке вежливо осведомился имеет ли он честь разговаривать с мисс Хилл?

- Да, это я, - ответила Сьюзен.
- Очень хорошо. Мы из клуба организаторов. Нам очень бы хотелось обсудить некоторые детали вашего выступления. Не могли бы вы подъехать к нам на полчасика? Мы пришлем машину.

Через час Сьюзен сидела в большой комнате в помещении яхт-клуба на берегу залива среди сутолоки и суеты, стука клавишей, гомона и гула общающихся между собой людей; напротив её удобно развалился в кресле молодой рыжебородый человек в белой майке, обнажающей толстые, веснушчатые плечи и туго обтягивающей его небольшое, выступающее вперед брюшко.

- Джим Эндрюс, - представился он. Видимо, это и был тот, кто звонил по телефону. Он быстро без долгих околичностей приступил к обсуждению её последней статьи в “Сатердей Ивнинг Пост”.
- Думаю, что лучше того, что вы там написали, вы ничего не скажете, - бесцеремонно заявил он. – Нужно просто прокомментировать эту статью. Изложить её более доступно. Пересказать. К сожалению, не все читают газеты и журналы. Для некоторых ребят информация  из “Сохо Ньюс” или от Эрика Нэшвилла часто является истиной в последней инстанции. Мы поддерживаем вашу мысль о том, что наш век, когда успешно разрушены все формы веры и человек остался один на один со своим разумом, сексуальность остается единственной силой, способной связать людей воедино. Но этого мало. Наша задача – показать опасность тоталитаризма, тотальных идеологий; нужно объявить смерть любой идеологии. Любая идеология репрессивна. Сексуальная репрессия влечет за собой интеллектуальную и эмоциональную слабость, которая лишает людей самостоятельности, воли, способности к критике. И если главное – снятие любых моральных запретов, - не менее важным представляется проблема распределения. Ведь не все люди красивы и привлекательны. Как распределить женщин между потребителями и потребителей между женщин? Это распределение, согласитесь, должно быть справедливо.
Он легонько рассмеялся.
- Главное, соблюдать принцип: и волки сыты и овцы целы. Каждый должен быть сыт. Сытый человек не станет красть, сексуально удовлетворенный человек не нуждается ни в морали, ни в религии.

Он буравил Сьюзен своими белесыми глазками и, говоря, слегка приглаживал рыжеватые волосы на голове.
“Отвратительный тип, - подумала Сьюзен, - похож на фашиста”.
Она пожалела, что согласилась принять участие в этой авантюре. “Отказаться еще не поздно”.
- Я не согласна с вами, - сказала она громко, и вызывающе вскинула голову. – Знаете, все эти рассуждения кажутся мне опасно примитивными. И уж если говорить об “охране личных свобод”, важнее всего для меня свобода слова. На мой взгляд, нет ничего проще как протащить в толпу ту или иную идею, ссылаясь на подходящие авторитеты. Но мне вовсе не хочется быть орудием в ваших, или чьих бы то ни было руках. Да, откровенно говоря, я не понимаю и не хочу понимать ваши задачи. Я сама решу о чем нужно говорить, тем более, что мы уже обсуждали эту тему со студенческим комитетом.
- Ради бога, ради бога, - быстро согласился Эндрюс. – Говорите о чем вам угодно. Чувствуется, что вы никогда не принимали участия в подобных мероприятиях. А что касается наших задач… Наша задача предупредить вас о том, что страсти на площади будут кипеть нешуточные и если кому-то не понравятся ваши речи, мы не сумеем оградить вас от обстрела гнилыми помидорами и тухлыми яйцами. Вот жетон, по которому вы сможете пройти на трибуну. Всего хорошего!
Он поднял руку в немом и слегка ироничном приветствии.
Сьюзен вышла обескураженная. “Какого черта они так упорно добивались моего участия?” – подумала она с недоумением. – “И кто они?” Но теперь выступить на митинге – было для нее делом чести.

Утром следующего дня в половине восьмого утра она пошла на площадь. Митинг уже начался. Сотни молодых людей толпились возле трибуны, сидели и лежали на земле, на каких-то коробках, ящиках, автомобильных покрышках, некоторые забрались на деревья. Кругом стоял невообразимый шум, гвалт, улюлюканье. Ораторов было плохо слышно, хотя многочисленные репродукторы были укреплены на столбах, на деревьях и на высоких рекламных щитах. Где-то слышалось нестройное пение и беспорядочные выкрики. Из толпы вынырнул её ангел-хранитель Том с группой знакомых студентов. Они подхватили Сьюзен под руки и что-то вразнобой стали кричать ей в уши. Она смятенно улыбалась и ничего не понимала. От некоторых ребят сильно пахло вином. Двое парней в белых нарукавных повязках взяли у неё жетон и расталкивая толпу, провели Сьюзен к трибуне. Они раскрыли перед ней низенькую дверь в дощатом помосте. Там, в темноте тоже сидели люди, вились какие-то провода, помигивали фонарики.
Неожиданно сверху протянулись руки и её втащили на трибуну. Она увидела сверху гудящую толпу. Все это было так непривычно, неожиданно, интересно, что её охватило радостное возбуждение. Она стояла в толпе ораторов на трибуне и слышала обрывки речей, отдельные выкрики из толпы, видела как образуются и рассыпаются кучки людей и молодые парни и девушки после каждого выкрикивания в толпу некоей зажигающей фразы, поднимают вверх руки, сжатые в кулаки, в гневном или радостном приветствии.
На трибуне было несколько пучков микрофонов и у каждого из них – группа ораторов, которые отталкивая друг друга плечами, заполняли малейшие паузы в промежутках речи говорящего, выкрикивая в толпу свои лозунги.
Все это напоминало сумасшедший дом или специально смонтированную киноленту, где режиссер задался целью показать чудовищный гротеск на современное общество.
Вот к микрофону пробрался толстый, растрепанный парень и стал кричать, что искусство должны создавать машины. Было плохо слышно, вокруг громко говорили.
- Это бельгиец, - сказал кто-то, - молльяванец. Еврей.
Парень повернул один из микрофонов немного наискосок в их сторону и задыхающимся, хриплым голосом продолжал орать.
- В настоящее время генераторы иллюзий должны заменить великих художников, - кричал он. – В том-то и ужас и великое противоречие нашего времени, что подлинно большие художники уже не способны внушать людям свои иллюзии столь же мощно, как прежде, потому что художники вытеснены теперь на остров,  а ведь раньше их аудитория была, по крайней мере, - всё грамотное человечество! Я написал роман, - хрипло выкрикнул он, - “Химеры, освещенные солнцем”. У меня там мир – инкубатор, война за то, чтобы генераторы иллюзий внушали людям высокие иллюзии…
- К чертовой матери твои иллюзии! – прокричали ему из толпы и тут же подхватили с другого микрофона на сцене. – Нам по горло хватает тех, что ежедневно внушают нам по радио и TV. Надо вообще уничтожить музеи и галереи, где голые Венеры выставлены как солдаты в строю. Мы должны объявить войну разуму и искусству и физически ликвидировать всех так называемых умных людей. Кто такие “умные люди”? Это интеллектуальные диктаторы, которые расставили нам всюду ловушки. Кладези мертвых формул, копилки поганой мудрости, вот кто такие “умные люди”. Они гордятся тем, что создали Культуру. Химеру родила культура. Разум в самом себе содержит зародыши собственного разрушения. Долой поэтов, долой художников! Всё это сладкий елей!..
Сьюзен не помнила отчетливо, сколь долго она оставалась на трибуне. Наступил момент, когда и её подтолкнули к микрофону и она вынуждена была вступить в противоборство с этими несколькими тысячами любопытных глаз, дерзко посматривающих на неё из толпы.
Она не слышала ничего из того, что кричали вокруг неё, не слышала того, о чем говорила она  сама и в страстном оцепенении не воспринимала ни одной из ответных реплик.
Она говорила о благородной простоте и величии любви, как высшем проявлении человеческой свободы. Она говорила об эротике мирового искусства, окрашивающего жизнь в радостные тона. Она говорила о способностях каждого любить и быть любимым. Как это просто. Как это трудно.

- Чем низменнее и проще ваш идеал, тем легче вам найти его воплощение, - выкрикивала она в толпу жестокие, как ей казалось, и отрезвляющие слова.
- Тем лучше всем: и нам и вам, - кричали ей в ответ и на сцене, похохатывая и справа и слева, но она не слышала.
- Вас ведут по ложному пути, - продолжала Сьюзен, - секс – это всего-навсего эрзац-любовь, это не любовь… Только пошлые, ординарные люди могут легко влюбляться и быстро заменять один предмет любви другим, - мстила она неизвестно кому: пропавшему Джорджу, самой себе?.. – Утонченные и сложные натуры редко встречают свой идеал, - истерично подводила она итог, цитируя Макса Нордау.
Она произнесла еще несколько фраз, упоминала Гимэрота, Антэрота, Пофа. Читала наизусть Окассена, пыталась на латыни декламировать Проперция…
Кто-то из толпы взмахнул руками и над площадью взвились розовые листки, которые запорхали как бабочки, это были вырезки из самых откровенных порнографических журналов, что продаются на Таймс-Сквер; голые мужчины и женщины в самых непристойных, умопомрачительных позах. Над толпой стоял гул, улюлюканье. Гудели в рожки.

Сьюзен не помнила как её выпихнули с трибуны и она одна беззащитной оказалась на площади. Она едва пришла в себя, на неё никто не обращал внимания. Совершенно потрясенная, отупевшая, она стояла в плотной толпе людей и вместе со всеми пыталась рассмотреть и расслышать очередного оратора. Смысл слов плохо доходил до неё.

.........Кому-то еще кажется, что существует личность в неповторимости своего
.........облика. Но если вдуматься, что такое личность? Тот же манекен,
.........обучившийся произносить типовые фразы и проявлять типовые реакции в
.........легко предугадываемых житейских обстоятельствах. Личность – это всего
.........лишь “текст”, который легко расшифровать: заёмные, вычитанные из газет
.........мысли, воспитанные телеэкраном эмоции, до неразличимости одинаковые
.........страхи, надежды, разочарования, радости, несчастья…………………………

Внезапно, Сьюзен почувствовала как чья-то курчавая жесткая борода защекотала ей шею. Она не успела вздрогнуть от неожиданности, как вдруг ей под майку, словно в дом родной, пролезла большая шершавая рука и, скользнув по подмышкам, ухватила её за грудь, пальцами нащупывая соски и больно нажимая на них. Рука была горячая и сухая. Шеей, лопатками, позвонками Сьюзен ощутила грузное тело прижимающегося к ней сзади под напором толпы и, особенно явственно напрягшийся твердый член, который выпирал у него из брюк и тыкался ей между ягодицами.
Сьюзен вся подобралась.
- Вы с ума сошли? – с силой дернувшись в сторону, выкрикнула она и её косточки хрупнули.
- Попробуй, сучка, только взбрыкнись, - прошептала ей на ухо борода. – Давай-ка без церемоний
-Уйди, ненавижу! – напрягаясь из последних сил выкрикнула Сьюзен. Шея и всё лицо у ней побагровели.
Несколько человек оглянулись на них. Ей стало нестерпимо стыдно. Другая рука бородача тем временем, нисколько не церемонясь, задрала ей майку до пупка и ловко расстегнула пуговицу на джинсах.
Сьюзен удалось вырваться. С размаха она ткнулась головой в чей-то живот, упала. Стоя  на коленях, она оправлялась, вся красная, волосы растрепались. Со всех сторон была незнакомая и враждебная тысячная толпа, никто не расступился.
- Ты что, Майкл, собираешься трахнуть её прямо здесь? – насмешливо произнес чей-то голос.
Сьюзен оглянулась. Тома с ребятами не было поблизости, они были неизвестно где. Кругом, плотным кольцом стояли чужие, наглые подонки. Некоторые из них вызывающе улыбались. Она никак не могла понять кто из них её лапал?
- Уйдите, уйдите от меня! – завопила она.
Один из дюжих парней снова заграбастал её и остальные устроили маленькую свалку. Кругом стоял невообразимый гвалт, улюлюканье.
Сьюзен кусалась, царапалась, дергалась, кричала – вокруг стоял смех и её под веселые возгласы и неистовые выкрики тащили прочь из толпы. Она вдруг с ужасом поняла, что это настоящее похищение. Она жертва. Все было подстроено. Её изнасилуют и убьют. Но почему? За что?
- Помогите! Люди, помогите! – кричала она и её несколько раз сильно хлестнули по губам. – Что я вам сделала? Что я вам сделала? Отпустите меня. Ну, пожалуйста, отпустите, - умоляла она.
Ухватив её за подмышки и за ноги, больно тиская со всех сторон, двое парней в толпе других тащили Сьюзен к машине. Рослый негр проворно открыл дверцы и её бросили на заднее сиденье. Бородач уже сидел там.
- Ну что, сучка, наговорилась? – спросил он и грубо схватил её за ногу повыше колена.
Она попыталась сбросить с себя его липкие руки и тут впервые увидела его лицо: пронзительно синие глаза под черными густыми бровями.
Он навалился на неё, мотор взревел и Сьюзен окончательно поняла, что дело сделано, её похитили и теперь уже никто никогда не узнает… Она взвизгнула.
Бородач схватил её за плечи, больно ударил лбом в подбородок и Сьюзен на минуту потеряла сознание…
Она лежала на широком заднем сиденье, уперевшись ногами в спинку и он стаскивал с нее брюки. Сьюзен еще находила в себе силы сопротивляться, она ухватилась пальцами за высокие петли и с силой тянула вверх. Пуговица с треском отлетела, молния съехала.
- Не надо, прошу вас, не надо, - умоляла она. Я потом все сделаю сама, как вы хотите, но только потом, потом…
Он молча достал из кармана нож, со щелчком раскрыл лезвие и оттянув резинку трусиков, вспорол их.
Сьюзен зарыдала.
Они мчались по широкому шоссе со скоростью не менее 140 миль в час. Негр был за рулем, а с ним рядом рыжий парень в темных очках, он иногда оглядывался. Впереди было еще две машины.
Сьюзен поняла, что сопротивление бесполезно и бессильно и судорожно откинулась назад. В горле стоял удушливый комок, искусанные губы кровоточили. Большие шершавые руки елозили по ней, забирались подмышки, лапали грудь, ощупывали задницу. Сьюзен плотно закрыла глаза и слышала только шум мотора и свист ветра за стеклом.
Внезапно он отстранился от нее. Воспользовавшись мгновением, Сьюзен натянула джинсы, одернула майку и сдвинув колени, плотно сжалась в комок.
Машина, рассекая воздух, мчалась посредине шоссе.
- Куда вы меня везете? – всхлипнула Сьюзен.
- Слушай, Джек, - сказал Майкл, обращаясь к рыжеволосому, - у меня весь пыл пропал. Противно смотреть на эту обоссавшуюся от страха суку. Мне хотелось взять её прямо на трибуне, когда она говорила об эротике и титьки у неё тряслись, а глаза пылали. Что ты здесь скрючилась, ****ь, - повернулся он к ней, бешено ударил ребром ладони по лбу и рванул майку вниз. Ткань с треском разорвалась. Сьюзен в ужасе вскочила, навалилась на водителя и начала молотить кулаками по его спине. Машина резко затормозила…
- Остановите, остановите! – завопила она.
Майкл дернулся, схватил её в охапку и бросил к себе на колени.
- А ну, давай жми! – дико заорал он.

Сьюзен лежала у него на коленях и её трясло как в лихорадке. Джек молча повернулся и протянул Майклу бутылку с отвинченной пробкой. Жидкость забулькала и полилась Майклу в глотку. Он стал лить из бутылки Сьюзен на голову, на шею. Потом он повернул её лицом вверх и разжав ей рот, просунул туда горлышко бутылки. Зубы её стучали о стекло, она давилась обжигающей жидкостью, но он все глубже просовывал горлышко, наконец, её вырвало, судороги волнами прошли по её телу. Майкл, освирепев, срывал с неё остатки одежды, пнул её коленом в лицо, перевернул вверх ногами и она, уже не имея силы кричать, только стонала от ужаса и отвращения, отчетливо осознавая, что он сейчас с нею проделывает. И только когда он резко рванул её на себя, нестерпимая режущая боль пронзила её. В глазах вспыхнуло и потемнело, она потеряла сознание.