неприкасаемый

 

    Рабочий день давно закончился.  За окнами стемнело. Пришлось зажечь свет.  Николай Николаевич  и Алексей Алексеевич, как часто бывало, задерживались.

 Николай Николаевич отодвигает исписанный лист бумаги, поднимается со стула, с удовольствием потягивается, приятно похрустывают кости, потом выходит в коридор и заглядывает в кабинет приятеля:
- Ну что по грамульке!?
- А у тебя есть?
- Я твое люблю.
- Ты такое не любишь.
- Согласен без любви.
- Тогда заходи.
- Лучше ко мне.
- К тебе так к тебе.
Алексей Алексеевич открыл сейф, взял бутылку, закрыл сейф на ключ и пошел следом за товарищем.

Кабинеты их  были рядом, но у Николая Николаевича был уютный диванчик, кресло и маленький стеклянный столик. Здесь они и разместились. Хозяин кабинета достал бокалы, штопор и красное без единого  зеленого пятнышка яблоко, которое тут же  разрезал пополам, внутри яблоко тоже было красным.  Алексей Алексеевич тем временем открыл бутылку  красного сухого, фирмы известной только ему одному.

Фирму эту он открыл совершенно случайно, когда в полной растерянности  водил взглядом по полкам с винами в новом супермаркете.
- Возьмите вот это, - сказала маленькая девочка в фирменном жилете, - очень хорошее вино, чем-то напоминает испанские.
 – А Вы что разбираетесь в винах? - удивился Алексей Алексеевич. Он никак не мог всерьез воспринимать, как знатока вин и, тем более, советчика, эту девочку, совсем еще ребенка. 
-   Это моя работа
 -   И Вы их пьете?
 -   Да, мы их пробуем, нас учили дегустировать, должны же мы знать товар, который продаем.
 -   Испанские тоже?
 -    Испанские, итальянские, французские и, конечно же, все наши, - сказала девушка без малейшей  иронии    и     повторила:
       - Возьмите «Золотой вол», не пожалеете  и ушла просвещать других. 

Он взял, рекомендуемое девочкой, вино и вот уже второй год только его и пил. Вино действительно было знатное,  хотя и делали его  в селе Одесской  области, оно таки напоминало испанские, вкус которых он помнил по недавней   поездке в страну Гойи и бычьих боёв.

-  За что пьем? - спросил Алексей Алексеевич, разливая вино по бокалам. - Учти, вино почти что испанское, из самой Одессы.

Николай Николаевич взял свой бокал и поднес  к носу, однако от не согретого вина исходил слабый запах, тогда он обнял дно бокала ладонью, пропустив его ножку между пальцев, и стал греть вино, чтобы его запах набрал силу.  Спешить не хотелось, хотелось расслабиться. Сегодня у него состоялись непростые   переговоры. Он долго их готовил и, кажется, ему удалось склонить переговорщиков к своему решению, а это не одна сотня тысяч прибыли для фирмы. Он вполне  реально мог  рассчитывать на хорошую премию.

«Жаль, что начальник  департамента ушел рано, - подумал Николай Николаевич, - а то   уже сегодня он мог бы доложить шефу, самому, к сожалению, нельзя – субординация. Ну, не страшно, подумаешь, на день раньше, на день позже – это не столь важно. За что пьем, за что пьем? А за то самое».  Он поднял бокал:

- А, давай-ка, Алеша, выпьем, чтобы в отношении успехов к неудачам числитель всегда был зна-а-а-чительно больше знаменателя, - находясь под впечатлением от сегодняшней удачи, он так растянул слово значительно, что почти пропел его. Даже в произносимых им тостах, сказывалось математическое образование с почти защищенной диссертацией.
- С тобой без логарифмической линейки даже выпить нельзя, - Алексей усмехнулся своей гуманитарной памяти, вытащившей такое вычурное слово, как «логарифмической» и поднял бокал. 
       Они чокнулись и понесли бокалы каждый к своему рту, но… выпить не судьба была.

В то самое время, когда бокалы были   готовы расстаться со своим, похожим на испанское, содержимым, щелкнула дверь.     Товарищи повернулись на   звук.   Дверь открылась спокойно и уверенно, в ее проеме явился сам шеф фирмы, Гусев Юрий Юрьевич. Стаканы повисли в воздухе. 

И было от чего. Гусев был шефом фирмы и не просто шефом – он был ее хозяин. Фирма имела многомиллионный оборот, прибыль от которого оседала в его карманах, делая его все богаче и, чем богаче он становился, тем дальше удалялось его мировоззрение от мировоззрения людей, которых почему-то принято называть простыми. Приятели были как бы не совсем простыми, но дистанцию свою знали и, будучи людьми приземленными, отчетливо понимали, что скорее параллельные пересекутся, чем они достигнут его уровня или хотя бы приблизятся к нему. Гусева они, конечно, видели и не один раз, но всегда издалека. А здесь вот он, собственной персоной и, что называется, без охраны.
-  Здравствуйте, - сказал Гусев, - а что так поздно?
-  Да вот закончили дела и решили немного расслабиться, - отреагировал, пришедший в себя первым, Николай Николаевич.       -  Присоединяйтесь к нам,- сказал он, как сказал бы любому другому вошедшему, - мы только начали. Алексей Алексеевич, достань бокал.

Гусев скользнул взглядом по бутылке. Многое можно было бы прочитать по легкой мимике, пробежавшей по его, слегка к вечеру ощетинившемуся,  лицу, но наши друзья плохо умели читать такие книги, и Николай Николаевич уже начал было наливать вино в  подставленный приятелем бокал…
- Не стоит, - сказал Гусев, - здесь  и на двоих мало… Я сейчас принесу, есть у меня в подвале .
Сказал, повернулся и исчез так же внезапно, как появился.
Друзья переглянулись, у каждого вопрос был один и тот же: «Что делать, он придет или нет, пить или не пить». Они взглянули на наполненные бокалы, ответ пришел сам собой. Выпив налитое вино, решили подождать.
- Надо бы сполоснуть бокалы перед его винами, - сказал Алексей и вышел с ними в туалет.
Ждать пришлось недолго. В этот раз дверь открылась более энергично,   вошел Гусев с деревянной коробкой и ананасом в руках.
- Мне   на день строителя надарили,в подвале их еще много. Это вот  испанское,  долларов триста стоит.

Он поставил на стол принесенный коробок и уселся в, освобожденное Николай Николаевичем, кресло. И опять-таки внимательный глаз заметил бы взгляд, брошенный им на бокалы – бокалы сверкали чистотой, Алексей Алексеевич не только их вымыл, но и протер до блеска салфеткой.
Николай Николаевич взял в руки коробку («и у этого испанское – они что, сговорились сегодня!»). Он повертел коробку, изучая конструкцию:
- Красивая коробка, даже   ломать жалко.
- Главное все-таки содержание, поэтому формой придется пожертвовать, - сказал Гусев, а молчаливая усмешка добавляла: - Нашел, на что обращать внимание.
- Да, делать нечего, надо ломать коробку, - согласился Николай Николаевич и, вздохнув, стал отрывать дощечки.
Раздвинув стружки, он вытащил бутылку 0,7 вина и поставил   на стол. Оставшись с ящиком в руках, он стал вертеть головой в поисках места, куда его деть.
- Да бросьте коробку, что Вы ее держите, разливайте лучше вино, - сказал Гусев.
- По части разлива у нас Алексей Алексеевич, - Николай Николаевич выразительно посмотрел на приятеля, говоря как бы: - Ну что же ты давай наливай, или руки дрожат,  а я пока ананас порежу.
Руки не дрожали. Вино разлилось по бокалам и под единственно возможный тост - так, по крайней мере, всем казалось - «За фирму»  было выпито.

Долго причмокивали, нюхали бокалы, Николай Николаевич даже, вспомнив, как его учили дегустировать вина в Крыму, втягивал воздух тонкой струйкой сквозь слегка приоткрытые губы. Резюме не было неожиданным, вино признали отменным - еще бы! - триста долларов. Гусев со скромным восторгом от себя рассказывал, как он нашел очень дешевого поставщика ананасов, правда, оптом, но очень дешево, рекомендовал всем.  Вино допили довольно быстро, Гусев исчезал и появлялся еще пару раз, во второй раз он принес сразу две бутылки. Друзья уже привыкли, что вино за триста - четыреста долларов это нормально, как бы, так и должно быть. Гусев был свой в доску, и что это там о нем говорили… совершенно доступный парень (они и по возрасту были почти что однолетки).

Когда распечатали четвертую бутылку,  Николая Николаевича вдруг осенило: « Я же могу сейчас   ему напрямую рассказать о своем договоре, тем более что разговоры уже затихли и пить продолжали молча». Он повернулся к Гусеву, чтобы рассказать, но тот был отвернут в другую сторону  - что-то рассматривал в шкафу; Николай Николаевич открыл рот, хотел окликнуть шефа и не смог: его имя отчество напрочь вылетело из головы – общались-то впервой. 

 Чтобы привлечь внимание, Николай Николаевич слегка тронул Гусева за плечо…

 Гусев медленно повергнул голову, посмотрел на то место на плече, которого только что  касался Николай Николаевич, будто проверял, не измазал ли он его.
- Не надо меня трогать, - сказал он. 
   Мурашки пробежали от тех слов. Как наваждение откуда-то появилось совершенно уничижительное желание очистить то место, которого он касался  и, движимый   гипнотической силой, он сделал бы это,  но не мог определиться чем лучше: вытереть просто рукой – засалит только еще хуже, хорошо бы спиртом, но где его взять, пьют – то вино… потом сообразил: а что чистить? какие пятна?  руки чистые…

        Наваждение схлынуло и, не понимая реплику шефа в ее настоящем смысле, Николай Николаевич начал говорить, но тоном   не застольным дружеским, каким беседовали только что, а просительно-оправдательным:   
- Я хотел рассказать о договоре, который сегодня мы заключили, тысяч сто только прибыли, - начал было излагать   Николай Николаевич, продолжая изучать место на шефе, которого только что коснулся. 
-  Мне не надо  рассказывать, - оборвал Гусев, не выказывая не то что восторга, а хотя бы какого-то интереса. - У Вас есть начальник, ему и рассказывайте.
 Сказав это, он достал мобилу, нажал, как показалось Николай Николаевичу, всего на одну кнопку и сказал, не поднося телефон к уху:
-  Гена, готовь машину, сейчас поедем и скажи охране на проходной, чтобы завтра … подожди…- он обратился к Николаю Николаевичу: - Как Ваша фамилия? – и, получив ответ, продолжил: - Скажи охране, чтобы завтра Лихого на фирму не пропускали.

  Они продолжали сидеть.  Гусев невозмутимо  молчал, спокойно потягивая вино, будто ничего не случилось, будто он только что не выгнал из своей фирмы человека, с которым последние часа три пил вино и который только что хотел подарить ему тысячи прибыли. У Гусева абсолютно ничего не случилось существенного. Они еще допивали вино с ананасом, но   разговоры уже  не клеились. Обстановка, бывшая минуту назад, как казалось друзьям, приятельской, вдруг сменилась на обжигающе напряженную, куда девалась легкость общения, на место симпатии и открытости приходило разочарование и настороженность. Друзья почувствовали себя  неуютно, они вдруг отчетливо увидели случайность и неадекватность состоявшегося только что общения, их  угнетало осознание своей незначительности, а  казавшаяся близость вдруг обрела свои настоящие реалистичные формы и это была та самая реальность,  от которой с таким забвением они, как только что  показалось, ушли в товарищеской пирушке.

   Они ждали развязки.   Уйти первыми, оставив Гусева,     неприлично, хозяин все-таки.  Хотя, почему нельзя?  Николаю Николаевичу уже можно. Он встает и уходит. «Досвидание» повисает в воздухе. Действительно, до какого свидания.

На проходной на него не обратили внимания - это завтра они не пустят его на фирму.

 05.02.2012 WalRad