Наталья Семёновна

Наталья Семёновна Галицкая –  удивительный человек, инженер, волею судьбы, ставший педагогом. Работает она в специализированной школе-интернате № 33 для слепых и слабовидящих детей, что возле посёлка Ключевой. Это – очень тихое место на улице, носящей такое красивое название – Тополиная, среди дач, примыкающих к Новочеркасску. Огромный двор, утопающий в зелени. Прекрасное здание.

Сама школа живёт, можно сказать, как целый самостоятельный мир, имеющий свои писанные и неписанные законы, сам о себе заботящийся, сам себя обслуживающий. Для означенных целей здесь существует немало различного рода вспомогательных служб, среди которых – и котельная, и прачечная и многое, многое другое.

  Скажу честно, на меня беседа с Натальей Семёновной произвела чрезвычайно глубокое впечатление. Впрочем, вот запись той беседы. Судите обо всём сами.

-Я вообще – инженер, - говорит Наталья Семёновна, - окончила Политехнический Институт, который потом был переименован в НГТУ, а потом – в ЮГРТУ. После учёбы в институте я окончила аспирантуру. Но всю свою жизнь мечтала быть рядом с детьми, которые нуждаются в помощи. И мне казалось, что я им могу эту помощь оказать. Я обратилась в детский дом, где проработала два года. За это время я нашла контакт с детьми. Было хорошо и детям, и мне. Но, обстоятельства сложились так, что я перешла на работу в эту школу, потому что здесь нужен был педагог, которым я, на самом деле, не являюсь, но мне позволили здесь стать педагогом. В меня поверили как в педагога. И я постаралась эти надежды оправдать. Я имею высшую категорию – уже второй срок. Её подтвердили буквально только что. Сюда я пришла восемнадцать лет назад на должность воспитателя. Но, спустя полтора или два месяца после этого, отсюда ушёл педагог, ушёл по состоянию здоровья, и меня попросили замещать его до тех пор, пока не найдут другого. Но, почему-то администрация посчитала нужным не искать педагога, а оставить в этой должности меня. Так я и стала учителем начальных классов. И уже семнадцать лет – учитель начальных классов.

В этом году (записано в начале 2011го года – авт.) я уже полгода как работаю воспитателем. Причина в той демографической ситуации, что сложилась в нашей стране. Когда недостаток детей в массовых школах, туда берут даже детей, имеющих какие-либо проблемы со здоровьем, в том числе – и со зрением, здесь этих детей не хватило для того, чтобы я продолжила работу в начальных классах. Я выпустила четвёртый класс (аналог третьего в массовой школе), а дальше детей не набрали. Так что сегодня я – воспитатель.

У Наталии Семёновны много публикаций по педагогике и психологии. Она участвует в фестивале педагогических идей. Прошла курсы переподготовки в Москве. Буквально только что прошла дистанционные курсы при МГУ.

-Единственное, что могу сказать искренне, - признаётся Наталья Семёновна, - так это то, что я очень люблю детей. Люблю, при всех их пороках. Их пороки ещё больше сближают меня с ними. Они мне по-своему дороги. Я нуждаюсь в них и нуждаюсь в этой работе.

-Как инженер Вы сколько-то работали?

-Да. Я работала в Гидрохимическом институте. Потом ушла в декрет. Меня в Гидрохимическом убеждали поступить в аспирантуру, потому что у меня уже тогда были научные статьи – они у меня были ещё и в студенческие годы. Но, я отказалась по той простой причине, что у меня тогда был маленький ребёнок. Совсем маленький. Я не пошла тогда в аспирантуру. А свою первую работу я опубликовала, ещё учась в среднем учебном заведении, говоря точнее – в техникуме. Но, это – давно пройденный этап. А в аспирантуру я поступила потом, в ЮЖНИГИМе. А позднее, с началом перестройки, когда ЮЖНИГИМ перекроили и из четырёхсот человек осталось восемьдесят – в основном, администрация, и при этом осталось одно только направление, гидротехническое же направление, в котором я работала, было ликвидировано и все те, кто работали в гидротехническом направлении, оказались, можно сказать, на улице – судьба, таким образом, привела меня в педагогику. Педагогика меня тогда не интересовала. Я о ней ничего не знала. Но, меня привлекали дети, я хотела работать с детьми, отдавать им свою душу – сколько её у меня есть.

Наталья Семёновна тут же спохватывается:

-Сотрите в диктофоне то, что я сейчас сказала. Не нужно обо мне писать. Пишите лучше о детях, с которыми я работаю.

-Извините, но я не буду ничего стирать – важно абсолютно всё.

После секундном паузы Наталья Семёновна продолжает:

-Единственное, что могу сказать со всей ответственностью: я очень люблю этих детей и очень люблю свою работу. Всё остальное можете опустить.

-А о чём же тогда писать?

-Не знаю…

-Хочу сказать про нашего директора, - продолжает Наталья Семёновна, - он ведёт мудрую кадровую политику. И в самом деле – без любви здесь работать нельзя. Директор из этого и исходит.

-Я попросил бы Вас рассказать ещё о специфике Вашей работы.

-Что могу Вам сказать? В отличие от детей, которые находятся здесь с одним дефектом – имею в виду: с дефектом зрения – у меня дети, имеющие несколько дефектов.

-У Вас «Б» класс?

-Да. Зрительный недуг этих детей отягощён ещё и изъянами в интеллектуальном развитии. Это, конечно, накладывает отпечаток, создаёт свою специфику в работе с ними, потому что здесь нужно глубоко изучить их психологические возможности, что называется – кто во что горазд, и учитывать их ежеминутно, практически ежесекундно при общении с ними. Прежде всего, для меня главное, как я сама это поняла, - я работала в детском доме не очень много, всего два года, но там я это поняла – с этими детьми, при всём моём желании (а я пошла туда по доброй воле, ради самих этих детей), нужна строгость. А без строгости – хотя, конечно, каждый понимает это по-своему – здесь невозможно наладить дисциплину, а без дисциплины дети не услышат меня.

Я с удовлетворением недавно прочитала в одной из книг – никогда не вредно постигать знания, даже если это знания прошлых лет – о том, что нужна строгая дисциплина, но, естественно, эта строгость не должна быть основана на жестокости, и при этом основываться она должна на понимании ребёнка. Я изыскиваю такие пути, чтобы дети слышали мой голос. Но, голос строгий.

Первое, что я делаю, получив новый класс – привожу детей к общему знаменателю, чтобы они знали общие правила поведения, которые у нас даже официально прописаны. И когда налажена дисциплина, тогда начинается учебный процесс.

За что я их люблю? Если Бог даёт достучаться до каждого из них, они начинают меня понимать. Они понимают, что если я от них чего-то требую, даже жёстко требую – хотя, вся моя жёсткость, если честно, состоит только в тоне. Но, когда у меня наступало взаимопонимание с детьми, то я тогда до каждого из них, учитывая его состояние – как общее, так и ежедневное, - пытаюсь донести те знания, которые и должна по программе донести.

Был у меня за все эти годы отличник, мне всё же кажется, что попал он в «Б» класс по ошибке. У него было, скорее всего, какое-то промежуточное состояние – так тоже бывает. А вот хорошистов было немало. Здесь есть и моя заслуга. Она состоит в том, что мне удалось наладить взаимопонимание. А всё остальное – труд ребёнка. И его самоотдача настолько велика, что я не могла поставить меньше «четвёрки». Это придавало мне силы, придавало чувство глубочайшего удовлетворения результатами моего труда. Мне было дорого то, что дети понимают и дают результат, что всё то, что я могла дать ребёнку – я ему дала. Но, это уже заслуга ребёнка, а не моя. Мой только подход. Я подтолкнула его к такой степени понимания, когда он говорит, что сейчас бывает крайне редко: «А можно, я ещё одну задачу решу?». Конечно, можно. И мне это настолько греет душу!

Есть у меня одна воспитанница – у неё акалькулия. Это такое логопедическое заболевание. Она не способна считать. Зато, она умеет читать. И это только потому, что когда мы с ней остались одни – во время эпидемии гриппа, - я её вынуждала читать столько, сколько мне хотелось, но совсем не столько, сколько хотелось ей. А когда она стала читать хорошо и почувствовала вкус к чтению, поняла, что это не просто механическое проговаривание слов, но это ещё и получение знаний и информации – при чём, тексты, естественно, были детские, смысл которых до неё доходил – она получила интерес к чтению, желание читать. И речь начала развиваться.

Когда такой ребёнок говорит: «А можно я ещё почитаю?» или – «А можно я ещё порешаю примеры?» - меня это не просто радует, это восхищает! Я благодарна этим детям за то, что они способны на такие подвиги. Особенно – в наши дни, когда даже здоровые дети не хотят учиться.

В процессе нашей беседы рассказывала Наталья Семёновна и про те виды речи, которые ей приходится развивать в своих учениках, среди коих есть и так называемая «консервативная речь» - это, когда человек читает и понимает смысл прочитанного, но не может этого изложить.

-Нам с Вами этого в полной мере не понять, - объясняет Наталья Семёновна, - потому, что для нас это само собой разумеющееся, а для незрячего ребёнка, имеющего к тому же проблемы с психикой, это очень часто бывает задачей практически невыполнимой.
 
Вот с какими проблемами Наталье Семёновне приходится сталкиваться в работе практически ежедневно – и с этими, и ещё с многими, многими другими.

-Кроме учебных процессов, - отмечает Наталья Семёновна, - есть ещё и процесс воспитательный. И воспитательный процесс не менее сложен, чем обучение. Хотя, я считаю, что это во многом – единый процесс. Трудности воспитания накладывают отпечаток на образовательный процесс. А трудности воспитания здесь неизбежны, потому что все эти дети – абсолютно все – из неблагополучных семей, и всё, что они видели, всё, что они испытали в своём раннем детстве – мягко говоря, далеко не предмет для зависти. И очень трудно порой их в чём-то обвинять, поскольку всё то, что ими прожито фактически ещё в младенчестве, не могло не оказать влияния на их психику. А психика – вопрос настолько сложный, что даже психиатры не способны ответить на многие вопросы, а уж тем более – педагоги.

Скажу так. Психология – не психиатрия. А здесь часто приходится иметь дело по сути с психиатрией, что создаёт крайне сложные проблемы и в воспитании, и в обучении. Трудностей здесь очень много. Гораздо больше, нежели во всём том, о чём я говорила до сих пор.

Что касается психиатрии. Человек же не может быть универсальным, не может он знать всего. В данном случае я не жалуюсь на то, что по основной специальности я – инженер. Не жалуюсь, поскольку мне это абсолютно не мешает. Не мешает ещё и потому, что умение работать с литературой – это то, что я получила в техническом ВУЗе. Это - как раз то, что и в педагогике не всегда даётся. И это мне очень сильно помогает. Познавать новое – это жизненная необходимость при работе с этими детьми. При отсутствии необходимых знаний будешь повышать на них голос, доходить не знаю до чего – а результатов не будет. Это будет уже не работа, а настоящая каторга, от которой ты сам откажешься и тут же уйдёшь.

Мне часто говорят: «Как у Вас хватает терпения?». Я отвечаю: «Какого терпения?! Это знания. Я знаю, какой я должна быть с ними – хочу я того, или нет». Это даёт мне возможность понять, что это такие дети и что с этим надо считаться.

Столько кошмара, который я узнала за семнадцать лет работы здесь, с ним не идут в сравнение никакие передачи типа «Пусть говорят». И с детьми, пережившими весь этот кошмар нужно работать, их нужно понимать.

А в тех передачах меня поражает верхоглядство их создателей. То, что я реально вижу, работая здесь, то, с чем сталкиваются эти несчастные дети… Если себя не сдерживать и воспринимать эмоционально, то слёзы будут литься, не переставая. Всё, что пережили эти дети – каждый из них! – заслуживает такого высокого милосердия, какого у всех нас не хватит! И то, что мне самой пришлось здесь испытать, когда, при всей моей чувствительности, я вижу, как родной отец, не видя своего родного сына восемнадцать лет, и, узнав, что теперь у его сына есть достаточно существенная сумма на сберкнижке – это его пенсия, поступавшая туда за все минувшие годы, всего около двухсот тысяч рублей (мы же не тратим эти деньги, наши воспитанники получают их после выхода из школы) – приехал. Заметьте: приехал, узнав, что есть такая сумма!

Я его проводила к директору. Он сказал директору, что хотел бы восстановить свои родительские права. Директор ответил: «По этому вопросу, пожалуйста, обращайтесь в суд». Только суд решает такие вопросы – лишение родительских прав или их возвращение. Тогда этот человек, выйдя от директора, прошёл мимо моего класса, даже не спросив о том, где же его сын? Они оставили его в доме младенца. И не видеть потом столько лет! Я выбежала следом – его нет! Спрашиваю: «Он, что – ушёл?!». Да! Он ушёл!!! Я увидела только след его удаляющегося автомобиля.

Но, это только один из эпизодов. Все мои дела ровным счётом ничего не стоят в сравнении с теми несчастьями, которые уже успели пережить эти дети. И они ещё не понимают, что их ждёт за порогом школы, потому что здесь они всё же пребывают в тепличных условиях. И здесь им по-своему хорошо. Относительно, конечно.

А тот мальчик, о котором я только что говорила, каждые каникулы садился в классе возле батареи, отворачивался ото всех, потому что на каникулы дети разъезжаются по домам, их забирают, а его не забирал никто. Он садился, отворачивался лицом к батарее и рыдал. А потом его родной отец прошёл мимо него…

Эта история – одна из многих, встречающихся в моей работе постоянно. Я таких историй знаю бесчисленное множество.

А представьте, что я сама чувствовала, когда вела этого же мальчика к его родной бабушке, которая не видела его семнадцать лет – так же, разумеется, как и он её – и вдруг нашлась.

Знаете, я не выдержала, хотя всегда была – да и остаюсь – достаточно сдержанным человеком. Да, я тогда не выдержала и спросила его бабушку: «Где же вы были раньше?!». Было пролито столько слёз! Я написала столько писем по просьбе этого мальчика! При чём, его отцу – так уж получилось – я написала такое письмо, от которого сама плакала. Но, его отец никак не отреагировал на это письмо. И только узнав, что у его сына есть такая сумма, появился здесь. А как понял, что здесь ему сразу же эти деньги никто не выдаст, так сразу же и ушёл, даже не взглянув на своего сына, которого оставил когда-то в доме младенца. А мальчик поехал к бабушке. А когда деньги кончились, от него пришло письмо: «Бабушка меня выгоняет». Как я и сказала, это далеко не единственная история.

-Прожив в государственном учреждении, - замечает Наталья Семёновна, - очень трудно бывает потом войти в социум и в нём утвердиться.

Вздохнув, она продолжает:

-Мне очень жаль, но дорога одной из моих учениц – это дорога в зону. Пусть мои слова не будут пророческими. Она старается исправиться, но у неё это очень плохо получается, и мне её жаль. Тут не в учёбе дело. Дело в том, что она ворует. Смотрит в глаза и говорит: «Наталья Семёновна! Простите! Я больше никогда Вас не подведу!». Какое-то время держится. Моя сумка, кстати, для неё – запрет. Это свято. К ней она не прикасается. Я держу свою сумку открытой. Но она снова срывается.

-Насколько я знаю, это тоже своего рода психическая болезнь.

-Да. Это – болезнь. Где-то откровенная болезнь, где-то она как-то прикрыта поведением. Одним словом, мне жаль этих детей. Каждый из них по-своему несчастен. И эти несчастья - они куда превыше моей высшей категории! Выше моих публикаций! И выше многого, многого другого! Моя единственная заслуга – участие в судьбе этих детей, стремление сделать всё возможное и невозможное для того, чтобы несчастья каждого из них было не так болезненно.

Много через меня прошло трагических судеб. Поскольку это дети со сложной структурой дефекта, то их оставляют в детдомах, в домах младенца чаще, чем тех, которые учатся у нас же в «А» классах. У меня фактически половина класса состоит из сирот. Это – хроническое явление. Они – социальные сироты. Настоящих сирот – в том понимании, как это было, скажем, в годы Гражданской Войны, или в 40е годы – практически нет. Есть, правда, такие, у кого родителей нет в живых, но дело в том, что они стали сиротами ещё тогда, когда их родители были живы – их при жизни лишили родительских прав, были же к тому какие-то причины. Потом кто-то из тех родителей утонул, кого-то из петли вынули. Не живут долго такие люди. Не живут они долго скорее всего по тем же причинам, по которым и родительских прав лишились. Образ жизни сказывается и на её продолжительности.
Ещё одна есть у меня ученица, - продолжает Наталья Семёновна, - у неё остаточный интеллект присутствует. С ней очень интересно работать. Но, она – просто хулиганка по сути. Когда после выходных прихожу на работу, на меня сваливается столько всего – и то она без меня успела натворить, и другое, и третье, и пятое, и десятое… Эта девочка слабовидящая. А почему она – хулиганка? Потому, что её родители умерли, хотя родительских прав их лишили ещё при жизни. Её маму убили. Отец её сильно пил и умер. Осталась бабушка, у которой пятеро внуков. Один внук отсидел и только что вернулся. Другого вытащили из петли – уже мёртвого. Похоронили, понятное дело. Что этот ребёнок в такой семье почерпнёт?! Понятно, что ничего хорошего. Я два года борюсь за то, чтобы эту девочку не отдавали в ту семью на летние каникулы. С одной стороны – понимаю – ребёнку нужно родство. Это требуется на подсознательном уровне. Воспитатели и педагоги – при всём уважении к их труду, при всём их старании – всё равно, чужие люди. Но, с другой стороны, я добиваюсь того, чтобы эту девочку не отпускали на летние каникулы в её семью. Хотя бы потому, что там она выходит со своей родной сестрой – на год её старше – на дорогу, они садятся в попутные машины и едут неизвестно куда. А ведь ей сейчас всего одиннадцать лет! Правда, по росту она на свой возраст не выглядит, потому что и с питанием проблемы, и другие негативные факторы сказываются. Я не могу сказать плохого о её бабушке. Но, ей уже за восемьдесят. И у неё пятеро таких внуков. Что она может им дать кроме тарелки супа и яйца из под домашних кур?! Они, что – её слушают?!

Этим летом приезжает она и говорит: «Наталья Семёновна! У меня брат  Коля повесился». Я ей: «Как же так?! Ты же говорила, что он женился?». Она мне: «Да, женился. Остался ребёнок. Я за ним ухаживаю, а брат повесился». И она не переживает. Впрочем, не знаю – может, внутренне и переживает. Но, внешние переживания смазаны и притуплены.

Каждая судьба – это история. Рассказывать и рассказывать можно до бесконечности.
Мне часто говорили: «Что Вы там работаете?! Идите в «А» класс», а я всегда отвечаю: «Если не я, то кто же?!».

Всё же я работаю с ними, потому что они дают мне воздух. Мой маленький успех – это не мой успех. Это – ответ детей на мои старания.

Прозвенел звонок на самоподготовку. Я не мог больше задерживать Наталью Семёновну.