Червонец

Был обычный промозглый октябрьский день. Угрюмое серое небо, висевшее будто-бы прямо над головами, казалось тяжёлым и грязным лоскутным одеялом. Бесформенные облака походили на поломоечные тряпки не первой свежести и прямо-таки источали уныние. Холодный дождик то моросил нудными, утомляющими струями воды, то внезапно затихал, а потом, словно злорадствуя, возобновлял своё чёрное дело с новой силой. Шквалистый ветер налетал порывами, пронизывая прохожих до костей. Часто очередной порыв горстями подхватывал капли дождя и швырял водяные горсти кому-нибудь в лицо. Люди фыркали, отряхивались на ходу, спеша скорее уйти прочь и спрятаться в подземный переход.
Ромка перепрыгнул большую лужу у входа в метро. Спустился по лестнице, сторонясь обшарпанных стен. В переходе, вопреки ожиданиям, теплее не было. Зато было ещё более мрачно и грязно. Под ногами хлюпала вода вперемешку с грязью, давно не мытые лампы давали лишь немного тусклого света. Воздух был спёртым и вонючим. Лица снующих в обе стороны пешеходов выглядели подстать погоде - хмурыми и донельзя озабоченными. Люди спешили по своим делам, не обращая внимания друг на друга.
Ромка отделился от однородной массы пешеходного потока, машинально шагнул к тёмному закутку, оставшемуся от демонтированного киоска. Он ходил по этому переходу уже несколько лет, но лишь последние пару недель неизменно останавливался в этом месте. Его сюда тянуло, и Ромка сам не знал, почему. Этот угол облюбовали бродяги. Заросшие грязью и немытыми космами, жалкие и убогие, воняющие помойкой и водкой, бездомные старики, тётки, инвалиды и прочие представители городского дна рядком сидели у стены, протягивая в толпу ладони, сложенные в просительном жесте. У ног некоторых из них стояли пустые консервные банки и помятые коробки из под обуви. Кто-то, притомившись, либо же с похмелья, спал, прислонившись к соседу. Глаза у всех были мутные и потухшие.
Обычно здесь сидело пять-шесть бомжей, в течение дня одни исчезали, зато появлялись другие. Их Ромка не запоминал, не они притягивали его внимание, хотя бродяги явно желали противоположного. В стороне от остальных просителей, рядом с большим рекламным плакатом сигарет, стояла старушка. Стояла, скорбно ссутулившись, опустив голову. По сравнению с бездомными, одета старушка была чисто о опрятно, хотя и очень бедно. Из под выцветшего платка выбивался непослушный седой локон. В её сморщенных старостью руках лежала синяя жестяная коробка, в ней - несколько монет и засаленный лоскут десятирублёвки. На груди висела табличка, аккуратно вырезанная из куска картона. На табличке от руки было написано:

"Люди добрые,
подайте ради Христа
кто сколько может.
Умирает сын!"

А сбоку, рядом с надписью, была приклеена фотография, блёклая и нечёткая от времени. На ней был изображён молодой здоровый парень в военной форме поверх тельника и в голубом берете. Парень улыбался уголками губ и задорно смотрел куда-то вбок.
Ромка опаздывал в школу. Но не двигался с места, заворожённо вглядываясь в фотографию. В черты запечатлённого на ней парня. А голубой берет смотрел в пустоту и улыбался. За всё время. что мальчишка простоял в переходе, старушка ни разу не шевельнулась, не подняла головы. Ромка тоже не шевелился, боясь неосторожным движением потревожить бабушку. Копошились грязные бродяги, семенили по переходу люди, дрожал свет в лампах. Не двигались только эти двое.
Мальчишка осторожно нащупал в кармане мятый червонец. От мысли, что он может сделать, Ромку бросило в жар. Школьник был робким. Вдобавок, в голову совершенно не к месту лезли неприятные мысли. Ромка видел передачу по телевизору, в которой разоблачались различного рода попрошайки. Говорилось, что инвалиды, брошенные дети, кормящие матери-одиночки - сплошь и рядом подстава. Организованный бизнес, основывающийся на людской добродетели. Бомжи были рабочими, нередко ряжеными. Они делились выручкой со своими бандитскими покровителями; те, в свою очередь, следили, чтобы "рабочих" никто не обижал и не гонял. По этой причине Ромка раньше даже не задумывался над тем, чтобы дать кому-то милостыню из своих карманных денег. Он понимал, что, даже если бомж ни на кого не работает, он всё равно потратит собранные деньги на выпивку.
Но молчаливая, сгорбленная старушка, одиноко стоящая в переходе и молча молящая о помощи, глубоко поразила душу паренька. С первого дня её появления Ромка регулярно останавливался напротив старой женщины и стоял, потрясённый её безмолвным отчаянием, таким неподдельным, что у Ромки не возникало никакого сомнения в её подлинности. Школьник изо дня в день смотрел на бабушку, отчаянно борясь с робостью и силясь подойти. Её горе, давящее на сознание совершенно постороннего, самого заурядного мальчишки, сковывало ноги, заставляло сердце биться учащённо. Раз за разом Ромка решался подойти, но в последний момент разворачивался и сломя голову убегал прочь, разрываемый горечью чужой беды и злостью на собственную нерешительность. Потом целые сутки его мучила совесть, и он давал слово непременно подойти и заговорить с бабушкой завтра. Но и завтра, и послезавтра, и в любой другой день повторялось одно и то-же.
И вот в этот промозглый октябрьский день Ромка решился. Молодой солдат с выцветшей фотокарточки ободряюще глянул на мальчишку весёлыми глазами. Ромка сглотнул, задержал дыхание, медленно шагнул вперёд. Бабушка не шолохнулась, словно и не чувствуя горячего волнения подошедшего школьника. Дрожащей рукой Ромка медленно достал заветный червонец. Он не знал, почему это движение давалось ему с таким трудом. Нет, ему не было жалко червонца, и он, не задумываясь, отдал бы его любому действительно нуждающемуся. Даже если бы червонец был сотней или тысячей. Ромке не было жалко денег. Он боялся взглянуть старушке в глаза.
Последнее усилие над собой - и банкнота с тихим шорохом опустилась на дно жестяной шкатулки. Ромка вздрогнул. Бабушка подняла глаза. Её взляд был таким грустным. Добрым. Мягким. И тоскливым. В нём выразилась бесконечная любовь к сыну. Бесконечная материнская боль. И благодарность. Не за червонец, а за само внимание к ней. К её горю. Ромку словно окатили холодным душем. Он раскрыл было рот, но слова, оказавшиеся вдруг неуместными, застряли в горле. Парень развернулся и опрометью кинулся бежать, не обращая внимания на мечущийся за спиной школьный ранец. Уже потом, из-за отсутствия денег на автобусный билет опоздавший в школу, Ромка осознал, что уже две недели лежащий на душе камень не упал. А стал ещё тяжелее.
А бабушка с жестяной коробкой, повернувшись к убегающему школьнику, молча осенила его крестным знамением.

На следующее утро Ромка спешил к переходу. Небо было всё такое-же хмурое, погода - такой-же скверной. Грязные машины разбрызгивали колёсами бурую воду из луж. Даже пёстрые некогда рекламы, вымокшие под дождём, казались прохожим унылыми и скучными. Ромка же их и вовсе не замечал. Он думал о старушке и о её умирающем сыне.
Вчером предыдущего дня школьник как бы невзначай заговорил с мамой о нищих и милостынях, которые они просят. Мама, не подозревая об истинном интересе Ромки, объяснила сыну, что давать милостыню бомжам и беднякам благородно, но, в общем-то, бесполезно. Подачка одного человека - капля в море и вряд-ли поможет нуждающемуся. К тому-же, даже если все люди вдруг станут человечнее и внимательнее к ближним, это только сделает ситуацию хуже. Бездомные совсем испортятся и перестанут совершать даже те жалкие труды, что они вынуждены делать, чтобы хоть как-то выжить. Реально помочь реально нуждающимся могли только меценаты-толстосумы. Поэтому, если Ромка решит вдруг раздать все свои скромные сбережения бродягам, то только выбросит деньги на ветер. Однако одно мамино высказывание Ромка накрепко запомнил: "Помоги сегодня ты - завтра помогут тебе," А ещё он верил, что та бабушка из перехода нуждается прежде всего в участии. И сострадании. Кроме умирающего сына у неё никого нет. Ромка этого не знал. Но чувствовал.
Старушки в переходе не оказалось. Мальчишка дважды, срываясь на бег, обошёл переход, высматривая её. Старушки не было. Ромка растормошил бомжа, выглядевшего наиболее трезвым. Тот после некоторой взятки пробурчал что-то, похожее на "Старухи, этта, сёння нету". Ромка отошёл и прислонился спиной к чумазой стене, начхав на её сомнительную чистоту. Паренёк вчера вечером вскрыл свою копилку и запихнул всё то немногое, что ему удалось скопить, в школьный ранец. Он намеревался отдать эти деньги старой женщине, хотел заговорить с ней, попытаться поддержать. Своих бабушек у Ромки не осталось, и сейчас он инстинктивно тянулся к незнакомке. Он чувствовал потребность в ней, а также осознавал, что она нуждается в нём. Так бывает, когда человек неосознанно тянется к другому, жаждет быть с ним рядом, не отдавая себе отчёта о причинах этого желания. Он просто знает, что так надо.
Но старушки не было.
Ромка,опустив голову, вышел из перехода, медленно двинулся к автобусной остановке. Как раз подъехала забрызганная грязью маршрутная "газель", едущая по нужному маршруту. Створка пассажирской двери со скрипом отъехала, открывая путь в салон. Несколько человек выстроились в очередь на посадку. Ромка встряхнулся, вспомнил, что опаздывает в школу, поспешил к автобусу. Но в нескольких шагах от него он остановился. Ему вдруг показалось, что за ним кто-то пристально наблюдает. Паренёк обернулся, всмотрелся в толпу, стоящую на остановке по другую сторону дороги. И замер.
Прямо на него, задорно улыбаясь, смотрел весёлыми глазами молодой десантник. Он стоял под мелким дождём в чистой парадной форме с аксельбантами, его голубой берет ярким пятном возвышался над головами серой толпы. Люди словно не замечали его, толклись на тесном пространстве остановки, цепляя зонтики друг друга и проклиная погоду. Серые от грязи машины, рассекая лужи, поливали придорожные бордюры мутными потоками. Злой и холодный ветер трепал вымокшие рекламные вывески. А десантник стоял абсолютно чистый, и от этого казался чуждым октябрьской улице. Он просто сморел на Ромку и улыбался. А школьник не мог поверить своим глазам. На другом конце улицы стоял сын ЕГО бабушки.
Громко хлопнула закрывшаяся дверь. Ромка рефлекторно обернулся и увидел, что его "газель" наполнилась пассажирами и отъехала от обочины. Мальчишка, наплевав на упущенный автобус и боясь потерять десантника, быстро взглянул на противоположную сторону улицы. Но яркий берет цвета майского неба исчез. Ромка впустую шарил глазами в толпе. Никакого десантника не было.
Ромка грустно вздохнул и вернулся на остановку. В этот момент послышался нарастающий рёв, кто-то закричал, и через секунду все прохожие на улице увидели, как из-за угла на огромной скорости вылетел огромный, безобразный мусоровоз. Увидели, как мусоровоз с лязгом и грохотом протаранил пассажирскую" газель", ту самую, в которую едва не сел Ромка. Увидели, как мгновенно смявшаяся с жалобным скрежетом газель отлетела в сторону и несколько раз перевернулась, пока в свою очередь не врезалась в припаркованный на обочине джип. Увидели, как мусоровоз, двигаясь по инерции, страшным ударом впечатал покорёженный микроавтобус в борт внедорожника. Увидели, как машина-убийца, обезображенные останки "газели" и джип выехали на тротуар и окончательно остановились, только упершись в кирпичную стену здания.
Крик увяз в Ромкином горле.

Позднее выяснилось, что водитель старого мусоровоза не был виноват. Просто перед самым перекрёстком у грузовика отказали тормоза. Его водитель отделался ушибами и парой незначительных переломов. Припаркованный у обочины джип был пуст. Его хозяин появился на месте аварии только через два часа. Все до единого пассажиры "газели" и её водитель погибли на месте.
Ромка больше никогда не видел несчастную старушку из перехода. Никогда больше не видел её сына. Он не узнал, выжил ли десантник, вовремя спасённый чудом и людской добродетелью, или же умер. Не узнал, что сталось с придавленной отчаянием старушкой. Но с того дня Ромка вспоминал их с теплотой и светлой грустью. Он был им глубоко  благодарен, так как был уверен, что отданный бабушке и её умирающему сыну бесполезный, в общем-то, червонец, спас ему жизнь в тот промозглый и унылый октябрьский день.