Сны-4. Сны накануне Саги

ВМЕСТО  ПРЕДИСЛОВИЯ: 
ИСТОРИЯ  ПОЯВЛЕНИЯ  САГИ.
СОН  ПЕРВЫЙ  И  ДРУГАЯ  РЕАЛЬНОСТЬ.

     Серое, почти чёрное, небо, которое, кажется, никогда не знало звёзд. Я стою совершенно один и у меня такое чувство, и даже уверенность, что здесь, в этом мире - всегда так. Это не ночь вовсе, как может показаться. Это – такой особенный сумеречный мир, мир, который существует где-то совсем рядом с нашим. Он такой же настоящий, как и наш, только он – параллельный. Как сюда попал и зачем я здесь – мне непонятно, но есть для этого какая-то причина, и я осматриваюсь.
     Знакомый пейзаж. Это очень похоже на те места, где я родился тридцать три года назад. Так и есть: в отдалении лысые, покатые холмы, переходящие в горы, такие же лысые и неприветливые, а под ними изгиб широкой реки, отблескивающий в призрачном свете небес. Холмы, горы и река совершенно такие же, как и в нашем мире, а на этих холмах, и на том же месте - небольшой посёлок. Он очень похож на тот, который в нашем мире назывался – Сахарный. Посёлок, как и у нас, два десятка убогих бараков двух- и одноэтажных, но он иной: здесь совсем нет частных домов. Одни бараки. И ни в одном окне посёлка, почему-то, нет света. То ли там давно не живут, то ли что-то случилось и живых там не осталось. От всего этого веет тоской, безнадежностью, и мне становится страшно.
       Жутковатая картинка в серых тонах оживляется: в большом доме, стоящем особняком, ярко освещёны высокие окна. Дом этот – дворец, на фоне окружающего его убожества. Он – вне посёлка, и место занял лучшее - на берегу реки, там, где у нас, в нашем мире, пристань. Смотрю на это издалека, от изгиба реки, на берегу которой и стою. В чёрной, водной глади чётко отражаются яркие огни и силуэт дворца. А я вдруг понимаю, что мне нужно идти туда, в сторону тех тёмных, убогих домов, только пока не знаю - зачем. Там я должен буду сделать что-то такое, что изменит жизнь мою, и может быть чью-то ещё. И это важнее всего остального, что было в моей бессмысленной жизни. Подчиняясь этому приказу, иду в сторону посёлка по берегу свинцовой реки, вдоль широкой излучины, увязая ногами в иле и песке.
     Воздух неподвижен и спёрт, как в могиле. Он – густой и больше похож на воду, потому и в лёгкие вливается с трудом. Ещё труднее его оттуда вытолкнуть. Чем дальше иду по берегу, тем глубже проваливаются ноги и каждый шаг - то по щиколотку, а то и по колено. Но вот, наконец, пришёл: передо мной высокий щелястый забор из старых, не струганных досок. Мне даже показалось, что дальше, к посёлку – не пройти: кому-то не хочется пускать туда посторонних. А там за забором, в каменном дворце – свет и вечный праздник. Там - хозяева жизни. Там нет места таким, как я. Да и я не сюда шёл, мне, зачем-то, надо в тот тёмный, жуткий посёлок. Обхожу стороной огороженную территорию и иду вдоль забора в поисках прохода к посёлку. Наконец нахожу узкую дыру в заборе и, с трудом, обдираясь о колючки и щепки, пролажу в неё.
      Теперь я, скользя и спотыкаясь, тяжело иду вверх, сквозь сетку мелкого дождя. Передо мной горбатая дорога, мощёная булыжниками, осклизлыми и поблёскивающими своими спинами в тусклом, мертвенном, разлитом вокруг, свете. Что за свет, откуда он – непонятно. Кажется, будто светятся красновато-серым сами небеса. Воздух, всё гуще и дышать становится всё труднее, только я иду всё выше и выше. И вот я уже не могу удерживать своё тело вертикально. Или склон такой крутой, или я так ослаб? Я – задыхаюсь, теряю силы и оттого склоняюсь вперёд и вниз всё сильнее. Мне кажется, что на мне лежит огромный груз. Но, уже и согнувшись, и опираясь мокрыми, в глине, руками в осклизлые булыжники, которыми выложена дорога, я всё ещё иду, или уже ползу, скользя взглядом по влажной брусчатке. Силы кончаются.
      Но я всё-таки дошёл. Передо мной барак: длинный, двухэтажный - чёрные окна. Часть окон разбита, однако понимаю: здесь, внутри, живут люди. Просто они забыли - кто они. Они забыли важное, что они – люди. Они давно не знают электричества – у них свечи. Они многое чего не знают или когда-то забыли. Тусклый свет их свечей виднеется сквозь грязные, никогда не мытые окна. Кругом запустение, мусор и грязь. И безнадёжность, как покрывало, как и это странное небо, накрыла всё вокруг.
      Захожу в барак через единственный вход и поднимаюсь сразу на второй этаж. Длинный, через весь барак коридор, от стены до стены, а концы коридора упираются в проёмы окон. Пусто. Десятки дверей – все закрыты, но из-за них слышны голоса. О чём они там говорят? Где-то ругаются, где-то спорят, где-то спят – везде живут. Зачем я здесь? Ведь зачем-то я сюда шёл? Я – не знаю. Стою, думаю – нет, не могу вспомнить. Что-то очень важное выпало из головы. Что?? Я выхожу из барака.
      Стою возле стены никому не нужный, одинокий и несчастный. С неба моросит мелкий, тёплый дождь, а за тучами полыхает невидимая луна. Или это не луна. Какая-то она странная, эта луна - не земная. Из-за неё тучи светятся красноватым светом. А может здесь солнце такое?..
      Далеко внизу, в призрачном сумраке - река, отсвечивающая своей чешуёй. Одиночество, безнадежность и дождь обнимают меня. И горечь переполнила душу. Ей, душе моей, больно и я теперь точно знаю, где она прячется, моя душа. Она посередине груди, там, сразу под сросшимися рёбрами, от ключиц до подвздошной впадины – там теперь и щемит. А кругом мир – чуждый и неприветливый. И всё – не так! Не так!
       Я возвращаюсь в барак. Опять поднимаюсь по старой, выщербленной лестнице на второй этаж, и иду к окну в конце коридора. Стою и смотрю: передо мной склон, круто спускающийся вниз, где в призрачном сумраке – широкая, тёмная речная долина. За серебрящейся рекой темнеют кусты, деревья, и опять река. А за рекой - горы, такие же лысые и унылые, как и те, на которых этот посёлок и я. Правее чудятся мне развалины другого посёлка, того в котором я когда-то, давным-давно, родился и вырос. В этом странном мире он не выжил.
      Всё, пора – решаю я. Отворяю створки окна, в которых нет стёкол, и встаю на подоконник. Стою недолго – сомнения исчезли. Да, пора! Прыгаю изо всех сил, отталкиваясь ногами от подоконника и широко раскидывая руки. Сзади кто-то кричит, но я не оглядываюсь – мне уже не до того. Я стремительно падаю вниз, в глубину и, вдруг, остро ощущаю, что мне хочется дотянуть до реки: свидание со смертью нужно отложить. Вытягиваюсь, изо всех сил, и начинаю планировать. Тут же, вдруг понимаю, что я могу не только задержать падение или изменить его траекторию, но смогу и вверх. Пробую: прогибаюсь в груди, вытягиваю вперёд и вверх руки, сильно напрягаю живот и грудь - получилось! Изнутри, там, где пластина разделяет грудь и живот, возникает подъёмная сила. Я весь напрягаюсь до кончиков пальцев широко разведённых рук и – лечу! Лечу по крутой вверх, воздух рычит вокруг, а радость вскипает и переполняет меня. Всё поёт внутри от счастья: я могу летать. Я летаю, летаю…  И буду всегда летать!
      Пора назад, к тем, кто в бараках. Я сегодня научу их летать, научу их быть счастливыми. Я покажу им, как можно жить и ничего не бояться. Вот, оказывается, для чего я здесь! Всё, возвращаюсь. Легко разворачиваюсь под облаками, снижаюсь и влетаю в то же окно, из которого совсем недавно прыгал, переполненный недоумением, горечью и отчаянием.
      Влетаю слишком быстро - там, в коридоре, народ. Они ждут меня, о чём-то оживлённо говорят, спорят, жестикулируют, показывают на меня пальцами. С разгона пробегаю несколько шагов по коридору, сталкиваясь с ними плечами, и останавливаюсь. Я говорю им, что я такой же, как и они, и, что сегодня я понял, как можно жить без страха и как научиться летать. У меня не хватает слов, чтобы рассказать им, как это прекрасно. «Попробуйте, и у вас получится» - говорил я им. Но они только смеялись, качали головами, и никто не захотел.
       А я, желая подбодрить их своим примером, побежал к окну и рыбкой выпрыгнул наружу. Сначала я опять быстро падал вниз, и даже испугался, что не получится у меня полететь, но, раскинул руки в стороны, сильно напрягся и – полетел. Почти сразу ко мне приходит понимание, что теперь уже можно не напрягаться – полёт стал для меня таким же естественным, как дыхание или сердцебиение. Я – совершенно счастлив! Я летал для них, как птица: легко и радостно, а они смотрели раскрыв рты, но глаза их были, как у кукол - мертвы.
      Я летал и летал, а мелкий дождь ласково облизывал меня. Когда я вернулся в барак, в то же окно, они уже разошлись по своим комнатушкам. И я понял, как велик их страх. Страх – их господин. И тогда, в отчаянии, я закричал: «Я могу научить вас летать - вы станете свободными…» Но никто не вышел из сотен дверей, зато загрохотали тяжёлые сапоги на лестнице, и в коридор вбежали солдаты. Они бежали ко мне, и они хотели меня схватить. За что? – промелькнула мысль. Я повернулся и побежал в сторону окна, а они мчались следом, тяжело дыша и топая тяжёлыми сапогами, подбитыми железом.
       Я добежал, успел. Прыгнул и полетел сразу легко и свободно, а сзади звучали крики, полные страха, изумления и злобы. Я прокричал им, в отчаянии: «Люди! Почему вы так ненавидите?!»
      Я летел по тёмному небу, а мне некуда было лететь! Меня никто не ждал - я был не нужен здесь никому. И тут я заметил, как из-за туч вынырнул небольшой вертолёт. Он шёл, рыча в мою сторону, и я сначала думал, что это случайность. Но он включил прожектор и стал им обшаривать пространство, желая отыскать меня. И тогда я, сколько было сил, помчался прочь от него. Я попытался скрыться за сопками. Однако, луч прожектора поймал меня - осветил, и я услышал басовитый треск крупнокалиберного пулемёта. Всё! – понял я, и тут же почувствовал, как моё тело сотрясают и рвут раскалённые пули, а внутри у меня разгорается страшный огонь…
      … Я стоял на полу того же грязного барачного коридора, только не ощущал под собой ног. Их, как будто не было, или вес мой сильно уменьшился. Я даже поглядел вниз, туда, где должны были находиться ноги, но там, ничего не было. Вернее: подо мной, на полу, лежала маленькая кучка то ли трубок, то ли косточек тонких и обугленных, и клочков чего-то, что дымилось и тлело. Что это? Что же это?? И вдруг я понял: это – я! Это всё, что осталось от меня! И в душе у меня стало так горько и обидно, так защемило в груди, что я заплакал безутешно и горестно, как дитя. Всё – кончено! И ничего уже, никогда не будет у меня. Ни полётов, ни того счастья. Ничего. Всё было зря. Ничему я их не научил, и никому не смог помочь. И ещё мучил меня вопрос: почему всё так?...   
      Открываю глаза – темнота. Ночь. В горле горький и болезненный тугой ком. Тишина, мама спит – значит, я не шумел. Поднимаюсь со старенького дивана и выхожу на кухню, чтобы записать свой удивительный сон.
      Мне – тридцать три. Я недавно потерял семью, работу, квартиру – всё в течение одного лета 1985 года.  Теперь живу у мамы, в её однокомнатной квартире. Так сложилось. И не везде я виноват. Видимо, где-то, на каком-то перекрёстке, я не туда свернул, сделал что-то не то, и не тому руку подал. В последнее время я много думаю о смерти. И вот, она пожаловала ко мне в гости. Пока во сне.
      Сижу на кухне, записываю свой сон и не могу отделаться от ощущения: слишком всё реально, чтобы это было сном. Я был где-то только что, и там ещё хуже, чем здесь. Там вообще – безнадёга и мрак. О чём же этот жуткий сон? К ведьме надо – думаю, пусть разгадает этот сон: что предвещает он. Хотя мне уже и сейчас кое-что ясно. Я понял, что мне показали цену и смысл жизни, той единственной и неповторимой, подаренной нам Создателем. И ещё – мне дали надежду…
      Потом были двадцать лет жизни, вместившие в себя и перестройку, и новый брак, и рождение ещё двоих моих детей, придавших, наконец, какой-то смысл моей жизни. И в этот период произошло несколько удивительных случаев, заставивших меня задуматься о своём месте и своей роли в этом мире.
      В те годы начала перестройки я гонял машины из Европы в глубинку Сибири – не самые лёгкие деньги. Но – честные. Был август, и мы двумя машинами ехали из Литвы. В моём маленьком Форде с гордым названием «Орион», вместе со мной, едет мой первенец, сын от первого брака - Денис. Ему сейчас тринадцать, и у нас с ним полное взаимопонимание. Во второй машине – мой двоюродный брат Серёга Мосол. Мы мчимся уже за Курганом по территории Казахстана. Дорога в превосходном состоянии: ровная, прямая – располагает к быстрой езде. Вечер, безоблачное небо, Солнце валится за горизонт, едем около 120 км в час – нормальная крейсерская скорость. На пути, справа от дороги, посёлок из кирпичных двухквартирных домов, а слева безбрежное тёмно-зелёное кукурузное поле. По полю в сторону шоссе едет огромный комбайн, цвета охры. Я его вижу и считаю, что и он видит наши приближающиеся машины. Поэтому и еду в прежнем режиме, не ожидая сюрпризов.
     Зря я так думал. Комбайн, не сбавляя скорости, выскакивает на насыпь шоссе и останавливается, как вкопанный поперёк дороги – съезда на другую сторону дороги здесь нет. Этот монстр занял обе полосы и стоит, раскачиваясь и кивая шнеком и громадными подборниками-вилами: вверх-вниз, вверх-вниз. Его  торчащие вперёд вилы нависают над кромкой асфальта, за которой ещё метра полтора обочины, а дальше - край высокой дорожной насыпи. Ужас наполняет меня: мы в тридцати метрах и наша скорость – больше ста. Уже нельзя тормозить, нельзя свернуть – ничего нельзя, но надо спасать сына. И я подаю автомобиль вправо, хотя я и понимаю, что наш «Орион» не помещается между вилами комбайна и кромкой насыпи. Ложусь на руль, надеясь, что голова останется при мне, и пролетаю под вилами проклятого комбайна. Не знаю, как это удалось…
       От ярости я закипаю. Торможу, останавливаюсь с намереньем ехать в деревню, куда направился, как ни в чём не бывало, тот безмозглый «труженик полей». Тут подъезжает брат и выходит из своей «Джетты» ко мне, он смотрит на меня странными глазами и говорит:
- Его вилы над твоей крышей на пол спички были…
Я порываюсь ехать в посёлок: жажда мести горит во мне, но Сергей убеждает:
- Он пьяный в лоскуты, он тебя и не видел. А сейчас завяжемся с ним – сбежится вся деревня, проблемы будут…
…И мы поехали дальше. Едем уже не более ста, а я всё думаю о том. И, чем больше думаю, тем сильнее мне кажется, что кто-то нам только что сильно помог. Интересно: в чём причина?..
      Проехали с час-полтора. Подъезжаем ещё к одному посёлку. Солнце уже почти село. Опять – справа село, слева – поле. Из посёлка, снизу, на насыпь шоссе выскакивает светленький «ушастый запорожец» и глохнет на нашей полосе в пятидесяти метрах впереди от нас, как будто уткнувшись в стену. Запаса дистанции хватает. И время для маневра у меня есть: сколько могу - гашу скорость и ухожу на встречную полосу, благо там никого нет.
С трудом объезжаю «идиота», и с ненавистью смотрю туда, в его окно. В «Запорожце» - старик за семьдесят, рядом такая же старуха, а сзади – ребятишки. У старика обезумевшее от страха, совершенно белое лицо. И старуха с широко раскрытым ртом, видимо, кричит. Утираю холодный пот со лба. Одно утешает: этих впечатлений и им надолго хватит…
     В тот раз мы доехали без дополнительных проблем. А я всю дорогу думал: кого мне благодарить, кто мой Ангел-хранитель? И ещё вопрос: что я должен сделать?.. А, может быть – сын?
     Через год с небольшим, мы с Сергеем Мослом возвращались на купленных автомобилях из Финляндии. Он ехал на серебристом Крауне-европейце, а я на вишнёвом Вольво-245, здоровенный такой универсал. Была третья декада декабря 1993 года. Кто шоферил тогда, тот, думаю, помнит тот чудовищный гололёд на дорогах России, насмотрелись мы тогда «ужастиков» на дороге. А нам предстояло это жуткое испытание от финского города Торнио, где мы купили в этот раз машины, и до города Абакана – места, где мы родились и где нам, вероятно, суждено прожить жизнь.
     В тот раз натерпелся я страху сверх всякой меры. Водительского стажа у меня всего-то – три года, а на всех шести тысячах километров предстоящей нам дороги разбитые и перевёрнутые машины, рассыпанные из них товары, а кое-где и трупы рядом со своими разбитыми автомобилями. Помню, как Сергей, у которого было к тому времени 16 лет профессионального водительского стажа, подбодрил меня, сказав, задумчиво глядя мне в глаза, прямо перед выездом из Торнио: «Однако… не доедешь ты по такой дороге…»
       Лучше бы он этого не говорил – накаркал. А началось всё уже через час после старта из Торнио. Мы ехали четырьмя машинами: две машины в Волгоград и наши две. Одна из волгоградских машин, на глазах у нас, слетела со скользкой дороги, и несколько раз перевернувшись и оказавшись на крыше, остановилась далеко внизу, под насыпью шоссе. Мы помогли перевернуть автомобиль на колёса, но вытащить на дорогу нам его не удалось. И стал я ждать своей очереди…
      Случилось это в первой половине дня, на узкой, покрытой слоем льда, глины и воды, дороге между Самарой и Уфой. Мы двигались в пологом подъёме на Уральский хребет в нескончаемой колонне большегрузных фур. Все они ехали неспешно 40-60 километров в час, что нас не устраивало. И мы принялись их обгонять. Между нами всегда был грузовик. Я шёл вторым, слегка выдвинувшись к середине дороги из-за обрызгивающего меня до крыши колеса впередиидущей фуры. Так мне было удобно следить за действиями Серёги. Дворники мотались непрерывно, размазывая грязь по стеклу, а я выжидал, наблюдая, как мой лидер, выскакивая из-за очередной фуры, резво стартовал и заскакивал в следующий «карман» между грузовиками. Тогда и я перемещался на освободившееся впереди место. И однажды я ошибся или меня просто заблокировали, но когда я выехал из строя и приблизился к промежутку между фурами, откуда выскочил мой ведущий, места для меня и моей машины там не оказалось. Я смотрел направо на огромные вращающиеся колёса грузовика, разбрызгивающие фонтаны грязи, и понимал, что приближается моя персональная катастрофа: дорога слишком скользкая и узкая, чтобы меня не зацепили встречные.
      Облитый дорожной грязью до крыши, почти ничего не видя через, закидываемые колёсами фур, стёкла, я помчался догонять своего лидера, надеясь, что там, в следующем «кармане», возможно и для меня найдётся местечко. Не вышло: через полупрозрачные разводы от мотающихся дворников я внезапно увидел прямо перед собой, стремительно приближающийся свет его стоп-сигналов и мигание правого поворотника. И я резко затормозил! Нет – я попытался затормозить. Но шипованные колёса не тормозят на льду…
Ба-бах!!! Какая-то темнота. Кто выключил свет?
       Некоторое время меня, как будто, не было тут. По крайней мере, я не помню, что было сразу после удара. Обнаружил я себя сидящим, в своём заглохшем Вольво, на обочине встречной полосы, а сильно пострадавший Краун, от удара выбросило на обочину нашего направления. Мы сидим в своих авто, почти напротив - через дорогу, и смотрим друг на друга, а между нами проносятся потоком машины. Потом мы вышли из машин, и он подошёл ко мне.
      Я – полный кувшин собственной вины, ожидал, что он примется ругать меня, и был заранее готов согласиться со всеми обвинениями и оскорблениями. Но он меня поразил, сказав, опять также странно глядя на меня тёмными выпуклыми блестящими глазами:
- Повезло… Тебя встречная «шестёрка» могла сейчас, в лобовом, раздолбать в хлам!
Какая «шестёрка»? А я её и не видел. Оказывается, навстречу летела «шестёрка», с включенным светом, которая и должна была в меня неминуемо попасть, когда, после удара, мой Вольво отлетел-катился через встречную полосу на обочину. Она должна была обязательно попасть в меня, но, странным образом, не попала. А я почему-то ничего этого и не видел…
      И был ещё один необъяснимый и удивительный эпизод в этой незабываемой экстремальной поездке. В Омске мы с братом потеряли друг друга – так случилось. И теперь я еду один по равнине. Вторая половина дня – трудное время для меня. Как раз в это время я всегда начинаю засыпать. Это со мной бывает в любой поездке. Для борьбы со сном я набираю с собой кофейных зёрен и грызу их. Когда это не помогает, я громко пою дуэтом с магнитофоном, хлопаю себя по щекам, тру и дёргаю свои уши – в общем, развлекаюсь, как могу. Так было и в этот раз. Мне даже показалось, что я отогнал сон.
     Впереди идёт Камаз-фура. Неплохо идёт, не меньше ста. Я, сперва пристроился за ним, но в подъёмах он меня держал, гружёный всё-таки. Раз – подъём, два – подъём, и решил я его обогнать. Совсем уже стал пристраиваться, но тут опять стало ровно, и он - разогнался. Я, уставившись взглядом в его зад, еду и еду, постепенно цепенея, а скорость: 100-110. Магнитофон – орёт, но как-то как из ваты. Я тру глаза, тру уши – помогает на одну минуту. Я силюсь не моргать, а глаза – слипаются. И вот, я – моргнул…  А когда открыл глаза – впереди пустая дорога, Камаза передо мной нет! Исчез! Это, как удар электрошока. Я, прямо, подпрыгнул. Завертел головой и увидел тот Камаз - метрах в двухстах позади себя.
      Конечно, каждый из этих случаев – просто случай. Случайность, которую можно легко объяснить. Но, все они, выстроенные в ряд – это другое. И я задумался - ведь было над чем. В голове стали появляться предположения, мысли, стали выстраиваться схемы: процесс пошёл. Кто-то, зачем-то сохраняет мою жизнь. Возможно, я что-то значу в этой, выстраиваемой кем-то схеме. Или, может быть, важен и необходим кто-то из моих детей, рождённых или ещё не рождённых. Или я должен что-то сделать в этом мире…
      Прошёл год, который мог бы оказаться в моей жизни ничем не примечательным, но в этот год я опять потерял семью. Ушла жена. Ушла, потому что, как ни старался я, мне не удалось заслужить её любви, и она так и не полюбила меня. Она ушла и унесла двоих моих детей, для которых я хотел прожить свою оставшуюся жизнь. Опустела жизнь… И опустел большой дом, который я купил, чтобы вырастить здесь своих сыновей.
Опять я оказался один, озябла душа, и одиночество хозяйкой поселилось в доме моём. Меня окружали какие-то люди, но не было тех, кто нужен был мне. Первенец был далеко, ему время пришло учиться и он уехал. Мама с папой – уже старенькие, их надо беречь а не грузить своими болячками. Все же другие, как тени проходили мимо, и не способны были согреть или вылечить страдающую душу. И я стал лечиться… народным средством – а что делать? Одиночество и тоска бывают непереносимы.
Я жил и жил, ждал и ждал: год, два и три… а они, те, кто ушли, всё не возвращались. Я ещё надеялся и ждал, когда, вдруг, произошли события, объяснить которые я могу лишь себе, лишь теперь и с незначительной степенью вероятности. Началось всё неожиданно и страшно… и началось с моего соседа из дома, что слева…
Эдик – так звали его. Почти ещё мальчик, лет двадцати двух, он всё никак не мог работу найти и, потому, часто ходил грустный и озабоченный. У него была семья: жена и крохотный ребёнок – не сложно понять, как чувствует себя мужчина в такой ситуации. Но тут ему, наконец, повезло: его приняли в ГАИ, дорожным инспектором. Вот Эдик наш повеселел, щеголял новой формой и белой портупеей. Хоть и не был я ему роднёй, а был его удаче рад. И, вдруг… Эдик умер. Закрылся в своём гараже, выпил бутылку водки и завёл отцовскую машину. Может, случайно… может, погреться хотел?..
     Прошло месяца три, и опять умер сосед, из дома, что через дорогу. Это был мужчина сорока шести лет, близкого мне возраста, и мы с ним не раз говорили о том, да о сём. Он сам мне как-то рассказал, что у него рак лёгких, но застали болезнь в ранней стадии, и он надеется…  Он тогда на что-то надеялся. А что ему оставалось? Да только Смерть не забыла о нём, пришла и забрала...
Смерть его, нас огорчила, но никого не удивила. Все знали и ждали.
      Ещё через каких-то, два с небольшим месяца, умерла пожилая женщина из соседнего дома справа. И в этом тоже не было ничего удивительного или необыкновенного – там проживала сильно пьющая семья, а к таким смерть заходит чаще. Вся их семья состояла из двоих пенсионеров - хозяина с хозяйкой, и их двоих взрослых, не желавших нигде работать, детей. Они постоянно пили, причём детки пили и чаще и больше своих родителей. Концы сводили за счёт пенсий стариков и подсобного хозяйства: коров и свиней. Однако, по моим наблюдениям, работали на хозяйстве в основном старики. И вот, после одного из таких застолий, кормилицы-то и не стало. Я уже стал замечать какую-то закономерность в этих печальных событиях: все случаи происходили в непосредственной близости, за соседским забором. Но, хотя всех их хорошо знал, и меня их смерть болезненно задевала за живое, однако я происходящее ещё никак не прикладывал к своей жизни. Мол, случайные совпадения…
      Вскоре, однажды, глубокой ночью, когда Луна светила почти как Солнце, я пережил в своём доме нечто, чего со мной никогда ранее не случалось, и что, в общем, потрясло меня. А было так: сквозь сон я, вдруг, почувствовал на себе чей-то взгляд, упорный, очень материальный и враждебный. Ощущения незащищённости и страха тугой струной заколотились во мне.
       Я лежу, я ещё расслаблен и неподвижен, но мозг уже включился. Позиционируюсь-собираюсь. Не открывая глаз, не подавая признаков, что уже не сплю, лёжу на левом боку, повернувшись лицом ко входу в спальню. Оттуда, чувствую, и опасность. Слегка приоткрываю левый глаз и вижу: дверной проём, через который вливался серебристый поток лунного света из зала, и замечаю, что в проходе кто-то стоит, прислонившись к косяку двери. Он хорошо освещён яростной Луной, он внутренне расслаблен, но в нём чувствуется сила и решимость. Я почти в панике, шансов выстоять в поединке у меня мало: я лежу, без оружия, а он наверняка с ним, и он готов. Лихорадочно работает мозг: сначала я решаю, что вечером забыл закрыть засов на входной двери в дом. Однако, во дворе у меня два здоровенных пса, а они бы не пропустили в дом этого. Кто он? Не узнаю.
       Он не очень высокого роста, и у него не правильные пропорции. Пытаюсь сквозь чуть приоткрытое левое веко рассмотреть его: силуэт чёткий, жутковатое, не похожее на человеческое лицо и, кажется, есть борода. Тишина совершенная - все спят, даже окрестные собаки. Что мне делать? Решаю для себя: он ещё не заметил, что я проснулся и лучше мне первому начать. И я прыгаю в его сторону, оттолкнувшись от постели всеми конечностями, и пытаясь ударить его своей правой ногой. Но я не учёл одного – на мне одеяло. Оно, в момент броска, запуталось в ногах и, махнув крылом, падает с кровати, а я – сверху на него. Вскакиваю с пола, весь на взводе, я готов, но – никого. Пробежался по дому, включая везде свет – никого здесь нет. Двери на засове и тишина. Утром рассказываю о происшедшем приятелю, на мой взгляд, умному и знающему врачу-невропатологу, а он говорит: была атака. Откуда – не ясно, но была.   
   И вот, проходит недолгое время, и умирает сосед из дома позади, с которым соседствовали мы огородами. Этот не пил, не курил, ему было чуть за шестьдесят, спокойный и уравновешенный. Соседи после говорили, мол, сердце. Может и сердце… а что будет у меня, ведь теперь я понимаю: следующий – я. Круг замкнулся. А больше здесь никого нет. Или просто меня отсюда гонят. И я начинаю торопливо продавать дом. Суечусь, собираю документы, даю объявления. Может, успею? Но это не просто – продать дом. А время идёт, оно не ждёт. Я – в ожидании наихудшего…
 А оно приближается, оно крадётся на мягких лапах, и я его жертва – я это знаю. Однажды, вскоре после смерти последнего соседа, ночью я подпрыгиваю в своей постели от сильнейшего, прямо громового, удара в стену. Мой кот Джимми (взрослый уравновешенный кот, со мной не пьёт принципиально, а значит и глюков у него не может быть), с пробуксовкой, кидается в подпол – спасается, сука! А я замираю сидя в постели и глядя вытаращенными глазами в тот угол, куда пришёлся этот пушечный удар.
Я сижу посреди постели, жду продолжения, ну, землетрясения, конца света или чего-то подобного… но ничего больше не происходит. Мне потом говорили, что мог от мороза лопнуть брус в стене. Мог, наверное… но, понимаю – цену надо срочно снижать…
Всё-таки я продал свой дом. Успел. И переехал в соседний шахтёрский городок, Черногорск называется, поближе к маме. Она, бедняжка, уже долгие годы тяжко болела, и я сильно нужен был ей. Прошло несколько лет в трудах и заботах, жизнь текла своим чередом. А потом ко мне опять пришло горе – умерла моя мама…
Конечно, я понимал: так - должно быть. Дети должны хоронить родителей – это правильный ход вещей. Но понять – одно, а пережить самому – другое. И я попал в сумеречную зону, где не хочется есть, а хочется только пить, где не хочется говорить, но хочется думать. Оказалось, что мне, взамен моих утрат, ничего не пришло и ничего не появилось в моей жизни. Может поэтому, и переносил я свои утраты очень тяжко и постоянно мучительно страдал от одиночества. Я ещё не понимал тогда, что одиночество, возможно, это необходимое условие появления чего-то другого… Взамен отнятого.
      А голова всё работала и работала, рождались мысли, и у меня появилась потребность – сказать. И я засел за комп, чтобы записать то, что рождается во мне и то, что приходит ко мне откуда-то: мысли, идеи, знания… Знания? Откуда-то? Не бред ли это…
      Ну а сны, предвещающие будущее – откуда? Это ведь для нас не секрет, что они бывают? А зашифрованные послания потомкам в грядущие века от Нострадамуса, послания, подтверждавшиеся не раз и не два – откуда? А точные и необъяснимые знания Ванги и других таких же, проверенные тысячи раз – откуда это? И многое, многое другое имеющее место быть в нашем мире, перед чем, учёные мужи лишь беспомощно поднимают руки – откуда всё это…
     И ещё скажи ты мне, читатель дорогой: откуда в голове тренера по рукопашному бою пятидесяти лет, не писавшего ранее, появились такие идеи и мысли, откуда пришли в неё эти стихи? Откуда? Или, быть может, я всего лишь – антенна? Может я - прокладка между ними и вами. А, ведь, это бы многое объясняло…
     И вот, я начал новый этап своей жизни, написав своё «А»… Я ступил на неведомую дорогу, не имея путеводителя и проводника, не догадываясь и не зная куда заведёт меня этот шаг…
     И тут появилась она. Она - та, которую я всю жизнь ждал. Появилась она, как награда – так я её и принял из рук Судьбы. Я был эти годы безумно и безгранично счастлив - это были дивные, лучшие в моей жизни дни и ночи, недели и месяцы! Благодарил я Создателя за милость Его. Но уже тогда я точно знал: это – лишь миг, дарованный мне, как оплата и награда. Это – лишь аванс за выполняемую работу. Но он приближается и когда-то придёт тот другой миг – то будет миг утраты. И я знал: чем слаще мне сейчас, тем больнее и горше будет потом. Видимо, так надо… так и должно быть. Но я не роптал, я был согласен и на это…
     Всё, что ты прочёл сейчас, любезный читатель мой – чистая правда, как и то, что эту историю, историю танцующую на грани Истины, завершает. Увидишь сам, если прочтёшь.
     Здесь же, в написанной мной Саге, я попытаюсь доступными мне средствами показать, а вернее доказать:
- Мир не таков, как мы привыкли думать.
- И Бог – Создатель всего сущего – не таков.
- И придуманного нами олицетворения Зла – нет,
- А есть лишь сын Его, созданный Им же, Ему подвластный, как и всё вокруг. - Да и Зло – это абстракция,
- А есть лишь Цели и Пути к ним.
      И, быть может, то, что я написал здесь, в своей «САГЕ» оправдает те усилия, которые приложил кто-то, сохраняя мою жизнь…