Чужая помойка

Алекс возвращался с загородного пикника, которого целый месяц ждал, как праздника, но ничего праздничного в своей душе он теперь не ощущал. Наоборот, внутри было весьма препогано. Люська повела себя просто по-свински. Мало того, что не дала увести себя на откос, хотя поехала на полную халяву, да ещё всё время специально старалась сделать побольнее, язвила, куражилась, включала суку, и, в конце концов, уехала со Славиком.

Солнце ещё не растратило за длинный день всей силы и накалило салон через крышу лёхиной, точнее отцовской, десятки до одури. Алекс курил одну от другой и начал уже натурально задыхаться в собственном дыму, пока не открыл все окна. Показались разномастные домишки пригорода, тесно сплотившиеся кривыми сараями и заборами в две бесконечные, беспросветные, неровные шеренги, словно нетрезвые мужики, вышедшие плечом к плечу, чтоб не упасть, биться стенка на стенку. Улица была настолько узкой, что редкий встречный транспорт приходилось пропускать, снизив скорость, и съезжая на обочину с риском свернуть правое зеркало облупившимся цоколем или торчащими из поленицы дровами.

Впереди, по ходу движения, показалась группа прокопчённых мусорных контейнеров. Два из них, как обожжённые войной и палёной водкой ветераны, опираясь друг на друга, вышли к самой дороге в надежде поймать попутку или скорую для третьего, валявшегося на боку в канаве соратника с более слабым здоровьем. Сразу вспомнилось, что в багажнике воняют пакеты с мусором, который Алекс в порыве самобичевания дотошно собрал вокруг мангала, сглатывая мстительные слёзы. Он съехал с асфальта и затормозил у мусоросборников.

Первый пакет шлёпнулся в бак, звякнув о железную стенку бутылочным стеклом.
– Опять!!! – раздался визгливый женский голос из-за тюлевой занавески ближнего распахнутого окна. – Ну, что за уроды! Задолбали уже! – Занавеска трепетала, но не отдёргивалась. Алексей со вторым пакетом в руке замер от удивления, стараясь сообразить: кому адресована эта тирада. – Вот козлина! Он ещё башкой крутит, баран!
– Это вы мне? – ошалело спросил Лёха занавеску.
– Нет, жопе твоей! Забирай своё дерьмо и писдуй отседа! А не то мужа позову – он те враз лишню дырку в тыкве провертит!
– Да что вы взъелись-то? – потерянно возмутился Алекс. – Ваша, что ли, помойка?
– Ах, помойка?! – и голос закричал внутрь дома: – Вась! Хватит дрыхнуть, сволочь! Тут вона чё! Жену оскорблять, а он на диване сраку пролёживает! Где твоё ружьё, скотина?
– Да пошла ты, сука припадошная! – раздался из глубины комнаты сонный голос. – Снова в едальник захотела?

Тюль перестал колебаться, а крик переместился куда-то вглубь и стал менее разборчивым. Алекс пожал плечами и, почти успокоившись, кинул в контейнер второй пакет. И напрасно. Из дома напротив, через улицу, неожиданно раздался новый крик, громче прежнего, даже скорее торжествующий боевой клич, и, похоже, на ту же тему:
– Ага-а-а! От оно ка-а-ак! Сядут на колёса, а нас за людей уже не считают?! Прямо на головы срут, выблюдки городские!

На крыльце, уперши руки в бока, стояла крупная, широкая женщина в коротком зелёном халатике с мелкими белыми зайками по всему полю. Халат был расстёгнут – очевидно, как всегда, потому что ни пуговицы, ни материя насилия застёгивания явно бы не выдержали – из-под него торчал розовый, местами с умброй, пеньюар. Женщину следовало бы, пожалуй, назвать бабищей, если бы не вполне мужской торс, рельеф бицепсов и кирзовые сапоги на ногах. Возле её ног копошились два чумазых детёныша. Они лепили какое-то чучелко из пластичного материала. Крича, муженчина широко открывала рот, отчего, во-первых, хорошо просматривалось багровое ребристое нёбо и даже что-то похожее на жабры, а во-вторых, сектор оповещения оказывался весьма растянут по фронту: окна начали распахиваться даже в самых отдалённых жилищах, и из них вылезали заспанные, но уже заинтересованные лица.

– Гляньте-ка! – продолжила атаманша. – Это тут для них сральни поставили! Чтоб они своё гавно нам возили!
– Да что вас так разобрало? – обиженно сказал Лёха в паузу. – Мусоровоз придёт – и всё увезёт. Какая разница?
– Ах, какая разница?! – ещё яростней взревела тётка. – Одна даёт, другая дразница! – тут она неожиданно попала в Лехину болевую точку. – Забирай своё дерьмо, подонок! А ну, живо!
– Фик вам, – зло крикнул Алекс, спиной и рёбрами ощущая десятки сверлящих глаз. – Обойдётесь.

Он достал из багажника третий, последний пакет и с вызовом швырнул его в контейнер.
– Ах, та-а-ак?! – задохнулась от негодования тётка на крыльце и даже присела – на миг показалось, что её не удержат ноги, – но в следующее мгновение она высоко подпрыгнула и оглушительно взвыла пожарной сиреной: – Люди добрые!!! Убивают!!! Бедную женщину убивают посредь бела дня!

Крик о помощи прозвучал настолько искренне, столько в нём звучало натурального отчаяния, что из всех домов и сараев посыпались люди, кто в чём. Мужчины – в майках и трусах, женщины – в зелёных и красных халатах с зайками нараспашку. У всех в руках были вёдра и бачки.

В машину Лёха забраться успел. Даже успел завести мотор. Не успел только закрыть окна. За какую-то пару секунд салон отцовского автомобиля наполнился помоями и твёрдыми бытовыми отходами под самую крышу.
– Нам чужого говна не надо, – добродушно сказал какой-то старик в напутствие. – Нам тут своего хватает.