Биографические записки. Глава 15

  В 1964-м году я окончил Касьяновскую восьмилетнюю школу и поступил в девятый класс Тельченской средней школы.
В школе было два девятых класса—«А»и»Б».Меня зачислили в «А».
Классным руководителем у нас была Каравцева Нина Григорьевна,она же вела математику.
Это была высокая,худая,незамужняя женщина лет тридцати пяти,потомственная учительница.Она жила неподалёку от школы вдвоём с матерью,замуж не вышла,видимо,из-за своей внешности:Нина Григорьевна была далеко не красавица в обычном понимании этого слова.Округлое скуластое лицо,нос с приличной горбиной,очки,плоское,не женское тело на тонких ногах—это не привлекло ни одного мужчину.
Нина Григорьевна,наверное,осознавала свою невостребованность на традиционно женском поприще,но на учительском ей не было равных,в нашем окружении,разумеется.
Обычно бледное лицо её преображалось,едва она входила в класс.
Лицо её становилось прекрасно:сквозь очки,которые словно исчезали куда-то,ярко горели синие глаза,щёки алели густым румянцем,скулы в обрамлении свободно спадавших на плечи волос не были заметны вовсе—вдохновение мгновенно накладывало грим,меняя лицо до неузнаваемости.
Объясняя урок,Нина Григорьевна неслышно перемещалась вдоль парт,и её спокойный,мягкий голос завораживал,как прекрасная музыка.
Подойдя к доске,она стремительно чертила геометрическую фигуру и,стоя вполоборота к классу,как нечто обыкновенное и всем понятное,рассказывала теорему.
И всем действительно было всё ясно и понятно,как будто вы сами—автор этой теоремы.
Вызывая вас к доске,Нина Григорьевна по-детски радовалась,если вы выучили и,главное,поняли домашнее задание.И виновато улыбалась,если вы плаваете у доски.
Двоек она не ставила,просто отправляла нерадивого на место,обещая спросить на следующем уроке.
Мы считали недопустимым не выучить и не ответить на следующем занятии.
Учительница верила нам и не всегда вызывала к доске.Достаточно было на её вопрос,справились ли вы с заданием,ответить утвердительно.
Обмануть Нину Григорьевну мог только величайший подлец.
Таковых в нашем классе не было ни одного.Не помню случая,когда попавший впросак не реабилитировался на следующем уроке.
»Дети знают,кто их любит»—это не я сказал,но сказано очень правильно.
Нина Григорьевна любила нас,любила как,быть может,несостоявшаяся мать,любила,как должна любить детей любая учительница,иначе ей нечего делать в школе.
И мы отвечали ей взаимностью,и она это чувствовала,и нам было приятно,что она знает о нашей любви к ней.На выпускном вечере все девчонки плакали,прощаясь с ней.
Из остальных учителей больше всех запомнилась Александра Михайловна Мельникова,завуч,преподавательница русского языка и литературы.
Она давала нам очень много письменных работ,сочинений по пройденному литературному материалу.
К своему предмету относилась трепетно,требовала чётких знаний.
Это она сказала как-то моей матери,что более грамотного,чем я,ученика ей за всю её практику не попадалось.
Александра Михайловна прочила мне литературное поле деятельности,но ошиблась,и не её в этом вина.
Свою работу она сделала на «отлично»,а я её подвёл,не оправдал те «пятёрки»,что она ставила за мои сочинения.
Третья преподавательница,оставившая след в моём образовании,была »немка» Зинаида Ивановна Архипова.
Во время войны немцы отправили её в Германию,как и множество русских женщин,как рабынь.
Ей было около двадцати пяти лет,когда она попала на сельские работы к бюргеру под Виттенберг,работала все военные годы,пока не освободили американцы.
Педучилище за плечами у неё было,она сразу(скорее,не сразу) стала преподавать немецкий язык,который выучила в совершенстве.
Мне вначале на её уроках было трудновато,учитывая,что в восьмом классе немецкий язык я не изучал.
Она с пониманием к этому относилась,но не долго.После каникул стала спрашивать,как всех.
Пришлось тянуться всерьёз.И я втянулся,стал учить,но так хорошо,как русский,не выучил.
Позже это аукнулось.
Учителя по другим предметам смутно вспоминаются:тусклые и нудные были занятия.
Я очень увлекался историей,но преподавала её женщина,измученная какими-то житейскими заботами,преподавала неинтересно.Какие-либо исторические факты,почерпнутые не из учебника,её просто оскорбляли,она презрительно относилась к тем ученикам,кто осмеливался знать больше,чем давала программа,т.е.,больше,чем знала она сама.
Так поступает человек,имеющий определённый негативный опыт,либо человек равнодушный и малообразованный.
Таких учителей,к великому сожалению,Советская власть вырастила предостаточно,они и теперь не перевелись ещё.
Хорошее образование дают хорошие учителя и хорошая программа.
Последняя у нас была,теперь я понимаю,отменная.
Именно благодаря замечательной учебной программе в моей молодости было довольно много грамотных людей,труд и знания которых не позволили опустить страну на колени раньше,до того,как появились псевдограмотеи типа Ельцина и иже с ним,грамотно набившие свои карманы.
То же самое,т.е.,избавление от прогнившего и съевшего самого себя коммунистического строя,можно и нужно было делать не этим горедемократам,бегавшим по каждому поводу за советами в Америку,а истинным патриотам своей страны.
Но об этом чуть позже.
Патриоты,в основном,обитали на кухнях.
В девятом классе я жил на квартире в Тельчье.
Хозяева были старик со старухой,дети которых разлетелись кто куда.Дом их стоял рядом с «Сельмагом»,в глубине заросшего вишнями,крыжовником,смородиной палисадника.За домом был небольшой огородик для овощей,где также росли и фруктовые деревья—вишни,яблони,груши.
Вместе со мной недолго на квартире жил приезжий мужчина,работавший,кажется, бухгалтером в лесхозе, потом он куда-то исчез,уехал искать лучшего места.
В те годы тельченской достопримечательностью был Витя-дурачок.Высокий полноватый мужчина лет тридцати,довольно опрятно одетый,но небритый,он почти ежедневно попадался навстречу,когда мы шли из школы.Кажется,Витя жил со стариками-родителями,с которыми пережил и оккупацию.Именно тогда он тронулся умом,тихое помешательство наступило после какого-то испуга.Витя довольно спокойно проходил нам навстречу,смотрел большими глазами навыкате ,шевелил губами,что-то бормоча и удалялся по известным лишь ему делам.Но иногда ,ни к кому не обращаясь,он останавливался и ,глядя в пустоту ,членораздельно по слогам  выкрикивал:"Риб-бен-троп!"И шествовал дальше.Куда Витя делся потом,я не знаю.Помню только,что иногда его отправляли в сумасшедший дом,в Кишкинку под Орлом.Затем он появлялся вновь.
В десятом классе я уговорил родителей поместить меня в общежитие-интернат при школе—всё-таки веселее.
Условие пребывания в интернате—снабжение общей кухни продуктами.
Мы с отцом привезли картошки,моркови,свеклы,позже,когда зарезали дома поросёнка, привезли и мясо.
В интернате было два здания—для ребят и девчат.
Я попал в комнату,где оказались одиннадцатиклассники Сергей Грузнов из Азарово,Иван Гулякин из Апальково.
Сергея я знал по Касьяновской школе и по клубу—азаровские ребята тоже ходили в Калинеевский клуб.
Иван оказался общительным,смешливым,добродушным парнем,большим любителем лыж.Кажется,он хотел стать мастером спорта по лыжам,во всяком случае,тренировался упорно.
Иван научил меня крутить «солнце» на турнике,пытался приобщить к лыжам,но не преуспел.
К лыжам меня приобщили в другом месте.
Каждую субботу после уроков мы целой толпой шли пешком домой.
Попутчиков,ребят и девчонок,набиралось человек двенадцать,а то и больше.
С нами шли кузьминские,азаровские,корниловские,лубёнские ребята и девчата.Из Касьяново в интернате жила Валентина Пылаева,учившаяся с Сергеем Грузновым в одном классе.
Всей толпой мы заваливались в Калинеевский клуб,там сразу становилось шумно и весело.
Киномеханик не пускал кино,ожидая нас,чтобы увеличить продажу билетов.
Лишь после кино и танцев мы расходились по домам.
В воскресенье,часа в два дня,я уходил в Тельчье.А если утром была какая-нибудь попутка,трактор с молоком или лошадь,то возвращение в школу откладывалось на ночь.
В  тельченской школе-интернате для детей-инвалидов в то время работала сестра Галина.Она жила в комнате при школе вдвоём с подругой,работавшей там же.Частенько я заходил к ним в свободное время,мы весело проводили время.Девчата устраивали вечеринки с чаем,мы слушали музыку,разговаривали о чём-то,танцевали.Там мы справляли все дни рождения,у кого они случались.С одного такого праздника сохранилась фотография со мной,братом Генкой,Галиной подругой...
Так прошёл последний мой школьный год.
Не помню,в 65-м или в 66-м году,после очередной образовательной реформы страна перешла на десятилетний срок обучения.
На нашем десятом классе закончилось одиннадцатилетка.В 1966-м году выпускались два класса--10-й и 11-й.
Не повезло тем,кто собрался поступать в институт.Конкурсы везде увеличились вдвое.
Я подал документы в Орловский пединститут,на литфак.
Отлично написал сочинение на вольную тему,хорошо сдал русский устно и историю,а вот немецкий язык меня подвёл—три балла.
Причём,по легкомыслию что-ли,я только на экзамене узнал,что в билетах есть пересказ заданной темы по-немецки.
А я учил грамматику.
Я рассказал,конечно,по теме,но надо было лучше.
И всё равно мне не светило—не хватило два балла.Я забрал документы и поехал nach Haus.
Дома посоветовались и решили устроить меня на работу.
В местной газете «Мценская правда»прочли объявление:Мценский завод алюминиевого литья набирает молодёжь для обучения различным профессиям.
Я мечтал о гуманитарной стезе,а это был мой первый шаг в технари.
В августе пришёл на завод,располагавшийся на окраине Мценска,у дороги Москва-Симферополь.
Тогда ещё не было объездной трассы вокруг города,она появилась гораздо позже.
На заводе нужна была мценская прописка,тут и пригодился наш бывший сосед Витя Фомичёв.Он прописал меня к себе с условием,что для житья сниму другую квартиру.
На заводе меня оформили учеником строгальщика,приставили к станку,на котором работал пожилой мужчина Семёныч(имени не помню),он должен был делать из меня специалиста.
Квартиру мы с отцом нашли неподалеку от завода,на Стрелецкой слободе,в небольшом частном доме,где жили одинокие старик со старухой.Бабка взялась даже готовить мне ужин,если мы привезём свои продукты.
На завтрак—чай с булкой и маслом,обедал я на заводе,а иногда обходился бутылкой молока с той же булкой.
Работа наша была архинудная:Семёныч заряжал в станок большую стальную болванку,включал его—и станок елозил резцом по этой болванке часа полтора-два.
Потом мой наставник переворачивал болванку,и всё начиналось снова.
Вообще,строгальный станок—это испытатель терпения.
Кто удерживался на такой работе,того можно было запускать в космос года на три.В конце смены я должен был убрать стружку в специально поставленный металлический ящик и вылизать станок ветошью.
В течение рабочего дня Семёныч разрешал мне ходить по цеху для знакомства.
Я познакомился с парнями,которые показали мне заводскую свалку.
Туда вагонами привозили сгоревшие или разбившиеся самолёты,которые шли на переплавку.
Это само по себе интересно,но главное было то,за чем туда ходили.
Вместе с алюминиевым ломом привозили некоторые части двигателей,в частности,клапаны.
В клапанах был чистейший натрий.
Мы распиливали клапан на две части и бросали в реку—почти рядом протекала Зуша.
Через несколько секунд раздавался мощный подводный взрыв,такой силы,что вздрагивал берег.
Если поблизости была рыба—она всплывала,оглушённая взрывом.
Несколько клапанов я привёз в Касьяново и продемонстрировал ребятам.
Все были поражены,когда в барском пруду этой ерундой мы глушили карасей.Зрелище впечатляющее.
Но продолжалось это недолго.
Тому,кто поставлял лом на завод,прошёл,видимо,сигнал—и клапанов больше мы не находили.
А вскоре,не выдержав нудной работы,отрыва от близких,одиночества,я уволился с работы,так и не став строгальщиком.
Вернулся домой,стал снова носить воду,рубить дрова,а по ночам,при свете керосиновой коптилки на тёплой печке занимался самообразованием.
При походах в Калинеево,в магазин по домашним нуждам,я обязательно заходил в библиотеку.
По-моему,перечитал всё,что там было,кроме политической белиберды.
На следующий год я решил повторить попытку,снова пробовать поступать на литфак.
Так я прожил всю зиму.
Но государство не дремало,в середине марта 1967 года военкомат прислал повестку о призыве в Советскую армию.
20-го марта мы справили по традиции проводы,на которых были мои друзья Коля Добров,Тихон Громыхалин.
А 21-го началась моя служба в армии.
Я явился в военкомат,оттуда был направлен в Орёл на сборный пункт.
Причём,во Мценске сам военком предложил отложить отправку в армию,обещая весной дать направление в любое военное училище.
Бог отвёл меня от военной стези,и уже в полдень я был в Орле.
Больше суток мы кантовались на сборном пункте,видимо,командование пополняло состав.
К вечеру следующего дня нас погрузили в вагон,прицепили к проходящему пассажирскому поезду,и отправили в Москву.
По приписке я должен был служить в БТ,т.е.,в бронетанковых войсках.
Я и думал,что нас везут в какое-нибудь танковое подразделение,но нас выгрузили на Курском вокзале,посадили в поджидавшие машины,привезли на Пресненскую пересылку,как заключённых.
Там мы прошли карантинную санобработку,были острижены наголо.
Как оказалось,на пересылке нас ждал эшелон,составленный из потрёпанных пассажирских вагонов.
Вечером нас разместили в эти вагоны,по девять человек в купе.
Мне досталась вторая боковая полка.
Полки по списку распределял сопровождающий нас общевойсковой сержант,что сначала меня удивило—я думал,что сопровождать должен танкист.
Ночью мы проехали Орехово-Зуево,где жила моя любовь Нина Гладышева.Она ещё не знала,что я уже в армии.
Совсем недавно,на Новый год,она приезжала в деревню,мы встречались,но никаких планов не строили—Нина училась в десятом классе.
Я решил при первой возможности написать ей с дороги,если нас будут долго везти.
Спрашивал сержанта,где высадка,но он хранил военную тайну.
Проехали Урал,и на первой же станции я бросил в ящик письма в Орехово-Зуево и домой.
Подъехали к Байкалу,и тут у меня разболелся до того абсолютно здоровый зуб.
Ещё четверо суток я не находил места от боли.
Наконец,половину эшелона,где был и я,выгрузили на станции Возжаевка Амурской области.
Сержант обмолвился,что здесь стоит дивизия,в которой мы будем служить.
Место мне показалось довольно унылым—это степная часть Амурской области,кругом было пусто,лишь вдали голубели то ли облака,то ли сопки.
Сама станция представляла собой посёлок,собранный из одних бараков,ни одного мало-мальски приличного здания.
Это было утро второго апреля,было очень холодно,лужи возле тупика,где нас выгрузили,были во льду.
Я весьма обрадовался,когда вечером всех ребят из нашего вагона снова повели на станцию и снова посадили в вагон,но уже в теплушку.
Вечером же мы тронулись в обратную сторону,на запад.
Рано утром мы приехали в городишко со странным названием—Магдагачи.
Нас встретил пехотный лейтенант,построил,объявил,что мы прибыли в свою часть,вновь организующийся пехотный полк №75123 256-й стрелковой дивизии.
Затем он повёл нас в баню.
После общего мытья нас одели в воинскую одежду-сапоги,галифе,гимнастёрки,выдали шинели и шапки.
Закончив все эти процедуры,офицер построил нас в колонну по три и повёл по городу в расположение части.