Хорошо бы

Такая толкучка вечно на эти концерты, просто ужас!!! Я люблю прийти в клуб пораньше, выпить пива, посидеть пару часов, прежде чем огалделые фанаты выступающих начнут кучковаться, а затем и клубиться, подобно пенке на поверхности воды при варке мяса. Я пришла одновременно со всеми, потому что у меня сегодня рабочий день, потому что голова защемлена рабочими вопросами, и вообще-очень-жалко-что-концерт-сегодня-а-не-в-субботу. Я не могу трезвой лицезреть этих пьяных подростков, готовых сатане душу продать за ночь с Самойловым. Ладно ещё Богу душу отдать, но сатане, и ещё и продать! Отвратно... Чувствую себя просто старухой на этом пастбище молочных поросят. Мне от Самойлова ничего не нужно, кроме его музла.
Быстрее к бару, надо срочно выпить. Пора разгружать голову, и держаться подальше от это неприятной "пенки". Сегодня приходил дед один, просто не выходит из головы. Я работаю медсестрой в детской поликлинике. У него было два внука, близнецы. Я в кабинете сижу, стервозничаю, как обычно. Иначе никак нельзя. Он заглядывает, морда красная, как будто кипятком плеснули.
- Закройте дверь, я вас вызову!
- Мне... справку, можно?
- Закройте дверь!
Через пару минут выхожу, зову его. Смотрю - у него слёзы на глазах и водкой воняет. Ну, думаю, приехали, алкоголизм, степень 2-3, истероид. Ненавижу людей, которые под мухой по врачам ходят.
- Мне... справку. Денису. Они в автокатастрофу попали, у меня теперь один внук...
И эта морда кипятком будто облитая, и запах, всё как стукнет мне по щекам, словно мокрым полотенцем, и стыдно мне так, и жалко его, и снова стыдно, да ещё и говорить я в таких ситуациях не умею.
- Простите, - только и говорю. - Простите.
В чём виновата? Внука ему не верну, а всё равно - простите. Пишу справку, отдаю ему, а он, горемычный, пытается пятьдесят рублей мне в карман запихнуть.
- Нет , -  кричу, - Ни за что не возьму, уберите немедленно! - а он, жалкий, не оставляет попыток, я вскакиваю и начинаю от него по кабинету почти убегать, кругами. Благо, докторицы моей на месте сегодня не было, этот срам неловкий она не видела. Она цинична, её пьяными безвнучными дедами красномордыми не пронять.
- Уберите, говорю!
А самой стыдно, и жалко, и хочется тоже накатить, чтоб лицо горело, и водкой вонять, и шип этот из сердца выдернуть, ведь не мой внук умер, думаю, что страдать? А представляю, что мой... И от этого деда, чёрт бы его подрал, избавиться хочется, чтоб ушёл он быстрее, это бельмо на моём глазу, и боль бы подзатихла, память бы этого деда через какое-то время выпихнула из меня, и шип бы из сердца выпихнула.
Вышел дед, я на минуту в кабинете закрылась изнутри, пустырника "форте" выпила. Не помогает никогда, но надо же что-то предпринять, а то рвёт душу на куски.
- Что вам? - молодой бармен с бейджиком "Алексей" уже взял протянутую мной пятихатку, а я всё молчала, зарывшись в помоях своих мыслей.
- Тёмное пиво.
Он протянул мне бокал, а противные прыщавые цыплята подталкивали меня сзади, желая получить свою дозу выпивки и осмелеть, опериться, бессознательно подражая "Зайцу во хмелю".
Самойлов, видимо, ещё не приехал, потому что на сцене пел сопливый фальшивящий мальчик, пел занудные, похожие на что-то, а на что непонятно, песни, рифмуя однокоренные слова. Я выпила пива, начала рассматривать публику, надеясь встретить глазами хоть кого-то из моих ровестников, достигших почётного возраста двадцать пять. Ну или хотя бы совершеннолетия достигших. Мой взгляд остановился на странной девушке, чья странность заключалась в полной бесполости, безвозрастности, в полном безвкусии и отрешённости. Её легко можно было спутать с мальчиком - короткие волосы, отсутствие макияжа, одежда уни-секс, лет ей можно было дать как семнадцать, так и тридцать, вполне. Странная какая-то, как будто больная, она немного подёргивалась и походила на моего нервного попугая. Движения головы у неё были птичьи, можно было смакуя вообразить её воркование среди этих посредственных рифм "сделала" и "наделала". Глаза у неё были затуманенные, я сразу поняла, что она ждёт Самойлова, что она очень его ждёт.
А ещё сегодня приходила моя "любимая" наркоманка. У неё дочка в санатории на круглогодичном пребывании, и ей периодически надо справки обновлять. Я когда от деда заперлась в кабинете, ей-богу, учуяла её по запаху. У неё запах такой специфический, видимо, когда наркоту варят, эти пары химические впитываются в одежду, кожу и прочее. А она, тётка, духами сильно-сильно забрызгивается всегда, не хочет, наверное, палиться, а духи воняют камфорой и ладаном каким-то похоронным. Ужасно, в общем, от неё воняет. Самое противное, что она меня подругой своей считает. Я с ней по хорошему, не грублю ей особо, потому что, честно говоря, боюсь быть прирезанной в какой-нибудь подворотне. Так она с некоторых пор решила со мной за жизнь разговаривать. Рассказала, как отчим её насиловал в дошкольном возрасте, как она себя по животу била, когда беременной была, чтоб "Машка не родилась". Облегчить, видите ли, судьбу своему неродившемуся ребёнку хотела. Так вот, закрылась я от деда, и чувствую, что из-под двери этот запах, этот ладан камфорный, перемешанный с химией и запахом немытого тела, выползает. Я глотнула пустырник, думаю - глючит, наверное. Подошла к двери, открыла, а она там стоит. Жалко ли мне её? Не знаю, я не могу на этот вопрос ответить. Виновата ли она в том, что с ней происходит? Или семья её сделала такой? Её отчим? И почему по закону жанра, дети и внуки до седьмого колена отвечают за грехи человека? Почему Машка ничего хорошего не видела в жизни, потому ли, что и её мать этого не видела? Или мать грешит, а Машка отвечает? И ответил ли тот маленький мёртвый близнец за грехи красномордого деда? Нет у меня ответа, а пиво закончилось, и нужно снова становиться в эту ужасную мясную очередь.
Надравшиеся малолетки уже пытаются потихоньку меня склеить, думают, наверное, я безнадёжная. Думают, на всё готова, раз в двадцать пять лет одна на Самойлова припёрлась. Критичность у них падает топором на дно, они мои презрительные взгляды, скорее всего, воспринимают как заискивающие. Пока тормозной бармен Алёша наливает мне пиво, слышу дикие визги, и понимаю, что вышел Самойлов.
- Приветик! - говорит в микрофон. Хороший. Просто "Приветик!", а что мне ещё от Самойлова надо? Пиво тёмное, и это простое "Приветик", голосом, с которым я живу полжизни душа в душу. Он ютится в колонках моего компа, этот "приветик".
- Приветик, Глеб. - говорю шёпотом, не хочу чтоб малолетки меня ещё и больной сочли. Интересно, что там моя "Птица"? Она наверное, больше всех в этом зале ждала его. Наверное, глаза её полны счастья, наверное, в её жизни больше и нет ничего, кроме этого концерта. Я представляю, как она сидит за учебниками, готовит пищу и редко моется, потому что у неё нет парня. Потому что её сердце принадлежит Глебу, а Глебу  оно принадлежит потому что её чмырили одноклассники, и нерастраченная любовь упала на Глеба, а он не знает, какое счастье ему привалило. Где причина, а где следствие? Она любит Глеба потому что её не любят, или её не любят, потому что она не замечает никого кроме Глеба? Одно можно сказать точно, сегодня она помылась на славу, она же не может, просто не может не мечтать о том, что у них что-нибудь срастётся, что-нибудь случится, что он её заметит. Я так говорю, как будто точно знаю, а я и знаю точно. Лет девять назад со мной было бы то же самое, приедь Глебушка в наш "Мухосранск". Я помню, за мной тогда увивался тощий одноклассник, и я всё думала дать ему шанс, дабы подружки не гнобили меня из-за отсутствия самца, но однажды он допустил греховную оплошность. Он сказал. что к нам приезжает "Агата", будь я поспортивнее, я бы прыгала до небес, но всё оказалось фикцией (или фрикцией, всё время путаю эти слова). Оказалось, что этот дрищ пошутил, он счёл это смешным. Думаю, не стоит добавлять, что больше мы никогда не общались.
Так приятно темно было в зале, и пиво само опрокидывалось в меня, без всяких усилий, просто лилось мне в рот и всё. В голове уже шумело, и вокруг всё шумело, и шумели несмышлёные тростинки вокруг, подпевая, не понимая, что они всё портят своими пьяными голосами, молчала только моя Птица, я видела, что она не пробивается сквозь толпу, она стоит в уголке и смотрит на сцену глазами кота из "Шрека", смотрит и молчит, потому что не хочет всё портить, потому что для неё очень важно о чём он поёт, потому что она не попрыгать сюда пришла, а в рот ему заглядывать, ожидая новых откровений, которые наполнят её жизнь смыслом ещё на какое-то время.
Я взяла ещё бокал пива, на этот раз очередь была довольно безболезненной, потому что я уже поднадралась, и моя душа была под анестетиком, и дед с красной рожей ушёл куда-то в глубину, спрятался, и запах наркоманки перестал мерещиться на каждом шагу. А ведь для меня сегодняшний концерт совсем не то, что для Птицы! Потому что у меня много всего в жизни, потому что у меня есть куча всего кроме Глеба, а у неё нет. Почему я так решила? Нет, откуда я взяла, может ей вообще плевать? Может она случайно затусовалась в клубе? Нет, не случайно. Во-первых, за билет надо отвалить немаленькие бабки, а во-вторых, она не тусовщица совсем. Я бы даже сказала, что она антитусовщица. Слово "тусовщица" обратнопропорционально моей Птице. Она пришла на Глеба, и она явно рассчитывает его захомутать. Так жалко её, на что она надеется, этот полумальчик? Порой ненавижу себя на жалость. С такой душевной организацией я скоро умру от морального болевого шока.
- И чё нам делать? За-стре-лить-ся-аааа! - поёт Глебушка. Да, пожалуй это был бы единственный приемлимый выход для нас с Птицей. Для неё, потому что она безнадёжна, и не понимает этого, а для меня - потому что я гиперчувствительна, и понимаю это. Усыпите меня, я больше не могу испытывать боль за всех. Даже Глеба, эту суперзвезду, мне и то жалко. Потому что у него уставший болезненный вид, и причёска не как обычно стоит ёжиком, а просто пушистые волосы лежат, поникшие, на голове, как у слесаря из нашего ЖЭКа. Потому что этот мачо совсем не счастлив, хоть у него и есть маленький сын Глеб. У меня тоже мог бы быть маленький сын, и его тоже непременно звали бы Глеб, если бы у него забилось сердце, когда он был в моём животе, и если бы он не выпрыгнул на четвёртой неделе своего существования. Глеб допел, положил гитару и молча ушёл. Молочные поросята завизжали, недовольные, что их пьяные туши не напрыгались. Начали просить-поросить на бис, а я знала, что Глеб не вернётся. Он тоже видит эту мясную пенку вместо людей, и ему она тоже явно не нравится. И вообще, всё что он сегодня спел, он спел только для нас с Птицей. Удивительно алкоголь всё-таки роднит людей: я пришла на концерт Самойлова, увидела странную девушку, а после трёх бокалов пива он стал Глебушкой, а она - моей подругой Птицей. 
Самойлов (буду держать себя в руках), прошёл в служебное помещение, и самые преданные фанаты столпились около двери, надеясь взять автограф. Птица тоже туда устремилась, и я увидела зрелище, потрясшее меня до глубины души. Она отвернулась ото всех к стене, достала зеркальце, помаду, и стала неумело красить губы... Жалко ли мне её? Не знаю, это слово ещё не придумали в русском языке, это стрёмное ощущение между стыдом и жалостью, когда сердце сжимается от боли и скулит куда-то вверх, на холодную бесчувственную луну в виде мозга, которая рассчётливо пытается убедить этого затравленного пса, что всё в порядке... На что, на что ты надеешься, трясущаяся девочка?! На то, что с накрашенными губами ты приглянёшься Глебу и он увезёт тебя в сказочную тайгу?! По моим щекам потекла влага, тёплая влага, джиги-дзаги, это вытекал вой моего сердца, вытекала боль за весь мир, и за мою родную Птицу, которая верит в себя, и об которую вытрут ноги, внеся ещё больше нелепицы и безнадёги в её мир учебников.
Я схватила пальто, выскочила на улицу, стиснув зубы, скрежеща ими, мороз сильнейший, мокрые ресницы слипаются между собой, на ходу застегнулась, намотала шарф, запрыгнула в первую попавшуюся маршрутку, не удосужившись поглядеть на её номер.
Представляю, как от меня сейчас несёт пивом, и глаза мои в слезах, и рожа моя от мороза стопудово красная, как у всем нам известного деда, и если есть медики в автобусе, то-они-наверняка-думают-алкоголизм-2-3-степень-истероид... Сажусь к окошку, оно всё во льду, ни черта не видно, только жёлтые и красные огни машин просвечивают, закрываю глаза и говорю  у себя в голове - очень громко и очень уверенно - что всё будет хорошо, у всех всё будет хорошо. Всё хорошо будет у моего деда, мы все скоро умрём, и он будет играть на небесах со своим мёртвым внуком, он не будет пьян, потому что в раю нет магазинов с водкой, и мне не придётся бегать от него по кабинету, потому что на небесах нет полтинников, которые стремятся с его помощью в мой карман... Всё будет хорошо, говорю я себе, всё будет хорошо, моя "любимая" наркоманка заберёт Машку домой, выведет этот ужасный запах ладана, они будут жить долго и счастливо, и когда попадут на небо, а они непременно попадут на небо, потому что одумаются, и им не придётся расплачиваться за грехи друг друга, они будут чистейшими созданиями, небесными ангелами, потому что изменились, потому что успели одуматься... И моя Птица, она осталась там, в клубе, она подойдёт к Глебу, возьмёт автограф, а он обязательно заметит её, заметит именно потому, что она успела украдкой накрасить губы, и скоро по телевизору я увижу репортаж о том, что Глеб женится, они с Птицей будут сидеть счастливые-счастливые, птица будет чаще мыться и забросит все учебники, потому что у неё теперь есть парень, да ещё какой, а Глеб обязательно будет укладывать гелем ёжик, обязательно, потому что с такой хорошей невестой нельзя выглядеть слесарем, и он непременно скажет "Я полюбил её сразу, увидев лишь её накрашенные губы и птичий поворот головы, и теперь мы навсегда вместе", а Птица будет молчать и счастливо улыбаться, таков её удел теперь, но она и рада быть в стороне, подальше от людей и поближе к Глебу, теперь вся её жизнь будет проходить подальше от людей и поближе к Глебу, и ничего, что она похожа на мальчика, и ничего, что она какая-то дёрганая, Глеб справится, у них будет отличный союз, я знаю. Я знаю, всё будет хорошо, и у меня ещё будет сын Глеб, и я не буду пьяная, в слезах, ездить в замёрзших маршрутках, не зная куда, не видя сквозь заледеневшие окна ничего, кроме красных и жёлтых огней, мой пёс в районе сердца не будет больше скулить от боли, он будет умиротворённо спать, свернувшись клубочком, я знаю. Я знаю, всё будет хорошо. Хорошо, если бы всё было хорошо. Хорошо бы.