Материнский инстинкт

      Многие женщины почему-то думают, что родить ребенка и стать матерью - одно и то же. С тем же успехом можно было бы сказать, что одно и то же - иметь рояль и быть пианистом.
                С. Харрис
   День был довольно ясный. Солнышко ласкало и грело, травка пробилась из земли и стелилась ровной светло-зеленой гладью. Птички,  оголодавшие после долгого перелета и взявшие манеру безумного темпа горожан, носились, как оглашенные, то кидаясь камнем к земле, то взмывая ввысь, они неслись с радостными криками от подъезда к подъезду, от прохожего к прохожему. Голуби хорохорились и глядели на этих «сумасшедших» с презрением: они, втянув шеи, кое-как переваливались с лапы на лапу, даже не обращая внимания на идущих людей, как будто люди не могли их затоптать.
  Здание детской больницы находилось в обычном жилом доме и отличалось только серым крыльцом с каменной лестницей и тусклым козырьком. У больницы стояли две девушки. Одна была  невзрачна на вид. Её внешность ничем не могла привлечь внимание прохожих. Вся она была какая-то серая. Другое дело её подруга. Та была в ярко-розовой кофточке, с недлинными крашеными белыми волосами, как требует мода. Она балансировала на высоких каблуках и чем-то напоминала цаплю. Их объединяло лишь одно: они обе были молодыми мамами. Их маленькие дети возились на крыльце, устраивая «паркур»: прыгали с перил вниз. Стало страшно: расстояние от перил до земли было  не меньше метра! Инициатором явно был сын вульгарной мамаши. То, что именно он был сын этой девушки, было видно сразу: слишком уверен в себе. К тому же второй, как и мама, был серым пятном: ничем не выделялся, правда, у него были лучистые глаза. «Серая» внимательно слушала подругу, а та яростно жестикулировала, доказывая какую-то неоспоримую для нее истину, хотя второй и доказывать не нужно было, она и так со всем была согласна. Создавалось ощущение, что назойливая подруга ей давно наскучила. Обе стояли невдалеке от крыльца и совершенно не смотрели туда, где могла совершиться страшная трагедия. 
К счастью обеих мамаш с их детьми ничего не случилось.
     Из-за угла дома вынырнуло черноглазое существо с тремя детёнышами. Группа как будто перебежками пересекла улицу и быстро проскочила на крыльцо. Особенно интересными были глаза женщины: затравленные, забитые, но храбрые, сверкающие черными алмазами. В дверь проскочить они не успели. Мальчик, только что учивший друга «паркуру», переключился на нерусскую семью. Он, быстро догнав черноволосого мальчика, прицельно плюнул тому в лицо. Ребенок не успел открыть и рта, как татарка спрятала ребенка за спину, а вульгарная мамаша, как цепная собака по команде «фу», сорвалась на татарку. Она кричала, что татарский мальчик обозвал её любимого сыночка.       А любимый сыночек  был явно горд тем, что оказался в центре внимания, и не замечал, как   его «друг», прячась за спину мамы,  гневно смотрел на своего приятеля. Он сжимал маленькие кулачки, и, казалось, вот-вот ринется   на большую тетю. Татарка за спину спрятала детей и слушала беспорядочные вопли истеричной дамы. Куда делась в ней та боязнь, тот страх? Своим видом она напоминала  судью, готового вынести приговор. Она прямо смотрела в глаза обвиняемой, гордо откинув черные волосы назад.  А потом, сильно коверкая язык, сказала: «Мои дети по-русски не говорят...»- и протолкнула двоих мальчиков в двери. «Героическая» мамаша, казалось, была разбита, но вскоре она плюнула вслед татарке, схватила сына за шиворот и поволокла домой, приговаривая что-то вроде: «Получишь у меня».
   Куда делась  вторая никто даже не заметил. Она исчезла то ли до развязки конфликта, то ли после. Я помню только глаза её сына...