Повесть 2 из книги трудный хлеб

ЧАСТЬ 2 из книги ТРУДНЫЙ ХЛЕБ П.Краснощеков


                ВОЕННОЕ ДЕТСТВО

   Война. Она сразу изменила деревенскую жизнь и в семьях, и в колхозе. Довоенное детство резко отличается от военного. У ребят  оставалось  более месяца школьных каникул, обычно на каникулах они управлялись по дому, обихаживали животных, поливали огород. Ребята чуть постарше уже работали в колхозе на отвозке зерна, сена. Из «Опыта» и окружающих хуторов на войну ушло 88 мужчин.  Сейчас в колхозе шла уборка урожая, и призванных на войну мужчин замещали женщины, а их в свою очередь стали замещать двенадцатилетние, тринадцатилетние пацаны, такие же девчонки. В июле - августе 41года Вовка с Васькой отвозили на арбах скошенную лобогрейками хлебную массу к месту стогования и обмолота. Возили зерно в колхозные амбары, воду к рабочим местам. Случалось, и пасли лошадей в ночном, девчонки заменяли своих матерей на колхозных скотных дворах.

   Деревня и до военного времени жила на полном самообеспечении. Хорошо валял валенки Кострюков Федор Васильевич, а когда он ушёл на фронт, валенки валяли уже каждый сам себе, но не такие, конечно, красивые, дед Камаев, имени которого никто не помнил, да и, скорее всего, и не знали, хорошо шил сандалии, они считались верхом степной моды. В каждой семье выделывали кожу для поршней, шкуры для шапок и полушубков,  каждая женщина умела и шила одежду для своей семьи. Даже научились делать стёкла керосиновых ламп из бутылочного стекла. Вовкина  мама хорошо выпекала хлеб, и её обязали печь хлеб  для колхозных бригад.
 
   О продолжении учёбы не было и мыслей, надо в колхозе растить хлеб, сдавать молоко, шерсть, мясо и не меньше чем раньше. Детский труд в колхозе тогда стал нормой. Всё для фронта, всё для победы, колхозникам же на трудодни давать было нечего, а если и давали, то зерноотходы пополам с семенами разных сорных трав и земли, колхозные амбары были  с самой осени пустыми. Семьи перебивались своим подсобным хозяйством, в основе которого была корова, несколько голов овечек и несколько курочек, и на всех надо запасать сено. В свободное время летом Вовка с Павликом брали косу и шли косить сено на зиму корове, овцам. Иногда Павлику удавалось взять колхозныю арбу и свезти его с делянки домой.   Случалось, что зимой они на санках возили накошенное ещё летом сено. Самое трудное время – это конец зимы, начало весны. Все запасы закончились, голод подступал нешуточный. Вот в это время выручали подростки, они, а иногда и девчата, с вёдрами шли в степь и выливали, наконец, проснувшихся долгожданных сусликов.
      - О-о-о, сусликам, собственно говоря, я бы поставил  памятник, - вспоминает своё детство Владимир Васильевич Хлынов. - Вся степь в военное и послевоенное время выжила благодаря сусликам. Суслиным мясом мы кормились в самое голодное время – середина марта, когда запасы уже закончились и, собственно…, все семьи начинали голодать. Суслиное мясо мы засаливали летом в кадушках и на зиму. А суслиный жир? Сколько жизней он спас в степной глуши, он был основным лекарством от простуды, предупреждал возникновение и лечил туберкулёз, его мы называли чахоткой. А каша без суслиного жира, так вовсе и не каша!

   Но самое главное, сдавая суслиные шкурки заготовителю, а он приезжал летом раз, а то и два раза в неделю, мы могли получить у него муку, сахар, спички, нитки, иголки, всё это было тогда в страшном  дефиците, деньги, игрушки и свистульки, наконец.

    Да. Будь моя воля, собственно говоря, я бы обязательно поставил им памятник.

*          *          *
   
                КРАСНЫЕ ОБОЗЫ

   В начале сентября поселковых ребят, закончивших  четырехлетнюю начальную школу посёлка Опыт, и не поехавших учиться в Степновскую семилетку, собрали в колхозной конторе. Не хватало возчиков зерна из колхозных амбаров и зернотоков в Быково. Срывалась сдача государству зерна. Были организованы два колхозных красных обозов по шесть тачанок. В первом обозе старшим был Сергей Иванович Рубцов, старенький дядечка -  рабочий  бригады, по возрасту уже не годный к военной службе. Он управлял передней подводой, а за ней уже на поводу шли пары быков ребячьих тачанок.
 
   Дело было нехитрое, каждый возчик сидел на своей тачанке и поглядывал за исправностью колёс телеги, за состоянием быков, чтобы занозы из ярма не вылезали, и ярмо не натирало шеи быкам. Путь был дальний, в один конец более 60 километров, а всего на круг получается все 120. Путешествие длилось четыре дня. За это время надо и  быков напоить, накормить, да и самим тоже  попить, и поесть. Поили  быков на придорожных хуторах, а кормили их в степи, останавливаясь на понравившихся лощинках. Здесь же разжигали костерок и варили кашу из крупы того зерна что было в тачанках, в кипятке заваривали сорванные стебли шалфея, а если повезёт, то и чистеца, из этих трав  получался неплохой чай. Чай, конечно, был без сахара – где тогда его было взять, а каша, Вовке и сейчас кажется, что вкусней той дорожной каши с дымком, с суслиным жирком он в жизни ничего не едал. А готовилась она просто. В обозе обязательно была драчка, это самодельная, сделанная из дерева и двух кусков жести, наподобие современных ручных кофемолок. Такие драчки, как и ступа с железным толкачом, были в каждой семье, крупа и мука тогда делалась именно этими нехитрыми крестьянскими инструментами. Заправлялась каша суслиным жиром из бутылки, который по очереди брал из дому один из возчиков. А на следующий год, когда зерно начинали возить в июле - августе, когда суслики ещё не залегли в спячку и были жирными, словно, поросята, для каши они  умудрялись ловить на отдыхе этих вкуснющих сусликов. Это было совсем уж полное объедение. Первая ночёвка была в Солдатско-Степном на колхозной съезжей избе Чернавиной Устины, вторая ночёвка была в Быково так же на колхозной съезжей избе, третья ночёвка была опять в Солдатско-Степном.
 
   Путешествие было почти как туристическое, если бы не разгрузка зерна в Быково. После взвешивания тачанок на зерноприёмном пункте обоз подъезжал к одному из Красных амбаров. Высота амбара была метров двадцать. Вовка не знал точно высоты амбара, но на всю жизнь запомнил, сколько было там ступенек на лестничных пролётах. Их было сто и одна ступенька, и на каждую надо подняться самому, да ещё и с мешком зерна.
- Поднимаешься по ступенькам, а ближе к верху лестницы тебя уже «тиняет», и боишься, как бы ни потерять равновесия, и не грохнуться с высоты вместе с мешком. Конечно, мешок был не полным, два или три ведра, считай просто оклунок. Каждому насыпали, собственно говоря, разное количество вёдер согласно с физическим состоянием нашего детского организма. Мы, - вспоминает Владимир Васильевич, - подростки, собственно говоря, ещё дети носили по двадцать, а то и тридцать килограмм вверх по лестничным пролётам на двадцатиметровую высоту, высыпали в амбар и спускались вниз за следующим. Случалось, что с трапа, уложенного под крышей амбара вниз не удержав равновесия, а иногда и специально, вместе с зерном падали и мы. Колька Матвеев при этом делал ещё и сальто, это были наши маленькие ребячьи развлечения. Кстати, Николай Матвеев много лет спустя утонул в Волге в водовороте здесь же недалеко - у пристани старого Быково.
 
   Володя сидел на своей тачанке и насыпал в мешки подходящим от амбаров друзьям зерно.
- Вовка, ты, что же мне насыпаешь специально полнющие вёдра?
- Как специально? Как всем насыпаю, так и тебе, всем одинаково.
- Ну, ничего, будем разгружать мою тачанку и я тебе тоже вёдра с «горой» буду насыпать, - выражал  своё недовольство его друг Васька.

   Отдыхать при разгрузке не особо приходилось, позади уже стоял обоз из другого колхоза.  Отдыхом служила разгрузка своей тачанки да спуск с пустым мешком по амбарной лестнице. По настоящему отдыхать будут на обратной дороге, на старенькой отцовской фуфайке, брошенной на охапку травы на дно тачанки. Вот уж отоспятся! Но сон и усталость проходит ещё до первой остановки обоза для водопоя быков. Ощущение выполненного задания председателя, собственной значимости для колхоза, для страны придают им силы. Сознание того, что сданный ими хлеб пойдёт нашим солдатам, а, может быть и его отцу достанется хлеб, испечённый из их зерна, это наполняет их души, души  двенадцатилетних пацанов гордостью.

*         *        *

                ЗВЕНО ПАЦАНОВ

   В конце ноября 1941 года на колхозном отчётном собрании, куда пригласили и пацанов, когда после краткого доклада о колхозных делах, когда разделили на трудодни лежащие в амбаре зерноотходы, да двести восемьдесят рублей и тридцать копеек в колхозной кассе, которые  тут же отправили в районный фонд помощи фронту, перешли к текущим вопросам.

   Кузнецовская чисто женская бригада попросила, нет, требовала направить к ним одного, хотя бы завалящего мужичонка. Ну, хотя бы деда Панкрата, уже смеясь, просили они. Решили направить к ним бригадира Ивана Степановича Кузнецова из первой бригады, а в первую назначили бригадиром Селезнёву Марию Кузьминичну, женщину крупную, и требовательную. Многие женщины её побаивались за её острый глаз и не менее острый язык. За просчёты Марьюшка, так называли её старшие женщины, так отбреет, что долго потом товарки будут, в лучшем случае ехидно улыбаться, а то и подшучивать, переводя Марьюшкин женский мат на мужской. В переводе становилось ещё смешней и оказывалось более обиднее. От её острого языка иногда страдал и сам председатель,Тимофей Емельянович. Возможно, ещё и поэтому в её бригаде всегда был порядок, и дисциплина не хромала, как в других бригадах.
 
   Отдельным пунктом на собрании стоял подростковый вопрос. Что делать с ребятами посёлка? Продолжать учёбу в в Солдатско-Степновской школе в колхозных семьях не было материальных возможностей, а без присмотра ребята стали отбиваться от рук.

   Всех ребят, не поехавших учиться в Солдадско-Степновскую школу, в связи с шедшей войной, трудностями в стране, а в  колхозе с кадрами, председатель колхоза Матвеев Тимофей Емельянович предложил зачислить в колхоз и организовать полеводческое звено во главе со старшим рабочим Сергеем Ивановичем Рубцовым, он  будет им дядькой-нянькой, учителем и наставником. А бригадиру Марии Кузьминичне матери наказали неусыпно контролировать  звено, а если надо, то по-матерински можно и наказывать фулюганов физически, дома они зачастую слов уже не понимают. За глаза ребята всю войну её звали уважительно – маманька. Она их по-матерински жалела, но и требовала выполнения работ. За проделки, а они у них были, как же пацанам без них, обругает виновника или виновников двух, а иногда и трёхэтажным витиеватым женским матом, - и порядок. Кстати, женский мат сильно отличается от мужского, некоторые отдельные выражения ребята тогда и не понимали, а спросить маманю об их значениях не решались – стыдно и боязно. А вот дядька, так они за глаза называли его всю войну,  не матерился, только скажет, закашливаясь сиплым от постоянного курева голосом: «Вовкя, едрить твою налево?». Это было верхом его расстройства, неудовольствия, и они уже понимали, что сделали что-то не так. А вот когда  сделали правильно, поступили хорошо, тогда верхом уважения было: «Ну, ты, Вовкя или Васькя, голова-а! Хвалю!».

   Подростковому звену выделили несколько полей, а рабочий скот, инструмент будут выдавать по мере необходимости.

   Теперь одиннадцать пацанов, половине которых исполнилось ещё только двенадцать лет, стали настоящими колхозниками, им будут начислять трудодни, как всем колхозникам, законно кормить обедом на работе.

*         *         *
 
                ПАХОТА

   В колхозе до начала войны уже работали тракторные бригады Октябрьской МТС, но все колхозные поля вспахать они ещё просто не успевали. А с началом войны многие трактористы и часть тракторов были  отправлены на фронт. Не хватало тракторов, да и сами трактора тогда были маломощными, малопроизводительными, поэтому колхозникам приходилось продолжать пахать и на быках.
 
   Сегодня звено начинает пахать первое поле. Перед этим дядька Сергей Иванович объяснял и показывал им как это делать. Для Вовки и для Павлика это не в диковину, ведь они с отцом у себя на хуторе уже пробовали пахать своё поле, правда тогда это была почти игра, а здесь самая настоящая  самостоятельная работа.
- Цоб-цобе, - погоняет Вовка своих быков.

   Его две пары быков давно приучена ходить с плугом, поэтому ему почти и не надо кричать на них. Двухкорпусный рычажный плуг на трех небольших железных колёсах мягко режет, переворачивая пласты влажной весенней земли, за плугом остаётся почти полуметровая вспаханная полоса. На конце загонки быки сами останавливаются, чтобы Вовка включил рычагом автомат подъёма лемехов, и плуг свободно катится на колёсах за быками, разворачиваясь по кругу в 10 – 15 метров, чтобы на другой стороне загонки продолжить пахоту. Володя снова нажимает рычаг автомата, плуг опускается, два до блеска отполированные лемеха мягко входят в землю, начиная вспахивать новую полоску земли. Впереди с плугом идёт Павлик, а немного позади орёт на своих быков Васька Тарлыгин, за ним следует  Головачёв Сашка, а ещё дальше  Колька Гринин. На своей  загонке они пашут  четырьмя плугами, и восемью парами быков, на соседней тоже ребята работают в четыре плуга. Между ребятами  идёт негласное соревнование.
 
     Колька Матвеев, сын председателя колхоза, на своем Буланом и бороной в постромках следом боронует, разбивает комья и закрывает весеннюю влагу во вспаханной только что почве.
 
     На обеденный перерыв в конце загонки ребята выпрягают из ярма быков и отводят  на, ещё не вспаханную, падинку попастись на сочной молодой травке. Им тоже надо подкрепиться. Бригадная повариха Брызгунова Анастасия Прохоровна – тётя Настя на брезенте поставила стопку алюминиевых чашек, связку таких же ложек и кружек, отдельно в большой чашке нарезан ровными кусками домашней выпечки хлеб, в ведёрном чайнике заваренный на  степных травах чай, конечно же, без сахара. Хоть хлеб и с множеством травяных добавок, но вкусны-ый, ел бы и ел без остановки, только бы успевал присаливать, благо, что эльтонской соли хватало. Но тётя Настя даёт строго по одному куску. Большим половником она наливает в подставленную чашку суп из домашней лапши или пшеничной крупы, а чаще каша из перловки, её ребята  называют со сложным чувством «кирзуха», но чашку с ложкой вылизывают до блеска, так что и мыть не надо. Обычно тётя Настя к ребятам приезжает к первым, их она кормит в первую очередь, знает, что они давно уже проголодались, ведь дома на завтрак не особенно густо, и частенько они, в ожидании обеда, поглядывают на дорогу, ведущую из бригады. 
   - Ну, что, мои галчата, проголодались, сейчас буду вас кормить, а сусликов назавтра наловили?

   Приезжая на поле ребята в первую очередь ставят пяток капканов, их за это дядька не ругает, наоборот поддерживает. Чаще капканы ставит Колька с Вовкой, пока пахари им подготавливают фронт работы для боронования. Мясо сусликов отдают поварихе на кашу или суп, кроме того, защищают поле от сусликов, а им достаётся шкурка на сдачу. Поэтому в бригадной каше и супе встречается мясо, и вкус – объедение!

*         *         *

                СЕВ

    Вовка уже опаздывал и почти бегом бежал к конторе колхоза даже  не заметил семенящего навстречу деда Панкрата. Встреча с ним не сулила ничего хорошего, начнутся расспросы, наставления. Ему не скажешь, что он спешит, что некогда, а бригада, наверное, уже вся в сборе, Володя уже  собрался было юркнуть в переулок и другой улицей пройти к конторе.
- Вовкя-а, подь сюды.
- Дедушка, да я опаздываю.
- Ничаво, успеишь. Чаво собираетесь сегодня делать?
- Сеять просо.
- Сеять про-осо? Да нешто вы сумеите его посеять? Загубите зерно, непутёвое ваше звено.
- Пойдём вместе к вашему звеньевому, я наставление ему дам, как надоть сеять просо.
- Да он и сам знает, как надо сеять.

- Ничаво, одна голова – хорошо, а две, я так думаю, чистоть и лучшее будеть.
   И они медленно пошагали вместе к конторе. Дед Панкрат ходил с клюкой в правой руке и еле передвигал ноги, на левом плече у него висело единственное в посёлке видавшее виды ружьё, чудом оставшееся ещё с революционных времён. Как пацаны говорили, у него и патронов не было, но всё же, опасались проходить вечером мимо амбаров.  По ночам он сторожил колхозные амбары, в которых зачастую с самой осени почти ничего не хранилось. Семенное зерно ячменя, пшеницы уже давно высеяно в полях, и уже зеленеется нежными всходами. Осталось только два мешка проса, которое сегодня ребята и должны высеять на свежевспаханном вчера и позавчера поле.
- И-и, да нештоть вы сумеете сеять просо-о? – снова засомневался дед.
- Не умеем – это точно, но нас Сергей Иванович научит. Мы же ячмень и пшеницу тоже не умели сеять, а посеяли! Вчера на наши поля председатель Матвеев Тимофей Емельянович приезжал, осматривал всходы.
- Ну, и чаво он сказал? Нештоть он вас похвали-ил, признавайся, и не обманывай старого челвека.
- Не похвалил, но и не ругал, а сказал, что на первый раз пойдёт, вот, с неприкрытой гордостью в голосе доложил Вовка.
- Сойдёть, - на свой манер повторил дед, - а если ваши отцы или мои сыновья на фронте так же будуть воевать, то немец скоро и к нам придёть. Так сойдёть, - снова повторил с явным неудовольствием дед Панкрат.

   У конторы собралась уже всё наше звено, а от складов уже подъезжал Павлик на пароконке.
- Сергей Иванович сказал, чтобы все ехали к кузне грузиться боронами, затем ехать в поле. Сумки не забыли взять? Ну, шевелите живее поршнями. И так запаздываем сегодня.
- Вот неугомонный ваш звеньевой, да и помощник ему под стать, зря я тащился с тобой, Вовкя. Ты, всё же, передай ему, что сеять надо щепоткой в три пальца, и особенно тщательно расставлять сеяльщиков по фрунту, в зависимости от того, как далеко кто кидаить зерно.
- Дед Панкрат, да он так и расставляет нас, а маленьких Вовку Рубцова  с Колькой Матвеевым он всегда ставит на боронование.
- Ну, ладно, грамотеи, езжайте с Богом, - и он вдогонку перекрестил их на уезжающей телеге.

   Вовка шёл наперевес с сумкой с семенами проса и по команде Сергея Ивановича под левую ногу кидал из щепотки россыпью семена. Старался, чтобы они разлетались веером и осыпали его  полоску пахоты до рядом идущего Кольки. Под правую ногу они набирали в сумке щепотку мелких, круглых семян, а под левую разбрасывали.
- Правой, рра-аз, набирай семена.
- Левой, два-а, бросай.
- Рра-аз, набирай.
- Два-а, бросай.
- Рра-аз. Два-а. Рра-аз.  Два-а, - несутся по полю команды дядьки Сергея.
Ровный ряд сеятельщиков-подростков продвигается по полю.

   В ряду девять пацанов, еще два самых маленьких – Колька Матвеев и Вовка Рубцов на лошадях с зацепленными на постромках боронами верха боронуют уже засеянную пацанами  полосу поля. Вовка с Васькой откровенно завидуют им, сидят себе на лошадях и катаются. Доехав до конца поля, они слезают с лошадей, переворачивают тяжёлую борону и по непаханому полю по дуге разворачиваются, заезжая на новый след боронования, снова переворачивают борону, залезают на лошадь и снова боронуют, но уже новый след. Упрекают себя: - «Вот выросли дылдами, катались бы себе на лошадях», хотя прекрасно знают, что и там совсем не мёд, переворачивать железную, тяжеленную для подростка борону, а поднимать её, когда она забивается налипшей землёй смешанной со стернёй и травой?
- Рра-аз, два-а, рра-аз, два-а. Держать строй, Пашкя, не отставай, а ты, Васькя, не спеши. Ровнее, ровнее, бросать плавно и точнее. Ребятишки не дремать, будет нашим солдатам на фронте пшённая каша.
- Рра-аз, два-а, - разносится по полю  сиплый от курева голос дяди Сергея.

   Когда ребята немного набрались опыта, счёт стал исчезать, но для бодрости бригадир делал шуточные замечания:
- Васькя, о чём задумался, о небесных кренделях с маком? Держи ровнее строй.
- Вовкя, ровнее кидай, а то вырастить не просо, а одна сурепка.  Он успевал не только сеять, но и присматривать за севом пацанов, и контролировать боронование.
- Колькя, Колькя, едрить твою, перекрывай, перекрывай след, не то придёться второй раз бороновать огрехи.
               
   Перед обедом ребята уже еле волочили ноги от усталости, уже почти автоматически держали строй, как по команде, хотя её давно уже не было, бросали щепотками зерно.
- Шавели, шавели, ребятки, поршнями, вот дойдём до конца поля и обед будить. Там уже и повариха с обедом стоить. Запевай Вовкя нашу, бригадную.

«По долинам и по взгорьям
Шла диви-изия вперё-ёд…».

   Нёсся над весенним полем Вовкин детский голос, и, словно, от песни, у подростков прибавлялись силы, а возможно просто от предчувствия отдыха и вкусного колхозного обеда.
Заканчивали обедать Вовка с Васькой почти всегда первыми, казалось, что голод так и сидит в них, если бы можно было, они бы проглотили ещё по две миски и два куска хлеба, нет, Вовка съел бы и три чашки каши. Но…
- Вовка, пошли кататься.
 
   Вовка вскакивал, отдавая вылизанную дочиста чашку, ложку поварихе тёте Насте, и они бежали в ближайшую, ещё не вспаханную, падину и с разгона, как на коньках, скользили по сочной траве на своих поршнях. За ними, закончив обед, бежали и остальные ребята, Здесь они уже устраивали соревнование по катанию на поршнях. Почему-то всегда дальше всех проезжал Васька, поршня у него были какие-то особенные, заговорённые, толи разбегался он сильнее, никто не знал.
- Ребя-ятки, пора, весенняя землица не ждёть, - останавливал  детскую забаву дядька, - весенний день – год кормить.

«По долинам и по взгорьям
Шла диви-изия вперё-ёд…».

   Вновь разносится высокий детский голос, зерно равномерно рассыпается по весенней пахоте и тут же заделывается боронами во влажную землю. Будет нашим фронтовикам – отцам и дедам пшённая каша!

   Вечером ребята сидели высоко на боронах в телеге уставшие и притихшие, под мерное потряхивание на деревянных колёсах Вовка, положив голову на колени Павлика, спал. Васька тоже дремал, склонив голову на Вовку. Солнце также садилось за горизонт на ночной отдых. Наперекор деду Панкрату поле в двадцать гектаров они успели засеять сегодня и всего за один день.

   По степной дороге ехала телега со спящими подростками и только один дядька Сергей Иванович, почмокивая губами, правил лошадьми, стараясь объезжать большие ухабы, чтобы не потревожить их ещё детский сон. Только зря он это делал, их сейчас не разбудила бы даже и пушка.

*         *         *
                СЕНОКОС

   Только успели закончить сев проса, подошёл сенокос. Шестеро из ребячьего звена, в том числе и Вовку, направили на сенокос, старших ребят отправили на стогование сена у МТФ.

   Сенокос намного интереснее, чем орать на быков: «цоб-цобе».
Вовка сидит на, пружинящем на ухабинах, железном в дырочках по кругу сидении конной косилки и правит лошадьми.
- Нно-о, Растегай. Не отставай.

   Коса бешено стрекочет в сенокосном брусе, трава ровным слоем падает «как подкошенная» за ним на землю, надо стараться, чтобы не было огрехов-грив, но и не косить в пол-косы. Дело это Вовке знакомое ещё по отцовскому хутору, ему так кажется, что и сидит он  на своей хуторской косилке, но это вряд ли. А запах, запах свежескошенной травы кружит ему и не только ему одному голову. Этот запах он иногда чувствует и сейчас, а прошло с того времени почти семьдесят лет!

   Впереди на такой же косилке его дружок. Работа не тяжелая, правда, поднимать сенокосный брус в транспортное положение приходится двумя руками, в это время Растегай, почувствовал свободными вожжи, замедляет ход или и вовсе останавливается
Скошенная трава  полежит на стерне день и, подсохнув, превратится в сено, здесь его на конных граблях собирают в валки Колька Матвеев. А ещё через день сено из валков вилами бабы, девчата с ферм собирают в арбы и отвозят на стогование у ОТФ, МТФ. Этим сеном будут подкармливать суягных овец, стельных коров, а в основном оно пойдет на корм новорождённым ягнятам и телятам.

   Хоть и не тяжёлая работа, а к концу дня Вовка чувствует себя страшно уставшим и разбитым, кажется, что завтра он не поднимется и не пойдёт на работу. Но приходит завтра, и по первому нежному прикосновению маминой руки Вовка вскакивает, расталкивает рядом спящего Павлика, перекусив, «чем Бог послал», они мчатся к конторе. Не хочется, чтобы их в звене прозвали сонями, хиляками.

*         *        *

                УБОРКА ХЛЕБОВ

   Вроде бы недавно ребята сеяли ячмень, пшеницу, а, поди ты, уже пора косить. Рожь в колхозе начинали косить, когда она ещё не полностью поспела, она дойдёт в стогу, иначе при косовице и перевозке будут большие потери зерна. При полной спелости рожь сильно осыпается из колоса. Но в ребячьем звене в этом году ржи не было. В прошлом году при выделении полей звену озимых не досталось, но в звене было больше ячменя и яровой пшенички.

   Кучерявые колоски ячменя уже «клюнули» - загнули свои головы к земле. Пора косить. Ячмённые поля в звене «подошли», раньше всех и правление выделило им сразу три Аксаевских косилки - лобогрейки. Аксаевская косилка устроена почти так же как конная сенокоска, но размерами побольше, с небольшим мотовилом, площадкой за  брусом для сбора скошенной массы, а на боковом конце этой площадки имеется небольшая опрокидывающаяся заслонка. На ней то и собирается хлебная масса, подготавливаемая для вязки снопов. Впрягают в лобогрейку пару лошадей, и работает на ней два человека, для них установлены два железных сидения.

   На остальных лобогрейках работают по два пацана, а Володе в пару поставили девчонку. Она сразу же села на передок управлять лошадьми, рычагом регулирования высоты среза и педалькой – автоматом подъёма сенокосного бруса в транспортное положение. Ему же досталось заднее сидение с  длинным черенком вилок, педалькой и рычагом поднятия заслонки. Черенком с вилками он сдвигает скошенную массу с забрусной площадки на заслонку, это делается постоянно, иначе площадка забьётся массой, мотовило остановится, забьётся коса и работать лобогрейка не будет (этот черенок, длиной почти в два метра, Володя часто физически ощущает под девятым ребром и сейчас). Набрав на заслонке необходимую массу, он нажимает ногой педальку и заслонка, падая,  сбрасывает порцию скошенной массы на землю, рычагом Вовка поднимает её на место и вновь вилками с проклятым черенком сгребает массу на заслонку. Работа вторым номером более тяжёлая, на остальных лобогрейках пацаны часто меняются местами, а у Володи девчонка Наташка постарше, похитрее, вторым номером работать у неё то живот болит, то над косой и мотовилом голова кружится.  Да ещё Наташка старается погонять лошадей так, чтобы не отставать от других. Словом, в первый день Володя домой еле приполз, жаловаться своему дядьке на девчонку ему было стыдновато. Мать заметила его состояние и допыталась до сути дела.  На следующий день Сергей Иванович поставил его на лобогрейку к Павлику. О-о, это было совсем другое дело. Меняясь местами, они попеременно на первом номере отдыхали!
Лобогрейка стрекочет косой, машет мотовилами как крыльями и движется по ячмённому полю, почти что стрекоза. Лобогрейка  оставляет за собой ряд почти одинаковых кучек хлебной массы, готовых к вязанию в снопы. Но снопы в колхозе не вязали, а кучки рожковыми вилами бабы грузили в арбы и также везли стоговать на колхозное гумно для последующего обмолота. В жаркое время косовицы молотить хлеб было некому и нечем. Люди и весь рабочий скот сейчас заняты на косовице, будет время посвободнее, тогда и начнётся обмолот, а сейчас надо быстрее до дождей убрать с поля урожай, в стогу зерно не пропадёт, может и подождать до осени и даже до зимы.
- Вовка, Вовка, смотри заяц по стерне побежал на загонку к Кольке, как раз под лобогрейку, сейчас его лошади затопчат  копытами или косой его порежет. Нет, ушёл всё же зайчишка, ушёл.

   Неподалёку следом за лобогрейками на поле с сумками наперевес наши учительницы Хатко Александра Ивановна и Водолазко Александра Ивановна вывели своих учеников собирать, потерянные лобогрейками или при погрузке в арбы, колоски.
- Собственно говоря, казалось бы, какая важность – потерянные колоски, а за день каждый малыш набирал по несколько мешков  колосков, это почти мешок зерна. За день, получается, собирались несколько центнер зерна. А за всю уборку младшие  школьники сберегли колхозу до двух, а то и трёх тонн зерна! Вот это и был вклад младших школьников на тот момент в нашу победу!

   Косовица была в разгаре. Стога на гумне поднимались, вершились они тщательно, причёсывались граблями, чтобы дождевая вода скатывалась, не проникая внутрь, здесь же  начинали  новые. Закончили ячмень, начали косить пшеницу, скосили пшеницу, а уже подошла очередь проса. К концу косовицы  из Октябрьской МТС в колхоз притащили на колхозное гумно молотилку МК-1100 с приводом от трактора «Универсал», а следом и комбайн «Коммунар» - верх технической мысли того времени. Пока их устанавливали для работы, ребячье звено закончило косить просо.
 
   Косовица хлебов завершена! Можно отдохнуть? Нет не до отдыха сейчас, немец подошёл к Сталинграду. Над ними иногда пролетают самолёты с красными звёздами, им они приветственно махали руками, кричали: «Бей фашистов», это они летят к Демидовскому аэродрому. Часто слышны звуки разрывов немецких бомб в стороне аэродрома. Пролетали над ними и немецкие самолёты, им мальчишки грозили кулаками, немецкие стервятники летели бомбить железную дорогу на Палласовку, оттуда тоже слышны были звуки разрывов бомб.
- Эх, хлопчики, надо пережить это время, - почти про себя, сказал дядя Сергей. – Видно судьба вам выпала такая, работать на земле вместо отцов и старших братьев. ВОЙНА-А. – Немного помолчав, добавил, - надо работать, НАДО давать фронту хлеб.

   Нет не до отдыха и не до учёбы сейчас, надо помогать стране, фронту. Больше хлеба, больше продуктов, голодный солдат – плохой солдат. Сдавали колхозники для фронта со своего личного  хозяйства овечьи  шкуры для полушубков, вязали варежки, валяли валенки. Всё для фронта, всё для победы.
 
   В этот год Володя опять не поехал учиться в школу. Их тогда никто не заставлял, да и материально в семье не было возможности, но, главное, немец был под Сталинградом.

*         *         *

                КОЛХОЗНЫЕ МЕХАНИЗАТОРЫ

   Хотя и много отрицательного пишется и говорится о коллективизации крестьянства, но надо отметить, что именно коллективизация способствовала внедрению механизации в сельское хозяйство. В стране проходила индустиализация промышленности, строились и пускались тракторные и комбайновые заводы, в сельское хозяйство внедрялись сельхозмашины, которым требовались не лоскутные поля в 3-5 гектаров, а поля в 50-100 гектаров. Время и техника требовала объединения крестьян в товарищества по обработке земли (ТОЗ), коммуны, колхозы и совхозы. Первый трактор «Фордзон», который заменял всего несколько быков на пахоте, появился в артели по совместной обработке земли на хуторе «Искра», и первым трактористом стал Малякин Иван Ефимович. Со временем с преобразованием артелей в колхоз «Красноселец» на полях стали работать трактора помощней, СТЗ Сталинградского тракторного завода, молотилки МК-1100,  комбайны «Коммунар». До военного времени на тракторах и комбайнах работали в основном мужчины, но в 1941 году трактористов, механизаторов призвали в Армию, на фронт, и пришлось их заменять женщинами. В четырёх тракторных отрядах, что работали в колхозе, трактористками работали Колесникова Анна Владимировна, Шпилевая Татьяна, Брызгунова Мария Михайловна, Липченко Мария Сергеевна, Скворцова Анна Васильевна, на молотилке, а затем и на комбайне «Коммунар» работала Горюшина Нина Фёдоровна. Бригадирами полеводческих бригад работали Селезнёва Мария Кузьминична, Бакумова Екатерина Филипповна, Выприцкая Мария Григорьевна. Конечно, на первых порах в женских руках трактора, комбайны, молотилки частенько ломались, но это было на первых порах. Часто на тракторах работали и подростки 15-16 лет и, надо отметить, справлялись они ничуть не хуже взрослых. Они работали так же и на конеферме, свиноферме, на дойном гурте, на овцеточках.

*          *         *

                ОБМОЛОТ ЗЕРНА

   В сентябре всё пацанячье звено председатель колхоза приставил к комбайну. Пятеро во главе с Павликом на тачанках отвозили обмолоченное зерно от комбайна на зерноток, который располагался здесь же на гумне, а остальные шесть человек, в том числе Вовка и Васька, работали у комбайна. Комбайнер из Октябрьской МТС Назаров Андрей Константинович  рассказал им, что и как делать, куда нельзя лезть и совать свои длинные, любопытные  носы, и пацаны начали работать. Хедер у комбайна был отцеплен (тогда так называлась боковая жатка), трактор, который таскал этот комбайн, крутил на другой стороне гумна молотилку, там работали женщины и девчата.




Молотилка.

   Колька с Мишкой были наверху стога и вилами сбрасывали уже уплотнёные слои хлебной массы, внизу их закадычные друзья Вовка и Васька потрошили и уже разрыхлёнными кидали в приёмную камеру комбайна. Дальше комбайн молотил, теребил, тряс, а затем позади себя  выбрасывал пустую солому, которую два Шурки постоянно оттаскивали в сторону и укладывали в стог. Работа монотонная, тяжёлая, а, главное, пыльная. Если ветерок дул в сторону ребят, это было чистое наказание – они задыхались от пыли. Тогда на рот и нос повязывали свои рубашки, поочерёдно меняясь своими рабочими местами. Две тачанки едва успевали отвозить зерно на зерноток. Там его девчата, среди которых была и Вовкина сестрёнка Рая, буртовали, подготавливали к очистке.

   Комбайн старались не останавливать, вторая бригада колхоза уже ждала его, поэтому молотить начинали рано утром и  заканчивали с наступлением темноты. Андрей Константинович всё старался быстрее закончить обмолот, прихватить и сумерки, но силы молотильщиков, к сожалению, были всего лишь детскими. Как-то раз, поздним вечером, ребята уже падали от усталости, а  дядя Андрей всё никак не останавливал комбайн, на просьбы об окончании работы, он отшучивался: «Ещё немножко, ребятки, надо бункер набить». Не выдержав, Васька крикнул наверх на стог:
- Колька, пласт давай.

   С Мишкой они сбросили Ваське большой спрессованный пласт хлебной массы, его Вовка с Васькой целиком закинули в приёмную камеру комбайна. Мощности мотора не хватило переработать его битерным барабаном, и комбайн ребячьим пластом подавился - заглох.
Ребята ушли домой отдыхать на ночь. А дядя Андрей часа полтора уже по темну вытаскивал длинные и острые стебли  из барабана руками, а иногда и разрезал их ножом. Конечно, Вовка  понимал, что они поступили очень дурно по отношению дяде Андрею, но  потом, когда, падая от усталости, просили комбайнёра кончать работу, он всегда шёл им навстречу, всё же, они были ещё дети, силёнок было маловато, а надо работать по полторы смены каждый день и без выходных, без проходных.
- Ребятки, зимой будем отдыхать, зимой, а сейчас, не дай Бог, задождится, тогда по снегу, по холоду молотить будем. Поверьте мне, это намного тяжелее, надо скорее кончать, НАДО, ребятки, НАДО.

   Это слово «НАДО» поднимало уставших пацанят на тяжёлую и для мужиков работу. Другое слово, так же действовавшее на них – слово «ВОЙНА».
- Пошли работать, хлопчики, ВОЙНА ведь.
 
   Случались поломки комбайна, вот в такие вынужденные перерывы, отдыхали, бегали к девчатам на молотилку, Где механизатором была Нина Фёдоровна Горюшина, именно здесь Володя впервые заметил смазливенькую  Галю Рыжову из Кузнецовки. Нет, видеть то он её видел и раньше ещё в школе, но как-то не замечал, а здесь он её заметил, отметил, приметил, словом, ему понравилась стройненькая девочка, с большими распахнутыми карими глазами и длинной косой.
 
   Взрослые девчата сразу заметили симпатию Володи к Гале, так же как и других пацанов к девчатам и подшучивали над ними:
- Наши женихи пришли, ребятки растите быстрее, а то мы без женихов состаримся быстро на такой работе.

   Дед Панкрат, постоянно кривулявший по зернотоку со своей клюкой и в своём неизменном картузе, частенько наблюдал за  работой ребят и советовал комбайнеру:
    - Ты, Андрей Константиныч, смотри за ними в оба, особливо за Вовкой с Васькой, ох и фулюганы оне, ещё мальцами эти две длинные жерди мне чуть глаз не вышибли. Ох, сломають тебе конбайн, не доработает он до конца молотьбы, помяни моё слово.
    - Ты, дед Панкрат, на старости лет не греши, не наговаривай на ребят, - видно забыв про тот злополучный пласт хлебной массы, - они хорошие, работящие. Им бы ещё за партой сидеть да книжки читать, а они, чёртова война, сейчас за мужиков работают, свои ещё неокрепшие жилы рвут.
     - Эх-хе-хе-е. Это так. Правда твоя, Андрей. Проклятый хриц, что наделал. – Немного помолчав, снова спросил, - а как ты думашь, Константиныч, перейдёт хриц через Волгу али нет, што на это скажешь, ась? Не придётся нам за Урал всем колхозом уходить?
     - Ох, дед и задал ты вопрос, у меня и ответа на него нет. Вот я всё прошу снять с меня бронь и отправить Сталинград защищать. Сказали, до конца уборки и не заикайся, хлеб стране, фронту сейчас нужен, не меньше, чем снаряды.
 
   Работать у комбайна было, конечно тяжело, пыльно, но когда из шнека сыпалось бьющейся россыпью золотистое зерно, всё это отходило в сторону, радость наполняла ребячьи души. Это их зерно, это они его вырастили, своим трудом. Они стояли и заворожено смотрели, как зерно потоком сыпалось в тачанку Павлика.
- Ну, что, хлопчики, это первое ваше зерно, выращенное вашими руками, политое вашим потом, запомните этот момент, на всю жизнь запомните, с сегодняшнего дня вы настоящие хлеборобы. Гордитесь этим и берегите честь хлебороба. Поздравляю вас!
Ребята и не заметили, как к ним подошла маманя - Мария Кузьминична и  председатель колхоза Тимофей Емельянович, который по-отечески обнял их.
- А где же ваше ура? – Спросил ребят председатель.
- Урр-ра-а-а, - дружно прокричали ребята уже совсем не детскими голосами. В степи, на ветру за лето они возмужали, руки и ноги огрубели, голоса стали больше похожими на мужские. За эти месяцы упорного труда, пацаны стали намного взрослее. Эта закалка предопределила и настроила всю их дальнейшую жизнь на получение результата в упорном труде. Если уж пацанятами они в войну смогли заменить своих отцов, то таким в жизни будет любая работа по плечу. Так оно и стало, так оно и было в их дальнейшей, совсем нелёгкой жизни.

*        *        *

   Обмолотив в середине сентября все хлебные стога  в своей  бригаде, комбайн и молотилка перевезли на кузнецовское гумно второй бригады, там на молотилку поставили своих девчат, а  шесть пацанов так остались с комбайном обмолачивать хлеб и на других  зернотоках колхоза. Они считались уже опытными молотильщиками. Пять старших ребят поставили в обоз возить зерно в Быково. На ребячьих полях сеять озимые не планировалось, так что полевые работы в звене закончились, ребята были свободные.
 
   Закончили молотить на  кузнецовском зернотоке, переехали на искровский зерноток. Они путешествовали вместе с комбайном Андрея Константиновича и молотилкой Нины Фёдоровны им и поручили приглядывать за ними, быть на время их дядькой и мамкой. Селили их там обычно самом большом доме, хозяйка им готовила завтраки, обеды и ужины из колхозных продуктов, часто добавляла и свои овощи, молоко. Нет, на харчи, они не обижались. Часто приезжал председатель колхоза, ещё чаще маманя, они подбадривали ребят, скучавших по дому, Тимофей Емельянович рассказывал об обороне Сталинграда. Ситуация под Сталинградом  складывалась очень критическая, фашист рвётся к Волге с целью перерезать снабжение нашей страны нефтью из Баку. А по ночам в тихую погоду уже часто слышен сплошной гул от разрывов бомб в Сталинграде, на аэродроме под Демидовым. Настроение у ребят и взрослых – хуже некуда.
 
   Закончили молотьбу в колхозе к концу октября. Помогли дяде Андрею и тёте Нине вычистить комбайн, молотилку. Зацепили за трактор   комбайн, за ним молотилку и они готовы в путь к себе в МТС.
 
В путь.

   Стали прощаться, за время молотьбы они сдружились и с мотористкой тётей Ниной, а особенно с комбайнёром дядей Андреем. Попрощавшись, еле удерживая слёзы, ребята долго смотрели в след тракторному поезду. Собрав нехитрые свой пожитки, тронулись в путь к себе домой на телеге и ребята, провожали их бригадир Иван Степанович, хозяйка дома, местные пацанята и девчата. Слова благодарности бригадира морально возвысили ребят в своих же глазах, и не только в своих. Они смогли по-настоящему, по взрослому работать в поле, вырастить и убрать ХЛЕБ, так необходимый сейчас фронту. Они вносят свой вклад в оборону своей страны, своим уже недетским трудом.

*        *        *

   31 октября молотильщики были дома, председатель сказал, что работы пацанячьего звена закончатся с завершением вывоза зерна государству, а сейчас у вас три дня отдыха.
Отдыхать! Как летом хотелось отдохнуть от тяжёлой работы. И вот он заслуженный отдых. Один день Вовка проспал, второй шатался по двору, ходил к Ваське, а на третий день с утра все шесть молотильщиков уже сидели у конторы просились у мамани на работу. Она их прогнала, сказала, чтобы приходили завтра, только к завтрашнему дню скомплектуют второй обоз для вывоза зерна государству. А сейчас отдыхать.

   И снова ребята в обозе, но в этом году они повзрослели, силёнок прибавилось, и так сильно уже не уставали на крутых и высоких амбарных лестницах, как было в прошлом году.
Колхоз последний обоз с зерном отправил уже по холодам – 17 ноября, так получилось, как они потом узнали, в день начала  наступления наших войск под Сталинградом. На этом  работы пацанячьего звена в колхозе в этом году закончились. До следующей весны.

   Запомнился Вовке день, когда в поселке на дневку в начале ноября остановилась колонна солдат – сибиряков. Все в полушубках, зимних сапогах, тёплых шапках ушанках все с автоматами, у некоторых были зачехлённые снайперские винтовки. Части сняли с Дальневосточного военного округа, получив точные разведданные, что Япония будет воевать с Америкой за острова в Индийском и Тихом океане и на Россию не собирается нападать. Сибиряки шли пешим ходом и только по ночам, опасаясь немецких стервятников. Впечатление от наших солдат осталось самое приятное. Есть, есть ещё силы у нашей армии, нашей страны, защитим Сталинград и разобьём фашистов.
 
   На отчётном собрании колхоза в конце ноября, Тимофей Емельянович особо отметил успешную работу Рубцовского звена, всем поимённо объявил благодарность, а особо дядьке Сергею Ивановичу Рубцову, и, конечно же, их мамам.
 
   Ребята были счастливы, и полны решимости так же ударно работать в новом 1943 году.

*         *        *

                ЧУЖОГО НЕ ЗАМАЙ

   Зима. В колхозе работы нет, ребята больше сидели дома, реже ходили к друзьям в гости, а если выпадали солнечные и безветренные дни, играли в «свинью». На льду делали круг в 3-4 метра, в центре выдалбливалась широкая лунка-масло, а по кругу маленькие лунки – «дома». В руках играющих палки, концы которых должны занимать свои «дома». Водящий должен загнать «свинью» в «масло», а играющие должны воспрепятствовать этому и отбить «свинью» подальше от круга. Но и не проворонить свой «дом», что бы водящий во время удара не занял его. Потерявший свой «дом» начинает водить.
 
   Зимой 1943  года в степи заснежило, запуржило да так, что днём иногда и света белого не видать. Выходили из дома, а вернее вылезали только для того, чтобы самим откопаться, откопать базы и покормить и попоить коровку, овечек, а куры и вовсе не выходили из котуха.

   В середине месяца, уже по притихшей, но морозной погоде гнали пленных фашистов, сбежался весь посёлок, посмотреть на проклятых фрицев. Нет, это были не немцы, это были Румыны, но для них они были фрицы, фашисты. Сельчане стояли перед ними в валенках, стёганых штанах и стёганых фуфайках или в меховых полушубках, все до единого в  меховых шапках ушанках. Нет, это были не те грозные вояки, о которых писал в письмах Вовкин отец. Похоже, под Москвой, а затем в Сталинграде им здорово сбили спесь, да ещё и Русская суровая зима добавила им уныния. Вид их был жалок, на ногах и голове намотаны всё, что попадалось им под руку, от детских одеялок до сорванных со стен расшитых прикроватных ковриков. Руки были засунуты в рукава лёгеньких черных шинелок по самые локти. От холода их лица почернели, было видно даже детям, что в такой одежде в наши русские зимы не то что воевать, а зимой по нужде выйти совершенно нельзя. Да они-то и не собирались воевать зимой, блиц-криг предполагал разгром нашей страны ещё к осени 1941года, а сейчас зима 1943 года и немец катится на запад. Как будь-то специально, чтобы показать немцам превосходство русского солдата, наши солдаты из охраны были в белых полушубках, белых же валенках, белых меховых шапках и с меховыми рукавицами. На поводке овчарка, в руках автомат. Вовка не выдержал, развернулся и, не дожидаясь друга Васьки, пошёл домой, на тёплую ещё с ночи печку. Не любил Вовка смотреть на чужое горе, жутко не любил, даже на горе ненавистных ему фашистов.

   Через посёлок прогоняли несколько раз пленных немцев, но Вовка больше смотреть на них не ходил, хватило одного раза, чтобы понять простую крестьянскую истину: «На чужое не зарься».
 
*         *         *

                ВОВКА - ПОЧТАЛЬОН

   В конце февраля Вовку в контору вызвал председатель, было очень интересно, зачем он понадобился председателю?

   Тимофей Емельянович сидел за своим столом и что-то писал, на Вовку он посмотрел поверх очков, рассматривая его с ног до головы, как будь-то, видел в первый раз, наконец, произнёс:
- А-а, вот какой ты стал, Владимир Хлынов, вырос, вырос, возмужал. Так, так, та-ак. Сын моего друга  фронтовика - орденоносца. Отец написал вам, что орден Красной Звезды получил? Не-ет? Ну, значит, письмо ещё не дошло до вас. Здесь, Володя, вот какое дело, - почти без перехода начал председатель, - письма к нам в Опыт идут с фронта и из других мест, исправно доходят до Солдатско-Степновской почты, а там тормозятся. Лежат и неделю и две, ожидая оказии. Мы тут с Марьей Кузьминичной посовещались, и я решил, собственно говоря, назначить тебя от колхоза почтальоном. Выделим тебе лошадёнку, зимой лёгкие саночки, а дорога ляжет, лёгенькую двуколочку, и будешь ты раз, а когда и два раза в неделю ездить в Степновку получать почту и разносить в посёлке по адресатам. За каждую поездку от колхоза положим тебе трудодень. Но к своему поручению прошу относиться серьёзно, письма и газеты не терять и вовремя доносить до адресата. Ну, как, согласен? Да знаю, знаю и так, что согласен. Будешь чаще с сестрёнкой видеться. Небось, скучаешь по ней? Скучаешь, тоже знаю.

   Собственно говоря, Володя, тут маленькая закавыка имеется, надо все официальные письма завозить только в контору, среди них может быть и похоронка, а тебе приносить беду в дом ни к чему, уж лучше мы с Марьюшкой передадим адресату, малость здесь на людях её успокоем, посочувствуем, поддержим. Лучше будет, если ты будешь приносить только радость в дом.
- А когда приступать к работе, Тимофей Емельянович?
- Да, собственно говоря, с завтрашнего дня. Только старайся обернуться туда и назад засветло, чтобы ночью нам с твоей мамкой  не искать тебя по степи, а если тебя захватит непогода в Степном, то лучше заночуй на съезжей избе у Чернавиных.
Вовка шёл домой, как на крыльях, у него есть работа, будут собственные сани, коляска, лошадь! О-о-о, радость переполняла его душу.

   Наутро мать Вовке сшила большую холщовую сумку с длинным ремнём через плечо, почти как у настоящих почтальонов.
- Это для писем, чтобы, не приведи Господь, не терял их.

   А Павлик выбрал ему на конеферме захудалую лошадёнку, Вовка разочарованно глядел на неё и злился на брата, не мог подобрать что-то получше.
- Дурак ты, Вовка, форменный дурак. Ну, дам тебе хорошую лошадь, придёт весна и бригадиры заберут её в поле на работы, ты останешься без лошади, а эту никто не заберёт, кому такая калечь нужна, а ты за нею походи, подкорми, и она ещё лучше иноходца бегать будет. Подкормишь, приласкаешь, да она за тобой как твоя Дамка будет бегать. Бери, не капризничай, потом спасибо скажешь. Кстати и звать её почти Дамка, - Думка!
Навернувшиеся слёзы и обида у Вовки прошли при таком Пашкином раскладе.

   Вовка ехал на маленьких санках, укутанный бабаней в папин довоенный  тулуп с огромным, выше его головы воротником, по слабонакатанной дороге в Солдатско-Степновскую почту. Мимо у дороги проплывали воткнутые ветки-указатели дороги на случай пурги-непогоды. В ногах у него стояла сумочка с харчами для старшей сестры. Маруся работала в сельпо продавцом. И жила она по-прежнему на квартире у Морозенко. В сумке два десятка яиц, бутылка суслиного жира и сумочка пшеничной крупы, это всё, что могла мать собрать в доме. Дорога дальняя, почти двадцать километров в одну сторону, поэтому в санках под Вовкой лежит добрая охапка сена, пополам с ячменной соломой – это корм для Думки. Думка легонько бежит, временами переходит на шаг, но он её не подгоняет, пусть отдыхает. Монотонность стала укачивать, чтобы не заснуть, он запел во весь голос так, что Думка испугалась и побежала резвее.

«…Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силё-о-онку…».

   Других слов этой песни он не помнил, поэтому разов десять повторял только это двустишие.
- Ладно, приеду домой, с бабаней выучу всю песню, - пообещал Вовка вслух сам себе.
А вот и Солдатско-Степное показалось на горизонте.

   Первым делом он получил почту, как заправский почтальон расписался в журнале, отдельно за пакет председателю с сургучовой печатью. Потом заехал в магазин к Марусе отдать сумку с харчами. Пока разговаривал с Марусей, передавал приветы от знакомых и родных, Думка подкреплялась своим кормом прямо из саней.
- Володя, когда ты приедешь снова в Степное? Послезавтра? Через три дня-а?  Знаешь что, вот тебе деньги купи у соседей сотню яиц, у меня горит план по закупкам яиц. Сделаешь, Володя? Выручи сестрёнку.
- Собственно говоря, мне и не трудно, сделаю.

   Едет Вовка домой, солнце высоко,  от скуки орёт всё ту же песню про молодого и сильного почтаря.
 
   В этот же день разнёс адресатам письма, получив массу благодарностей,  газету и пакет отнёс председателю, а у него уже лежат письма, которые надо отвезти на почту.
- Как, Володя, съездил? Собственно говоря, ничего сложного и нет, ведь так?
- Собственно говоря, так оно и есть, Тимофей Емельянович
- Это ты меня передразниваешь?
- Ох, простите, само вырвалось, - и оба засмеялись.
Это «собственно говоря» прилипло к Вовке на всю жизнь, и почти стала его визитной карточкой.

*        *        *

                ВОВКА - КОРОБЕЙНИК

   Вечером, передав приветы от Маруси, Вовка рассказал маме о её просьбе.
- А ты зайди к бабке Марье, она говорила, что собралось несколько десятков яиц, и она не знает как бы сдать в заготконтору, а ещё зайди к деду Панкрату, его бабка тоже собирает яйца.

   Через два дня вечером у Вовки в ведре, лежало сто двадцать яиц и заказы на спички, иголки, нитки, одну женскую гребёнку для бабки Марьи, марлю для подойника.
 
   С утра он вместе с Думкой снова ехали на почту, в ногах было ведро с яйцами. Снова он во всё горло орал песню про почтаря, но теперь Вовка её уже знал всю. Успел пропеть песню только два раза, и на горизонте показалось Солдатско-Степное. На этот раз он сразу подъехал к магазину сдать, от греха подальше, ведро с яйцами. Купил у Марусе всё, что заказывали ему соседи. За это время Думка подкрепилась своим кормом, и поехал на почту за письмами. Затем снова в путь. Пропел про почтаря, начал новую песню:

«…Эх, полным - полна моя коробочка,
Есть и ситец и парча.
Пожалей меня зазнобушка
Молодецкого  плеча…».

   Приехав в Опыт, снова разнёс письма, выполненные заказы, снова получил кучу благодарностей и новые заказы и яйца. Про яйца ему Маруся ничего не говорила, поэтому их взял на свой страх и риск, предупредил, что может привезти и назад.

   Так Вовка Хлынов стал коробейником на общественных началах, а их дом стал филиалом Марусиного магазина. Заказов становилось всё больше и больше, в конце марта пацаны передавали сдать суслиные шкурки, бабушки просили сдать козий пух.

   Со временем Вовкино коробейство дошло до председателя, он пригласил его к себе, долго расспрашивал, что больше люди заказывают, что сдают, Вовка думал, что он его выгонит с работы. Но председатель в конце разговора вдруг сказал:
- Собственно говоря, Володя, опередил ты нас с Морозенко, по сути, ты уже открыл филиал магазина в Опыте. Спасибо тебе, за подсказку, за науку, думаю,  к лету мы откроем в Опыте магазин, а твою сестру поставим продавцом и будет она жить дома. Ещё раз спасибо тебе.
- Да, собственно говоря, и не за что, - ответил Вовка, и снова они оба рассмеялись. В посёлке он стал местной знаменитостью, его  узнавали, уважительно здоровались, просили чаще приносить письма, делали заказы на покупки, а соседка Васьки тетя Настасья две недели встречала его у своей калитки, всё просила:
- Володечка, миленький, ну, принеси мне весточку от мужа, уже второй месяц от него ничего нет. Ты всегда приносишь только хорошие вести, принеси, Богом прошу тебя?
Но Володя ей так и не принёс письма, похоронку вручал  Тимофей Емельянович в конторе. А как же ему хотелось принести тёте Настасье письмо, но…

   Чтобы поддерживать свой авторитет Вовка купил себе настоящий галстук, а Маруся научила его правильно завязывать. 
 
Вовка почтальон. 1943 год.

   А магазин открыли в мае 1943 года в доме у бабки Марьи, отделив для неё в её же доме клетушку.
- А что? И мне веселей, постоянно посетители приходят, все новости я первая узнаю и работа у меня теперь постоянная – охраняю магазин. Трудодни колхоз начисляет, топку для печки завозит на всю зиму, спасибо Володеньке, теперь я герой, у печки с кочергой, - говорила соседкам бабка Марья.

*        *       *

                ВОВКА – НАЧАЛЬНИК ОХРАНЫ

   С апреля пацанячье звено вновь собралось вместе, на ручной веялке подрабатывали семена к посевной прямо в амбаре, он был почти пустым. Вовка, конечно, всегда был с ними, но дядька на два дня в неделю отпускал его по почтарским делам. Вскорости, звено начало пахать свои поля, затем сеять, а там и сенокос нагрянул. Дела ребятам знакомые, и Сергею Ивановичу с ними было уже намного легче. В перерыве между севом и сенокосом бригадир второй бригады Иван Степанович Кузнецов попросил Вовку:
- Володя, Селезнёвский сад надо несколько ночей поохранять, кто-то шастает туда обтрясывать яблони, да так, что и ветки обламывают. У тебя есть лошадь, возьми пару тройку своих ребят погоняйте  несколько ночей непрошенных гостей. А в оплату наберёте себе немного яблок, только берите аккуратно, ветки не ломайте.

   Приехав с Павликом и Васькой в Селезнёвский сад, ребята первым делом наелись яблок и накормили падалицей Думку. Затем выработали тактику охраны сада ночью. Очередной дежурный будит всех, а затем действуют по сообща разработанному плану каждый в отдельности.

   В первую же ночь заявились садовые воры, пацаны уже дремали, да считай, спали на телеге и дежурный в том числе, но чуткая Думка зафыркала, растормошила ребят, за что они ей были признательны. Васька начал бить  в висевшую в центре сада у шалаша, рынду и что-то орать благим матом. Павло поскакал на Думке по саду, и хриплым голосом орал:
-  Окружайте, окружайте, едрит твою на коромысле, живьём брать, живьём, они нам заплатят и за яблоки, и за поломанные деревья.
Топот Думки и грубый голос Павла неслись по всему саду. Вовка бежал в противоположную сторону и бил колотушкой в кастрюлю, найденной на свалке по дороге в сад, и тоже орал, стараясь, чтобы было громко и грубо:
- Держите, держите их, мать - перемать, только пока не стреляйте, вон они, вот в том углу. Ловите и вяжите их.

   И любители позариться на колхозные яблоки позорно бежали. Похоже, что воров ребята отвадили в первую же ночь, потому что следующие две ночи они спокойно и крепко спали в саду на свежем воздухе, завернувшись в отцовские фуфайки, полностью надеясь на чуткий слух Думки. За эти дежурства Думка до отвала наелась опавших яблок, ребята  тоже до оскомины в зубах наелись яблок, накормили домашних, даже угощали на вечёрках за околицей своих девчонок. А Иван Степанович, как взрослому пожал Вовке руку в знак благодарности.

*         *         *

                ПИСЬМО С ФРОНТА

«Милые мои детки, Маруся, Рая, Павлик, Володя, незабвенная Агрофенушка, дорогая мама Лена…» – так начиналось то письмо. Оно, увы, не сохранилось, при переселении выбрасывали всё лишнее, как, впрочем, и все остальные письма. Хорошо, что сохранились военные фото отца.
 
Отец (справа) со своим старшиной роты.
На фото видно, что отец - рядовой уже получил орден Красной Звезды, медали «За отвагу», «За оборону Москвы».

   С самого начала войны его распределили в артиллерийский полк,  за неделю в полку их обучили и отправили в расчёты. Отец был наводчиком орудия и, вероятно стал отличным наводчиком. Ордена и медали артиллеристам давали только за реальные поражённые цели, а такими целями были переправы, танки, мосты, железнодорожные станции, скопления противника.
 
     А это уже Чехословакия. Отец уже старшина роты с солдатами из хозвзвода направляются по хозяйственным делам роты.

   В письме летом 1944 года отец просил жену отправить Владимира учиться. Так и написал: «… Немцу скоро капут, надо думать о послевоенной жизни. Кого, кого надо учить, а смышлёного Володю учить надо обязательно…». Мама тут же сказала:
- Володя, в сентябре поедешь в школу, отец приказал. А пока работай, зарабатывай на учёбу.

   В конце сенокоса Вовка ездил за почтой раз в неделю, писем слали и писали мало, видно, как и у нас в колхозе все заняты на неотложных работах. В Степном Володя неожиданно встретил  комбайнера Назарова Андрея Константиновича, они оба так обрадовались друг другу, что даже кинулись в объятия.
- Дядя Андрей, а мы думали, что ты на фронте.
- Не взяли, года мои уже вышли, сказали, что мой фронт в поле с комбайном давать стране хлеб.  А вы как там со своим звеном? Не распалось ли случаем?
- Да всё так же работаем в поле, скоро уборка, ждём вас на уборку, - пригласил дядю Андрея в колхоз.
- Приеду, но теперь будем сразу и косить, и молотить в загонке, в поле. Меньше вам работы будет. Наверное, в ваш колхоз выделят два комбайна. А ты что здесь делаешь?
- Приехал за почтой, я теперь каждую неделю сюда приезжаю, видишь, за мной закрепили лошадь, - похвалился он.
- Да-а-а? – удивился он. – Послу-ушай, Володя, так ты тот человек, который нам нужен. И грамотный, и серьёзный и, даже с лошадью! Давай заедим к начальнику МТС, он сейчас у себя в кабинете, поверь мне, не пожалеешь.
И они поехали в МТС.

   Из кабинета директора Володя вышел уже весовщиком МТС на время уборки в колхозе при комбайне Андрея Константиновича. Директор твёрдо заверил, что председатель не будет возражать, а Андрей Константинович будет отпускать его по почтарским делам. Владимира тут же оформили в отделе кадров на временную работу, там женщина уже в годах, заполняя личный лист учёта кадров, впервые, на полном серьёзе, назвала Вовку  Владимиром Васильевичем. Оформили с посменной оплатой труда ДЕНЬГАМИ, не трудоднями, на которые колхозе почти ничего не давали, а ДЕНЬГАМИ. А деньги к учёбе так были тогда нужны.
Так Вовка стал ещё и работником Октябрьской МТС.
 
*       *       *

                ВЕСОВЩИК

   Приехав домой в Опыт, он сразу же зашёл к председателю и сообщил о случившемся, думал, что за самовольство он будет  его ругать, но нет.
- Ну, ты, Володя – хват, всегда нарасхват. Собственно, я уже три дня думал, кого приставить к комбайну весовщиком, людей в колхозе не хватает, абы кого не приставишь, нужен грамотный, а кто у нас из взрослых грамотен? Одни бригадиры. Собственно говоря, это лучший вариант. Работай при комбайне, лошадь пусть будет при тебе, может в уборку вам и пригодится твоя калечь. А за письмами раз в две недели съездишь и, собственно, достаточно.
- Спасибо, Тимофей Емельянович, я так боялся, что вы меня ругать будете.
 
   И Вовка, снова как на крыльях помчался домой, сообщить обо всём своим родным.
Через неделю из МТС притащили комбайн трактором СТЗ, он и таскал по полям его всю уборку. При комбайне были комбайнер, тракторист,  штурвальный, копнильщик и Вовка, весовщик – учётчик. Он должен ежедневно в журнал записывать работу комбайна, на весах колхозного зернотока записывать вес намолоченного комбайном  зерна, этот журнал был первичным документом при оплате труда механизаторам в МТС и в расчётах с колхозом за выполненные работы. Журнал был опечатан с печатью МТС и колхоза. Работа у Вовки была не сложная, жили они в бригаде, где на тот момент косили хлеб, питались в бригадной столовой  три раза в день, он, наконец-то наелся вдоволь хлеба, каши, супа. Раза два приходилось при поломках на Думке ездить в МТС за запчастью, а так через день приезжал механик с заправщиком привозили бензин, солярку, солидол, запчасти, Один раз приезжала с директором бухгалтер – проверяла ведение журнала, замечаний не нашла, даже похвалила Вовку. Надо сказать, что организация труда в МТС, дисциплина труда была намного выше колхозной. Ему это нравилось, и он всю жизнь в своей работе стремился достичь такой организации в возглавляемых им  колхозах, но, увы…

   В конце августа к ним на подмогу притащили ещё один комбайн Горюшиной Нины Фёдоровны, и Вовка уже вёл два журнала. Кстати, в журнале второго комбайна были исправления ошибок, он был грязный от мазута, а у Володи  был чистенький журнал, обёрнутый в бумагу, без ошибок. Он был доволен собой.

    А 5 сентября руководство колхоза попрощались с отрядом механизаторов из МТС. Уборка в колхозе была завершена. А ведь в прошлом году зерно молотили до зимы, вот что значит техника!

   Седьмого сентября Володя Хлынов сидел за последней партой в пятом классе, кроме него было еще три переростка, а остальные малявки были им чуть выше пояса. Частенько они издевались над ними: «Дядя, достань воробышка», но это было не часто, переростки могли и показать Москву,  нахалу ладонями сжимали голову и поднимали высоко под потолок, спрашивали: «Видишь Москву», если отвечали, что не видят, держали так ещё, пока не скажет: «Вижу, вижу».

   Учиться Володе было легко, учиться он любил всю жизнь. Три года пролетели незаметно, каждое лето он возвращался в свой колхоз, часто старался досрочно изучить предметы с тем, чтобы в начале мая ехать работать в колхоз, работал там, куда посылали.  Пахал, сеял, работал на косилке, косил сено, перевозил и стоговал сено и солому, одно лето был учётчиком. А в сентябре снова садился за парту, исполнял отцовский наказ.

   Из всех событий тех лет главными были победа в 1945 году, возвращение отца с войны живым и невредимым. Ведь из 88 ушедших на фронт братьев, сестёр, отцов и дедов погибли, защищая нас, нашу страну, наши поля и бескрайние ковыльные степи больше половины, домой не вернулось 53 односельчанина.
 
Победа!

   Другим знаменательным событием было вручение Владимиру Хлынову и его друзьям медали «За добросовестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.». Их детский труд был по достоинству оценён наравне со взрослыми. Медали вручали в июне 1946 года в клубе, построенным ещё его дедом, в зале сидели все наши фронтовики со своими медалями, орденами на груди, все колхозники, школьники. Кажется, собрали в зал все цветы с огородов и цветников посёлка. Вручили ордена «Знак Почёта» председателю колхоза Матвееву Тимофею Емельяновичу, бригадирам полеводческих бригад Селезнёвой Марии Кузьминичне, нашей мамане.

   Затем начали по алфавиту вручать медали, Володя волновался, неужели его не наградят? Ведь последние два года он работал в колхозе только летом? Вызвали маму, потом Павла, а вот и он! Наконец-то! Володя перевёл дух.
 
Первая медаль Владимира Хлынова.
 
 Ребята, каждый в отдельности члены пацанячьего звена поднимались на сцену получать медаль, им рукоплескали матери, отцы, деды. На сцену  выходили возмужалые, рослые молодые люди, а Володя и Васька на голову были выше районного руководителя, вручающего медали. Не-ет, они были уже не теми пацанятами, которые в военное лихолетье непомерным трудом по праву заслужили эти дорогие сердцу медали. К этим медалям они   шли несколько военных, самых трудных лет, шли с оклунком зерна, поднимаясь по длинной и крутой амбарной лестнице в Быковском ХПП. К медалям шли, идя за плугом в поле, распахивая землю под зерновые, затем под команду, под левую ногу засевая её, к ней шли месяцами там, у невыносимо пыльного комбайна вначале по жаре, а в конце уже по холодам обмолачивая хлебную массу. Медаль они получали уже взрослыми, сложившимися людьми, настоящими хлеборобами. Они уже познали, почём фунт лиха, как растёт хлеб, и какой ценой досталась победа нашему народу. Так хочется поимённо вспомнить этих ребят, их старших наставников.

Матвеев Тимофей Емельянович – председатель колхоза.
Селезнёва Мария Кузьминична – маманя, бригадир.
Рубцов Сергей Иванович –  дядька, старший рабочий.
Хлынов Павел – был частенько в звене за старшего.
Брызгунов Вова.
Головачёв Саша.
Гринин Коля.
Зимин Вася.
Рубцов Вова.
Кострюков Вася.
Матвеев Коля.
Тарлыгин Вася.
Хлынов Вова.
Чернавин Саша.

   Все они без исключения получили заслуженную медаль «За добросовестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.».

   Домой Хлыновы шли вместе четверо, мама, папа, Павлик, Володя и у каждого на груди были свои медали, у кого за бой, а у большинства в их семье - за труд, но всем они достались совсем нелегко! Ох, как нелегко!

*         *        *
 продолжение в части 3.