Их жизнь. В краю голубых озёр. Книга 2. Часть 22

               
   Из дневника Людмилы:
   4 июня.  Готовлюсь к экзаменам, встаю в 4-5 утра, иду на речку, плаваю, затем учу билеты до 8 утра, а дальше - уроки. 12-го первый экзамен. Если диктант напишу, то остальное сдам! За эту неделю получила от Робки три письма!  Очень люблю идти по ещё пустынному городу, смотреть на небо, когда оно тоже ещё только просыпается, очень привлекательно!  И вообще, так чудесно рано утром!
   9 июня.  Вчера только приехала от дедушки. Меня уже ждало мамино письмо. Сдала экзамен по музыке: "4"! Ну, этого я не боялась! Через два дня экзамен по -русскому языку. Вот чего я боюсь больше всех! На душе - паршиво, хочется реветь, борюсь с собой, как могу!
   Так хочется сейчас сесть за пианино, и сыграть "Тревожные минуты" Майкопара, всегда играю эту пьесу, когда мне тяжело...
   17 июня.  Диктант сдала на "4"! Первый серьёзный экзамен позади! Сегодня сдаю второй: история. Только бы не "3"! Боюсь эти разгромы Юденича, Врангеля, Колчака! Если они попадутся, то разгром будет мне! По истории - "4"! Ура! Попались Апрельские тезисы Ленина и роль партизан в Гражданской войне.
   23 июня.  Русский устно сдала на "4"!  А вот по географии схватила "3", это уже стыдно!.. Билет был трудный, но, на мой взгляд, я ответила хорошо, просто у экзаменатора было паршивое настроение... Нет, я никогда не буду срывать на детях своё плохое настроение!
 
   27 июня.  Сегодня суббота. В городе - танцы! Оркестр играет "Маленькую девчонку", я её тоже играю на пианино... 29-го - последний экзамен - физика.  Самый страшный! Брр! После диктанта! Только бы сдать и быстрее уехать! Мама, милая мамочка, если бы ты знала, как мне трудно здесь быть!
      Сегодня уже вечер, а я ещё ничего не ела... Выучила только три билета, а уже вечер... Слабость, просто ужасная... У меня единственный настоящий друг - эта тетрадочка, которую я должна носить с собой, прятать, чтобы чужой любопытный, наглый взгляд не залез в неё, мою душу... Мамочка, уже через три дня мы будем вместе! Только три дня! Родная, милая моя мамулька, скорей бы увидеть твои, такие ласковые и родные глаза!

   Когда  была я маленькой,
   То размышляла иногда,
   Что я, с тобою, милая,
   Не расстанусь никогда!

   А вышло всё наоборот:
   Я месяцы тебя не вижу.
   Теперь сам чёрт не разберёт,
   Где дом мой! Ответа я не слышу...

   Ты вдалеке, и я - одна,
   Другой раз - голодно, и холодно.
   Никто, зато, не скажет никогда,
   Что жизнь моя поломана...

   Она трудна, и это - не судьба,
   Всё так и должно быть у человека:
   Учёба, труд, всегда борьба -
   Вот люди нынешнего века!

   А если б были вместе мы,
   Не знала б я, что значит - встреча!
   Не чувствовала б той любви к тебе,
   Сегодня б  не грустила целый вечер...

   Три дня разлуки,
   Слышишь? Лишь три дня!
   Как хочется увидеть твои руки,
   Такие дорогие для меня!

   Как хочется к щеке твоей прижаться,
   Слегка покрытой золотым пушком,
   Как хочется с тобой не расставаться,
   Всегда быть вместе, и всегда - вдвоём!
        -"-     -"-         -"-
   Танцы в парке городском,
   Там Робертино голос раздаётся,
   И грустно я туда гляжу тайком,
   Тоска в душе, как яд, от песни остаётся!

   Мне грустно оттого, что я - одна,
   Что там меня не ждут,
   От этой грусти не останется следа,
   Когда с тобою станцевать, Любимый, я смогу!

   А сейчас, пока,
   Сижу я у окна,
   И слушаю Беседина,
   Вспоминаю Тебя...

   4 июля.  Уже третий день дома... Как было хорошо! До тех пор, пока не приехала в Дагду...Райка... Теперь я не знаю, что со мной творится... Она - в том же доме, где живёт и Он!  У её тёти, сегодня - суббота, уже 6-ой час вечера, а Его - всё нет... Вчера весь вечер Он был со мной, я была счастливая, хотя, какая-то тяжесть на душе была... Больно, хочется кричать!  Ну, зачем ты приехала? Кто тебя ждал? Ты прислала Ему письмо, сообщив о своём приезде, надеясь на Его дружбу... До чего же ты подлая! Ты, ведь, знаешь, что мы дружим! Да, хорошее испытание! Если она Ему безразлична... Мне - ужасно трудно, хочу его видеть! Хочу!
   5 июля.  Всё же, я очень счастливая! Да, вчера она приходила к нему, был неприятный для неё разговор... Теперь я полностью верю Робке!  И очень люблю его! Скоро Он придёт. Вчера вечером было так хорошо! Дико даже думать, что скоро всё изменится, я буду вновь в этом Болхове, а Он - уйдёт в Армию...
 
  12 августа.  Прошло больше месяца после последней записи... Не писала - потому, что - не хотела! А теперь опять потянуло к тебе, мой бумажный друг...
  Ко мне приехала Инта, она уже вторую неделю у меня! Но это продлится недолго, ещё 17 дней... Мы с Робертом стали совсем родными, можем говорить о чём угодно! Мы очень любим друг друга! Но... иногда... ссоримся! Вот и сегодня, он ушёл, обиделся совсем из-за чепухи... Конечно, я сама виновата, я, кажется, эгоистка... Неужели это когда-нибудь порвётся, и я буду вспоминать своего друга с небрежной грустью?
   Через 17 дней мы расстанемся, и я не увижу Его ТРИ года! Точно столько, сколько знаю! Какой страшный срок! Неужели время может разбить любовь? Тогда - это не любовь! Тогда это не то, о чём я мечтала, что так боюсь потерять! Робка, милый мой! Мы с тобой - такие глупцы! Ты любишь меня? Знаю, да! И, всё же, какая-то глупость может разъединить нас... Ссора! Это - не смешно, потому что я, всё же, очень переживаю эти мимолётные размолвки...
   Нет! Он - пришёл! Вот и всё!
   
   25 августа.  Осталось 4 дня! Страшно! Многие завидуют нашей дружбе и верят, что в будущем мы станем мужем и женой... Да, конечно, так и будет!  Ведь, правда, Роберт? Любимый мой, как я привыкла к Тебе! Нет, тебя не заменит никто! Ни один! Люблю Тебя, слышишь? Сегодня ты придёшь и мы пойдём смотреть "Три мушкетёра". Потом будем этот фильм яростно обсуждать... Будем сидеть и спорить! Я люблю, когда ты со мной споришь, ты становишься таким интересным, так яростно стараешься доказать свою правоту и радуешься, как ребёнок, если я сдаюсь... Знаешь, Роберт, ты у меня - замечательный!
 
    Мне очень нравятся твои взгляды на жизнь, нравится то, что в будущих планах на жизнь на первое место ты ставишь учёбу. Станешь ли ты инженером? Не знаю, я постараюсь тебе помогать. Многие говорят, что мы - не пара, да ты и сам мне говоришь, что я - лучше тебя... Глупости, мой дорогой, слышишь? Мы - будем вместе! Я люблю тебя! И ты - очень, очень хороший! Жить я буду не с красотой, а - с человеком! Это, ведь, главное!
    26 августа.  Вчера, на стадионе, смотрели с Робертом "Три мушкетёра". Сила - фильм! Только плохо, что сидели на земле, а погода была  довольно прохладная... Ну, и сегодня уже горло болит и насморк... Ерунда, переживём! Сегодня Роберт пришёл, как и обычно, в седьмом часу, сначала сидели и читали, потом - мечтали, думали... В девятом часу я его прогнала спать... Он - очень мало спит, а работа у него - тяжёлая...
   Вот и заканчивается наше с Ним последнее лето перед Его Армией... Что нас ждёт впереди? Какой страшный срок у нашей разлуки...
   
   Утром Робка вставал в 5 ч. 40 м., делал зарядку, без неё он не мог, так привык, потом отжимался от пола не менее 40 раз, приседал и вставал на одной ноге, по 50 раз на каждую ногу, так называемый "пистолет", завтракали с Лёней, брали с собой обед, приготовленный мамой, и шли в контору Дагдского участка Краславской МСО, от дома это, примерно, метров 600-700, в сторону Краславы, надо было не опоздать на машину, которая отходила от конторы в пол-восьмого. С работы возвращались около пяти, день был 7-часовой, суббота - 6-часовая, итого: 41 час в неделю!
   Первым делом - за стол! Потому, как - волчий аппетит! За день так навкалываешься, что поневоле нагуляешь желание покушать... Чаще всего, после ужина, шли с братом на озеро, чтобы помыться с мылом, почербухаться в воде, дома-то, дУша не было!  А потом Робка шёл к своей Людмилке, и они много гуляли по Дагде, часто ходили в кино; ещё очень любили, когда стемнеет, забраться на детскую площадку дагдского русского садика и часами сидели там в маленьком домике, на узкой скамейке...
   
   Дождь им не мешал, наоборот, была неизъяснимая прелесть в шуме дождя, струй, скатывавшихся по крыше домика... Они часами разговаривали, Людмилка рассказывала про свою болховскую жизнь, подружек-студенток, преподавателей, разные смешные случаи из их студенческой жизни, про экзамены, как она их сдавала, какие вопросы выпали, и т.д.
   А Робка рассказывал про свою стройку, какие работы они делали в этот день, какие трудности выпадали на их долю, про разные смешные случаи, или истории со строителями.
   Рассказывал ей о мама, об отце, о сестричках, ей всё было интересно, никогда он не замечал даже тени скуки на её лице, во время своих рассказов... Им всегда было интересно друг с другом, часы свиданий пробегали очень быстро, и вдруг они спохватывались, что уже глубокая ночь, уже три часа, или, даже, пол-четвёртого утра...
    
   Он провожал свою Людмилку до дверей её квартиры на третьем этаже, иногда брал её на руки и заносил на третий этаж, бережно ставил на ноги, нежно обнимал и целовал на прощание, смотрел , как закрывается за нею дверь, сбегал по ступенькам вниз и бежал домой...
   Они знали, что каждый прожитый день приближает их разлуку, в конце августа она уедет в свой Болхов, а его осенью заберут в Армию, он уже прошёл медицинскую комиссию и ему объявили, что точный срок призыва будет сообщён дополнительно. Поэтому они часто сидели в своём домике на детской площадке, тесно прижавшись друг к другу, думали со страхом о всё приближающейся разлуке, испытывая глубокую печаль от этого.  И молчали... Им и молчать было комфортно, если слышишь, как стучат их сердца, если чувствуешь тепло тела любимого человека...
   Однажды он ей сказал в их домике, под шум дождя:
 - Слушай, Людмилка! А давай поженимся, а? Мне уже 19 лет... - Она тут же среагировала: 
 - А мне ещё нет 18 лет, и нас не распишут... Понимаешь? Нет, Робчик, рано об этом думать... Мне надо закончить учёбу, стать учителем, тебе - отслужить Армию... Вот когда мы это сделаем, тогда можно будет подумать и о свадьбе... Ты, наверно, боишься, что я тебя не дождусь?
   Нет, мой любимый Рыжик, я тебя дождусь, не сомневайся, будь уверен, только ты будешь моим мужем... Отцом наших детей... - Робка тяжело вздохнул, ещё теснее прижался к ней, и они молчали, слушали, как стучит дождь, и им так было тепло и уютно в этом крохотном домишке, на этой узкой скамейке, и хотелось, чтобы это длилось вечность, никогда не кончалось...
   
   Он просто жутко не высыпался, на работе засыпал на каждом перекуре, не говоря уже об обеде, он по-быстрому съедал свой обед, запивал морсом или чаем, прижимался спиной к стене бытовки, и мгновенно засыпал... Когда обед заканчивался, Лёня подходил к нему и тряс его за плечи до тех пор, пока Робка не открывал глаза...
   Первое время рабочие подтрунивали над ним, Робка только смущённо улыбался в ответ, говорил что-либо шутливое; а потом привыкли к его мгновенному засыпанию, все рабочие прекрасно сознавали ситуацию с ним, предстоящую длительную разлуку с любимой, они чувствовали, насколько сильно он любит свою Людмилу, а настоящая любовь всегда вызывает уважение к себе, так ведь?   
 
...Он бежал, чувствуя, как силы покидают его. Ноги налились свинцом, каждый шаг стоил неимоверных усилий. В глазах потемнело. Он упал лицом в траву и лежал, не двигаясь.  Затуманенное сознание отметило прикосновение чего-то холодного и твёрдого к спине. С трудом он перевалился на бок и открыл глаза...
   Очкастый фашист ехидно усмехался, нацелив в грудь автомат. Ужас охватил лежащего. Он остро и чётко увидел, как мясистый палец на спусковом крючке автомата стал медленно сгибаться... Сейчас из дула вылетит огненная струя и пронзит его грудь... Он почувствует резкий толчок... и всё...   
 - Фу ты, чёрт, какая только дрянь не приснится! - Пробормотал Робка, чувствуя огромное облегчение и радость от того, что это был, всего лишь, сон.  Ныла шея, видимо, он лежал в неудобной позе. Он сел в постели, с хрустом потянулся. 
 
  "Интересно, что сегодня за день? А... воскресенье! Вчера вечером они с Людмилкой танцевали в клубе. Потом долго стояли возле её дома, не в силах расстаться, у неё были горячие мягкие губы... волосы очень приятно пахли удивительно нежными духами..."
   Робка вскочил, подошёл к окну и распахнул его. В комнату ворвался шум улицы. Под окном шелестели пыльные листья лип. Истосковались, бедняжки, по тёплому душу! Небо - ослепительно голубое. Только у горизонта лениво плывут лёгкие перистые облака. Где-то в вышине, совсем не видимый из окна, изливает свой восторг жизнью жаворонок... Напротив, под крышей гостиницы, прилепилось гнездо ласточек. Родители стремительными чёрными стрелами мелькали невдалеке, кормили своих ненасытных птенцов, вновь исчезали...
   
   Робка проделал обычную утреннюю зарядку, потаскал гантели... В комнату вошла мама.
 - С добрым утром, мамочка! - Чмокнул он её в горячую от плиты щеку. - Ты уже хлопочешь у плиты? Мама, мама, ведь сегодня воскресенье, полежала бы подольше, отдохнула...
 - Что ты, сынок, не могу я так, привыкла вставать рано, я уже и на базар сходила, вкусных яблок купила, пойдём, попробуешь!
   Робка обнял за плечи маму, поцеловал её припудренную сединой голову, почувствовав острую жалость к ней, подумал: "Постарела она за последние годы, нервы стали сдавать. Да и не мудрено, что она видела в жизни, кроме вечно пьяного мужа, его ругани и кулаков? Разве что мы, дети? Но и мы приносили ей больше слёз, чем радости... И, всё-таки, она живёт с давно нелюбимым человеком, живёт ради нас, забывая о сне и отдыхе. Мамочка, как мало мы ценим тебя..."
   
    Робка, как всегда, быстро покушал, выхватил из вазы сочное, румяное яблоко, на ходу с хрустом откусил, и начал переодеваться.
  - Мамочка, я пойду к Людмилке, мы с нею сегодня договорились сходить в орехи.
  - Иди, иди, сынок, сегодня воскресенье, отдыхай перед работой, - ласково посмотрела на него мама. Робка поцеловал её тронутые морщинками губы, прижал на секунду к груди её голову и выскочил за дверь.
    Солнце уже ощутимо грело землю, чувствовалось, что день будет знойным. Лёгкий ветерок ласково обнимал прохожих, шелестел листьями деревьев, ерошил перья у стайки воробьёв, прыгавших на дороге.
    Робка шёл, чувствуя праздничную приподнятость в душе, приятное волнение от близкой встречи с Любимой. Быстро приближался переполненный людьми автобус. В несколько прыжков Робка перебежал дорогу, улыбнулся показавшему здоровенный кулак водителю.
   Вот и знакомая дверь. Робка коротко постучал.
  - Да, да, - услышал он за дверью и вошёл. На кухне хлопотала тётя Тамара, ещё молодая, высокая, полная, статная и красивая женщина, длиннющая коса упала ей на спину.
  - Здравствуйте! - Смущённо сказал он, опуская глаза.
  - А, это ты, Робчик, проходи в комнату... Здравствуй! - Улыбнулась она и поправила тыльной стороной ладони упавшую на лицо прядь волос. Мелкие бисеринки пота блестели на её гладком чистом лице.
  - Ой! - Вскрикнула Людмилка, увидев его, и запахнула на груди халатик, - подожди немного, я сейчас! - И она скрылась за дверью спальни.
   
    Робка присел на стул, обвёл глазами хорошо знакомую комнату. У окна раздольно разбросала ветви китайская роза. На круглом столе лежали газеты и журналы, в которые чаще всех заглядывал дядя Илья, работавший инструктором Райкома партии. На стене - репродукция Айвазовского "Девятый вал".
  - Вот я и готова! - Услышал он Людмилкин голос. Она бесшумно появилась в гостиной.
  - Здравствуй, Людмилка! - Ласково сказал Робка, любуясь её улыбчивым лицом. Она очень хороша в зелёной рубашке и узких брюках, подчёркивавших её тонкую талию и стройность фигуры. Пепельные волнистые волосы стянуты капроновой лентой.
  - Пойдём в лес? Видишь, я готова!
  - Да, конечно! Договор - дело святое! - Улыбнулся Робка.
  - А что возьмём с собой?
   
  - Сумку какую-нибудь, - сказал он. Людмила вышла на кухню.
  - Робчик, иди сюда, эта пойдёт? - Показала она хозяйственную сумку, с которой обычно ходила в магазин.
  - Пойдёт, конечно! - Лёгкий румянец выглянул на его щёки под взглядом матери.
  - Людмилка, ты сначала покушай,- сказала мама, видя, что она собирается уходить.
  - Я уже покушала, мама, - сказала она.
  - Тогда, хоть, пирожки возьмите с собой, в лесу захочется покушать, всунула она в сумку свёрток с горячими пирожками. - И будьте осторожны там, смотрите, чтобы змея не укусила!
  - Да, да, мама, а как же! Ну, пока!  - Помахала Людмила рукой маме.

    Они шли по уже горячему асфальту, щурились от ярких лучей солнца, держались за руки. Робка чувствовал её тоненькие пальчики, узкую ладонь в своей руке, бережно сжимал её. Людмила поглядывала на него, улыбка блуждала по её лицу, чёткие тени скользили перед ними, послушно копируя их движения. Одна тень тоненькая, другая - более коренастая, шире в плечах.
    Они свернули на просёлочную дорогу. По обеим сторонам её - густые заросли кустарников. Высокая трава,  полевые цветы... Громко, разноголосо щебетали птицы в густых ветвях. Небольшое облако на несколько секунд затмило солнце, потом плавно, неторопливо поплыло дальше.
  - Робка... Уже август... Скоро кончатся мои каникулы. Потом учёба, разлука с тобой... Как подумаю о том, что осенью тебя заберут в Армию, что впереди ТРИ года разлуки... Так страшно становится! - Её лицо стало очень грустным, сдвинулись тонкие тёмные брови.
 
  - И я об этом часто думаю, Людмилка, - взглянули на неё его почти синие глаза, 
  - мне трудно не увидеть тебя ... даже день... А тут ТРИ года! Как я их проживу вдали от тебя? Твёрдо я знаю одно: я всегда буду любить тебя, что бы ни случилось с нами! - Она смотрела в синеву его глаз, чувствуя ласку его пальцев, державших её пальчики.  "У него золотистые и волнистые волосы, широкий и высокий лоб, густые, длинные и сильно загнутые вверх ресницы, они были бы очень красивы, будь они тёмного цвета... Небольшой рот,выдающийся вперёд раздвоенный подбородок... Красавцем его не назовёшь, но это и не главное для мужчины... Как там говорил Костя в "Тишине"?  "Мужчина должен быть чуть красивее обезьяны..."
   
   "Людмила улыбнулась этим своим мыслям, прижалась плечом к его плечу.
  - Ты что улыбаешься, Людмилка? - Спросил Робка, повернул её к себе, заглянул в бездонную глубину её зрачков, прижался к мягким сухим губам.
  - Пусти, сумасшедший, вдруг кто увидит? - Смущённо оглянулась она по сторонам.
   
 ...Дорога опускалась под гору. По обеим её сторонам могучие высоченные ели возносили в небо свои вершины, глухо шумели в вышине. Кое-где между ними выглядывали пугливые осины, трепеща листьями.  Их ноги ступили на мягкую траву, густо усыпанную хвоёй. В лесу прохладнее.
   Причудливые тени от деревьев разрисовали землю фантастическими узорами. Удивительно красивы деревья под лучами солнца, пробивающими себе дорогу между ветвей. Чистый, напоенный запахом хвои, воздух льётся в лёгкие, необыкновенно хорошо дышится в лесу.
   Вечная, первозданная красота и покой проникают в грудь, заставляют человека забыть про все свои неприятности, заботы, чувствовать себя частицей природы...
 
   Лес поредел. Впереди - заросли орешника. Над ними возвышаются разлапистые осины, кое-где виднеются гроздья рябин. Мягко ступают ноги в траве, потрескивают под ногами сухие веточки...
 - Смотри, Робка! - Воскликнула Людмилка, показывая на орехи, виднеющиеся высоко на ветках, начавшая темнеть скорлупа их пряталась в зелёные одежды, маскируясь среди листьев.
   Робка подпрыгнул и повис на ветке, сгибая её весом тела.
 - Осторожно! Не сломай такую красоту! - Сказала она, обрывая орехи. 
  -Не сломаю, ветки орешника очень гибкие, - ответил он, с силой пригибая рвущуюся на волю ветку.
 - Отпускай, я уже оборвала. - Ветка стремительно выпрямилась, ударив по своим подругам, которые недовольно зашумели  в ответ. Много орехов висели довольно низко на ветках, обрывать удобно, только не ленись... Так они переходили от куста к кусту, на ходу щёлкая скорлупой, уплетая вкусные ядрышки.
   
   Робка шёл впереди, отгибал загораживающие путь ветки, давая дорогу Людмилке. Её пышные волосы растрепались, нежный румянец полыхал на щеках, искрились серо-голубые глаза, алым цветком пламенели припухлые губы...
 - Людмилка... 
 - Что? Робка?
   Он поставил на траву сумку, явно потяжелевшую от их добычи, взял руками её плечи, прижал к себе Людмилку, чувствуя грудью прикосновение нежно-упругой девичьей груди, прильнул губами к её приоткрытым губам... Сердце сладко зашлось от волны нежности, затопившей его... Мучительно трудно оторваться от её жарких, удивительных губ, пахших орехами и ещё чем-то, непонятным, девичьим...
 - Люблю тебя, Людмилка... Милая... Люблю! - Горячее дыхание его слов затуманило её глаза, тонкие руки обвили его шею, она доверчиво прильнула к нему, молчаливо ответив этим, потом отстранилась, ласково потрепала его волосы: 
 - Пойдём, Робка...
 - Пойдём, - покорно ответил он, снова берясь за сумку.
 
  "Людмилка, Людмилка, какая ты... необыкновенная... Может, побаиваешься меня?"   - Посмотрел он в глубину её глаз, но ничего не сказал.
   В густой траве прятались от человеческих глаз три небольших подосиновика. Людмилка присела, сломала шляпку одного из них.
 - Такие маленькие, а уже червивые! - С сожалением сказала она.
 - Это потому, что дождя уже времечко не было. Не успеет такой грибок подрасти, а его уже черви жрут, - сказал Робка, взял у неё шляпку, повертел в руках, рассматривая, потом водрузил её на прежнее место.
 
   Они вышли на очень живописную круглую полянку. Нежно зеленела трава под лучами солнца. Виднелось несколько толстых еловых пней, уже почерневших под лучами солнца и дождями, пролитыми над ними.
 - Присядем, Робка, я уже проголодалась! - Он поставил сумку на пенёк, сам прилёг рядом на траве, приглашая её сесть. Людмилка примостилась рядом, опираясь на его плечо.
 - Тебе удобно сидеть? - Спросил он.
 - Удобно, - ответила она. - Её губы прикоснулись к его шее, за ухом, тёплое дыхание щекотнуло кожу.
   
   Солнце разыгралось во всю силу. Свет его был таким ярким, что глаза невольно прищуривались, больно смотреть на бумагу.
   Людмилка развернула пакет. Пирожки были очень вкусными в летнем, напоенном ароматами, воздухе леса. Потом она вытащила флягу с водой, которая быстро опорожнилась до половины.
 - Хорошо-то как здесь! - Со счастливым вздохом она легла на траву, зажмурив глаза от голубой ослепительности неба над ними... Вытянула руки, подложила их под голову...
   Зелёненькая рубашка с короткими рукавами натянулась на груди... Робка посмотрел на расстегнувшуюся пуговицу, показавшуюся изумительно нежную ложбинку... Сладкое волнение захлестнуло его... Лицо медленно  склонилось к ней. Его подрагивающие губы обожгли грудь... Людмилка испуганно взяла руками его голову, приподнялась и села, застегнула пуговицу...
   У неё глаза испуганной лани, лицо даже чуть побледнело, стало смущённым, даже каким-то виноватым... Сердце Робки хотело выскочить из груди, невероятная нежность и обожание охватили его без остатка...
   Эта нестерпимая нежность так ярко светилась в его глазах, что Людмилка, как загипнотизированная, не могла оторвать взгляда от его глаз...
 - Милая Людмилка, голубка моя, испуганная лань... Я, ведь, очень люблю тебя... И совсем не хотел обидеть... - Робкино лицо в этот миг светилось удивительной лаской и нежностью, ослепительно сияли его глаза, было что-то особенное в интонациях голоса...
   Он вновь медленно склонялся над нею. Людмилка замерла, чувствуя, как сердце падает в жгучую  горячую пропасть... Глаза её стали почти чёрными и огромными от расширившихся зрачков, она испуганно шевельнулась, отодвигаясь...
   Его полыхавшие губы прильнули к  её вздрагивающим губам, замерли надолго... Робка всем существом своим ощутил невероятную их нежность и теплоту, сердце билось так сильно, что он почувствовал боль в груди...
   Казалось, ещё миг и вулкан нежности к ней задушит его, превратит в это солнце, околдовавшее их сладким томлением своих лучей... Робка тяжело вздохнул, отрываясь от алых после поцелуя губ и упал на траву...
   Лицо его было бледным, взволнованным до предела, вздрагивали ресницы закрытых глаз... Людмилка смотрела в бесконечно дорогие черты лица Робки, прикоснулась еле слышно своими тонкими пальчиками к его полыхавшим губам...
 - Робка... Милый Робка... Хороший мой... - Шептали её губы.  Робка открыл глаза, посмотрел внимательно в бездонную глубину её очей, сжал осторожно хрупкие пальчики:
 - Скажи... Людмилка... Ты... боялась меня?
 - Нет... Я, ведь, верю тебе... Да и силой меня не взять...
 - Знаешь, я не думал о плохом... Я боялся, что растаю от нежности и превращусь в эти, полные сладости, жгучие лучи... И, я хочу, чтобы всё у нас было чисто, красиво... Чтобы - сначала свадьба... - Он покраснел, потупил глаза, невольно между ними впервые затронув такую тему.
   Людмилка вновь опустилась на траву, прижалась лицом к его груди и замерла, утонув в море счастья, плескавшемся в ней... Робка обвил рукой хрупкую девичью талию...
      
   Ослепительное, жгучее солнце бесновалось над ними, покалывало стрелами  лучей, разливало в теле удивительно приятную сладкую негу, хотелось так лежать вечность, не шевелясь, чувствуя стук сердец, милую девичью головку на груди...
   
   Они не замечали пыльную, насквозь прокалённую солнцем дорогу, по которой ступали их ноги, деревьев с поникшими от жары листьями, им слишком хорошо вдвоём. Не покидало чувство сладкой до боли истомы, околдовавшей их на лесной полянке...
   Робка обнимал за талию Людмилку, прижавшуюся к нему, счастливая улыбка не покидала юных лиц. Он шёл, не сводя влюблённых глаз с прелестного лица Людмилки. Румянец алел на её худеньком лице, светились серо-голубые, как лесные озёра, глаза...
   Тёмные дуги бровей разлетелись над длинными ресницами, алые губки чуть-чуть улыбались, вспоминая лесную полянку... Пепельные, удивительно густые волосы волнами рассыпались по плечам... Вся она- худенькая, стройная, с осиной талией, восхищала, кружила голову... 
 - Людмилка...
 - Что, Робка?
 - Я тебя очень люблю...
  -Я тебя, тоже... - Она повернулась к нему, обвила шею худенькими руками, пылко поцеловала, не заметив вынырнувшую из-за поворота женщину на велосипеде. Та осуждающе покачала головой, стрельнув по ним укоризненным взором, но промолчала, только сверкнули на солнце спицы колёс.
   Людмилка густо покраснела, провожая глазами плотную спину  женщины.
 - Подумала, наверно: "Вот молодёжь нынче пошла!" - Рассмеялся Робка.
 - И как я её не заметила сразу? - Смущённо сказала Людмилка, постепенно принимая нормальный цвет лица.
 - Ну и что! Пусть смотрит! Разве плохо, что мы любим друг друга?  - Робка взял свободной рукой голову Людмилки, крепко поцеловал в губы...
 - Пусти, сумасшедший! - Вырвалась, вновь краснея, Людмилка, но потом опять прижалась к нему, счастливо улыбаясь.
   
   Робка опрокинул на стол  сумку с орехами, которые людмилкина мама тут же разделила на две части, несмотря на его отчаянные протесты.  Лица Робки и Людмилки были необычными, светились загадочным внутренним светом... Они переглядывались, улыбались, как заговорщики...
 - Людмилка, ты будешь свободна вечером? - Спросил, краснея под взглядом мамы, Робка.
 - Приходи вечером... Я очень буду ждать тебя! - Последние слова она прошептала ему в ухо, прикасаясь губами.
 - Я приду! - Заторопился Робка, всегда смущающийся при маме, и направился к двери.
 - Подожди, Робчик! - Остановила его тётя Тамара и вынесла в коридорчик пакет с орехами.  - Возьми, сестрёнок угостишь!
 - Спасибо, до свидания!
   
   На лестничной площадке Робка поцеловал Людмилку, с трудом отрываясь от её тёплых губ, и пошёл по ступенькам вниз, не сводя с милого лица влюблённых глаз...
   Людмилка закрыла за собой дверь, подошла к смотревшей на огромный клён за окном маме, молча обвила руками её полное тело, прижалась к пахнувшей "Красной Москвой" косе.
 - Что с тобой, доченька, ты просто светишься после вашего похода в лес?
 - Я его люблю... - Тихонько ответила дочь.
 - Я очень хочу, чтобы ты была счастливой, доченька! - Прижала голову Людмилки к своей высокой, полной груди мама. Людмилка замерла, почувствовав себя маленькой и беззащитной, как когда-то в детстве...
 - Мама, ты не боялась за меня?
 - Нет, я очень верю вам, дети...

Продолжение: http://www.proza.ru/2012/02/20/1175