Мои...

Валерий







Мои…



 


Автобиографические литературные зарисовки













Ноябрь, 2010

Мои… Конечно, вправе спросить: « Кто мои, что мои, почему мои и так уж и только мои?» Да нет, не совсем только мои, разделяют их многие – мои мысли, мои самые сокро-венные фантазии, размышления, чаяния и оценки каких-то жизненных событий, фактов. Мои взгляды, мои убеждения и сомнения, колебания и утверждения, мои взлеты и падения, мои… Нет, это не эгоизм и не самолюбование. Просто  я думаю, что так думают многие, но не все об этом говорят, это озвучивают и выносят на суд окружающих «дабы чего не сказали».
Устал я в одиночку вариться в собственном соку, думаю, надеюсь, убеждён – я не одинок. Просто я решил с вами пооткровенничать, поговорить, открыть вам свою душу. Не каждый на это публично решится. Просто я не такой, как все и вместе с тем просто такой же, как все вы.
Знаете, творческими считают тех людей, у которых есть необузданное желание высказаться, то ли  в песне, то ли в стихах, то ли в пластике, то ли на холсте, то ли в слове. Вот и мне хочется пооткровенничать с вами (или с тобой), мой собеседник, мой читатель, умеющий слушать и слышать, умеющий сопереживать, спорить или соглашаться, принимать или отрицать, но не оскорблять, не видеть в тебе врага лишь только потому, что ты не так видишь мир, как он.
У каждого человека должна быть своя точка зрения, свои оценки происходящего, свои размышления – этим мы интересные друг другу, что мы такие разные и такие одинаковые – человеки  - создания божьи по образу и подобию его. А раз так, то почему мы считаем, мы его рабы? Мы его дети, причем разные по обличию, по характеру и поведению. Поэтому и вправе с ним в чем-то считаться, а в чем-то и нет – да простят меня служители культа и церковь. С каким-то, извините, начальником мы разговариваем на «Вы», а с нашим создателем, отцом – Богом на «ты». Почему?
На многие мною поставленные вопросы я где-то отвечу, а где-то и нет. Мои записки – это не философский или научный трактат, а мои размышления, мои мысли. Я не буду называть конкретных имен, конкретных дат, заниматься научным исследованием, выводить какие-то формулы жизни. Я вам открою свою душу, поведаю о своих мыслях, хотите - принимайте, хотите – отвергайте, но это, повторюсь мои…
Итак, начнем милую беседу, мой друг. Я буду обращаться к вам так, потому что счи-таю, что на «Вы» - это создает между нами какой-то барьер высокопария, мысленного на-пряжения в подборе изысканных слов, напыщенных, придуманных манер, невозможность откровенно сказать правду, то, что ты думаешь, то, что тебя тревожит. Это отдаляет, это бы-ло не всегда, не во все времена, это от лености ума, это, в конце концов, защита своих по-грешностей, но внешне – это уважение к  собеседнику.
« А ты»? Во все времена обращались друг другу на «ты» - это сближает, располагает, это надежно, уверенно, откровенно. С Богом на ты, с царями, с друзьями на ты, с отцом и матерью тоже на ты – это искреннее уважение собеседнику.
Я когда пишу, так казать беседую с чистым листом бумаги языком ручки, люблю взять с собой «в дорогу» чашечку кофе, сигареты и зажигалку, ну и, конечно, вдохновение, желание высказаться. Меня должно что-то осенить, заставить, я должен максимально скон-центрироваться, я должен «купаться» в гуще своих мыслей, видя перед собой понимающие, сопереживающие глаза друга. Вот такие мы – человеки.
Пиши нас с большой буквы или с малой, но мы такие прекрасные и такие уродливые. Внешне, физиологически по облику – мы прекрасны, мы так гармонично вписываемся в природу, в окружающую среду. Потому, что мы создания божьи, по образу и подобию его.
Я часто буду обращаться к Библии, вспоминать Бога, но хочу сразу сказать тебе прав-ду. Я не верующий глубоко человек, я нечасто хожу в церковь – храм Божий, я нечасто исповедуюсь и причащаюсь. Забежал на минуточку, поставил свечку, перекрестился перед иконой, прошептал: « помоги Господи и помилуй», вышел, закурил, выпил рюмку водочки, если есть повод, может даже и заматерился, и скосил взгляд на красивую фигуру, проходящей женщины. Это, наверное, плохо, но я такой, как ты, и нас таких, к сожалению много. Мы, наверное, самые верующие среди неверующих, мы верующие, что он есть, но грешны и каемся.
Мы пережили старые, добрые, «застойные» времена, мы строили социалистическое, советское общество, мы были атеисты. И ты знаешь, было не по-другому: была уверенность в завтрашнем дне, была стабильность и надежность, был совсем другой ритм жизни, было интересно жить. Ты был уверен в завтрашнем дне. Была в душе радость какая-то.
Вдруг, все изменилось, мы начали строить церкви, креститься, и появилась какая-то тревога в душе, стало все неинтересно, бессмысленно. Ритм жизни сумасшедший, и зачастую впустую. Жить стало тяжело, потеряна какая-то изюминка, мы в депрессии. Но мы крестимся, мы просим, а нас не слышат. Дорого учиться, дорого лечиться, дорого отдыхать, дорого рожать, дорого умирать – тупик. При этом мы ненавидим друг друга, мы агрессивны и завистливы. Мы уродливы. Вот такая, правда горькая о нас.
Не так давно мы ездили на экскурсию в Святогорскую Лавру. Это действительно рай-ский уголок, с красивой природой и дивной историей. Это святое место. Ехать туда далеко, поэтому мы взяли с собой в дорогу покушать и немножко кое-что выпить. Компания хоро-шая, веселая, все творческие люди. Все дорогу веселились, пели и пили, кушали и танцевали прямо в автобусе. По приезду в Святогорск посетили множество храмов с экскурсоводом, получили много интересной информации. В храмах ставили свечи, целовали иконы, умыва-лись святой святогорской водой.
Если по пути в Святогорск я, как все с удовольствием пил водочку, то на обратном пути у меня это удовольствие пропало. Не могу пить водку! Ужас! Говорю ребятам: «Может, вернемся, может я не ту иконку поцеловал, может меня неправильно Бог понял?» Вот так шутки - шутками, а водку до сих пор пить не могу. Что это не знаю.
На вершине горы есть еще одно святое место – здесь когда-то был погребен Святой Иоанн. Монах, долгое время провел в заточении, в вырытой прямо в горе келье, молясь за нас. Мощи его были перенесены, а холмик могилы и крест остались. Но это место обладает чудодейственной силой, исцеляет. И каждый старается прикоснуться к могиле, к кресту, взять с собой с могилки специально насыпанного туда песка. Берут обычно щепотку в кар-ман, посыпают себе на голову, одежде. А одна из наших коллег набрала почти полный цел-лофановый кулек. Я ей говорю: «Это же не строительный песок, а целительный». Но песок все же чудодейственный. Хотите, верьте, хотите нет.
Вообще-то верить надо, доверять надо осторожно. Веру нам навязывала каждая власть. Как пример, вера в светлое будущее, в построение коммунистического общества, в загробную жизнь. Мне кажется, социализм строился на библейских законах – заповедях, только перефразировано. «Человек человеку друг, товарищ и брат» - это из морального ко-декса строителя коммунизма. «Возлюби ближнего, как самого себя» - заповедь Божья. «Будь беззаветно преданным коммунистической партии и советскому народу», а там « Возлюби Бога больше, чем себя». Не укради, не убей, не лги, не прелюбодействуй и так далее. Все один к одному только перефразировано.
Шествие коммунистическое – идут колонной, несут плакаты идолов и кричат : «Во веки слава коммунистической партии». Церковное шествие представляет собой то же самое, только не плакаты, а иконы, и кричат: «Во веки Слава Господу Богу».
Если бы поклонялись не идолам, а Богу, то это общество жило бы вечно. А мы спили-вали кресты, взрывали храмы, расстреливали священнослужителей. Результат – империя зла рухнула, развалилась. Мы заговорили на разных языках, разъединились по вероисповедани-ям. Вспомнили о своей национальности. Аналог – построение человеком Вавилонской баш-ни. «Империям на земле не бывать» -  сказал Бог. И мы хотим жить сегодня хорошо? Мы не-сем наказание!
Свод законов государства тысячи, и мы старались жить в рамках этих законов. А за-поведей Божьих десять – десять лаконичных, коротких фраз. И все десять каждый миг нару-шаем. Что стоит за короткой фразой: «не убей»? Кого не убей, что не убей, не убей словом, не убей делом, не убей человека, животное, растение? И так остальные заповеди. Да не надо исполнять все десять, живите по двум первым: «возлюби Бога большем, чем себя», « возлю-би ближнего, как самого себя». А все остальные к этому приложатся. Если я тебя люблю, то не украду, не убью, не обману. В своих поступках мы уродливы, хотя внешне мы прекрасны.
Как-то один, хорош собою, молодой человек пооткровенничал со мной. «Знаешь, ба-тя, если я в течение дня кого-то не обману, я хожу «больной», мне плохо. А если кому-то сделаю зло, то у меня появляется много энергии. Я на базаре «кидала», обманываю людей, «развожу лохов. Но каждое утро я захожу в церковь и прошу у Бога помощи, а после «рабо-ты» я опять посещаю храм Божий и благодарю Бога за «фарт». И у меня все хорошо». Кто ему помогает? Я не знаю, Бог или ангел Божий – сатана? Вот такая, правда жизни.
Или проследим такую биографию. Сидит несовершеннолетний молодой человек на скамье подсудимых, и судья зачитывает приговор: «Именем закона гражданин обвиняется по статье и присуждается к лишению свободы». Какие мысли посещают молодого человека? Все! Жизнь кончена! Конец! Что делать? Свести с жизнью счеты? Как быть? « А никак», кто-то ему говорит, и он становиться через определенное время царем. Почему? Не знаю, так бывает.
А бывает и наоборот. У себя в чиновничьем кабинете сегодня подписывает приговор, а завтра в камере ждет своего приговора. Вот такие мы уродливые по делам своим, а внешне мы прекрасны.
Станьте перед зеркалом без одежды, посмотрите на себя, полюбуйтесь. Красиво, гар-мония. А зайдите на нудистский пляж, где озеро, лес, песок и голые человеки. Мы так гар-монично вписываемся в природу, мы дети природы. Вы знаете, на нудистских пляжах по-шлых мыслей нет, там, наоборот – восторг человеком, там своя философия, там какое-то вдохновение и радость. Там становишься таким, какой ты есть. Это при помощи одежды мы одеваем на себя маску царя или шута, показываем себя с желанной стороны и кичимся этим. А там все натуральное, какое есть, что тебе дала природа, Бог. Ни прибавить, ни убавить. Мне кажется, только добрые люди могут показать себя, потому что им нечего прятать, нече-го стесняться. Плохой человек с себя одежду напускного добра не снимет, он боится своего «нутра». На нудистском пляже культ тела, его красота. Адам и Ева были без одежд. Были времена, когда наготой публично любовались, спортсмены соревновались обнаженными, наготой лечили и так далее. В конце концов, рождаемся нагими и перед Богом встаем такими. Это не призыв, а констатация факта. И то общество, в котором школьники, приехав на пляж на велосипедах, раздевшись до нага, играют в волейбол, в баре сидят голые и пьют пиво, у себя во дворе купаются в бассейне всей семьей и загорают без одежд, смотрят медицинскую литературу о беременности и во весь экран о родах – это общество лишено хамства, ханжества, невежества и всяких извращений, типа подглядывания за моющимися родителями, детскими играми в «доктора». Такое общество не знает изнасилований и воин между полами. Там уважение друг другу, улыбка и радость.
Помню, в детстве, летом, к нам в гости приехал мой родной дядя со своей женой, так сказать моей тетей. Мы, собравшись, пошли к лиману искупаться. Был солнечный день, стояла жара. Вода в лимане не шелохнется, полный штиль. Мы зашли на песчаную косу, ни-кого рядом не было, только мы втроем: дядя, тетя и я – юноша, не получивший никакого сек-суального воспитания. Прейдя на песчаную косу, растили подстилку, разложили вещи. Я разделся до трусов, но когда взглянул в сторону своих родственников, понял, что они и это сняли, как ни в чем не бывало. Но я покраснел и со стыда готов был зарыться в песок или убежать. Они, не обращали на меня никакого внимания, прогуливались по берегу, о чем-то беседуя и взяв друг друга за руку, ушли в оду купаться. Глядя им в спину, я никак не мог по-нять. Что это? Сон, видение детской фантазии или реальность голая, чистая, ошеломляющая и прекрасная? Мне от удивления почему-то хотелось плакать и кричать от восторга, оказы-вается. Все так просто и доступно. И я резким движением рук снял с себя оковы трусов и, как вырвавшаяся из клетки птичка, стремглав побежал в оду, к ним, моим открывателям но-вых граней моих познаний.
Прошло много – много лет. Я со своими друзьями прогуливаемся по нудистскому пляжу, вокруг незнакомые люди, они и мы неприлично голые. Идем, шутим, смеемся. И вдруг улыбка на моем лице сначала застыла, потом превратилась в улыбку с испугом, потом остался только один испуг. Навстречу шла голая, как правда, моя соседка. Одно дело голые незнакомые люди, а совсем другое – голая соседка, которую я ни разу в таком наряде не ви-дел. Она стала красная, как помада на губах, а я – как тот рак, которого я со вкусом съедаю под пиво.
- Здрасьте…
- Здрасьте…
Она на вдохе, а я на выдохе произнесли. Вот такие мы – «результаты» совдеповского воспитания.
« У нас секса нет» - сказала одна за всех советская женщина в эфир. А дома дочери девочке: «С мужчинами водиться гадко, они нехорошие, противные…». И тут же взяв мужа за ремень, повела его в постель, где под одеялом, при выключенном свете, без вздохов и ахов займется тем же сексом. А дочка девочка подумала: «Ври, ври. А сама? И что они там шевелятся?» вот так с самого детства мы учим своих детей врать. А ведь написано в Библии «не лги».
Расскажу, как я впервые в жизни и, оказывается, наверное, в последний раз, видел, как рождается человек, а проще – роды. Закончив школу, разбросала нас , одноклассников, судьба кого куда: кого учиться, кого трудиться. Через некоторое время встретил своего одно-классника. И началось тривиальное: « Как дела? Как жизнь? Где пропадаешь? Чем занима-ешься?» Я горделиво отвечаю: «Я учусь на режиссерском факультете!», надеясь вызвать удивление у своего друга, потому что в школе я был немного стеснительным и замкнутым.

 

Прошло много – много лет. Я со своими друзьями прогуливаемся по нудистскому пляжу, вокруг незнакомые люди, они и мы неприлично голые. Идем, шутим, смеемся. И вдруг улыбка на моем лице сначала застыла, потом превратилась в улыбку с испугом, потом остался только один испуг. Навстречу шла голая, как правда, моя соседка. Одно дело голые незнакомые люди, а совсем другое – голая соседка, которую я ни разу в таком наряде не ви-дел. Она стала красная, как помада на губах, а я – как тот рак, которого я со вкусом съедаю под пиво.
- Здрасьте…
- Здрасьте…
Она на вдохе, а я на выдохе произнесли. Вот такие мы – «результаты» совдеповского воспитания.
« У нас секса нет» - сказала одна за всех советская женщина в эфир. А дома дочери девочке: «С мужчинами водиться гадко, они нехорошие, противные…». И тут же взяв мужа за ремень, повела его в постель, где под одеялом, при выключенном свете, без вздохов и ахов займется тем же сексом. А дочка девочка подумала: «Ври, ври. А сама? И что они там шевелятся?» вот так с самого детства мы учим своих детей врать. А ведь написано в Библии «не лги».
Расскажу, как я впервые в жизни и, оказывается, наверное, в последний раз, видел, как рождается человек, а проще – роды. Закончив школу, разбросала нас, одноклассников, судьба кого куда: кого учиться, кого трудиться. Через некоторое время встретил своего одно-классника. И началось тривиальное: « Как дела? Как жизнь? Где пропадаешь? Чем занима-ешься?» Я горделиво отвечаю: «Я учусь на режиссерском факультете!», надеясь вызвать удивление у своего друга, потому что в школе я был немного стеснительным и замкнутым.
Ты знаешь, я заметил, что по жизни те, которые в компании заводилы, так сказать, и балагуры – они на сцене никакие. Но сцене они неуклюжи. Сцена-это другой мир, другая жизнь, жизнь искусства, искусственная жизнь. Там все по-другому. Там надо учиться ходить, говорить, вести себя так искусственно, что бы все было, как в жизни. Сцена – это замочная скважина в мир, где ярко, увеличено показывают тебе придуманного, реального. Режиссер лепит из актеров, как из пластилина, все новые и новые характеры, их столкновения. Ты знаешь, попав на сцену, теряешь контроль над временем, ты в приятных муках ищешь в себе тот или иной характер, то или иное поведение. Актеры – они как айсберги, они много-гранны, и в каждой роли они сверкают какой-то новой гранью, яркой и отточенной. В принципе все человеки такие. 
Только все показывают себя с привычной, им нравящееся стороны. Но все в душе и судьи, и палачи, и жертвы. И это застывшее, это привычное, это табу. Артист – человек, ко-торый способен это с себя снять. Это талант, это поцелуй Бога. И получается тот, кто в жиз-ни внешне скромен и застенчив, внутри кладезь чувств и способностей. Это моя философия, это я такой.
И так я горделиво ответил своему однокласснику:
- Я учусь на режиссерском факультете, а ты?
Ответ последовал такой же горделивый:
- Мединститут, общая медицина, будущий врач, борец с человеческими недугами.
- Ух, ты – ответил я – это, наверное, очень интересно. Изучаете анатомию человека, его, так сказать устройство.
- Да, но после первого курса некоторые уходят, не все выдерживают.
- Почему?
- Морг, трупы, кровь.
- Но, ты выдержал, молодец. А сейчас вы что изучаете?
- Проходим практику в роддоме. Беременность, роды.
- И ты ведешь роды? – удивленно спросил я. Для меня это показалось чем-то недося-гаемым, нереальным.
- И неоднократно. Хочешь, увидеть? Я могу организовать запросто.
- Как? А можно?
И тут он начал «купаться» в своих возможностях, предлагая мне завтра с утра подъе-хать к роддому, он возьмет с собой белый халат для меня. И я  вместе с группой студентов войдем в «инкубатор», где на выходе из материнского лона развившийся эмбрион, получив от Бога душу, становиться человеком, со своей судьбой – крестом, со своими достоинствами и недостатками, со своими проблемами, от которых, по жизни идя, никуда не уйдут. Они характеризуют тебя, и только тебя. И это ты, и это мои, и только мои…
Итак, наступило долгожданное утро, время тянулось почему-то мучительно долго. Так бывает перед чем-то значительным. Время то бежит, то долго тянется, он судит, то про-щает. Время лечит, время подсказывает, время стирает из памяти, время приходить, время уходить. Время бывает жестоким, время бывает хорошим. «Да было время….», «это время надолго запомнится…» - говорили мы.
Итак, пришло время посещения обещанного роддома. Почему-то мой одноклассник – путеводитель пришел один, принеся мне белый халат, и мы триумфально вошли в загадоч-ное, таинственное, трепетное место – обыкновенную больницу.
Нас встретила женщина в «белом» и провела в комнату, по всей видимости, приемный покой, в котором на топчанах лежали две женщины в одних рубашках. Вдруг появилась еще одна женщина в «белом», деловая и энергичная. Глядя на меня в упор, на всякий случай спросила:
- Ты кто?
- Я … это…, ну как это…. – растерянно начал я лепетать, надеясь, что мой друг меня выручит. Но когда оглянулся, то оказалось, что я один на один с ней. Другом почему-то ря-дом нет. Я, женщина – врач и женщины – роженицы. От растерянности дар речи утерян, как себя вести и что говорить – я не знаю. Начал вспоминать медицинскую терминологию: ин-фекционное заболевание, остеохондроз, грибок, инъекция, предстательная железа, матка, влагалище …..
- Ты кто? – настойчиво, глядя мне в глаза, в упор спросила моя экзаменатор.
- Я? – удивленно отвечаю, - я этот, как его студент – радостно воскликнул я от того, что нашел правильный ответ – студент – практикант – уточнил я уверенно.
-Ну, так бы сразу и сказал. Тоже мне горе – студент – практикант. Ну ладно, я по-смотрю эту женщину, а ты вон ту.
Задача поставлена, а как выполнить – проблема. Смотрю, она одевает перчатки, и я неуклюже стал делать то же. Она подошла к роженице, и я. Она раздвинула, Ия. Она всуну-ла, Ия. Она высунула, и я.
- Ну, что у тебя? – как у профессионала по-деловому спросила у меня.
- А у Вас? – почему-то так же по-деловому ответил я.
- Предродовое состояние.
- И у меня – хотел уточнить, что не у меня, а у роженицы, но не стал.
- Всех в родильный зал! – скомандовала она – моя мучительница.
И в это время появился мой друг.
- Где ты был? – спросил я его облегченно. Мне показалось, прошла целая вечность, время тянулось так медленно.
- На минутку сбегал в туалет – ответил он.
- Ничего себе на минутку – буркнул я.
Вот после такого напряжения я таки увидел, как рождается человек, а короче – роды. «Впечатления какие?» - спросишь ты. Описать сложно. Все обычно, вроде когда-то видел это тысячу раз. И вместе с тем… в такие минуты ты про себя забываешь, ты себя не чувствуешь, ты в растерянности от увиденного, ты переживаешь вместе с роженицами, вроде ты сам рожаешь, ты слушаешь команды врачей, ты тужишься.
О, женщины! Вы кричите при зачатии и вы кричите при родах. Вы прекрасны и в этой позе. На вас нам, мужчинам, приятно смотреть и в это время, где в муках, в неприятных запахах и грязи рождается на свет росточек новой жизни, новый человек.
Довелось видеть и смерть, когда у тебя на руках остается одно только бездыханное тело, не слышащее тебя, не реагирующее на твои просьбы: «О, живи!».
А было так. Я по долгу службы был заграницей. Пришла телеграмма – мать в тяжелом состоянии, тяжело больна, при смерти. Мы с женой срочно приехали машиной домой. На границе у нас были небольшие проблемы с документами, с получением нашей валюты, наших денежных знаков. Было потрачено некоторое время. Когда приехали, то матери стало намного легче, здоровье немного поправилось. Если до нашего приезда она была в «коме», то сейчас она уже разговаривала, все понимала. При встрече она сказала: «А я знала, что вы едете. У Вас на границе были проблемы. Я знаю. Я вас ждала».
Что это? Как она могла знать? Вопрос! Что в это время материнская душа испытыва-ла? Помогала нам, была возле нас или терпеливо ждала результата? Много вопросов по дан-ному случаю. Существует ли какой-то мостик между реальным и потусторонним миром? Наверное, да. Убеждался неоднократно.
Вот и сейчас пишу, и вдруг сын спрашивает: «Хорошую ли я купил краску?». И мне пришлось отвлечься, подойти и посмотреть хорошая ли краска. Это что? Мать не хочет, что-бы я описал момент ее смерти? Или наоборот, хочет еще что-то подсказать? Не знаю.
Я помню, находясь заграницей, сильно хотел купить «иномарку». И чтобы цена уст-раивала, и чтобы были технические данные такие, как я хочу. Я долго искал, как мне каза-лось, нервничал, но не мог найти. И вдруг во сне мне голос говорит: « Да успокойся ты, не нервничай, ты завтра купишь машину такую, какую хочешь». Так и произошло. Это что? Как это объяснить? Не знаю. Для кого-то это может быть пустяк. Есть люди, которые имеют дар предчувствия, им кто-то подсказывает. У меня этого нет, за редким исключением. Я никого не слышу, никого не вижу. По мне не плачет Александровка (дурдом, недалеко от Одессы). Но есть неуправляемое иногда желание «это» сделать. Иногда, как оказывается, во благо мне, а иногда – во вред.
Итак, по приезду домой, мать немного поправилась. Прошла неделя. В очередной раз мы с женой приехали к матери домой. Это было вечером. Она нам обрадовалась. Мы привез-ли ей покушать, в том числе и вареники, которые приготовила жена.
- Ой, спасибо за вареники, я так хочу их, - сказала мать, но съела пару штук. Я поче-му-то повысил голо на нее, дескать, почему все время лежит, попробовала бы немного похо-дить.
- Да? – сказала мать. – Ну, помоги встать. Я ей помог. Она села на краю кровати.
- Нет, больше не могу. Ой, что-то в глазах темно стало – сказала мать и пластом упала назад на кровать. Все попытки привести ее в чувства ни к чему не привели, все мои крики: «Мама, мама, очнись…» не были услышаны. Все. Смерть. Глаза открыты. На лице у матери маска какого-то удивления, встречи с кем-то приятно ожидаемым. Я это видел на лицах многих умерших. У меня шок. Реакции сначала никакой. Руки опушены, чувство вины – ты не смог ничего сделать. Это потом, через короткое время, ты начинаешь осознавать, что про-изошло. Какая-то безвыходность. Я долго плакал, шепча: « Мама, мамочка прости…».
Прошло время, трагизм время стерло, остался факт. Время имеет свой запах, свою ди-намику, свой ритм, свою неповторимость. «Дважды водку и туже реку не войдешь», - сказал восточный народ. Какая глубина мысли! Если так было вчера, то не значит, что также будет и сегодня. А если и будет, то все равно немного не так. Еще тот же народ сказал: « Когда я понял жизнь, я перестал работать». Мы очень много в этой жизни делаем лишнего, суетимся, тратим нервы, деньги, а достичь желаемого не можем. А, иногда наоборот, неожиданно при-ходит то, чего хотел. Я никогда не мечтал быть военным, а дослужил до пенсии. Я всегда хотел творить, но не получилось. Не зря в Библии написано: «Что дано, то умножено будет. Что не дано, то отнято будет». Дано тебе сверкать на олимпе славы, ты будешь сверкать, да-но тебе рыться в мусорных ящиках, ты будешь рыться. И ничего, на мой взгляд, с этим не поделать. Это твой крест, твоя судьба, это ты, это наше я.
И носимся мы с этим нашим я, иногда кряхтя, иногда восторгаясь. Почему мы не мо-жем жить в одном согласии с ним, с я? Наверное, потому, что я бывает и ранимое, и жесто-кое, и гордое, и обидчивое, и упрямое, и эгоистическое, и доброе, и… А кто это или что? Это наша душа или внутренний голос? Или это одно и тоже я? «Неси свой крест и не сетуй» - сказал Иисус, неся на Голгофу свой крест, на котором он будет распят, убит. Просил у своего Отца отведи. Не отвел. Так должно быть, и благодари за это. Жестокая правда жизни.
Кто правит рукой серийного убийцы, который замахнулся на человека: ребенка, ста-рика, женщины? Кто правит идеей правителя, решившего начать войну, решившего убивать себе подобных? Почему, нас, человеков, можно отличить от животных  по таким факторам, как свод законов, по которым мы живем, религия, искусство, изысканные казни, проститу-ция? В животном мире это есть? Нет. А это наши меньшие братья. Мы высокоразвитые су-щества, мы способны логически мыслить, созидать и строить. Так дай нам, Боже, это, а все уродства сотри из нашего сознания. Ан нет! Мы строим и разрушаем, мы логически мыслим и заблуждаемся, мы рожаем и убиваем, мы в зачатии не даем развиваться. Мы внешне краси-вы и внутренне уродливы. Это мои…
Но все познается в сравнении или в потере. Потеряв мы понимаем ценность утрачен-ного. На фоне человека, едущего в крутом «Джипе», я живу плохо, малообеспеченно. А на фоне дедушки, едущего на стареньком «Запорожце», я живу очень хорошо, более обеспечен-но, чем он.
Иногда, «таксуя», стоишь на своей «базе». Пассажиров нет. Ты почему-то начинаешь анализировать свою жизнь, думаешь, почему и тут не так, и там не то, а это хотелось, что бы по-другому. И тут, как специально, Бог посылает тебе пассажира, который почему-то груст-ный. На вопрос: «Что случилось?» начинает рассказывать свою биографию. И чем больше его слушаешь, тем больше начинаешь понимать, что у тебя Слава Богу хоть так. На воне его проблем, твои – суета.
Вообще, «таксуя», сталкиваешься с разными пассажирами, их характерами и лексико-ном, способностью ярко показать одну из неприятных черт своего характера и неспособно-стью высказать свою мысль, ограниченность.
- Ну это вот! Ну, как его, ну Вы поняли - рассказывает пассажир.
- Пока не понял – говорю я.
- Едьте, а я Вам покажу – продолжает пассажир – женщина.
- Ловлю на слове, приедем, покажете, - шучу я.
- Короче, мне надо туда, только чуть-чуть ниже – настойчиво уточняет женщина.
- Отлично, едем, пока вы не передумали – издеваюсь я.
- А что, я не ясно сказала? – уточняет женщина. Но куда ехать и за какую цену – так и не удается выяснить.
- Вы какой-то неправильный, непонятливый. Ну вы же таксист, вы должны меня от-везти. Зачем спрашивать? Едьте, а иначе я уеду с другим. Откуда берутся такие таксисты?. Я ему говорю, а он издевается. Идиот.
Везу женщину. У меня болит спина. Жалуюсь ей об этом.
- Ой, вы знаете, я знаю, что надо делать! – восклицает она.
Что? – спрашиваю я, надеясь на надежный, народный, проверенный рецепт.
- Возьмете хрен и положите его на спину, - убедительно, как профессионал советует женщина.
- А он достанет? – удивленно спрашиваю я. Вот это рецепт, вот это совет. Не надо де-лать настойку, заварку, взял и положил.
Стою на точке, три человека пассажиров есть. Ждем четвертого. Вижу через дорогу, рискуя жизнью, между машинами вся в кульках и сумках, стремглав бежит женщина.
- Не бегите, я вас вижу. Куда вы так спешите? – спрашиваю я.
- Ой, я у вас увидела одно место, поэтому бегу, - не отдышавшись скороговоркой го-ворит она.
- А что, это место так далеко видно? – горделиво, конечно шутя, отвечаю я.
Стою на «точке», идет мимо старый еврей медленно, не спеша.
- Ехать надо? – спрашиваю я.
Старый ерей с явными признаками одессита, не обращая внимания, проходит мимо. Потом, пройдя немного, остановился, медленно повернулся ко мне и говорит с одесско-еврейским акцентом:
- Молодой человек! Нормальные люди уже давно таки уехали!.
Стою на «точке» ждем пассажиров. Подошла женщина. Разговорились. Я, опустив взгляд, увидел, что змейка в моих брюках разошлась.
- Ой, извините. У меня «авария»,  - констатируя факт, говорю я, и начинаю пытаться ее застегнуть. Ничего не получается.
- Вы знаете, я со змейками дружу. Я Вам помогу, - успокаивает она меня деловым ви-дом, - повернитесь ко мне, сейчас все исправим. И начинает, нагнувшись к моей ширинке манипулировать с моей змейкой. Все это происходит возле проезжей части дороги, где полно транспорта, и мы боком к ним возимся в моих брюках. И вдруг водитель «Камаза», притормозив, открывает окно и говорит: «Ну, чувак! Ты даешь!»
А цыгане вообще ведут себя своеобразно. Садится в машину.
- Кум поехали.
- А где нам ехать? - спрашиваю я.
- Едь, я по дороге расскажу.
Сколько заплатите? – спрашиваю я.
- Не обижу.
Куда едешь, за какую цену догадайся.
Все женщины вообще уникальны. И в поведении и в общении, не говоря в ответах. На вопрос «Что дадите?» (имеется в виду сколько заплатите – распространенный жаргон таксистов) все мужчины отвечают конкретно: «Одна гривна, десять, двадцать», а женщины отвечают почему-то загадочно: «А что вы хотите?» ставя тебя как таксиста и как мужчину в интересное положение. Если она назвала одну цену, а ты хочешь больше, они обычно говорят:
- А я вам больше не дам.
- Почему? Всегда давали, а сегодня нет, - отвечаю им.
Вообще-то на протяжении своей жизни приходилось заниматься разными видами че-ловеческой деятельности. Что-то получалось, что-то нет, что-то было по душе, что-то вызы-вало раздражение. Я пришел к выводу – делай, что делается. Каждый должен заниматься своим делом, каждому свое. Но это сегодня, завтра может быть все по-другому. Иногда смотришь на тобою же сделанное и диву даешься, как это я смог, где взялись силы и энергия, что меня толкало, кто подсказывал. Но это сделано. И оглядываться назад, анализировать бесполезно. Заглядывать вперед, строить планы также неблагодарное занятие. Планируешь одно, делаешь другое, а результат – третий.
Не зря говорят: если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Сегодня и только сегодня, тебе подскажет, что делать и как. Вчера было, завтра будет ли, сегодня есть. Сегодня твое. Спасибо за… Утопия? Может быть. Но так зачастую. Сегодня я пишу о прошлом, рассказываю о себе, но вывести из этой формулы правило не берусь. У тебя свои, у меня мои. Вот такие мы человеки: мужчины и женщины.
С мужчинами все понятно, они созданы по образу и подобию Бога. Женщина - по просьбе мужчины, по образу и подобию мужчины. Но в целом какая гармония, какая красо-та! Хоть мы, мужчины, лишились одного ребра, но зато приобрели такую приятную голов-ную боль. То ли в наказание, то ли в награду получили её. Она. Наверное, обидится, прочи-тав мои умозаключения. Потому что там и обидчивость, и кокетство, и корысть, и расчетли-вость. Чувства? Пожалуй, их отсутствие. «Стерпится, слюбится» - говорят в народе. Путь к мужской любви через его кошелек. Желание получить вознаграждение даже через продажу своего тела. Самая первая и древняя профессия женщины. Мужчины – воины, рыболовы, земледельцы, скотоводы, охотники и так далее. Женщины – торговцы своими прелестями. Ну, и … Мужчины на своих плечах несли бремя истории, писали ее. Строили города и их разрушали, писали картины, стихи и кляузы. На все это их вдохновляла женщина и тут же их предавала, окрыляла и не давала взлететь. Продажность, корысть, стервозность – и тут же вдохновение, безвозмездность, способность пойти за тобой на край света.  В шалаше, лишь бы с милым. Противоречивость. Все это далеко не все составные прекрасного, милого, сла-Бого пола. Да и внешне, физиологически она устроены «скрытно», не все на виду. У нас, у мужчин, все понятно, все на виду, и любое желание явно проявляется. У женщин все где-то там спрятано, чем-то прикрыто. Говорят одно, хотят другое. В народе говорят: «Что от жен-щины взять, они даже писают сидя». Вообще женщина несовершенное создание, и нам, мужчинам, Бог дал право их доводить до «ума». Во-первых, мы перед Богом ответственны за их воспитание, а во-вторых – мы их, так сказать «долепливаем». Из девочки делаем девушку своим мужским внимание, ухаживанием. Из девушки делаем женщину опять теми же действиями. Из женщины делаем мать, из матери – хозяйку и так далее. В нарде говорят: женщина должна на протяжении своей жизни бояться мужчину, и через это любить. «Да убоись мужа своего» - гласит Библия.в детстве она должна бояться отца, в зрелом возрасте – мужа, в старости – сына. И только вот тогда она «выпьет» сполна бабье счастье. Женщины, живите в согласии с законом природы, Бога. Не нарушайте его придуманной эмансипацией, равенством с мужчиной. Потому – что мужчина для женщины Бог на земле, его наместник. Женщина – носитель в семье нежности, заботы, ласки, внимания, понимания, а мужчина -  опора, надежность, зашита, сила, последнее слово. Вот тогда, когда эти акценты правильно расставлены, возникает гармония, семья – как единое целое. Что эмансипация дала миру? брошенные дети в роддомах, бездомные дети в приютах, одинокие то ли вдовы, то ли брошенные, то ли старые девы. Многократные браки. Один ребенок Иванович, второй Петрович, а третий Сидорович. Какой пример дочерям? И это все из-за надуманной, мнимой свободы? Свободы от чего, от кого? Свободно махать молотом по железной дороге или метлой по мостовой? А не проще быть просто женщиной, носимой на руках и осыпанной цветами.
Мудрость женская заключается не в том, сколько ремней она расстегнула,  а как долго смогла удержать возле себя одного, заполнить его собой да такой степени, чтобы он, проходя мимо заведения с яркой, манящей рекламой «Бордель», не прошел мимо, а заглянул, но при выходе оттуда подумал: «А моя все же лучше. Сюда я больше не ходок». И, купив красивый букет цветов, подарил тебе, прошептав нежные слова на ушко: «Ты моя единственная, любимая!»  и все, ты счастливая женщина, он уверен в себе мужчина. Гармония! Целое! Неразрывное! Говорят, женщина в церкви – монахиня, на кухне – хозяйка, в постеле – распутница. такой крест ты несешь, женщина, такое бабье твое счастье. Ия очень хотел бы, чтобы читатель женского пола с пониманием отнеслась бы к моим размышлениям, не осуждая, не возмущаясь, а наоборот, что-то полезное извлекла из них. Истина рождается в споре, а не в обидах.
Я – дитя послевоенное, родился в деревне, там и рос. Помню, в детстве почти каждый день в каком-то их дворов, голосила женщина. Почему? А потому что ее бил муж. Никто не вызывал милицию, никто из соседей не вмешивался. Говорили: «Если бьет, значит любит». А потом эта женщина горделиво носила синяки под глазами. Почему так? Не знаю. Навер-ное, потому что мужчин после войны было немного, и женщины были женщинами, ценили присутствие мужика в доме. Может работали пословицы вековые: «Люби, как душу, труси. Как грушу», «Не бита баба, що коса не клепана», «Бий бабу молотом, буде баба золотом», и так далее. И та знаешь, как ни странно, семьи были крепкие, образцовые.
Когда я вырос, работая в органах внутренних дел, приходилось неоднократно выез-жать на жалобы женщин, дескать, муж убивает. По приезду видел следующее – за столом сидит муж, обняв голову руками, на столе бутылка, только открытая, в рюмке водка не вы-питая, в голосе отчаяние: «Достала… достала…». А жена без единой царапинки носится во-круг него, словесный поток, как «очередь пулемета», в каждом слове одни оскорбления. «Вы же позвонили и сказали, что вас убивает муж?»  - спрашиваем. Ответ: « А вы хотели бы  видеть мой труп? Он сказал, что меня убьет, и вообще, вы такие же, как он!» Откуда такая ненависть к своему любимому мужу? Почему такая истерика? На протяжении своей службы я ни разу не принимал вызов от мужей, дескать, приезжайте, жена меня достала. Вот тебе и время. Вчера было такое, сегодня все по-другому, а завтра поживем – увидим. «Все течет, все изменяется», «все имеет начало, все имеет конец», «все пройдет и это тоже» - такие изре-чения мудрецов.
О, женщины! Ты непредсказуема, ты загадка. Во все времена тобой восхищались и тобой оскорблялись, тобой любовались и испытывали отвращение.
Помню свою первую любовь. Окончание школы, Ия вдруг, да, да, вдруг влюбляюсь в свою одноклассницу. Любовь – это неуправляемое чувство, поглощающее твое сознание, парализующее тебя целиком, окрыляющее твои фантазии, делающее тебя красивым и жалким. Ты одержимый и ранимый. Я не мог ни дня, ни минуты быть без нее. Я слышал тембр её голоса, я видел её улыбку, походку, фигуру, глаза. Я жить без нее не мог. Но, к сожалению, как, наверное, так часто бывает, любовь эта была сначала безответной.
Сегодня по моей просьбе она приходила на свидание, а завтра, хоть и обещала, могла не прийти. Так продолжалось некоторое время. Потом она мне сказала: «Больше не прихо-ди», и я увидел ее в компании с другим парнем. У меня не было мотоцикла, у него был. Он был намного старше нее, работал водителем, у него была колхозная машина. Так продолжа-лось тоже некоторое время. Мне было сначала обидно и тяжело, но пришлось. Так сказать, бороться с этим чувством, убивать его на корню, убивать в себе любовь.
Помню, в клубе танцы, она танцует со своим парнем, а я сижу на скамейке и смотрю на них. Все как обычно. И вдруг, не знаю, что между ними произошло, он ее отталкивает во время танца, разворачивается и уходит. Она осталась одна посреди клуба среди танцующих пар, в глазах слезы обиды. Я услышал, как отъехал его мотоцикл. Она с поникшей головой вышла из клуба и пошла пешком домой в соседнее село. Я за ней. Она впереди, а я в метрах ста позади. И так до самого дома. Ни слова. Она закрыла за собой калитку, а я, немного по-стояв, развернулся и ушел обратно в свое село домой.
Прошло некоторое время. И вдруг мне передают записку от нее: «Приезжай, жду, прости, я тебя люблю». Это был сначала шок, обида, слезы умиления, утешение своей муж-ской гордости. Я никак не мог понять, почему именно так. Да и до сих пор не пойму. Летел на крыльях, не знаю любви или утешения. Встреча! Глаза в глаза. Слов никаких! Огромное желание обнять, прижать и заплакать. Но что-то останавливает. Какой-то между нами барь-ер. С ее стороны не открыться так сразу, не показать все, потому что дальше все умеренней. А мне хотелось показать обиду, свою правоту, правильность и свою огромную радость, что мы снова вместе. Мы стояли и смотрели друг другу в глаза, а через них в душу. Что там? Очередной подвох или это все искренне и навсегда. Какое сладкое объятие! Мы слились в одно целое. Долго – долго так стояли. Вдруг захотел жить, мечтать, творить. Слова в таких случаях лишние. Говорили наши тела.  Мы снова вместе и, казалось, навсегда. Любимый и любимая! Строились планы на будущее. Все друзья нам завидовали. Мы готовы были пойти друг за другом на край света. Но, видимо, не судьба. Теперь она меня сильно любила, а мои усилия убить в себе любовь к ней ранее дали плоды. Теперь я мучился не от любви к ней, а от жалости к ее неразделенным чувствам ко мне. Во мне пустота. Все ушло, как песок сквозь пальцы. Осталась только пыль. И чем больше она старается для меня, тем больше это меня даже раздражает. Все же влюбленный человек почему-то жалок. Он делает ординарные по-ступки, а окружающим это не понятно, не стандартно. Не так, как все. Белая ворона среди привычного черного воронья.
Вообще доброго человека часто путают с дураком. Почему-то добро и глупость очень рядом, как ночь и день, смех и слезы, любовь и чудачество, жалость. Время залечило мою рану любви, стерло… Остались лишь воспоминания. Жалею ли? Наверное, нет. Просто не понятно, почему два человека не пронесли эту искорку любви через все жизнь. А это стали лишь просто фрагментом жизни, фактом, случаем. Пути Господни неисповедимы. Значит, не судьба. Кого винить? Наверное, себя. Жизнь представила случай, а ты не воспользовался. Были ли еще такие подобные случаи?
Да! Еще один для меня очень яркий. Мы – студенты учебного заведения. Будущий режиссеры. Репетируем вместе, играем вместе, получается неплохо. Влюбляемся. Все гово-рят  о нас: «Какая пара!» Она очень талантлива, да и я не промах. Все это продолжается, пока мы в стенах учебного заведения. Распределение. Я в одном месте, она в другом. Она очень часто ко мне приезжает, хочет продолжения, а я к ней остыл. Она даже пытается свести счеты с жизнью, но это не останавливает приближающуюся разлуку. Мы расстались. Жалею ли? Вот тут однозначно сказать не могу. Мы были одного склада, одного характера, одних взглядов люди. Много общего. Но опять – не судьба. Ты вправе сказать: «Вот видишь, какие вы мужики. Обманщики и сердцееды!». Наверное, ты прав, приручим, обнадежим, а потом бросим.
Репетируем спектакль. У меня роль жениха, а у нее - невесты. И вот в конце спектак-ля, по сюжету, мы встречаемся, после долгих поисков друг друга. Здесь мы должны сыграть такую жажду встречи, такую страсть и пыл. Но у нас не получается. Режиссер постоянно нам говорит: «Я вам не верю (как у Станиславского), вы не любите друг друга. Просто встретились два друга, а не влюбленные мужчина и женщина!» не знаю, может, это послужило поводом нам познать друг друга поближе, мы влюбились. У нас страсть и пыл. Но когда это все мы при очередной репетиции показали, режиссер воскликнул: «Ну, знаете, ребята, это уже слишком».
Чувства, которые ты просто испытываешь в жизни, и чувства искусственно, принудительно разбуженные на сцене - разные. На сцене лоск, блеск, подчеркнутость чувства, а в жизни чувство прикрыто стеснительностью, неуверенностью его правоты. Может, потому мы не горели так долго, а, вернее, я.
Вообще, женщины любят романтизировать отношения с мужчинами. Они придумали полумрак, приглушенное звучание музыки, свечи, цветы, шептание на ушко каких-то глупо-стей. Они с удовольствием смотрят какие-то «мыльные» многосерийные фильмы о любви, которая в жизни далеко не такая. Нам, мужчинам, от женщин надо одно, а им от мужчин – другое. Нам дано право предлагать, а вам выбирать. Мы по сути самцы, а вы самки. Наша задача инстинктивная как можно больше «покрыть» самок, для увеличения рода, а ваша - выбирать достойного самца и от него «понести». Вот такая горькая правда жизни. На мой взгляд…
Работая директором Дома культуры, секретарем комсомольской организации колхоза, членом исполкома сельского совета, встречался с дочерью председателя колхоза. Недолго. Она в восторге, она опьянена моими стихами и поведением. У нас есть девушка, так сказать «связной», через которую мы назначаем друг другу свидания. Как-то раз на дискотеке я уви-дел сначала ножки девушки, которыми стал любоваться. Слышу голос: «Это твоя будущая жена, иди к ней». Я так и сделал. Это оказалась девушка – «связист». Встречались недолго, я предложил ей стать моей женой. Она согласилась. Мы связали свои судьбы воедино. Вместе до сих пор. Она мне нарожала сыновей, за что я ей очень благодарен, сыновья внуков, кото-рых очень люблю. Вот такая проза жизни. Вот такая судьба. Все легко и просто.
Бывало все в жизни, ссорились и мирились, но в трудную минуту приходили друг другу на помощь, подставляли друг другу, так сказать, плечо. Есть ли та книжная любовь с фанфарами и фейерверками у нас? Не знаю. Знаю, что есть глубокое уважение. И это главное в наших отношениях. В отношениях между мужчиной и женщиной.
Любовь – это придуманные красивые стихи. Уважение – это звено, которое держит семейные узы. Если взяли друг друга за руку и почувствовали в ладонях тепло, значит, это твое, это на всю жизнь. Вот такие мои…
Если это все озвучить публично, то, конечно же, найдутся не разделяющие твои вы-воды. Поэтому общаюсь с листком бумаги языком чернил. Если вызвал у тебя чувство пони-мания или возмущения, значит,  пишу не зря, излагаю мои. Вот так вот.
Годы пролетели, ты в душе еще пацан с рогаткой или девочка со скакалкой, а наяву – дед, пенсионер, седина на висках и обращаются к тебе по отчеству. Я иногда шучу: «С воз-растом осталось три радости: выкурить сигарету, выпить рюмку водки и отдать деньги де-тям». С возрастом становишься сентиментальным, плачешь над чужим горем. С возрастом набираешься мудрости, некоторые – ехидства. Но таких мало, нас больше. И все же, к сожа-лению, есть люди у которых в каждом слове сто грамм яда. Это категория людей, явных служителей сатаны. У них даже энергетика отрицательная. Она давят тебя своей самоуве-ренностью, своим мнением. Они «в штыки» не воспринимают твоего инакомыслия. Они в дискуссии переходят на личностное, стараются тебя оскорбить и унизить. Поведение «шавки – дворняжки» тявкнуть на всякий случай и наложить «кучу» на ровном месте.
При определенных обстоятельствах из них рождаются предатели, доносчики, «поли-цаи», убивающие своих же, христопродавцы. В чужом глазу щепку заметят и захихикают, а в своем на бревно не обратят внимание. Но они – человеки, уродливы, но человеки. И я их должен любить.
Я как-то был в команде борцов за справедливость. Доказывали, так сказать, власти ее несостоятельность, ее неправоту. Все члены команды клялись друг – другу в преданности, в дружбе и взаимовыручке, в стойкости отстаивания своих прав. А оказалось не так. Появи-лись свои доносчики, свои предатели, свои трусы. В итоге проиграли. Команда распалась. Идейно убежденные и стойкие оказались за бортом, а вот эта масса приспособленцев – на корабле, в лодке. Немного покраснели, попотели, позаикались, но приспособились. С них – как с гуся вода. Хамелеоны. Поменяли окраску – и плевать им на совесть, на мнение людей. Они приспособленцы, двуликие и более. И никакого наказания ни от Бога, ни от людей.
Время расставило свои акценты. Говорят, тот, кто покладист, трудолюбив, скромен, терпелив и умеет краснеть – тот служит Богу. Тот, кто нахрапист, дерзок, самоуверен, спосо-бен перешагнуть через мать родную, нагл и гнусный – тот слуга люцифера. А Бог показывает того, кого любит. Все апостолы Христа умерли неестественной смертью. Они незащищены и уязвимы.
Ко мне, как к таксисту, подошел молодой человек, спросил цену проезда. Узнав, гово-рит: «Извините, не поеду, у меня столько денег нет». И рассказал немного о себе. Женат, есть дети, очень хочет им материально помогать, но не получается. Вечно какие-то финансо-вые проблемы, все деньги уходят на непредвиденные расходы.
 – Батя, я устал быть по жизни терпилой! – с обидой сказал он.
Судя по возрасту, не успел столько нагрешить. Может он четвертое колено, о котором сказал Бог?
Я знал семью, которую у меня на глазах исчезла. Обеспеченные, купили новый дом. Делились с соседями о своих архитектурных планах перестройки его. Прошло очень мало времени. Сыновья стали наркоманами, частыми гостями не столь отдаленных мест – зоны. Дочь пошла на панель. Умирает отец, потом мать, за ними сыновья, дочь куда-то пропала. Все. Семьи нет. Пути Господни неисповедимы.
Оглядываясь на тот очень короткий промежуток времени борьбы с властью, диву да-ешься. Зачем надо было это и кому? Результат очень плачевный. Пожары, покушения, пре-следования и много смертей. Умирают ключевые фигуры, непонятно, почему, не своей смертью. Как какой-то вихрь, буря. Наломала дров и утихла. Все были уверены в своей правоте, а сейчас, оглядываясь, стыдно и обидно за свои убеждения.
Видел, как человек вчера был алкоголиком, а сегодня – крутой бизнесмен. Вчера были у человека и власть, и деньги, а умер попрошайкой. Профессиональный философ или служитель культа объяснения этому найдут. Я – нет. Много необъяснимого, может даже мистического в нашей жизни, не поддающегося никакой логике. Случается – и все.
Мы с женой в очередной раз поссорились. Сын вечером уезжает на машине как бы ненадолго и недалеко. Утром его нет, вечером тоже, и так в течение двух недель. Что можно подумать? Молодой парень уехал на машине и нет. Где мы только не искали, кого только не задействовали, даже обращались к гадалкам, экстрасенсам. Они говорили, что машина сго-рела в лесопасадке где-то, сына взяли в заложники и сильно мучают. Гадали на картах, на воске и так далее. Лишь только одна из всех посмотрев на фотографию, сказала, что он жив, здоров, но уехал куда-то далеко. Он вернется, но поиски не прекращайте, создавайте види-мость водоворота, чтобы его затянуло туда и домой. Давала нам читать молитвы, посылала нас в церковь ставить свечи. Представь наше состояние. Днем в кругу друзей и родственни-ков куда ни шло. Вечером, оставшись один на один со своей бедой, выл волком. Плакал, как дитя малое, навзрыд, чтобы никто не видел. Почему именно так, откуда такое? Это наказание за что-то не так сделанное в прошлом или это испытание?
Беда нас с женой, настолько сплотила, заставила забыть все обиды и невзгоды, как никогда. Сын также как внезапно исчез, внезапно появился. Это, конечно, жестокий, садист-ский способ примирения. То ли сын, то ли он, как инструмент в руках кого-то свыше, реши-ли примирить именно таким образом. Но именно в беде познаются друзья, а не в радости. Когда было все хорошо, друзей много, особенно когда им что-то надо от тебя. А в данном случае пришлось некоторых друзей забыть и вычеркнуть, но зато появились новые и надеж-ные. Неужели добро наказуемое? Неужели доброта должна быть с кулаками? Говорят: не де-лай добро, чтобы тебе не сделали зло. Все друзья, которым в свое время делал добро, почему-то ответили злом. А, попробуй одолжи денег. Говорят: хочешь заиметь врагов, одолжи деньги. Так слезно просит, «стоя на коленях», до завтра. Приходит завтра, послезавтра, по-сле-послезавтра, а долга нет.
- Ты же говорил до завтра, почему столько времени не отдаешь долг? – боясь обидеть, стесняясь, просить свое.
- Ну, ты посмотри на него, совести нет, бегает за мной, что я не отдам! Нету сейчас. Только устроился на работу, а с той работы уволился, - обидчиво, поучая тебя, говорит должник. – Иди домой, потом поговорим, мне некогда» - окончательно обидевшись на тебя, что должен тебе деньги, кричит должник, бывший друг, товарищ и брат.
А пословицы придумывали веками: «дай руками, не выходишь ногами», «одалжива-ешь чужие, отдаешь свом» и так далее. И вот думаешь: были деньги, не было проблем, был друг. А сейчас денег нет, друга нет, но зато есть головная боль. Вот такое время.
При социализме через друга можно было решить любую проблему, а сейчас, при ка-питализме, если решить проблему без денег, тебе говорят:
- Надо было прийти вчера. Почему не пришел? Прийди завтра.
Это значит, что это отказ. Деньги! Это еще одно отличие нас от наших братьев мень-ших, человека от животного. Сегодня деньги – это свобода. Можешь позволить себе все. ку-пить что угодно, где угодно, как угодно и кого угодно. А животные более принципиальны. Инстинкт за деньги не купишь.
Немного о себе, как автомобилисте. Автомобиль старенький, бывает ломается. Но по-ломки бывают какие-то странные. Одно время утром, запуская двигатель, я мог только два раза воспользоваться стартером. Приезжаю к электрику, стартер работает безукоризненно.
- Так что вы хотите, все работает! – удивленно говорит мастер.
 - Не могу понять. Утром иначе, - еще удивленней отвечаю я.
- Приезжайте утром! – загадочно мне советуют.
Потом поломка сама по себе исчезла. Вроде бы я говорю, баба яга залезла под капот. Есть определённый участок дороги, который я проезжаю с опаской. Машина начинает дер-гаться, чихать. Проехав этот загадочный отрезок, машина оживает. Невероятно, но факт.
Однажды, таксуя, подобрал женщину. По пути. Выходя. Она со мной рассчиталась, но все молча и странно. При ее присутствии в машине мне было не по себе. Отъехав, я почувствовал, что заднее колесо пробито. Еду к вулканизаторщику. Разобрав колесо, он удивленно спрашивает: « Батя, как это Вы умудрились в таком интересном месте пробить шину?» Смотрим друг на друга таким взглядом, будто из колеса достали полкило бутербродной ной колбасы.
- Отец, ну ты уникум! Я еще такого не видел!
И действительно, я тоже с подобными проколами в шине не сталкивался. Практика показывает, что шины прокалываются сбоку и сверху. Но чтобы снизу… как в Одессе гово-рят, но оно таки так. Завулканизировали. Мучительно ищу ответ, как это дырка снизу да еще не одна, а вроде бы как-то специально иголочкой выколол в камере небольшой круг. Пока я ехал, мучительно ища ответ, чувствую, что опять таки так. Тоже колесо пробито, хотя отъе-хал от вулканизации буквально несколько километров. Я на грани психологического срыва. Но в подсознании, как в замедленном кадре, образ женщины, которую подобрал по пути. Она достает мне деньги, но это не деньги, а мои проблемы новые. Она не говорит ничего, не улыбается, но когда, уходя, поворачивается ко мне спиной – у нее сзади хвост. Ведьма… Ведьма… Тфу ты, крестясь сплевываю я и начинаю говорить мысленно речь возмущения плохой работой вулканизаторщика. Возвращаясь обратно, еще не успев открыть дверь, озву-чиваю подготовленную речь, вставляя для убедительности пару матерщинных слов. выслу-шав меня, не оказав никакого словесного сопротивления, разбортировали то же колесо. из-влекли камеру. Проверили. Показали. Мастер смотрит на новый прокол, пытается что-то сказать, ни при этом губами шлепает, бульбы идут, речи никакой. У меня вырываются только гласные -  а…а…о…о…у…у…ы...Рядом с прежним проколом – новый, точно такой же. Кто–то специально иголочкой выколол в камере небольшой круг. Гляжу на новый прокол и вижу ту же женщину, только сейчас она улыбается. Но улыбка звериная. Это колесо ездило у меня в машине долго, все боялся его ставить. И каждый раз, когда открывал крышку багажника, боялся, а вдруг она опять там. Вот такие чудеса, дива дивные бывают, вот такие вы, женщины.
Это чисто женское -  колдовать, зачаровывать и причаровывать, гадать и предсказы-вать, поить нас, мужиков, всякими чарами. Мужчины этим занимаются? Нет а вы –да. Вот такое вы, удивительное наше удаленное ребро. Вот даже сейчас, описывая этот случай, на слове причаровывать в моей ручке закончились чернила. Пришлось сменить ее на другую.
Возвращаюсь к теме автомобилиста. Иногда бывает, машина долгое время не ломает-ся. Ездит и ездит. Вдруг появляется мысль, что моя машина давно не ломалась…и на тебе! Поломалась. Мистика! Как-то я ездил постоянно к одному мастеру ремонтировать свое авто. Мастерская у него прямо на дому. Большой гараж, инструментов много, да и ремонтировал он любые поломки и качественно. Но делал это утомительно долго и любил поговорить. Я уже пытался его ни о чем не спрашивать. Тогда тему для разговора он находил сам, и начи-налось все с того, что он предлагал перекурить. А вот однажды… - интригующе начинал он, я пытался тут же закончить его и мысль и речь: «Я приехал к тебе отремонтировать такую-то поломку, и ты мне ее очень быстро устранил». Недовольно глянув, он заканчивал: «Ну, да…».
- В машине сломалось то-то и то-то. Когда приехать? – спрашиваю я.
- Приезжай завтра к 9 часам утра, - отвечает он.
Приехал к 9 часам утра. Уже 10, уже 11, а машину еще не начинали ремонтировать. Мой мастер кормит свою живность: свиней, гусей, кур, собак и т.д.
- Ты сказал приехать к 9 утра. Я приехал, уже 11 дня. Ты к машине еще не подходил когда начнем? – спрашиваю я с ноткой возмущения в голосе.
- Ну, ты же видишь, я не сижу, - успокаивает меня мастер.
В последнее время я к нему ремонтироваться не еду.
Бывает еще и такая ситуация. Чтобы доехать до такого-то места, проезд стоит столько-то. Собирается четыре человека, делят эту сумму на всех, и едем. Все вроде бы дали со-гласие. По приезде один их пассажиров ставит в известность, что у нет такой суммы, а есть в два раза меньше.
- А что. Вам тяжело было подвезти меня? – недовольно говорит он и уходит.
- А ты мне кто? Кум, брат, сват? Наверное, тоже не от хорошей жизни собираешь эти крохи! – возмущаюсь я.
Но слова прозвучали в пустоту. Он, хлопнув дверью, давно ушел. Я глядя в зеркало заднего вида на себя, думаю: почему так? Почему сразу не сказать, что нет денег? Я гттов сделать добро, пойти навстречу. Что и бывало неоднократно. Ведь зло делается очень легко, а сделать доброе дело не каждый сможет. Но в данном случае у меня была бы радость на душе от сделанного доброго дела. А так – обида и оскорбление. Бывает, заказывает такси куда-то, но по пути надо будет на одну минуту остановиться, пассажир что-то возьмет, и мы едим дальше. Рассчитываются обычно в конце пути. Он вышел на минуту, а ты через полча-са понимаешь, что тебя кинули. Ему, оказывается, надо было именно сюда. Теперь, извиня-юсь перед пассажиром, беру деньги наперед, объясняя себе: « Лучше я тебя потеря, чем на-живу головную боль».
Подходят как-то ко мне двое молодых людей и заказывают поработать «почасово». Это значит: заехать в магазин, на базар, в аптеку, а потом в роддом, забрать женщину и от-везти домой. Это все – рядом. Ребенок первый, радостей много, конечно же мои поздравле-ния. Я жду. Быстро возвращаются и начинают на калькуляторе что-то считать. Снова уходят, снова быстро приходят. Снова что-то считают. Оказывается, не хватает пятьдесят гривен.
- Батя, одолжи пятьдесят гривен, а при расчете мы тебе отдадим семьдесят. Идет? - предлагают мне молодые люди, находясь все так же в хорошем настроении молодого отца.
Таксую недолго, и если раньше меня называли «батя», «отец», то сейчас почему-то все называют «дед». «Дед поехали…»! Видимо, старею. Что-то мне так не хотелось одалжи-вать деньги, внутренний голос подсказывал: «Не делай этого». Сделал. Ушли. Через полчаса понял: кинули! Вот такая жизнь таксиста.
Выезжаешь на работу, как на «корриду». Ты тореодор, а быком может оказаться то ли пассажир, то ли водитель, впереди, то ли навстречу, то ли сзади едущего автомобиля. И кто кого – ты быка, или он тебя. «Коррида». Так получилось, что у меня в машине возле зеркала заднего вида висят два колокольчика. Один подарили рыбаки, подъезжая со мной с рыбалки, а второй подарил сын. Получилась целая колокольня. Я иногда шучу: «Ямщик, не гони ло-шадей». Они очень приятно звенят. Едет со мной женщина, звенят колокольчики. Она пыта-лась сначала сама выяснить, откуда идет звон и что это. Потом спросила умиленно:
- А что это у вас в машине так приятно звенит?
- А вот они, колокольчики! – гордо отвечаю я.
- А зачем они? – выпытывает она.
Что ответить на такой вопрос? Я и сам не знаю, зачем. Решил ее «подколоть» и зага-дочно, как в сказке, отвечаю:
- Они у меня волшебные. Если рядом сидит женщина и сильно-сильно чего-то хочет, они звенят вообще беспрерывно.
 - Да? Ух, ты! А почему они сейчас не звенят беспрерывно? – кокетливо возмущается она.
Хотел я, а получилось – меня «подкололи». Вот такие находчивые женщины-пассажиры.
Однажды зимой везу пассажиров. Скользко. Лежит снег, укатанный колесами машин. Впереди меня едет грузовой автомобиль, который почему-то начал резко тормозить, притор-мозил и я. Он полностью остановился и я тоже почти, но очень медленно меня несет под ку-зов, который в моем лобовой стекле производятся две вмятины. Грузовик нагло погазовал, будто гордясь своим поступком, выбросил из своей выхлопной трубы клубок дыма и хрип-нул6 «НУ, как я тебя?!» и уехал. Я и мой пассажир тупо, без эмоций сидим и смотрим на ре-зультат «поцелуя» моей машины с уехавшим грузовиком. А результат таков. Половина лобо-вого стекла с моей стороны цела – целехонька, а со стороны пассажира – две вмятины и крупная сетка трещин. Кому жаловаться, что делать? Пустив в душе скупую мужскую слезу, тяжело вздохнув, я тоже газанул, выбросив из выхлопной трубы клубок дыма и хриплое: «Ну, не пидор?» тронулся вслед за моим обидчиком. Все пассажиры тоже тяжело вздохнули, только по очереди. Ехали до конца молча. С таким раненным лобовым стеклом я ездил в те-чение месяца. Все пассажиры, которые садились впереди, сначала молча двигались то впра-во, то влево, то вниз, то вверх, а потом возмущенно спрашивали: «А что это такое»? Мне сначала было интересно отвечать, я как бы делился своим горем. «Ехал, сколько, тормозил, грузовик, пидор». Но дальше, чем больше меня спрашивали, тем большое меня это начинало раздражать. Сколько можно на одно и то же движение пассажира то вправо, то влево, то вверх, то вниз, на один и тот же вопрос с возмущением: «А что это такое?» отвечать «Ехал, сколько, тормозил, грузовик, пидор». Подвожу двух женщин, одна впереди, вторая сзади. Сначала те же телодвижения, потом тот же риторический вопрос: «А что это такое»? «Ну, блин, достали, что сказать? – мысленно думаю я, и решаю пошутить.
- Да что расскажу, не поверите. Случилась женщина, занимались любовью на перед-нем сидении, она сняла сапоги и каблуками мне продавила в лобовом стекле две дырки, - обиженно говорю я и думаю, удалась шутка или нет. Но по реакции впереди сидящей жен-щины понял – удалась.
- Да Вы что?! Ну, ты посмотри на эту женщину! Ни стыда, ни совести. Мало того, что не сняла сапоги, да еще и бедному мужчине сделала такую шкоду. Это ж надо так упираться, чтобы в стекле продавить дыры.
-Да, видите, как бывает, - поддакиваю я. Она так искренне возмущалась, что я и сам поверил в придуманную мной историю.
А что, в сапогах удобно?» - спрашивает как бы совета у меня женщина.
- Да так, не очень, - отвечаю я, как бывалый, опытный мужчина.
- Ну, ты посмотри на эту бабу! – всю дорогу возмущается моя пассажирка. Сзади си-дящая женщина молчала, но. Выходя, вдруг спросила: «А Вы постоянно ездите по этому маршруту? А как вас зовут»? что она имела в виду, спросив об этом, догадаться нетрудно. О, женщины! Вы бываете и смешны, и глупы, и коварны, и преданны, умеете сочувствовать и отказывать, умеете преданно любить и яростно ненавидеть. Вы прекрасны. Вам Бог дал столько всяких прелестей, столько красивых очертаний! Прошу Вас, раздавайте это все лю-дям, то есть нам, мужчинам. Без остатка, безвозмездно, бескорыстно, всецело. Вам так будет благодарно человечество! Ан нет! Вы с этими прелестями гадать, да поить чарами, да воро-жить, да ведьмачить. Я каждый год, почему – то по весне, в своем частном доме нахожу яйца куриные подброшенные. То в емкости для летнего душа, то в трубе дымохода, то под калит-кой, то зарытые в огороде. Не верю, чтобы курица да снесла яйцо в таком недоступном мес-те, а потом зарыла в землю. Не зря иногда женщина женщину называет «курочка». повто-рюсь: какие мы красивые внешне и какие уродливые изнутри! Какое для нашей невиданной и неизведанной души дано на время красивое тело. Тело, которое мы со временем покинем, оставим гнить в земле. Вернемся мы к нему когда-то или нет, Бог его знает. Почему нашу душу надо испытывать через наше такое красивое, до конца не использованное тело? Бог дал нам мозг, но он заблокирован, не реализует весь свой потенциал. Дал пытливость ума и при этом таинства. Таинство зачатия, таинство рождения и смерти, таинство молитвы и т.д. туда вход запрещен, поставлены запреты .Не видя, не зная – поверь. И веря тебя спасет, по вере дано будет. Вера – это стержень нашего бытия, а как быть с телом? Почему везде одни запреты? Есть мозг, мы думаем, но думать о грешном запрет. Он мне делает зло, а я долден думать о нем с добром. А ведь в Ветхом Завете было «око за око, зуб за зуб». Вопрос: чело-век будет продолжать делать зло, когда знает, что ему «око за око»,или что ему все равно все простят, подставят еще и левую щеку? Пусть простит меня Бог и священнослужители, но я высказываю свои, мои размышления. И таких, как я много. Почему меня надо учить духов-ному  - ведь оно должно быть просто, ясно и доступно.
 Наше тело… как оно совершенно и недолговечно! Было молодое, а тут уже дряхлое и старое. Желания двигали им, движения утихли вместе с желаниями. Но при этом везде и по-всюду в наших желаниях и движениях стоят ограничители, не дающие на себя до конца реа-лизовать. Дана рука, пальцы, которые могут и гладить, и бить. Гладить можно, понятно, но с этих пальцев так хорошо складывается кулак или дуля. Кулаком в морду или кукиш под нос нельзя – ограничитель. Дана нога, ходи, бегай, а ногой по такому же красивому телу обидчи-ка нельзя – ограничитель. Сюда не ходи, там газон, туда не ходи, там болото. Не думай о грешном, не смотри на жену ближнего, не лжесвидетельствуй, не слушай искусителя, не ешь мясо или рыбу – нечистых тварей, не блуди, хотя тебе дан такой сладостный детородный орган. Но при этом не развивай мозг – будешь дебилом. Ограничь движения какой-либо конечности – будешь инвалидом. Лиши себя пищи – будешь дистрофиком, не смотри – будешь очкариком косоглазым, не слушай – будешь как тетеря (птица такая), не блуди – будешь импотентом. В шутку это или в серьез не знаю. Знаю одно, что в каждой шутке есть доля правды. Вот такие писаные и не писанные законы жизни. И вот в этом хаосе попробуй найти зерно истины и постичь его. А постигнув, ты поймешь смысл жизни. Восток изрек: когда я понял жизнь, я перестал работать. Глубоко. Хотел когда-то родить дочь, а родил троих сыновей, хотел внуков, они у меня таки есть, как говорят в Одессе, но теперь одни девочки. Я их очень люблю, они такие милые. Но в старости приходится себя перестраивать. Говорить, учить и играть с мальчиками совсем не одно и тоже, что с девочками. Тут другой мир, другие взгляды, тут нежность, ласка и наивность. Хотя  эмансипация коснулась и этих юных созданий – писают, как девочки, а играют, как мальчики. Каждые выходные дни собираются к деду с бабой наши сыновья с невестками и внуками. Ждешь, радуешься, готовишься, покупаешь что-то вкусненькое.  Но ты знаешь, в силу того, что привыкли с бабой всю неделю быть одни, через какое-то время голова, как говорят, становиться квадратная. Эта суета немного утомляет. Хотя люблю их встречать, но всю жизнь не любил кого – либо провожать почему-то грустное занятие. И вот все собрались, наполнили бокалы и рюмочки, приготовили закуску, и только я возьмусь за рюмку, внучка дергает меня за рукав, дескать, дед, идем играться.. приходится, проглотив вместо содержимого рюмочки слюну, отказавшись от набранной на вилочку вкуснятины, идти поиграться.
Ты меня поймешь, а внучка, пока нет. И только став с возрастом таким, как твои ро-дители, начинаешь их понимать. КА невольно, иногда жестоко и несправедливо с ними по-ступал. Как уедешь по службе или по делам – гость дома редкий.
- Сынок, помоги сделать это, - просит мать.
- Хорошо, обязательно, как приеду – сделаю, - обещаю я.
Уехал. Долго не было времени приехать. Приехал.
- Ну что, давай, мама, сделаю, что ты просила, - довольно говорю я.
-Да нет, сынок, спасибо. Я уже сделала, - успокаивает меня мать.
Вот такие мы были, вот так поступают с нами наши дети. Все по кругу, какая-то цеп-ная реакция. Я иногда говорю своим сыновьям: «Ну, оборвите вы эту нить, эту цепь, потому что с вами поступят так же». Не слушают, не верят. А зря. И еще. Я заметил, что каждое но-вое поколение старается жить лучше, чем родители. Я старался, стараются и мои сыновья. Они живут лучше, чем я. Но на каком-то наследнике все обрывается, и снова сначала. Взлет -  падение, гений – посредственность, мастер – ремесленник, палач – жертва, мальчик - девочка. Родители владели одним языком – смесь украинского и русского – суржик. Я владею четырьмя. Говорю по-русски, балакаю на украiнськiй мовi, имею шо таки сказать по- одесски и богатый матерщинный язык. Четыре языка знаю. Шучу. Таксуя, везу пассажира. Он просит там-то остановиться. «Добре, пан, добре,» - отвечаю я.
- Вы знаете польский язык? – удивленно спрашивает он.
- Да! – гордо говорю я и машу головой, как будто говорю нет. Так делают поляки. че-рез короткую паузу добавляю:» Зная два слова по-польски: добре и просто». И рассказываю ему случай, который произошел со мной. Купив машину в Германии, еду по территории Польши. В городе Кракове жене захотелось походить по магазинам. Посмотреть, как у них. Закончив это очень нудное для меня мероприятие, немножко раздраженный, я сел в машину. Оглядевшись, я понял, что дорогу к автобаму, по которому мы ехали, я не найду. Не зная польского языка, но хорошо владея украинским и предполагая, что они в чем-то похожи, ре-шил спросить у поляка, как проехать к автобаму.
- Пан, скажи будь ласка, як проїхати до автобаму. Мені треба їхати.... автобам…- громко спрашиваю я, будто он глухой.
- Просто, пан, просто – удивленно глядя на меня, тихо говорит поляк. Думаю, глядя на него: «нет ничего ты не понял, надо повторить».
- Пан, скажи будь ласка, як проїхати до автобаму. Мені треба їхати до автобаму… - еще громче спрашиваю я его. Как бы впихивая в него свой вопрос.
- Просто, пан, просто – удивленно глядя на меня, отвечает мой собеседник. Думаю: «ни хера это поляк не понял, еще и издевается».
- Пан  тобі просто, бот и знаешь, як їхати, а мені не просто, бо я заблудився, - сверкая глазами, плюясь слюной, махая руками, обиженно кричу я. А оказалось очень просто. «Про-сто» по-польски – «прямо». глупый поляк пытался мне объяснить, а я его чуть не побил. И когда он мне показал рукой, как ехать, я понял, что я не прав.
- Пан, пробач, - извиняясь, сказал я.
- Добре, пан, добре – усмехнулся он. Я так понял, что «добре» - это «хорошо».
Вот таким образом я выучил польский язык. Вообще полиглот из меня не вышел. В школе учил немецкий, по долгу службы некоторое время жил в Германии, но немецкий язык так и не выучил. Так, что-то спросить и ответить, что бы спросивший выпучил глаза, разводил руками, дескать нечего не понял.
Помню, рано утром приехали в Германию, тога она была еще ГДР. Пока одевал па-радную форму, жена ушла «пробежаться по магазинам». Смотрю идет обратно. Губами шле-пает, руками жестикулирует, пена у рта, глаза от удивления почему-то стали большие, но речи никакой. То, что она увидела, никак не соизмерялось с виденным не однократно дома, в Союзе. Уже тога в ГДР намного лучше жили, чем в Союзе. Количество товаров, уровень жизни, менталитет. На красный сигнал светофора ни один немец не шел, а мы – да. Сады не охраняли, охранником был знак с перечеркнутым силуэтом человека. Ни один немец не за-ходил, а мы – да. Вдоль дорог росли фруктовые деревья, не пораженные ни одним червяком или гусеницей. Они считались, я имею в виду деревья, сорными. Немцы фрукты с этих де-ревьев не ели, а мы – да. На пляжах ни один немец не бросил окурок в песок, а в урну, не справил свою нужду в воде, а мы – да. На протяжении всего времени моего пребывания в ГДР ни разу не видел каких-либо хулиганских действий со стороны немцев.. постоянно улыбаются, приветливые и доброжелательные. Меня все время мучил один и тот же вопрос - неужели это те немцы, со своей жестокостью и концлагерями, которые пришли незвано к нам в Союз в 41-45 годах, почему победители живут хуже побежденных, и если у них, в ГДР, есть тюрьмы, то за что, интересно там сидят. О пляжах я уже говорил, все купаются голые, демонстрируя и щеголяя красотой своего тела. Наверное, у них культ тела. Проходя по деревне, можно наблюдать, как вся семья «от мала да велика» голышом ходят по своему двору. Все дворы одинаково убраны и чисты, хотя ни разу не видел, чтобы немец в поте лица, «стоя раком» занимался постоянной уборкой этого двора, как у нас в Союзе. Результат: в наших дворах хаос, у них – порядок. У нас по состоянию двора можно определить: тут живут старики, тут ханыги, а тут хозяин, который постоянно что-то ковыряет. А там такое впечатление, что один и тот же хозяин живет во всех домах. Дороги очень узкие, но при этом они быстро ездят и безаварийно. Есть памятники, верней, скульптуры, но не великим «отцам народа», а просто абстрактно. И красиво, и гармонично. Даже в деревне стоят телефонные будки, с телефонами – автоматами, с которых можно позвонить, конечно же, за деньги, в любую точку мира. Лежат на подставках книги-справочники, иллюстрированные и красивые. Но ни один лист не вырван, пес на цепи, телефонная трубка не оторвана и нигде нет надписи, типа «х..» и «п..». «Ну, ни сволочи, не порядок» - постоянно в шутку думаю я.
Как-то подошел к большому немецкому супермаркету – Комцемент, в несколько эта-жей. Двери шириной метра три, но дверей как таковых нет – поток воздуха. У меня в руке сумка, которую я решил оставить прямо посреди двери и проверить: украдут или нет. поста-вил, отошел, закурил и наблюдаю. Все немцы обходили ее, обходили, а один вдруг остано-вился. Внимание, думаю я, сейчас миф о порядочности этой нации развеется, как дым по-тухшего костра. Немец посмотрел на сумку, посмотрел по сторонам, отнес в сторону и оста-вил. Видите ли, она ему мешала пройти, и не только ему. «Ну, не сволочь, не порядок!» - в шутку в очередной раз подумал я. Конечно, и у них в ГДР, было не все Слава Богу, били и недостатки, как я понял. Продуктов и одежды навалом, а вот радио- и телеаппаратуры и дру-гих электротоваров – не очень. Эти недостатки мы им  восполнял, едучи с очередного отпус-ка из Союза. Автомобили мы тоже у них не покупали: «Варбурги» да «Трабанты». Поэтому основную часть заработанных восточных марок тратили их в барах, попивая очень вкусное немецкое пиво под очень вкусные закуски: солянки и орешки. Наблюдая неоднократно. Как компания немцев попивала без закуски и очень маленькими порциями водочку. Сидят, отдыхают, наслаждаются спиртным и курят. У них почему-то очень вкусные спиртные напитки, ароматизированные. Очень многие ездят на велосипедах по специальным велодорожкам, возле магазинов специальные велостоянки. В результате велосипед и умение смотреть за собой дает результат – большинство немцев спортивного телосложения, атлеты и «персики». Вот поэтому у них культ тела, они его не стесняясь показывают без одежд. Немецкие «свалки» для нас были вторыми магазинами, да можно было найти и взять тот же велосипед в хорошем состоянии и мебель для дома, и все остальное, которое мы нем могли купить где-либо. А они, немцы, все это безжалостно свозят в одну кучу, засыпают землей и утрамбовывают. Получаются искусственные холмы, поросшие травой и деревьями. Хотя есть и приемные пункты по приему стеклотары, макулатуры, металла и так далее. Ну, что ты с них возьмешь, одним словом – немцы, с такой богатой и противоречивой историей и традициями. застал и их «перестройку», объединение, возрождение единой Германии. «Перестроились» они мгновенно, за одну ночь. Ночью диктор телевидения говорит: «Прощай, ГДР, здравствуй единая Германия»! утром захожу в магазин, в котором был неоднократно, и узнать не могу, и понять не могу: как в течение одной ночи можно завалить магазин таком количеством товара «западного», а товар «восточный» в отдельном отделе, плати несколько «входных марок и бери, что хочешь. Появилось все: от радио- и телеаппаратуры до иномарок, от продовольственных и промышленных товаров да секс - шопов и разных увеселительных заведений. И ты знаешь, так обидно стало за нас, за нашу «перестройку», где исчезло все, от и до. Если у них мгновенно поменяли восточные марки на западные «дойчмарки», то у нас что-то значащие рубли на ничего значащие купоны и талоны, а сбережение на сберегательных книжках вообще, мягко говоря, украли. Ну что ты возьмешь из нас, одним словом. Украинцев, с такой богатой и противоречивой историей и традициями. Появились у них и свалки, разборка автомобилей, где стояли слегка поцарапанные или ударенные иномарки, которые нельзя сравнить с нашими многократно поцарапанными и ударенными отечественными автомобилями, упорно эксплуатированными. Появились частные автосалоны прямо у двора какого-то  немца. Стоят машины, ключи в замке, документы на торпеде в салоне, а хозяина машины рядом нет, надо искать. Купля-продажа оформлялась очень просто. Продавец, вырвав из тетради листок, писал: «Я, Ганс, продал Ивану такую-то машину». И с этим листком тетради я про-езжал все границы и у нас в Союзе ставил на учет. Это продолжалось, правда, недолго. Но все равно, купля-продажа было упрощенная, не волокитная.
 И вот еще что: в ГДР, и в единой Германии я не видел ни одной немки, которая бы ходила вокруг наших военных частей в поисках любви. Интересно, как вели бы себя наши женщины, если бы у нас на территории стояла бы хоть одна военная часть? Конечно, их не-которые женщины тоже без национальной гордости, тоже с удовольствием ходили под руку с мужчинами с темным цветом кожи и раскосыми глазами. А что возьмешь с нашего союзного Вани? Были бы деньги, любовь найдется. А что творится сейчас у нас, куда подевались женщины? Они все заграницей, весь мир секс-бизнеса заполонили украинские Наташи. Вот это предприимчивость. А наши государственные мужи ломают голову, как пополнить бюджет страны. Есть все: и горы, и моря, и реки, и леса, и ископаемые, и лучшм=Ий чернозем, и народ трудолюбивый и терпеливый, и Крым, и Карпаты, и лиман куяльник, и предприимчивость женщин, готовых к «этом», а «грошей в казнi, хлопцi, немає». Страна и голая, и босая, и смертность превышает рождаемость. Ну, есть желание жить лучше, есть надежда, что так и будет. А как иначе?
Жили ведь хорошо при социализме. Стабильность, умеренность, уверенность, лечили и учили бесплатно, и надо сказать, хорошо, отдыхали бесплатно на лучших курортах страны, мог позволить поехать куда угодно, своей машиной с семьей, каждое лето. В результате съездили в Крым, в Карпаты, на Кавказ, в Прибалтику, в Россию аж до Волгограда (он же Сталинград, Царицын). Каждую неделю ездили в Молдавию, просто так, покупать сладких сырков, комнатные тапочки и пару килограмм яблок. А сейчас? Каждое лето ездили в Жито-мир за клубникой. Там живут наши родственники. Звонок по телефону: «Приезжайте, клуб-ника созрела». Быстрые сборы, на неделю к ним погостить и загрузить полный багажник машины на обратном пути. И это было без проблем. А сейчас? Звонок по телефону: «Приез-жайте, клубника созрела». Ответ: «Извините, не можем, Деньги на заправку автомобиля, за невыход на работу никто не заплатит, с пустыми руками не поедешь, надо взять гостинцы. Мне легче поехать у нас дома на базар, купить ведро самой дорогой этой прекрасной и по-лезной ягоды, и куда дешевле обойдется. Извините, не приедем». «Мы все понимаем», - зву-чит сочувственно приятный голос родственников. А сами, наверное, подумали: «Слава Богу, что не могут. Напои, накорми, спать уложи, да еще подумай, как подешевле загрузить их клубникой». Вот вам и капитализм, большой шаг назад от идеального общества к обществу с законами джунглей. Помню, ездил своей машиной отдыхать на Кавказ. Проблем, ты знаешь, никаких, что в плане заправки, питания и ночного отдыха. Где захотел, там и ос-тановился. Остановились как-то прямо у моря. Вечер, рядом горы, поросшие деревьями, ря-дом море с шумом прибоя, под нами поляна в цветах. Райский уголок. Повечеряли, рассте-лили постель прямо в салоне машины, включили автомобильный телевизор, отдыхаем. Вдруг что-то среди деревьев заискрилось, засверкало. Потом эти искры переместились на поляну. От незнания, что это, появился испуг, стекла в машине подняли, с интересом и тревогой наблюдаем. Красота неописуемая, вся поляна в иллюминации. Это оказались какие-то летающие светлячки. Крылышки прижали, свет погас, крылышками взмахнули, свет появился. И так мигающий полет одного светлячка, а их тысячи. Красота неописуемая! Прошло несколько дней, снова паркуемся на ночлег, но на это раз у реки, на поляне, рядом с трассой. После всех вечерних процедур смотрим телевизор и сверкающие молнии где-то высоко в горах. Красиво. Уснули. Проснулся ночью, лежу в полудреме, наслаждаюсь отдыхом и составляю план действий на завтра. Думаю: «Что-то молний не видно в горах, и река зашумела… забурлила…».. смотрю в окно: «На понял, что-то справа вода прямо возле машины и слева тоже, и впереди, и сзади. Была же поляна? А сейчас  машина стоит прямо в воде. Подъем!» оказалось, что молнии сверкали – это шел дождь в горах, река вышла из берегов и нас подтопила. Слава Богу, трасса рядом, еле выехали на нее, на родимую. И вот такая целая кавалькада воспоминаний., впечатлений от увиденного, от путешествий, от отдыха. Это запомнил я, это запомнила моя семья. А что сейчас запомнишь? Работа – дом, дом – работа, и как удар молнии, как снег на голову, как удар молотком по пальцу – короткая фраза родных: «Папа, дай денег»! хочется крикнуть, как та немка: «Нет, найн, нахт»! зале один из наших военнослужащих в Германии в сексшоп купить презерватив. На ломанном немецком языке, краснея и потея, оглядываясь, тихо изрек: «Их волен гондон… презерватив». Немка – продавец все же с трудом поняла желание покупателя и быстро, громко что-то спросила. Как оказалось, она спросила, какой размер, и начала перечислять какие бывают. Бедный мой земляк, видимо, что речь идет о цене, быстрым движением, откинув полу шинели, полез рукой в карман рядом с ширинкой. дескать6 сейчас, айн момент. Что подумала немка глядя на такие действия служивого не знаю, но она громко, с испугом, заорала: «Нейн, нихт».
Никогда не мечтал быть военным, но дослужил до пенсии. Вообще то в роду были военные. Один дядя моряк, потом начальник маяка. Второй летчик – испытатель, потом замполит. Отец воевал, дядя тоже, но пропал без вести, дед погиб. А я вообще-то натура творческая, лирик. Но так мой дар и умер в художественной самодеятельности. Видимо, не дано. Часто вспоминаю детство. Детство 50-х и 60-х годов. Электричества не было, жили в сельской землянке, топили печь или плиту. Вечерами, особенно зимними, а зимы были холодные и суровые, натопив плиту, нажарив семечек, у нас в доме собирались соседки – старушки поговорить, посудачить. Для меня это был единственный источник информации, заслушивался их рассказами – пересказами, особенно любил слушать свою бабушку. Она вообще-то была очень талантлива, хоть и без какого-либо образования. Самородок, глыба. Как она умела копировать всех жителей нашего села. Какие придумывала клички и истории! Я. Затаив дыхание, мысленно все представлял, она будила во мне фантазию, и я свободно парил в придуманном. Бабушка очень любила этот мир, была добрая и ласковая, снисходительно относилась к порокам человека, умела прощать. Я где-то унаследовал это, а для мужчины, для характера его это немножко мешает. Не хватает твердости и жесткости матери. Она была полная противоположность, работала бригадиром, потом заведующей сельским клубом, хотя тоже без какого-либо специального образования. Бабушка занималась народным врачеванием, лечила людей, шепча молитвы «выкачивая» куриными яйцами и выливая воск. И, ты знаешь, помогало. Люди ехали к ней за помощью. Дар лечить не передался пока никому. Ее детям – нет, внукам, правнукам, праправнуком пока тоже нет. Она мне писала молитвы, которые нашептывала, я пробовал, но результате не было. Тут, видимо, надо еще что-то внутренняя какая-то энергетика, а проще – Дар Божий. Талант поясничать, лицедействовать, творить где-то немножко унаследовали я и один из моих сыновей, вроде бы внуки, но все это на уровне ремесленничества. Поживем-увидим.
Мать, хоть и без специальной подготовки, заведовала клубом, работала клубом. Рабо-тала самодеятельность. Был железный порядок в плане чистоты и дисциплины. Она умела организовать, убедить, что так надо, а иногда и заставить. И если во время демонстрации кинофильма, или концерта, или собрания где-то щелкнула семечка или загорелась спичка для прикуривания папиросы, тут же включался свет и, не взирая на возраст или пол, виновника за «шиворот» выводили на улицу, или делалось такое замечание, что он уже был не рад своему поступку.
Но при этом, боясь, ее уважали, и ласково называли «Манечка» (имя матери - Мария). Председатель колхоза постоянно ставил ее в пример: « Дивiться, як працює Марiя. Баба, в неi в клубi порядок. I син вчиться в культпросвiтi». Во время учебы я всячески матери помогал в подготовке концертов, в работе художественной самодеятельности. Естественно, после окончания учебы меня председатель колхоза и парторг (секретарь партийной организации колхоза) пригласили работать в доме культуры художественным руководителем. Я с удо-вольствием согласился. Дом культуры новый, только закончилось строительство, но по указ-ке председателя основная часть здания была забрана под административные помещения (контору). Для культуры остался зрительный зал с кинобудкой и фойе. Проводить занятия с коллективами, так сказать, репетиции, негде, да вдобавок забыли построить туалет. И вот таких, казалось бы, мелочей, по колхозу было хоть пруд пруди. Хотя хозяйство было мощное, передовое по району, колхозу – миллионер. Председатель колхоза был хозяин, этого у него не отнять. Но, хоть и коммунист, вел себя как этакий холеный панок, штаны галифе, сапоги, шляпа, папка под «мышкой», машина «Волга» (Газ – 21), единственная в округе, возила его. Его все боялись, да и не очень-то уважали, потому что он на всех смотрел свысока, приплевывая то ли по привычке, то ли по убеждению. Всегда говорил: «Я, лишь, тьфу…».
Итак, я художественный руководитель Дома культуры, готовим концерт ко дню от-крытия. Во время учебы усвоил, что надо словом художественным вскрывать недостатки хозяйства и людей, можно и надо критиковать пороки, критика – это борьба с недостатками. И эта самая критика присутствовала лишь только в капустнике, который я сам написал и по-ставил по мотивам народных сказок, типа: «станет, избушка, не избушка. А дворец. Там и ученик, и творец, только нету, догадайтесь, нету, ну, смелей, только нету (пауза) правильно,, ту… топ, топ, топает малыш» и так далее. И вот все недостатки мощного хозяйства были вскрыты, хотя и оды достоинствам тоже присутствовали. Начало концерта, начало открытия Дома культуры. Полный зал заслуженных и не очень работников колхоза, члены правления и лично председатель со своей семьей. Кстати, его сын и дочь участники концерта и капустника, его жена – мой бывший классный руководитель и преподаватель. Все торжественно и чинно, все с умилением хвалят работу «головы», все преданно поют гимны ему. Концерт начался капустником, а потом все остальное – номера самодеятельности. Все прошло удачно и без накладок, зрители ушли очень довольны, наконец-то с приходом нового художественного руководителя появилась самодеятельность.
Я с приподнятым настроением, в ожидании похвал, утром пришел на работу. Первым встретился мне секретарь парторганизации колхоза и сказал грубо, без желания поздравить, но ехидно улыбаясь: «Ты у председателя був?»
- Нет… - удивленно, но с плохим предчувствием отвечаю я.
- Iди, пиши заяву и … (дальше нецензурная брань) – посоветоал мне он. – Тоже менi композитор – добавил к ранее сказанному.
Ах, молодость, молодость! Сколько необдуманных, но самоуверенных , неопраданно отчаянных, а порой и дерзкий поступков! Конечно же, я его, председателя, обидел, может и незаслуженно. Но я почему-то был уверен в своей правоте. К нему я не пошел, «заяву не пи-сав», а поехал прямо в райком комсомола, поскольку постольку я был комсомолец.  Меня внимательно выслушали, прочитали сценарий моего капустника, приехали и проверили факты, вскрытые в нем. Все подтвердилось. В моем присутствии ему было указанно, меня не увольнять, а наоборот, сделать условия для работы. Все же тогда, в старые, добрые «застойные», как сейчас принято говорить, времена – время построения развитого социализма, правду можно было найти.
А сейчас? Сейчас правда в руках, корупированного судьи, взяточника. Что за общест-во стоим мы, а вернее, они за нас?! У них власть и деньги, а у нас – бесправие и нищета, у них ложь, прикрытие правдой, а у нас – правда, облитая грязью лжи.
Дальше события развивались так. Меня он вызвал по весне. Сидя за большим дубо-вым столом, на котором куча бумаг, папок и карандашей, в дубовом кресле, улыбнувшись, глядя в упор, сказал:
- Ну, сiдай, лишь тфу композитор.
- Спасибо, - ответил я и присел краешком места, которым казаки садятся в седло, на рядом стоящий стул.
- Ты, лишь тфу, комсомолец? – спросил он.
- Да! – гордо ответил я.
- Ну, от бач, партiйний резерв, нашi молодi послiдовники. Зараз на полях посiвна, сiємо майбутнiй урожай, лиш тфу, де комсомольці повиннi бути. – спросил он, ткнув паль-цем в мою сторону и, не дожидаясь ответа, ответил за меня:
- Правильно, на передових рубежах, лиш тфу. В день працюєт на ciвалцi, сiєт хліб, а ввечерi в клубi, сiєт культуру. Зрозумiв? – как бы радуясь, что убедил себя и меня, добро-душно, по-отцовски сказал он.
- Пошел ты…- буркнул на ходу я и сильно стукнул за собой дверью. Все же несколько дней я сходил на поле, поработал на севалке, доказал, что я комсомолец, но все равно уво-лился по собственному желанию. В соседнем колхозе, узнав мою историю, с удовольствием пригласили на работу.
- Марiє, ну що це твiй сын так?
- А ты як? – ответила мама.
Прошло какое-то время. В клубе у мамы председатель колхоза проводит отчетно-выборное собрание колхозников. Я купил машину «Запорожец» и проезжал мимо. Узнав, что он там, в клубе, подъехал задом к двери, а двери все открыты, на улице жара, и несколько раз сильно «газанул». Боже, что началось! Скандал! Прав ли я? Нет. Ехидная попутала. Прошло еще какое-то время. Его со скандалом сняли с работы, отобрали партбилет, нашли кучу недостатков в работе. Мой капустник – это детский лепет на фоне последующих событий.
Прошло еще какое-то время. Я приехал с Германии в отпуск на автомобиле «Форд», и с гаванской сигарой во рту еду по селу. Меня останавливает экс-председатель. Я остановил-ся.
- Можно з вами пiд'їхати, лиш тфу - спрашивает он.
- Садитесь, пожалуйста, - отвечаю я.
- О, це ти, Валерiй? Пiдвези дiда до дому, тжу лишь, - просит он.
- Хорошо, подвезу, - отвечаю я.
Прошло еще какое-то время. Я работал участковым инспектором и получил вызов – повесился у себя дома бывший председатель колхоза. Едем описывать место происшествия, брали объяснений о причине гибели. Было жалко его и стыдно за себя. Вскоре после ампута-ции руки умирает его жена, и еще через некоторое время в расцвете сил – дочь, у которой семейная жизнь совсем не сложилась. Вот так бывает в жизни. Взлетая падают, падая взле-тают. Судьба человека… От чего она зависит? От тебя самого? От поведения твоих предков? Можно ли что-либо в ней изменить? Мне кажется, твой путь в этой жизни заложен в твоих генах, в твоей сути. Какое зерно, семя брошено в землю или яйцеклетку, то и вырастет, приобретет форму или подсолнуха, или винограда, или удачника, или горемыки. «Неси свой крест и не сетуй» - написано в Библии. Думаешь, сорная трава не хотела быть благородной, или бомж миллионером? Ан нет, будет так как будет, и никуда не денешься. Правильно ли это? Исходя из логии жизни – нет, но пути Господни не исповедимы. Проси, и тебя услышат, стучи, и тебе откроют. Не всегда!
Была нормальная, молодая семья. Старались, стремились, рожали. И вдруг муж забо-лел, нарушилась психика, появились навязчивое желание повеситься. Что мы с ним не дела-ли, лечили у медиков, ездили к бабкам, ходили в церковь, а он с кем-то невидимым разгова-ривает и все.
- Ну что Вы за мной ходите? Вот они пришли за мной и зовут куда-то – жалуется он и показывает рукой в пустоту. Кого он там видел, с кем говорил? Жутки и страшно. Это паде-ние или взлет его фантазии, воображение? Мир перед ним закрылся или наоборот – открыл свои тайны? Собрались встречать новый год у них дома. С утра он ушел на работу. К вечеру не вернулся, к бою курантов тоже. Все родственники в поисках, целуют неделю. И вот спус-тя неделю охотники наши его возле лимана, на склонах обрывов. Повесился на ветке не-большого дерева, стоя на коленях, смастерив себе петлю из проволоки. Опергруппа приехала почему-то глубокой ночью, и мне пришлось с ними ехать на место происшествия. Было очень страшно. Ночь, темно, дерево, петля. Через некоторое время жена повторила путь мужа. Там же и так же. Что это? Остановить их нельзя было. Почему? Было все, осталась память. Вчера пил беспробудно, все спустил, а сегодня возле меня остановился черного цвета, шикарный «джип» с затемненными стеклами и сигналит. Кому? Непонятно. Медленно опускается стекло, и я вижу его, с крутой прической, с золотой цепью на шее и перстнем того же металла на безымянном пальце.
- Не узнаешь?
- Узнаю, ты ли? Это все твое?
- Да!
- Однако…- задумчиво и с белой завистью говорю я, а сам думаю: «Может, и мне ку-пить ящик водки и палку колбасы, да на недельку – вторую запить. Глядишь, и я буду ездить не на «Жигулях»». Вот такие зигзаги жизни .. Надо послушно плыть по течению жизни или отчаянно карабкаться против него?
Как угадать и не ошибиться, а ошибившись, угадать, почему? «Чем больше я знаю, я понимаю, что ничего не знаю» - изрек мудрец. А как хотелось бы управлять судьбой, а не она тобой. «Молитесь, и вас плохое обойдет, а хорошее дано будет» - говорят священники. Молимся, каемся, ведь надежа умирает последней. «На Бога надейся, а сам не плошай» - го-ворит люд. А так хочется быть богатым и здоровым, а не бедным и больным. Иногда мне говорят: «Знаешь, как трудно быть богатым, они не спокойно спят по ночам». «Ну да». –отвечаю: «Они не спят, не зная, куда деть деньги, а я не сплю, не зная, де их взять. Так кому легче?»Но, наверное, главное богатство – души, а не кармана, о чем плачет душа, а не раду-ется тело.
У меня были соседи, старики. Так дед всегда говорил своей бабке: «Хитруй, Даша, хитруй!» Я как-то недавно хотел бросить курить. Покупал конфет, семечек, терпел до обеда, потом решил: «Завтра брошу». Пришло завтра, опять терплю, и вдруг меня осенила мысль: «Если ты так сильно хочешь курить – кури. Все равно проживешь столько, сколько суждено, ни минутой, ни секундой больше». Говорят: «Пить вредно, курить противно, умереть здоро-веньким обидно». Мой дед прожил около ста лет, курил доморощенный самосад. Никто в деревне не мог «его» курить. «Кхе-кхе-кхе…» - звучало утром на все сел. «Это дед старый проснулся» - говорили односельчане. При все при этом прожил много и никогда ничем не болел, и смерть заслужил человеческую. Взял и умер.
Первый велосипед, который был в деревне, был у меня – дед купил. Помню, стою возле магазина, возле меня, блестя ободками колес, играя новой краской, стоит на всех парах велосипед. Дед, улыбаясь, предлагает садиться и ехать. Поехал я быстро-быстро, а дед, ко-выляя ногами и палочкой, кричал вдогонку: «Догоню!» Хорошее было время, люди были дружные и отзывчивые. Если кто-то строил дом – все село собиралось на помощь. А потом за длинным столом ели и пили, что Бог послал. И пели. Пели на все село, пели, едучи на ра-боту на лошадях и возвращались обратно, пели на свадьбах и других гулянках. Пели под гармошку и танцевали под нее, родимую. Вечером собиралась молодежь возле лимана, са-дился гармонист на стульчик, стояло ведро с вином домашним да кружка рядом и начина-лись танцы. Не было этой убойной и забойной тук-тук-тук, без мелодии и смыслового со-держания дискотечной музыки. Как-то ездили на экскурсию на туристическом автобусе. по-началу водитель включил диск-видео с современными видеоклипами, которые транслирова-лись по телевизору. Я сидел в первом ряду, и под монотонность этих клипов, где без причи-ны, дурачась, прыгают и кричать рожи, где так называемый солист поет не зная о чем: «Ху-ху-ху… а-а-а-… почему ты разлюбил меня, и теперь я лечу одна и т.д.», я уснул. И вдруг ме-ня разбудил звук музыки еще того времени, где запоминающаяся мелодия, где есть со смыс-лом слова, которые наводят тебя на размышления, создают тебе настроение. Спать уже не хотелось, а слушать и слушать. Но зато рядом сидящие молодые люди, которые только что кивали в такт головами и ерзали на сидении -  уснули. Я сидел, ухмыляясь, слушал музыку и вспоминал свою молодость. Нас тоже родители не понимали. Как это во время танца можно на глазах у всех так близко прижаться друг к другу?
А какие мы были «стиляги»!!! Брюки дудочкой, что только при помощи мыла можно было их одеть. И каре, прилизанное бриалином, бокс, полубокс, канатка, чубчик и песня «Марина, Марина, Марина, ты будешь моею женой». А потом брюки – клеш, как у моряков, длинные волосы, цветные рубашки нейлоновые и песня «синий иней, синей иней, лег на провода, в небе темно-синем синяя звезда, у..у…у…» и танец, нога за ногу и рукой – оп, нога за ногу, второй рукой – оп. И все же то, что было в молодости близко, понятно и остается в памяти на всю жизнь.
Раньше и климат у погоды был другим, явно выраженные времена года, весна, так весна, лето так лето, осень и зима ничем не хуже. Зимы были суровые, снежные и морозные, а лето жаркое знойное и ласковое. Помню, в село пару раз в месяц привозили широкоэкран-ное кино. Специально оборудованные автомобили «ГАЗ – 51» с передвижной кинобудкой и очень большим экраном, смонтированным тут же. Приезжали почему-то внезапно и при хо-рошей погоде. Пока монтировали экран и настраивали киноаппаратуру, на все село звучала музыка. Вечер тихий-тихий, зной прошел, потянуло прохладой, лиман – как зеркало, вода не «шелохнется». Люди празднично одетые со своими скамеечками идут по улице села к центру смотреть кино, звучит мелодия песни: «Речка движется и не движется, замерло все до утра, песня слышится и не слышится в эти тихие подмосковные вечера». Ты знаешь порой аж плакать хочется. Куда это все подевалась. Вроде бы было вчера, и будет долго. Ан нет. Сегодня все по-другому.
Любил ловит рыбу в лимане, которой было очень много. Глось, бычок, креветка (мы ее называли рачки), устрицы, так говорили на мидии. В каждом дворе висели целые низки сушенной рыбы, а посереди стояла большая миска с красными вареными рачками. На фрук-товых деревьях было очень много фруктов разных, но ни единой гусеницы или мошки, как сейчас. Ловили на пластелин пауков, водой выливали сусликов.
Мог выпить кружку парного молока, которое мать выдоила из Майки (так звали коро-ву), тут же съесть зеленый абрикос и босиком, не боясь «баранчиков» (росли тогда такие ко-лючки, разбросанные по земле, как морские мины) побежать играть в войну или футбол. лю-бил бегать по траве, по пыли по проселочной дороге, хорошо нырял в воде и крутя сальто, прыгал из самодельной вышки туда же. Любили есть стручки дерева «крымка», ели «зайчи ушки» (трава такая), «барындуши» (корень цветка), клей деревьев (смола) как жвачку и жи-вых креветок.
Раны на ногах и на коленях замазывали слюной, землей или глиной. У каждого была рогатка, но при этом стекла в домах – землянках были целые. Ходили к девчонкам в соседнее село только лишь ради поцелуя, и то в щеку. Не терпели пацанов – студентов или солдат, которые каждую осень приезжали на уборку урожая. Они целовали наших девчонок, которые почему-то охотно бежали к ним.
И вот однажды мы, местные пацаны, решили проучить студентов, а проще – побить. Суббота, в клубе сначала кино, а потом танцы. Нас, местных, значительно меньше, чем их, приезжих. Но мы решили отважно встать на защиту невинности наших девчонок. Единст-венным оружием у нас была «бомба», которую смастерил наш побратим по кличке Кум, пе-ремешав серу с головок спичек и украденный у отца – охотника – порох. Началась демонст-рация кинофильма. Почти все студенты уже там. Решили ловить опоздавших одиночек. Смотрим, идут три человека противника.
- Ребята закурить не найдется? – окликнули мы их и пошли им навстречу.
- А мы не курим, - без всякого подозрения, что за это будет, ответили ему.
- Как это так, не курим. Ну, ничего себе. А как нам быть курящим? Где же нам теперь взять курево? А так охота закурить. Да, ребята, нехорошо, нехорошо. Обидели вы нас, а еще гости, - и начались кулакодвижения. Прорвав наше плотное кольцо окружения, они вбежали в клуб с криком: «Пацаны, наших бьют»!
Мы стояли метрах в ста от клуба. У входа горела лампочка. И вдруг мы увидели, как из двери клуба, что-то живое, кричащее и махающее руками, все больше и больше засло-няющее лампочку, двигалось на нас. Это было похоже на какой-то очень длинный шлейф, меняющий форму и интонацию. Мы, занимая круговую оборону, прижавшись спиной друг к другу, понимая, что к нам сейчас придет писец, как спартанцы, приготовились к бою. Когда эта масса окружила нас со всех сторон и готова была наброситься, обнажив иклы, выкрикнул я: «Стойте! (пауза) Кум, бомба! (пауза, пока он ее зажигал)».
И вдруг что-то очень яркое и сильно громко хлопнувшее бабахнуло. Все были ослеп-лены, в глазах остались лишь силуэты. Все были оглушены. Наступила тишина и оцепене-ние. Кто-то легонько меня тронул за плечо.
- Ты кто? – тихо спросили.
- Я свой – тихо ответил.
- А где они?
- А хрен их знает – ответил я и понял, что зря его упомянул.
На фоне лексикона студента–интеллигента это прозвучало грубо. Я почувствовал, что сзади меня чем-то упругим и длинным ударили, рубашка перестала свободно скользить по спине и появилась тупая боль. С разворота я кулаком нашел чье-то лицо. Больше никто не кричал, а только слышались удары – «гуп-гуп», а в ответ «а-а». Это продолжалось недолго. И с клуба с криками «наших детей бьют» выбежали взрослые мужики. И Слова Богу, они нас растащили, драка, не успев начаться, закончилась. Мы, правда, для форсу немного покричали: «Держите меня, а то я его сейчас набью», но цель была достигнута. Мы как бы победили. Просто нам помешали. Мы в глазах студентов прослыли как потемкинцы, как спартанцы, хоть нас и мало, но мы в тельняшках, мы отчаянно и неистово непокоренные. На следующий день мы с ними помирились, пили, так сказать мировую, но теперь мы диктовали условия их поведения. «Эту можно, а эту зясь». Да и в глазах местных девчонок мы были как надежные их телохранители.
Ах, детство, ты куда ушло? Где то время, когда после дождя босиком бежишь по ули-це, вода и земля теплые – и брызги врозь, босиком бежишь по траве, трава нежная и ласко-вая, а коровы в стаде ехидные и непослушные?
Любил рыбачить, а охотиться нет. Помню, с ребятами пошли первый раз на охоту. Стрелять было некого, поэтому упражнялись по попаданию в консервные банки.
- Давай по птичкам!
- Давай!
Я прицелился, выстрелил и попал. Птица камнем упала в траву. Мне стало не по себе, я медленно пошел в сторону ее падения, и чем ближе подходил, тем скованней себя чувство-вал. Мне до слез стало ее жалко, а за себя обидно «Ну вот зачем я ее убил? Летала себе птич-ка, может к подруге, может от друга, а я вот такой нашелся умный и прервал полет».
Это была моя первая и последняя охота. Дал себе зарок: животных не убивать. Даже будучи взрослым человеком, не зарезал ни одной курицы и ни одной свиньи не убил ни од-ного кролика, которых у меня было много. Потому что любил этим заниматься, любил ух выращивать. Но рано или поздно их надо было убивать. Помню, первый раз надо было заре-зать свинью. Пригласил местного забойщика. Помогаю ему вывести свинью из сарая во двор на казнь. Он скосил взгляд на меня и спросил:
- Что с тобой?
- Не знаю …жалко и страшно…Вроде бы меня вы собираетесь убивать.
- Да… бывает. Слушай, а я нож – то забыл в сарае. Сбегай и принеси.
Я послушно исполнил его просьбу, но нож почему-то никак не мог найти.
- А где вы его положили? – кричал я из сарая.
- Да там, в углу, в том дальнем. Что, ты не можешь найти? Ищи, он там. Внимательно ищи – в ответ кричал он мне.
Поиск увенчался ничем. Разводя руками, я вышел из сарая. Свинья уже испустила дух, даже не крикнув. Мы встретились взглядами, я и забойщик.
-Да это я специально. Жалко было на тебя смотреть. Ну, помощник, а теперь помогай ее разделывать, - по-отцовски, как ни в чем не бывало, успокоил меня забойщик.
Мудрый человек. Его я постоянно приглашал для экзекуции над свиньями. Помогая выводить ее из сарая, я многозначительно говорил: « Ну что? Я пошел за ножом»?
- Давай… - как бы подтверждая мое правильное решение, говорил палач-забойщик.
Ах, детство, детство, ты куда ушло? В селе, в котором я родился и рос, была школа, но только четыре класса. Средняя школа была в соседнем селе. Зимой в школу ходили пеш-ком, а весной и осенью на велосипедах. У ребят велосипед был у всех, а у девчонок нет. По-этому мы их подвозили, посадив или сади на багажник, или впереди на раму. Почему-то часто их садили спереди, потому что модно было их тискать за грудь, а они в это время исправно рулили. Везу свою однокурсницу. Она сидит впереди и рулит. Мои руки понятно где. почему она не справилась с управлением, не знаю, может я переборщил, но, вильнув рулем, всунув свою ногу в переднее колесо, мы кувырком летим на землю. В результате у меня незначительные ссадины, а у нее повреждена пятка ноги.
- Ах, ты урвитель (так называли у нас в селе неадекватных пацанов)!!! Ну i що ж це ти зробив бiднiй дiвчинi? Як же вона теперь буде ходити до школы. Взяв i вiдсiк їй пiв пят-ки! – ругали меня мои и ее родители. – Вот урвитель!
Пятка почему-то долго не заживала. Одноклассница с повязкой на ноге, прихрамы-вая, ходила в школу, но ко мне на раму велосипеда пока не садилась. Прошло некоторое время рана зажила и прошла обида на меня. Еду я из школы на велосипеде домой. Ранее пострадавшая, не хромая, а вприпрыжку идет туда же.
- Садись, подвезу – предлагаю я, нажав на тормоза.
-Да ну тебя, - ответила она и прошла мимо.
- Ну что ты, садись, подвезу, - догнав ее, затормозив, снова предлагаю я.
- Мне мать сказала, что бы я с тобой не ездила, и если узнает – меня убьет, - пожало-валась девушка. Но в ее голосе я почувствовал, что ей все же хочется со мной прокатиться.
- Да я никому не скажу, честное пионерское. Садись! – настаиваю я.
- Ну. ладно. Только честное пионерское, что не скажешь никому, - требует от меня одноклассницы и с радостью садиться на раму. Почувствовал приятный груз, велосипед не-сколько раз скрипнув, помчался вперед. Я, переваливаясь на сидении с ноги на ногу, жал на педали. Нос постоянно застревал в шелковистых волосах моей пассажирки, ловя приятный запах духов и чернил. Я все учащенней дышал ей в затылок. И вдруг, повернув ко мне свое лицо с приятными чертами, заморгав длинными ресницами, посмотрев глазами – звездами, губами – бантиками она попросила:
- А можно я порулю?
- Конечно, - от радости закричал я, бросил руль и руками углубился в девичьи бугор-ки. Мне казалось, что птицы громче запели, трава и цветы на обочине дороги стали ярче и сочнее, солнце заулыбалось, ветер ласково дул в лицо. Было ощущение полета. И все же мы летели, но недолго, несколько секунд. Удар о землю, треск велосипеда, крик моей наездни-цы: «ой, ой, ой». Медленно открыв глаза, с неохотой распрощавшись с полетом моих фанта-зий и эмоций, я воочию встретился с роком судьбы. Опять почему-то не справившись с управлением велосипеда, всунув ту же самую пятку в переднее колесо и опять повредив ее там же, сидя на земле, моя горе одноклассница горько плакала, не столько от боли, а сколько от того, что на этот раз мать ее все же убьет.
- Ну ти диви на цього урвителя! Ну не урвитель? Ах ти урвитель! – опять кричали на нас наши родителя. Им больше нечего было сказать, да и у нас слов не было.
Ах, детство, детство, ты куда ушло? В прошлом остались несанкционированные по-сещения садов и огородов односельчан, где почему-то росли груши и яблоки, сливы и вино-град намного вкуснее, чем домашние, закручивание проволокой лямок входных дверей, за-глушивание тряпками трубы дымохода, перекатывания повозок для лошадей от дома к дому, посыпание из соломы тропинок от кума до кумы, если знали, что за ними есть грешок, ноч-ные похищения лошадей для поездки в соседнее село к девчатам, трепетные игры в «докто-ра» с соседкой – и никто ни на кого не обижался, не вызывал участкового. И были силы, бы-ла энергия, было желание, были молодые душа и тело. Сейчас бы все это опять повторил бы, но в мыслях, а наяву кишка слаба. Года, проходя, забирают с собой по крупице тебя. Вот та-кая правда и рифма жизни. Ах детство, детство, ты куда ушло? А первые опыты табакурения и алкоголепития? Я почему-то не с большой радостью и без удовольствия это делал, но де-лал, потому что все так делали. Видимо, подражание и желание скорее стать взрослыми или хотя бы быть похожими на них. Ну. и боязнь быть осмеянным твоими одногодками. Курили тогда папиросы: «Беломорканал», «Север», «Прибой» и так далее. Нам доставались окурки, мы их называли «бычки». Были хорошие «бычки», то есть не до конца докуренные, и плохие, выкуренные до муштука. Собирались, уединялись и курили. Сначала не в затяжку, а потом постепенно делали: «и-и-и, мама идет», и воздух вместе с дымом в себя, откашливали из себя вон. Взрослые ругали нас за то, что мы собираем окурки, поэтому незаметно, вроде бы что-то поправляя в обуви, увидя хороший «бычок», нагибался, быстро подбирал его, пряча в ладонь, выпрямился и находку в карман. И так неоднократно. Глядя со стороны на пацанов, можно было их сравнить с «ванками - встаньками». Идешь прямо, голова. Вниз, глаза, как у часов настенных с изображением головы котенка. «Тик-так», туда-сюда, присел, схватил, встал, рука в карман, голова по кругу: никто ли не заметил, и опять то же самое.
Наш сосед часто заходит к нам выпить баночку литровую вина и выкурить папиросу. Делал он это за два прихода. Первый до половины сразу, в один глоток выпивал вино, при-куривал папиросу, и за одну затяжку вытягивал дым с половины папиросы и, сложив губы трубочкой, выпускал его, как паровоз. Немного посидев и о чем-то подумав, молча начинал второй приход. Остальную половину банки опустошал до дна и выкуривал папиросу за одну затяжку до конца.
- Ну ладно, я, пожалуй, пойду домой, - басистым голосом, не спеша говорил он и ухо-дил.
Мне нравилось на него смотреть, потому что делал он все это очень вкусно, но я не любил его за то, что «бычок» оставался после него плохой. Совершенствуя процедуру соби-рания окурков, мы в один конец палки забивали гвоздь, затачивали его, и у нас получалось, как мы ее называли, «стричка». Идешь, подпрыгиваешь «стричкой» раз в хороший «бычок» - и он твой. Нагибаться не надо. Красота!. Такой же «стричкой» мы собирались не берегу лимана рыбу - глося, похожую на камбалу, только малых размеров, которая каждое лето под-плывала к нему. Помню, со своим двоюродным братом, насобирав окурков, уединившись под стогом соломы, мы решили покурить. Покурили, покашляли, сидим, не знаем куда себя деть. Скучно. Вдруг у брата появилась интересная идея.
- Давай в скирде (так у нас называли стог соломы) сделаем печь и запечем картошку, - подняв указательный палей руки вверх, хитро заиграв глазами, предложил он.
- А что, давай! – радуясь за находчивость брата и предчувствуя вкус картошки, согла-сился я.
Выбрали в скирде солому, получилась ниша. Выбранную солому разбросала возле ниши, получился ковер. Все, как в доме. Брат спустился в погреб – подвал, взял десяток кар-тошек и бросил в нишу. Получилось, как в печи. Постояли, посмотрели, все ли правильно сделали. Не хватало коцюбы (металлического приспособление с деревянной ручкой для всо-вывания и внимания казанов и переворачивания овощей). Сломали ветку дерева.
- Похожа на Коцюбу? – с надеждой брат.
- Да! – убедительно успокоил я его.
Еще раз осмотрелись, ничего ли не забыли, все ли, как в настоящей печи.
- А крышка, которой закрывают вход в печь? – вдруг вспомнил я.
- А крышкой будешь ты, - принял решение брат на правах старшего.
-Хорошо, ладно, - с неохотой согласился я, но деваться было некуда, он старше меня, да и в роли крышки я никак себя не мог представить.
- Ну ладно, поджигать будешь ты, - как бы успокаивал меня он, предоставив мне пра-во первенства.
– А спички – то у тебя есть? – с недоверием спросил брат.
- Конечно, вот они, - гордо вынув из кармана коробок и подняв вверх, ответил я.
-Поджигай! – скомандовал он.
Медленно, не торопясь, как бывалый поджигатель, я достал спичку из коробки, чирк-нул ею по нему и, прикрыв ладонями, чтобы она не погасла, с первого раза разжег огонь. появился маленький язычок пламени, который я так же ладонями прикрывал, оберегая его. Но этот слабый язычок становился все больше и больше и нагло начал печь мои ладони. по-шел густой дым.
- От елки-палки, а дымоход мы забыли сделать, - сделал замечание брат. – Теперь кто-то увидит, и нам попадет. А ну-ка, крышка. Не место!
Я развернувшись задом к печи, а передом к брату, нагнувшись, закрыл печь местом, по которому родители иногда бьют рукой или ремнем. Дым перестал идти.
- Молодец, так и стой! – обрадовался он.
- Хорошо, стою, - буркнул я. – А как мы увидим картошку, готова ли она? – спросил я чуть плача. Обидно стоять в такой позе.
- Еще рано, пусть разгорится, - по-деловому мне ответили.
Стоял я в такой обидно позе недолго. Сначала дым пошел со всех сторон скирды, а потом языки пламени окутали ее, бедную всю. Мне сзади запекло.
- Печет, я больше не могу, что делать? – просился я.
- Кажется, горим, пожар. Ты беги к себе домой, а я к себе и прячься. Нас тут не было – испуганно крикнул брат и побежал в свой дом. Я, как пробка, выскочил из ниши, сбивая огонь со штанов, подпрыгивая от боли, побежал к себе домой, а прибежав, спрятался поче-му-то под кровать. Как скирда горела и как ее тушили – мы не видели. Говорят, односельча-не пытались это сделать, но было поздно, последнее ведро воды успели вылить на кучу пеп-ла, а также на месте бывшей скирды обнаружили десяток хорошо испеченной картошки. Нам, конечно же, досталось от родителей, мы долго вместе не играли, да и вообще нас не выпускали со двора. Стоя у своей калитки, увидя друг друга, кричали:
- Привет!
- Здоров!
- как ты?
- А… а… - махнув рукой, уходили во двор.
Ах, детство, детство, ты куда ушло? А первые эротические познания, когда дух захва-тывает, глаза выходят из орбит, челюсти сводит и слюна течет из уголков рта. Шутки шут-ками, но если алкоголь и никотин были не совсем со мной совместим, и Слава Богу, до сих пор, так, баловство, то в этой плоскости, наверное, как и многих, волновало, будило фанта-зию, одухотворяло. Если в нормальном цивилизованном обществе сексуальное воспитание культивируется, то в нашем, совковом, мироздании это было запретом. В Библии, кстати, тоже есть ода из заповедей – не прелюбодействуй, не возжелай жены ближнего своего, не блуди. Мне кажется, тут Бог немножко перегнул. Я понимаю, если это через насилие, через давление, то, конечно же, сто процентов прав. Хвала ему. А если по обоюдному согласию, а если по увлечению друг другом. В конце концов, мы созданы так, что ну никак без …Мы же половинки, а вдвоем единое целое. А как ту половинку найти, чтобы с ней до конца, до свечи в сомкнутых руках?  Значит надо многие половинки надкусить, чтобы понять – твой знак, твое дыхание, твое мировоздание, твоя судьба. А ведь то, что происходит между мужчиной и женщиной ночью, под одеялом, в постели, при выключенном свете – это стержень, вокруг которого все остальное прикладывается. Да и в конце концов: зачем мы созданы, такие красивые и привлекательные друг для друга – чтобы любить. В детстве мне казалось, что любить можно просто так: за глаза, за волосы, за губы, бескорыстно. Мужчины, мне кажется, верны этим принципам, а женщины придерживаются иных правил: «Даром за амбаром». Ее, оказывается, можно влюбить в себя букетом цветов, мороженным, посещением ресторана, поездной в турне. Если, говорят, путь к мужскому сердцу лежит через его желудок, то путь к женскому – через кошелек. Вот такая корыстная женская любовь, как в известном с бородой анекдоте, когда женщинам раздавали раненных солдат без руки, ноги и … «А зачем мне калеку кормить?» - воскликнула она, когда ей предложили мужика без и .. А ведь это «и» ось, вокруг него все вертится и крутится, весь азиатский мир и  не только из нег сделал культ, ему поклоняются. У некоторых народов он возведен в герб страны, он воплощен в архитектуре и дизайне. О женском «и» это не скажешь, не смеши «и», оно и так смешное.
Итак, первые шаги юноши в загадочном, желанном и вожделенном эротическом вос-питании – впервые увиденные картинки обнаженной натуры в журнале, моющаяся мама или соседка, нащупанная твоей рукой у однокурсницы интересующая часть тела. Это мне, как и всем ребятам из общества, стоившем развитой социализм, пришлось пережить. И когда пришлось впервые, то сразу не получилось, и поэтому с вопросами куда и зачем бежишь к ребятам постарше, а они издеваются: «Приведи, покажу». Но, видимо. Инстинкт размножения сам подсказал выход и путь. Все получилось само собой. Еду я в автобусе. В то время были сидячие и стоячие места, причем последние, как селедки в бочке. Лето, жара, одежды на теле минимум. Впереди меня стоит ко мне спиной интересная, в плане фигуры и тела, женщина. После очередной остановки, где впереди выходят, а сзади входят, нас потеснили поближе к выходу и сильно меня прижали к ней. И вот тут я, как молодой и не искушенный самец, почувствовал в себе какое-то напряжение, желание. Покраснев, вспотев, я как не старался нижнюю часть своего тела отодвинуть назад, не получалось. Во-первых, задние не давали, а во-вторых, впереди стоящая женщина странны образом сама почему-то прижималась ко мне, вроде бы своим задом пыталась что-то нащупать. «Ну, все сейчас получу пощечину» - испуганно думал я, но она почему-то тоже вспотела и румянцем покрылись щеки. Очередная остановка. Она вышла из автобуса, выпустила желающих выйти, зашла обратно и опять стала впереди меня и поближе. Мысль о том, что меня ударят или оскорблят, трансформировались в «а что дальше? Я молчал, она тоже, только выходила на очередной остановке и снова заходила, а, видимо, на своей остановке вышла, и я остался один на один с пространством, которое она только что занимала. Вот такие первые шаги к прекрасному полу. Ах, детство, детство, ты куда ушло?
И что интересно, повзрослев и состарившись, в снах зачастую видишь себя в детстве, молодым и зеленым. И иногда просто, закрыв глаза, видишь его, словами и пером неописуе-мое, со своими запахами и вкусом, со своим звучанием и тишиной, со своим полетом и падением, со своим настроением детство. Обидно, что оно осталось только в душе, а она, наверное. Не стареет. Наверное. Мир стал бы краше и чище, если бы вели себя как дети. Говорят, красота спасет мир, а я хочу добавить: и память о детстве. Пора детства прошла, наступила пора зрелости, стали взрослыми. Когда эту грань перешагнули – трудно сказать, наверное, когда появились первые волосинки на верхней губе, под мышками и кое-где еще, появились болючие бугорки в области сосков. Груди, начались соревнования между пацанами, у кого больше волос и есть ли уже семья, когда брал на себя смелость не спрашивать у матери куда-либо сходить, когда, краснея и заикаясь, предлагал своей одногодке встречу возле дерева или клуба. Но со зрелостью пришли и зрелые, взрослые проблемы, пришла твоя настоящая судьба.
Как-то таксуя, сели ко мне в машину четыре пассажира, не знакомые между собой. И вот по дороге одна из женщин, ни по чьей просьбе, вдруг сама, по своей инициативе, начала рассказывать судьбу каждого и настолько точно, будто считывала откуда-то. Все молча, с удивлением случали ее и только подтверждали ее слова: «Да, точно, ну надо же, откуда вы знаете»? Потом все дружно начали просить ее предсказать будущее. И это она, как я понял, с удовольствием сделала. Когда мы подъехали к месту ее назначения, она со мной рассчита-лась, поблагодарила все за внимание и вышла. Отъезжая от нее. Все, как сговорились, повер-нули головы вслед за ней, потом долго молчали, обдумывая сказанное и удивляясь, откуда она вообще взялась и что это было. Может, кто-то кого-то предупредить или успокоить? Не знаю. Знаю, что произошло какое-то чудо, мистика. Помню, как-то мы, таксисты, стоим на базе. К одному из нас подходит очень старенькая женщина, но какая-то необычная, неорди-нарная, как бы не от мира сего, и просит таксиста отвезти ее куда-то.
- Бабушка, а деньги у тебя есть? – спрашивает он.
- Есть, - отвечает она и называет сумму, которой она располагает.
- Бабка, да за такие деньги, на трамвае надо ездить, - ехидничает таксист. – Иди даль-ше.
- Хорошо, пойду, сынок, - недвусмысленно соглашается бабуля.
И вдруг к нему подходят пассажиры, которые хорошо платят за проезд, садятся в ма-шину и, он отъезжает от бордюра. Услышали визг тормозов и удар машин. Не пропустив транспортное средство, создав аварийную ситуацию, машина таксиста попадает в аварию. А бабуля как вдруг появилась, так вдруг исчезла, растворилась, улетела. Этот таксист, как че-ловек, был, мягко говоря, не совсем хорошим.
Чудо, мистика! Невероятно, но факт! Вот в данных ситуациях понимает, что не ты, а за тебя, тобой кто-то правит, принимает решения, ведет по жизни.
- Да я…слышишь – и например, а тебе за это бах, хорошо, если по заднице, а бывает, по голове. Гордыня, неумение простить, нежелание понять, неспособность покаяться – вот в чем недостаток, а проще – грех. Один из.
Иногда подъезжают со мной моряки, люди, посвятившие себя морю, романтики. И почему-то почти у всех одна судьба. Ушел в море, а жена – к соседу. Кормил, поил, одевал и остался ни с чем – он и море.
- Я моряк, люблю море. Зарабатываю хорошо. Встретил женщину, влюбился, как в море, женился. Родился ребенок, появилась семья. Старался их обеспечить материально, ни в чем не отказывал. Поначалу было все хорошо. Ждала, переживала за меня, встречала. Но в последнее время, сойдя на берег, видел как мои друзья как-то загадочно и с жалостью на ме-ня смотрели. Я думал, так просто, завидуют. А оказалось – наоборот, завидовать было уже нечему. Я болтался по морям и океанам, а жена – по чужим кроватям. В один из моих приез-дов она на встречу опоздала. Целовала как-то сухо, неохотно, чувствовалось, баба не голод-ная. По дороге домой все отмалчивалась, разговор не вязался. Дома, сев напротив меня, ска-зала: «Надо поговорить». Оказалось, у нее есть хахарь, она уже написала заявление на развод и свое усмотрение разделила наше имущество, причем в свою пользу, а ты, дескать, еще за-работаешь, а ей, дескать, надо растить ребенка и кормить новую семью. Ну не тварь? Дед она все ненасытные самки и ради своего личного удовольствия, увидев у кого толще и длиннее, пройдут сквозь минное поле. Не разувшись, влезла мне в душу, наплевала и пошла по рукам.
- Дед. У меня отец тоже моряк. Мать ждала его. Что случилось с современными жен-щинами? Почему они себя так ведут? Или мы виноваты, балуем их, или время распустило баб? Посмотри, какие программы, какие программы, какие ток-шоу по телевизору показы-вают, где женщины обсуждают проблему порабощения мужчин, где несут такую ересь, что страшно и стыдно. Ладно, большинство их, немного посмотрев, плюнет и переключится, но какая-то часть примет за основу. Разочаровался я о бабах, наверное, никогда не женюсь, ка-кую не надкуси – вонь и гниль. Вот такие, дед, дела! – закончил свой монолог моряк с проседью на висках и скупой мужского слезой в глазах.
- Да, дела, - протянул я, давая понять, что с ним полностью согласен и разделяю его участь. Но потом долго думал об этом, о судьбе моряка. И все же я не до конца разделяю его отчаянную позицию в отношении морячек. У меня много родственников, кумовей – моряки, но у них настоящие морячки. Просто мужику не повезло с первой женой, вторая будет полу-чше, а может, третья. Ну, никак не пойму, неужели нельзя паровать нас на земле там, на не-бесах, так, чтобы на всю жизнь, чтобы все друг в друге устраивало, чтобы характерами схо-дились и взглядами, а не смеялся один там, где второй плачет, и не плакал там, где второй смеется. Что, напрашивается вывод, надо надкусывать, пока не найдешь свой вкус?
Интересно, а как быть с девственностью и «не блуди»? «Великим подвигом перед Бо-гом есть сохранение своей девственности толи мужской, толи женской» - гласит библия, обет безбрачия. Испытание? Может быть. Да простят меня. И живешь в вечном страхе, в вечном долгу. Правильно поступил или нет, Бог его знает. Да и белой вороной на фоне чер-ного воронья тоже не очень хочется быть. Не лги – солгал, не укради – украл, не блуди - за-блудился. И в конце. «Господи, за что»? родился, прошел через горнило жизненного испыта-ния и умер. А там что? Рай или ад? Будешь отдыхать, наслаждаться внеземной загробной жизнью или опять работать? В рай попадешь, заставят яблоки собирать, в ад – смолу топтать. Шутки шутками, а покойников, особенно «домашних» я с детства боялся. Мне казалось, что я их чувствовал, что они рядом. В мою молодость в моем селе если кто-то раз в году умирал, то траур был на полгода. А сейчас каждый день кого-то несут, кто-то умер. Ужас. Вот страна. Может государственная политика: нас количественно уменьшить?
Помню в детстве по соседству со мной жил старше не на много меня парень. Вместе играли, он часто сидел на скамейке возле своих ворот во двор. Застрелился из отцовского ружья. Я долгое время не находил себе покоя, я чувствовал его присутствие, меня что-то сковывало и угнетало. Выйду на улицу – мне кажется он сидит у себя на скамейке. Пройти мимо для Сеня было испытанием, особенно ночью. Однажды глубокой осенью иду мимо этой скамейки. Темно, хоть глаз выколи, ветер, моросит дождь и тропинка рядом с забором. Я всегда это место обходил по дороге, но сейчас болото на дороге по колена, и надо идти по тропинке мимо этой скамейки. Остановился, сердце вылетает из груди, по спине мороз, мышцы рук и ног сжаты до предела. Присел, привстал, вглядываясь в темноту нет ли кого на скамейке: «Вроде кто-то сидит, или нет – показалось. Но надо все равно идти. Идти? Да нет побегу. Ты что трус? Иди! Ну, смелей! Надо живых бояться, а не мертвых говорила тебе мать. Оно так, но все равно страшно. Ну не трусь, иди. Иду. Вот видишь никого нет,. Вот она скамейка, пустая. Фу, никого нет. Почему я так долго иду мимо нее? Когда же уже конец будет этой скамейки? Только середина. Еще немного. Сзади никого не было, впереди тоже нет. Не оглядывайся, вдруг появится. Почему я мысленно вижу его улыбку? Или это не улыбка? Это оскал. Сейчас он меня напугает. Иди скорей, вот кажется заветный конец ска-мейки. Да, точно скамейка закончилась. Вот видишь, ничего не случилось, а ты боялся. По-бежать? Нет, иди спокойно, все позади. Ой, что это?»- я почувствовал, что что-то схватило меня за штанину и держит. Пытаюсь дернуть ногой, не получается – меня что-то держит за штанину. «Ну кажется все, я попал. Слышишь, отпусти меня, пожалуйста». Медленно поворачиваюсь к скамейке. Не дышу, боюсь выдать себя. Скамейка пуста. Опускаю взгляд вниз. Штанина зацепилась за сучок дерева. Никогда подобного не было, а сегодня случилось. Совпадение ветра и моих эмоций? Может быть да, а может быть и нет. Многое объяснить в этой жизни невозможно. Отсутствует логика, наша земная.
Подводу недавно пассажиров. Живущих в Закарпатье, а работающих здесь – «западенцi». В разговоре спрашиваю их:
- Ваш народ верующий, чтите Бога, по субботам и воскресениям не работаете. В каж-дом селе церковь, возле села крест – оберег – говорю я.
- В некоторых селах и две церкви – поправляет меня собеседник.
- Ну вот видите… Ходите в церковь, молитесь, просите, а вас каждый год заливает водой от дождей или горят Леся о пожара. Почему так?
- Ему видней… - ответили мне «западенцi». Долго молчали. Вопросов таких глупых я больше не задавал. Терпят, верят, просят помиловать, ждут. Прости мя.
Иногда удивляешься, почему этому плохому человеку везет, а этому хорошему все не так. Может действительно «ему видней»? вчера были атеисты, все делали наперекор и полу-чалось, сегодня лоб крестим, а не все так, как хотелось бы. Будем ждать милости.
Работая в правоохранительных органах, часто дежурил в составе следственно-оперативной группы по выезду на место преступления. Ночью, после полуночи, нам можно отдыхать. И вот только уснешь – сигнал тревоги «на выезд», обнаружен труп. Надо ехать описывать место происшествия, труп: в чем одет и нет ли следов насильственной смерти. Ну почему только в мою смену и после полуночи? До сих пор загадка. Обнаружен труп женщи-ны в домике на краю села. За полночь. Едем. Действительно на краю села стоит заброшен-ный, старенький, если можно сказать домик, без окон и дверей, завален, что снаружи, что внутри всяки хламом старой мебели и тряпок. Света нет ни внутри, ни снаружи. Освещая себе путь фонариком заходим во внутрь этой хижины. Стоит удушливый, устойчивый запах смрада. Прикрыв носовым платком свои носы, идем среди всего этого труп. И вдруг в луче света своего фонарика увидел торчащую руку из-за какого-то старого, обветшалого дивана. Глядя на нее можно было понять, что она принадлежит очень старому человеку. Кости, кожа и ногти. Остановились, огляделись, но надо идти к ней, хотя страх, я так понял, присутство-вал у всех. Очень медленно, пытаясь осветить лучом фонарика всю комнату, направляя его из угла в угол,  продвигается к руке, спотыкаясь о всякие вещи, попадающиеся под ноги. Тень от дивана, по мере приближения к нему, становилось все меньше и меньше, а тень руки почему-то все больше и больше. И вот мы возле дивана и луч света осветил труп. Засвети-лись глаза, заморгали ресницы, и с диким криком «мяу-мяу» бросилась нам под ноги кошка темного цвета. Наступила жуткая тишина. Никто даже не дышал. Волосы под фуражкой на-верное стояли дыбом, потому что все почему-то начали поправлять свои головные уборы.
- Фу ты черт! Где она взялась? Так напугала. Видно бабка любила кошек, и они ее да-же мертвую не покидают – тихо, наперебой, дополняя друг друга высказывали свою версию. Если от страха глядя на труп бабки мы его не видели, то со временем резкость улучшалась, мы все четче и четче стали видеть его. Перед нами лежал труп очень старой женщины, очень худой, с открытыми глазами и приоткрытым беззубым ртом. Смерть лежала во смерти, на которую была похожа бабка. Признаков насильственной смерти не было. Чего не скажешь о трупе молодой девушки, который был обнаружен на берегу лимана все той же ночью. Подъ-ехали дежурной машиной к водоему, свет фар автомобиля выхватил из темноты тело девуш-ки, лежащее на песке – молодое, загоревшее и обнаженное. На голове было видно рассечен-ную рану с запекшейся кровью. Страха, как в первом случае не было, а была жалость: такое молодое красивое создание так рано ушло из жизни. И бабушку и девушку объединила смерть. Каждому свое, кому век, кому четверть, ни секундой больше, ни секундой меньше. Ты знаешь, одев форму милиционера, одевал на себя как бы объяснить, уверенность, бес-страшие. Шел, не задумываясь, в подвалы, на чердаки, бежал, догоняя преступника, делал замечание хулигану. Меня в форме  все же боялись, не знаю, уважали ли или нет, но улыба-лись. Сняв форменную фуражку и погоны, поначалу пытался делать замечания правонару-шителю, но получал в ответ:
- Батя, ты что оборзел? Иди отсюда, а то сейчас… - отвечали они мне. И ничего ты им сделать не можешь. Обидно, а бывало…
Идем ночью по своему маршруту патрулирования. К нам подбегает пара молодых людей, парень и девушка, с заявлением о том, что там за углом двое молодых парней пыта-лись их ограбить. Взять ничего не взяли, но парня ударил по лицу. Забежав за угол, мы никого не обнаружили. Записав фамилии пострадавших и словесный портрет и приметы хулиганов, порекомендовав обратится в отделение милиции, мы продолжали патрулирование. Через очень короткое время ситуация повторилась, только на этот раз у девушки сняли кольцо.
Сообщив об этом в дежурную часть, оставив молодых людей дожидаться приезда группы, мы продолжали нести службу. Только на этот раз, усилив свою бдительность, шли так, чтобы нас никто не видел, а мы видели всех и вся. Пройдя несколько кварталов увидели впереди себя двоих молодых парней, по приметам похожих на подозреваемых. Ускорив шаг, начали преследование их. Вдруг видим навстречу им идут парень и девушка. Сравнявшись, парни напали на пару. Мы побежали. Увидев нас, они бросились бежать в разные стороны. Один из нас побежал за одним, а я за вторым. Первого напарник догнал быстро. Подав сиг-нал свистком «задерживай», ему оказал помощь работник ГАИ, возвращавшийся со службы. У меня было все по-другому, все как в кино о бандитах. Бежали мы друг за другом несколько кварталов. Разность в возрасте, а я явно был старше его, давала о себе знать. Расстояние между нами увеличивалось. Во время бега, наблюдая за ним, я понял, что он пьян. «Вреш, далеко не убежишь, «дыхалка» подведет» - думал я, преследуя его. И точно, бег начал замедлять, расстояние между нами бегущими стало уменьшаться.
- Стой, стоять! – грозно крикнул я.
- А ты, попробуй, догони – еле дыша, ухмыляясь ответил он.
Мы уже не бежали, а тяжело дыша, сгибаясь и разгибаясь, останавливаясь и продол-жая свой путь, просто шли друг за другом. Рядом был забор какого-то предприятия. Мы, во-лоча ноги, передвигались вдоль него. В конце заграждения он резко свернул за забор, при этом махнул рукой и я услышал звон падающего предмета. Я также резко свернул за угол и окунулся в темноту. Освещения здесь не было. Пройдя несколько метров, я почувствовал удар в живот и повис на чем-то. Оказался шлагбаум, закрывающий въезд на территорию. ря-дом со мной повис так же на том же мой нарушитель.
- Будем дальше бежать? – повернув голову к нему, с тревогой спросил я.
- Да нет, больше не могу, достал ты меня, батя – успокоил меня он.
Одев ему на руки наручники, подобрав выброшенное им кольцо, остановил такси. на-до сказать, что ночью водители такси и скорой помощи всегда, без промедленья, оказывали нам содействие. Молодцы.
В отделении нас уже ждали пострадавшие и сотрудники. Да, было очень много инте-ресных моментов в моей деятельности в органах внутренних дел. Порой смешные и глупые, а иногда серьезные и опасные: когда ты идешь на задержание преступника, в руках которого нож, пистолет. Помню, проходя мимо охраняемого нами автономно магазина, увидели вдруг мужчину, пытавшегося совершить кражу. Вызвали на помощь наряд патрульных рядом проходящего маршрута. Блокировали выход из магазина, притаились и ждем, когда он что-нибудь возьмет и пойдет к выходу. Ничего не взяв, заглянув в кассовый аппарат и ничего там не обнаружив, грабитель вышел из магазина.
- Стоять, вы окружены, рука за голову, ноги шире плеч – скомандовали мы, выйдя из укрытия, и образовав кольцо, вокруг него.
Когда стали приближаться к нему, он вынул из-за пазухи нунчаки и начал так исправ-но крутит ими, что как «нож сквозь масло» свободно прошел через наше кольцо, и убежал. Это позже, когда нунчаки были признаны холодным оружием, с изменением в статьях, раз-решающих применять огнестрельное оружие, можно было что-то сделать. А тогда только посмотреть ему вслед и полюбоваться его спринтерскими способностями. Было и такое, ко-гда взбегая по парадной лестнице на самый верх, преследуя преступника, натыкался на са-мом верху на него, сидящего на корточках с пистолетом в руке, целящегося в тебя. Ты смот-ришь в дуло пистолета, потом в глаза преследуемого, и пытаешься его как бы успокоить, вроде бы ничего особенно не случилось, а так, детская игра в войнушку, видишь вспышку в стволе и хлопок. Вот тут-то время останавливается, наступает какая-то тишина. Ты ничего не видишь, а с реактивной скоростью мысленно анализируешь – ты еще жив, ранен или убит. Но чувство самосохранения, не реагируя ни на какие команды мозга, само заставляет тебя уклониться, пригнуться, ударив стреляющего в тебя, выбить пистолет и на лету поймать его. Ни на одной тренировке, сколько ни отрабатывай этот прием, так не сделаешь. Нужны обстоятельства, приближенные к боевым, и нужна реальная опасность.
Был период времени, когда из-за неправильного применения оружия работникам внутренних дел, нам его не выдавали. Висела на боку кобура, но пустая. Идя, по маршруту, видим впереди драку. Свистнув в свисток, побежали к ним. Они, увидев нас, начали разбе-гаться в разные стороны. Мой напарник побежал за одним, я за вторым, о остальных пустили на суд Божий. Преследуя своего хулигана, я понял, что зря это делаю. Впереди меня бежал раза в два больше меня молодой парень и неплохо спортивно сложен.
«Ну, хорошо, если я его даже догоню, что я с ним буду делать, как я его заставлю подчиняться себе?» - думаю я, преследуя его. Но привычка доблестного сотрудника «догони и задержи» заставила меня продолжать свой бег в никуда. Забежали мы с ним в какое-то са-мое темное место сквера. Вдруг впереди бегущий резко остановился, повернулся в мою сто-рону и расставив гостеприимно руки, поманил к себе. Мало того, что в эти объятия мне не очень-то хотелось попадать, да и еще я увидел в его руке предмет, очень напоминающий мне нож. Не долго думаючи,  с такой же скоростью, с какой бежал за ним, я побежал обратно. Видимо хулиганы бывают тоже мудрыми, он не стал дублировать меня и бежать за мной, а побежал себе дальше, а я обратно. Он, наверное, думал: «Как я его?», а я «ну, ничего, не за-держал, так напугал, смотри, как побежал».
Несем службу у себя по маршруту. Подъезжает к нам таксист и говорит, что на углу таки-то улиц, в темном месте, он увидел, проезжая мимо, парней, ковыряющихся в машине. «Может хотят угнать чужой автомобиль?» - делает резюме таксист и уезжает. Нас трое, по-этому быстро сориентировавшись, выбрав, на наш взгляд, правильную тактику окружения и задержания, мы направляемся у указанному месту. Первый, обнаружив стоящего на «шухе-ре» парня, задержал его. Мы вдвоем зашли с другой стороны и увидели автомобиль, внутри которого сидел человек и что-то там ковырял. Второй стоял неподалеку от машины. Увидя нас, не успев предупредить своего напарника, стал убегать. Мой напарник побежал за ним. Я тихо, что бы ничего не хрустнуло под ногами, подошел к передней двери автомобиля с опущенным стеклом. За рулем сидел человек, тихо пыхтя и матюкаясь, ковырялся в замке зажигания.
- Ну что, не заводится? – тихо спросил я.
- Ничего не пойму – почему? Вроде бы все правильно делаю, а она сука молчит. Мо-жет давай толкнем вниз? Зови того хрена сюда. Только не громко ори – учит меня сидящий.
- Ты тоже не очень громко ори – говорю ему.
- Не понял? – удивился он, увидя меня. – А где они? – обиженно спросил.
- Вот ведут, не переживай – успокоил я его.
Запустить двигатель он не смог, потому, что хозяин машины нял аккумулятор и по-ложил его в багажник, застраховав этим от угона свой автомобиль. Вот так получается» Ии смех, и грех», драматизм граничит с комизмом, так же как ночь и день, смех и слезы, доброта и глупость, любовь и «порнуха», простое и гениальное. Драматизм данной ситуации в том, что эти люди задумали, решили воплотить в жизнь кражу, угнать чужое, стали на путь, который привел их не в храм, а в казенный дом. Да и мне сейчас, оглядываясь назад, на тот случай, если честно, не по себе. Кто мне дал право семьям этих ребят принести, так сказать, горе? Долг перед народом или воля Всевышнего? Не укради (Библия), не суди (тоже Библия). Задумали грешное, а задержали по смешному. Жил грешно, умер – смешно.
Идет построение личного состава на развод нарядов по маршрутам. Мне сегодня по-везло – мой напарник со служебной собакой, которого зовут Дик. Он хорошо обучен, без-укоризненно исполняет любую команду. Живет в квартире у хозяин, где часто собираются его сослуживцы, потому что его хозяин холостяк. Все Дика кормят из руки, гладят по шер-сти, мило улыбаются. Дик тоже все любил, а злиться на кого-либо не умеет.
- Ну что, ребята, задержание нарушителей сегодня у вас обозначена.Ваш опыт и чутье собаки помогут вам – довольно говорит нам наш командир. Сказал и как напророчил, как в воду глядел.
Далеко за полночь. Улицы города пустынны. Когда – никогда, сверкая фарами и зад-ними габаритами, промчит автомобиль. Когда – никогда, стуча каблучками, пройдет девушка толи на, толи на свидание, но взглядом мы ее все равно проводим. Когда – никогда водном из окон домов загорится и погаснет свет и слышно будет как сработал сливной бочок унитаза. Когда – никогда увидишь прогуливающуюся бабушку, видимо не спится без дедушки. Когда – никогда услышишь громкий разговор пьяного мужика, который, увидя нас, куда-то исчезает. Когда - никогда услышишь мяуканье кошки, от чего уши нашего Дика становятся дыбом. Стоит звенящая городская непривычная тишина. И вдруг, впереди нас, метров за пятьсот, из переулка выкатывается без включенного двигателя и сверкающих фар автомобиль, а рядом с ним, оглядываясь по сторонам, идет, как ни в чем не бывало, молодой человек, не стуча каблуками. Когда машина приостанавливается, он подтолкнув ее, опять сопровождает сбоку. За рулем, внутри солона, кто-то сидит. Мы, спрятавшись за деревьями, остановились, вглядываясь вперед, пытаемся понять в чем дело.
- Дик, рядом, сидеть. Может, не могут завести, помочь толкнуть? Да нет, не похоже. Кажется, угоняют автомобиль. Будем задерживать – поразмышляв, мы принимаем решение. Очень тихо, прячась за деревьями тротуара, не выпуская из вида подозреваемых, передвига-емся в сторону угонщиков. Расстояние между нами и ими становится все меньше и меньше.
- Дик, рядом, тихо – командным шепотом просим собаку. На что это, откуда собачье «Гав»? это Дик нам ответил, что, дескать, команды понял. Но собачье «Гав» услышали не только мы, а и они. Ребята замерли удивлено, повернув головы в нашу сторону. Дик еще раз гавкнул, как бы предупредил, что нас увидели. Сделал он это негромко, но зря. Его , гав» прозвучало для них как «шухер». Оставив в покое машину, они сначала тихонько, как бы на пальчиках ног, постоянно оглядываясь, стали отходить от нее.
- Стой, милиция – громко крикнули мы. Но они, видимо неправильно поняли коман-ду. Для них это прозвучало как «на старт, внимание, марш». И даже изготовку приняли спортивную: одна нога выброшена назад для упора, вторая полусогнута, руки прижаты к туловищу и согнуты в локтях. Они так резко исполнили команду «марш!», что какие-то доли секунды их астральные тела как бы стояли на месте, а в действительности они уже бежали. Нам ничего не оставалось, как сделать тоже самое. Бежали они рядом друг с другом, толи боялись остаться наедине с нами, толи состязались по бегу. Мы бежали втроем – Дик впереди, мы сзади с фуражками в руках. В своем сознании, как бы подсказку, услышали голос командира: «Ребята, задержание у вас обеспечено. Ваш опыт и чутье служебной собаки помогут вам».
- Ну что? Пускай собаку! – разделяя каждое слово по слогам выпалил я.
- Хо-ро-шо! – согласился напарник, которого натянутого как струна поводком, тянул за собой Дик.
Согласно «Правилам применения служебной собаки» мы должны предупредить, а по-том применить.
- Стой, пускаю служебную собаку! – наперебой закричали мы. – Дик, фас! Отпущен-ный с поводка Дик устремился за преследуемыми. Бежал красиво, делая большие прыжки, догнал быстро, но вместо «повалить», забежал впереди них и, веля хвостом по дружески за-гавкал. Облаяв их, довольный побежал к нам навстречу. Он всех любил, злости ему не хватало. Дик тут же исполнил новую команду, быстро догнал, облаял, виляя хвостом, и снова вернулся обратно, как бы доложить об исполнении задания.
Ну, блин! Дик, фас… - добавив пару матерных слов, краснея от стыда и потея от бега, истерически закричали мы. Дик обиженно развернулся, как бы показывая « ну сколько мож-но», неохотно побежал к ребятам. И вдруг с подъезда двора, ничего не подозревая, выскочи-ла кошка. Уводя собаку, она фыркнула и побежала через дорогу в другой подъезд двора, подняв «трубой» хвост. Дик остановился, удивленно посмотрел ей вслед, и не дожидаясь нашей команды, стал преследовать новый объект, побежал за ней. В ту ночь мы его больше не видели, он утром нас ждал возле отдела. Подозреваемые, не знаю какую оценку дали слу-чившемуся, но один побежал дальше по улице, а второй резко повернул во двор, как к себе домой. Я побежал за ним, напарник прямо. Двор оказался турецкого типа: большой, круг-лый, с маленьким сквером посередине, с балконами по всей длине этажей и не освещенный. Где искать не знаю. Фонарика нет. Я остановился, затая дыхание. Сердце вылетает из груди, хочется глотка воздуха. Тишина. Надеюсь услышать его шаги. Тихо, ничего не слышно. Медленно начинаю обход двора, осматриваясь вокруг. Темная тишина. Смотрю вверх на балконы, вглядываюсь в маленький скверик, иду по кругу. Вдруг прямо перила. Остановился. Глаза еще не совсем привыкли к темноте. Смотрю вниз по лестнице – вроде бы никого. Смотрю вверх на балконы, вижу что-то или кто-то висит на балконе верхнего этажа. Вроде бы человек.
- Так, я тебя вижу, а ну-ка спускайся вниз. Слышишь, кому говорю, спускайся вниз. Вниз спускайся! – грозно, не громко, не уверено подаю команду я объекту. Объект шевелит-ся, но не спускается.
- Давай, давай, спускайся вниз! Я же тебя вижу. Вниз спускайся! – зациклился я, а как спустить его вниз не знаю. Внимательней всматриваюсь привыкшими к темноте глазами. Тьфу ты, это же чьи-то брюки висят на веревке для сушки. Стыдливо опускаю свой взор вниз. И вдруг, что это? Внизу лестницы в подвал, как колобок, забившись в уголок, сидит мой гонимый и преследуемый человек. Вглядываюсь пристальней. Конечно же он, в светлой куртке, сидит и не двигается. Интересно, что он думал, как реагировал на мои команды «спускайся вниз».
- Ах, вот ты где – обрадовался я – ну, выходи, теперь я тебя уже точно вижу. Только без глупостей, я вооружен, пот видишь пистолет – как бы успокаиваю его я, достаю из кобу-ры пистолет, щелкаю затвор, засыпая патрон в патронник, ставлю на предохранитель и пере-крываю выход лестницы.
- Выходи, руки за голову, ноги шире плеч, лицом к стене. Он послушно исполняет мои команды. Произвожу поверхностный осмотр одежды рукой, свободной от пистолета, вынимаю ремень из брюк.
- Ну что, пойдем – предлагаю я ему. Он, держа в руках освобожденные от ремня брю-ки, идет впереди. Я за ним, держа его так же за штаны. Не доходя до конца двора, в проеме парадной увидел напарника, ведущего второго задержанного.
- Ну что, поймал? – спрашивая, кричу я.
- Поймал! – радостно кричит он мне.
- Я тоже! – перекликаемся мы, как рыбаки, поймавшие хороший улов.
И вдруг задержанный моим напарником, вырывается и бежит во двор, видимо не зная, что он круглый. Пробежав по кругу, набрав хорошую скорость, бежит к нам обратно. Что делать? Я держу своего за брюки. Убегающий пытается пробежать мимо нас. Я своей ногой цепляю его за ногу, ставя так сказать «подножку». Набрав хорошую скорость, зацепившись за мою ногу, убегающий кувырком падает в них и, как колобок, катится по асфальту. Голова, ноги, ноги, голова. В конце концов, поймав свои ноги, продолжил свой бег. Больше мы его не видели. Кто он и как зовут, мы так и не установили. Мною задержанный сказал, что угонял автомобиль сам, а мимо проходящий парень предложил свои услуги. Убежавший 2 никто» и зовут его «никак». Пока мы с жалостью, аж присев и съежившись, наблюдали за кувырканиями, не желающего быть задержанным, второй, поддерживая своими руками Беременные брюки, тоже пытался убежать, только в другую сторону. Мы вдвоем настигаем его посреди двора, сваливаем на асфальт, и со злости, что ж это они такие неугомонные, я рукой, в которой пистолет, бью его по голове. Моя ладонь оказалась уже рукоятки пистолета, поэтому я ударил практически не кулаком.  Тело парня обмякло, сопротивление никакого, сознание покинуло его. Похлопав по щекам, я крикнул, не зная кому: « Нашатырь!». Оказалось меня услышали. В окнах домов двора загорелся свет, вроде бы ждали этой просьбы. наблюдали и ждали. Не знаю к кому, но со всех окон раздался крик о помощи: «Милиция, помогите, парня убивают».
- А мы тогда кто? – одев фуражки на головы, демонстративно поворачиваясь то впра-во, то влево, удивленно спрашивали мы.. крик о помощи прекратился, свет в окнах погас.
- Эй, а нашатырь? Вынесите кто-нибудь нашатырь! – просили мы темные окна. Окна молчали как ни ч чем не бывало. Вдруг из двери вышла старушка.
- Не кричите так громко, людей разбудите. Вот ваш нашатырь – сказала она.
- Спасибо, вы настоящая … - кто настоящая мы не успели сказать, потому что наш больной резко встал и побежал. Мы за ним. Опять бежим. Убегая, мы услышали возмущение женщины: «Просили нашатырь, а сами убегают. Зачем просили»? удар по голове у парня разбудил второе дыхание. Убегал от так быстро, что мы начали переживать о том, что и тот убежит. Вдруг впереди себя мы увидели машину «такси», в которой, целуя женщину, сидел таксист.
-Попроси его, пусть поможет – крикнул я напарнику. А сам пообедал в след за убе-гающим. Как удалось оторвать от сладких губ женщины бедного таксиста не знаю, но взре-вел мотор и машина уже с тремя человеками устремилась за нашим мучителем. Перекрыв ему путь все выскочили из машины, и женщина тоже, и поймали парня. Тут и я подбежал. Усевшись в такси, водитель и женщина впереди, я и напарник с задержанным посередине сзади, поехали в отделение, где с нетерпением ждал нас Дик.
Ах, былое, былое. Все прошло, остались одни воспоминания. Вообще с возрастом ос-таются или они, или надежды. Наступает такой период, когда со своим багажом знаний и опыта не знаешь куда себя деть. Время смещает акценты, устанавливает новые правила игры в жизни, меняет ритм ее. Иногда твои накопления тебе помогают, а иногда мешают, иногда, давая советы своим детям и внукам, слышишь в ответ: «Да уже все по-другому, все иначе, не так». Получается вчерашнее было вчера, сегодняшнее уже сегодня. И они не всегда совмес-тимы. Вчера фотографии были черно-белые, а сегодня цветные. Изменился цвет времени. Пересматривая фотографии как бы листаешь события истории. Нам дана великая способ-ность помнить, не забывать. Впереди неизвестность, надежа, непредсказуемость. Позади сделанное, свершившееся история, память. А время все же быстротечно. Вроде бы недавно бегал босиком по росе, вроде бы недавно выпрямив спину и сложив руки аккуратно и при-лежно друг на дружку, как учили в школе, сидел за партой, внимательно слушая первого учителя, вроде бы недавно полон надежд и планов на будущее стоял на линейке, ожидая ко-гда назовут твою фамилию, что бы получить аттестат зрелости, вроде бы недавно, стараясь во всю, организовывал работу, как молодой специалист, вроде бы недавно одевал обручаль-ное кольцо на безымянный палей правой руки своей уже законной супруге, вроде бы недавно брал с рук нянечки неаккуратно плод твоей любви свое дитятя, вроде бы недавно тебя стали называть свекр и тесть, и совсем недавно ты стал откликаться на окрик «дед». Пролетело все как один день. Ты уже дед, пенсионер, называют тебя по отчеству и седина на висках, но в душе еще пацан с рогаткой или девчонка со скакалкой. Ты уже живешь своими воспоминаниями или надеждами, ты становишься сентиментальным и придирчивым, неуклюжим и раздражительным, мудрым и наивным. Где – то что-то болит, где-то что-то ноет, где – то что – то колет. На душе какая-то тревога, обида, что не успел, безразличие, что все это уже видел и делал. Годы зовущие, хотящие, могущие, молодые и энергичные позади, а что впереди? Диагноз врача как приговор: «У вас рак или что-то другое?»
Много лет назад сам стоил гараж для своего автомобиля. Прошел очередной летний день. Грязный и потный зашел в душ. Раздевшись, окунулся в водопад прохлады и влаги. Вода постепенно смывала и грязь и усталость. Подставив лицо под живительные струйки чувствую как набираюсь сил и энергии. Выключив душ, взяв полотенце, подошел к зеркалу. Вытираясь, гляжу на свое отражение, любуюсь игрой мышц и наготой тела. Вдруг в области груди замечаю черное пятно. Тру полотенцем – не помогает, скребу ногтями – результат тот же. Что это, как смола черное?
- Это пигментное пятно, предвестник ракового заболевания – сказал мне врач - онко-лог при очередном медицинском осмотре. – Надо срочно оперировать. Гарантировать поло-жительный результат не могу. Могу помочь, но могу и навредить. Если не беспокоит, живите с ним. – сделал резюме он. Прошло время. Я о пятне забыл, а оно обо мне – нет. Начало прогрессировать, пухнуть и беспокоить. Теперь осматривая моего иждивенца уже другой врач – онколог, нахмурив брови определил диагноз, как приговор:
- У вас рак, или другое … Надо немедленно оперировать. Нет, не расстроился я, не испугался с радостью и облегчением воспринял я рок судьбы. Почему? Не знаю, но постара-юсь объяснить. Жил в страхе и тревоге перед своим будущим. Как и когда? Пугающая неиз-вестность. А теперь пошел новый отсчет времени, новый ритм жизни. Я освободился от оков обязанностей и прав. Я свободен. Виденное я уже видел, слышанное слышал, деланное делал. Это как сообщение о поездке куда-то еще не виденном, не слышанном, не деланном. Я уйду туда, куда все уходят -  в вечность, таинственную и загадочную, манящую и пугающую. Уходят все, не возвращается никто. Может там лучше? Ведь Иисус, умирая на кресте, изрек: «Смерть, где лик твой, я пришел тебя победить». Он своей смертью смерть попрал, он открыл нам путь в вечность, задуманную его отцом. Мы снова вечные, временно находясь здесь, в этом мире, в нашем тленном теле. Так стоит ли бояться смерти, так стоит ли бояться второго рождения? Наверное нет. Я сначала думал не оперироваться, а все отдать во власть Его, как будет, так и будет, на все воля Божья, при этом описывать свое медленное приближение к концу и новому началу.
Убедили меня в обратном, убедили, что хирургическое вмешательство – это продле-ние жизни здесь – месте, полном  искушений и греха. В операционную я шел без страха, сво-бодным от прав и обязанностей, вернулся с ними, вернулся со страхом за свое будущее. Ле-жа на операционном столе, я почему-то долго не мог войта в наркозный сон, хотел запом-нить то мгновение забытья. Не получилось. Вроде бы лежал с открытыми глазами, мысленно анализируя свое состояние и действие врачей, а уже тебя будят, приводят в чувство. Все позади. Совершилось. Почему-то сильно хотелось почитать стихи окружающим нянечкам и докторам, излиться в похвалах своей жене, которая в эту трудную минуту была рядом со мной, провела в операционную, ждала и встретила возле нее. Пройдя свое очередной испытанием Им, я снова здесь, я грех и раскаяние.
В палате познакомился с удивительным человеком, долгожителем, прошедшим через целую кавалькаду испытаний, повидавшим все и вся, сохранившим оптимизм, надежде, це-леустремленность и отличную память. Может часами рассказывать с мельчайшими подроб-ностями о своем пережитом, виденном. Рассказчик великолепный, но как собеседник ника-кой – он слушает, но не слышит, он не сопереживает. Он оказывается родом из тех мест, от-куда моя бабушка. Он ее хорошо знал и рассказал мне много интересного о моих предках, открыл, неизвестную мне, мою родословную. В моем роду были и богатые, и бедные, и доб-рые, и злые, и всякие. Оказывается один из моих предков был жесток и справедлив, главарь банды по кличке «черт».  Совершив одно из разбойных нападений на имение помещика, был пойман и приговорен казни через повешение. По пути к виселице убежал, попал в отряд к Котовскому, воевал за власть советов, в советское время был председателем колхоза, попал «под репрессии», умер где-то в советских лагерях. Я  об этом не знал, открылась новая страничка истории с моей родословной. Вот от куда у меня бывает желание дать кому-то по морде, но к сожалению этого не делаю. Это плоды бабушкиного воспитания – всех любить. Ах, былое, былое.
Вернусь к своим будням милицейской жизни. Патрулируя по своему маршруту, где-то далеко за полночь, идем по пустынному городу. С хорошо освещенной улицы свернули в темный переулок. Глаза медленно адаптируются к новым условиям, к темноте. Идем мимо пятиэтажного дома, первый этаж которого полуподвал, а второй и не второй, но и не первый. С противоположной стороны идет строительство какого-то здания. И вдруг видим, возле светящегося окта второго, так называемого этажа, поставив под ноги какую-то железную бочку и камни, стоит мужчина, пристально вглядываясь в него. Он с таким интересом смотрел во внутрь, что даже не услышал, как мы подошли. Он смотрит в окно, мы на него. Думаем: «вор – не похож, а кто? Что он там рассматривает? Надо спросить». Дернув его за штанину, кивком головы спрашиваем: «Что там»? Мужчина, приложив палец к губам, якобы говоря: «Тш-ш-ш..», медленно спускается со своего сооружения и, увидев, что перед ним милиция, начинает убегать. Пробежав немного за ним, мы остановились. Обсуждаем обстановку: « Вор? Нет. Он нам нужен? Нет. Так что же он высматривает в окне? Идем, посмотрим». Вдвоем, стараясь не нарушать тишину, взбираемся на бочку с камнями, и …. о…ух, ты… Окно закрыто, шторы нет. Прямо возле окна, в освещенной комнате, стоит торцом к нему кровать. Видим, как упершись в перила ногами, мужчина, крехтя и потея, исполняет свои мужские обязанности, лежа на женщине. Их нагота и сладострастные телодвижения очаровали и загипнотизировали нас. Мы, забыв, что на нас фуражки и погоны, лампасы и кобура, не обращая ни на кого внимания, стали ждать вожделенного конца их действий. Конец наступил.  Мужчина вытер пот с лица, мы со лба, женщина просто приложила полотенце. Некоторое время они лежали, закрыв глаза от удовольствия, а мы стояли, не шевелясь, выпучив глаза от неожиданно увиденного. Потом мужчина, медленно встав из сладкого ложа, видимо решив проветрить, подошел к окну и резко его открыл. Мы, от неожиданности, какое-то время продолжали стоять, кивком головы как бы приветствуя его. Нам как бы было неудобно, что мы стали свидетелями их любовных утех. Но вдруг камни и бочка под нами зашатались и стали уходить из-под ног. С грохотом улетев до земли, потеряв фуражки, мы стали убегать. Окно в это время громко захлопнулось. Свет выключился. Мы на цыпочках вернулись за своими служебными головными уборами, не глядя уже в темное окно, подобрали их и убежали. До самого утра город наблюдал за двумя милиционерами, загадочно и непонятно, по какой причине, смеющимися.
Через небольшой отрезок времени, вскорости, похожая ситуация повторилась, как две капли воды, как близнецы братья, как отражение в зеркале. Но, к сожалению, две капли воды не могут быть похожи, потому что даже по времени вторая капля с опозданием, братья – близнецы похожи, но характеры разные, в зеркальном отражении там, где левая рука, там правая. Далеко за полночь, город видит  разные сны. Слушать тишину и слышать – философ-ского блаженство, свободный выбор направления полета твоей фантазии, так же как смот-реть на бегущую воду, горящий огонь, работающего человека, двигающуюся обнаженную женщину. Размышления ни о чем, и вместе с тем обо всем, но ни к чему не обязывающему, просто так. Кто-то в это время рождается, кто-то умирает, кто-то стонет от удовольствия, кто-то от боли, кто-то что-то, но тебя это не касается, это не ты, и ты ничего не можешь из-менить, повлиять. Ты пассивный наблюдатель. Тебе хорошо и Слава богу!. И так город спит, тишина. Идем, молча, каждый думает о своем. И вдруг подходим к двум окнам первого эта-жа, с широко открытыми ставными, раздвинутыми занавесками, хорошо освещенной комна-ты. Остановились, переглянулись, сбросив с себя усталость размышлений, загоревшись лю-бопытством. А вдруг опять? Но как подойти поближе, свет в окнах нас хорошо освещает. В комнате пока никого не видно. Пустота и тишина. Забыв о правилах приличия, медленно подходим поближе. Сначала в одном окне видим огонек свечи, потом самого покойника. Комната пуста, никого нет, только мы, стоящие возле окна, тупо смотрящие на усопшего. Потом некоторое время так же тупо смотрели друг на друга, пока один из нас не перекре-стился, второй его повторил. Огонек любопытства погас. Широко раскрыты глаза, застывшая мина удивления на лице, размышляя о жизни каждый по своему, с таким видом шли по ночному городу два милиционера, добросовестно неся нелегкую службу.
Ах. Былое. Былое. Помню, с первых дней моего прихода на службу в органы, я всегда с завистью смотрел на работников, а точнее инспекторов ГАИ. У них красивая форма, их боятся все автомобилисты, независимо от образования, должности, положения. Престижным считается, если в компании мужчин ты блеснешь тем, что знаком с таким – то инспектором ГАИ. Они немногословны, говорят по существу, с виду грамотны, наизусть знают «Правила дорожного движения». Они хозяева автодороги, они материально обеспечены. Все оказалась так, но не совсем. Попробуй целый день простоять на дороге в жару, в дождь или мороз, и в конце - концов в машинах перевозят не только жен и детей, а и оружие, и прочее тоже. Ты обязан все выявить и предупредить. Попал я в эту структуру под конец свой службы, перед пенсией, чисто случайно. Предложили – согласился. Я то дал добро, но надо было пройти «представление», надо было «добро» руководства ГАИ. В милиции суборганизация услов-ная,  вплоть до подполковника обращаешься на «ты», да и форма одежды, ее состояние ос-тавляет желать лучшего. Фуражка под мышкой, галстук не первой свежести, воротник ките-ля давно не видел стирального порошка, обязательно один из пагонов неуверенно сидит на твоем плече: питка ослабла, кончик задерся, обувь с кремом дружит, но не часто. И вот в та-ком виде я зашел представится зам.начальнику. мало того, что она майор, да еще и женщина очень миловидная. Сверкая глазками, делая намекающею мину ликом, я, как бы извиняясь, ну так положено, принял стойку смирно и отрапортовал кто я, что я, и зачем здесь. Удивле-но, не по-женски, она посмотрела на меня, смерила с ног до головы, подошла ко мне вплот-ную и положила свою руку на торчащий погон. « Оба - на, ну ничего себе…». Резким движением она убрала руку с моего плеча вместе с торчащим погоном.
- Ты, что… - возмутился я и, Слава Богу, что не озвучили висевший на языке мат.
- Не ты, а вы, запомните. Вы лицо города, вы представитель органов ГАИ, ваша фор-ма одежды должна быть как с «иголочки». Даю вам ровно сутки, завтра приходите ко мне в новой форме одежды. – как ни в чем ни бывало, по-матерински скомандовала она.
Всю ночь иголка протыкала не только материал формы, но и пальцы. На следующий день, посмотрев на меня, было сказано: «Вот так, вы настоящий инспектор ГАИ». Строгость и справедливость, субординация и чувство локтя, настоящая мужская дружба, присущи всем работникам данного подразделения. На службе начальник и подчинений, все просто хоро-ший друзья. Ах, былое, былое.
И так операция по удалению заявившего о себе пигментного пятна и начавшего про-грессировать прошла. После операционное состояние то улучшается, то ухудшается. Кажет-ся, буду жить. Снова повседневная суета и твои проблемы. Ты знаешь, от своих проблем ни-куда не уйти, никуда не деется. Меняй место жительства, работы, так сказать среду обетова-ния – твое будет преследовать тебя. Иногда так хочется уйти от себя, от монотонности одно-го и того же, не получается. Вера, суеверие тебе не помощники. И в конце концов стоит ли уходить, стоит ли лишать себя своего «лица», «маски», узнаваемости. Ты это ты, и грех и святость. И то и другое имеют свою сладость. Приятно слышать о себе, одобрение окру-жающих о твоем благородном поступке, приятно мысленно думать о своем грехе, о котором никто не знает. Вот такие мы человеке. Я знаю, что меня всю жизнь, со дня моего рождения преследуют люди, которые вчера были друзьями, а сегодня стали врагами, вчера я им делал добро, сегодня они мен делают зло. Кто в этом виноват? Я, они? Или моя судьба? Не знаю. Наверное, когда я родился, появился на свет Божий, то первое, что крикнула «бабка - пови-туха», или врач роддома было: «Ты что сделал, ты зачем вышел, ты почему кричишь? И так на протяжении все жизни. Родители, учителя, жена, дети, друзья -  все меня воспитывали, все мною возмущались, все меня останавливали. А же ничего плохо не делал, я делал добро, но сидя в клетке. Моя территория ограничена клеткой, клеточная свобода, замороженное, законсервированное состояние. Отсюда обломанные крылья, несбывшиеся мечты, не достиг-нутые цели, тлеющие желания. Это вот такой я, это вот такие мои…, и, наверное, все мы. одних мы знаем и помним как везунчиков, за что не возьмутся - доведут до конца, других как неудачников, ничего у них не получается.
Помню, подвозим женщину в расцвете сил, которая сказала: «Хочу родить ребенка, воспитывать одной. Почему? Не везет мне в жизни, надоело все». Другой случай. Подошел ко мне молодой человек с очень красивым и дорогим букетом цветов и сказал: «Вот вам ад-рес девушки, вот вам цветы, вот вам деньги за услугу. Отвезите, передайте, скажите от ме-ня». В первом случае разочарование, отчаяние, во втором – надежда, восторг, благородный поступок.
Великое всегда скандальное, скандал и талант – источники популярности. О талант-ливых и способных людях всегда говорят, толи хорошо, толи плохо. Найдется человек, кото-рый из-за зависти бросит на них тень лжи и подозрений, выдумки и искажения. Талант и ремесленничество, способность и неумение, гений и злой гений – всегда идут рядом, мешая, а иногда дополняя друг друга. Результат – слухи, домыслы, искажения, разговоры, популяр-ность. Редко, когда способности человека оценивают по заслугам при жизни, при нем, здесь, в основном потом, выбирая из биографии нужное, идеализируя подходящее, отдельное. Вот такие мы человека – грех и святость, падение и взлет, поступок и расстояние или признание.
Высоты я в детстве не боялся, я свободно прыгал в воде с вышки, на землю с забора или дерева, в снег с обрыва балки, и даже с парашютом на песчаную почву. У нас, в Одессе, в парке им. Шевченко, когда-то стояла вышка с металлической стеной вверху и раскрытым куполом парашюта, с тросом, с одной стороны – противовес 50-ти килограммовый, с другой – парашютист. Покупаешь билет, по винтовой лестнице взбираешься на верх, на тебя одева-ют лямки парашюта, открывается калитка площадки. и… летишь сначала по полукругу к концу стрелы, по инерции, пролетаешь еще такое же расстояние, и потом вниз, но обязатель-но спиной к ветру, чтобы при приземлении мог пробежать вперед. Проходя с девчонками мимо, на их восторг по поводу смельчаков, отважившихся прыгнуть, я заметил, что, дескать, у меня хватило бы смелости сделать этот шаг.
- Да ты что, ух ты. А мы бы – никогда. Ты смелый. Может пригнешь, а мы посмотрим. – защебетали наперебой мои представительности слабого пола., вдохновляющие нас, на отчаянные поступки.
- Да, вы так хотите? Сейчас сделаю – ответил я, а сам подумал» от елки-палки, зачем ч похвастался, я же никогда не прыгал с этим парашютом». Купив билет, я подошел к винто-вой лестнице, и, как космонавт перед подъемом в кабину ракеты, я медленно развернулся и помахал рукой. В ответ я услышал все тоже щебетание, только в виде хихиканья. Это винто-вая лестницы да того меня закрутила, что я, поднявшись и выйдя на площадку, еще прошел пару кругов на ней. Пока на «передних» надевали лямки парашюта и отпускали, так сказать, на свободу через калитку, я подошел к перилам и посмотрел вниз. От ветра вышку качало, далеко внизу стояла толпа людей, напоминающие муравьев, с поднятым лицами вверх и ма-хающими руками, как лапками. «Да, высота» - подумал я, и дрожащим от волнения голосом спросил у ребят, обслуживающих смельчаков:
- А можно сдать вам билет, не прыгнуть, а по лестнице спуститься обратно.
- Да нет, так никто не делает. Это не страшно – прыгнуть. Вот увидишь. Это классно. – говорили они мне, а в это время я почувствовала на себе ремни лямок парашюта, увидел открывающуюся калитку, вдохнул полной грудью свежий ветер, хлынувший мне в лицо. Руки намертво сжали лямки, ноги поджались, глаза выпучились, долгожданная земля приближалась. Забыв откуда ветер дует, я почему-то приземлился лицом к нему. В результате. сделав пару шагов назад, я прижался к земле не грудью, а  спиной. Толпа дружно захохотала. Я быстро поднялся, как ни в чем не бывало, вроде бы я не падал, освободившись от злосчастных лямок, пошел к девчонкам, с завистью и восторгом смотрящих на меня.
Да. Время быстротечно. В молодости хотелось быстрее стать взрослым, став взрос-лым, хочется назад в молодость, только уже с багажом сегодняшних знаний, опыта. А опыт взрослого, наверное, несовместим с наивностью молодости. Не совершал бы, наверное, оши-бок, необдуманных поступков, романтических ляпсусов, был бы таким маленьким, моло-деньким «дедушкой». Поэтому всему свое, молодости романтизм наивности, старости - муд-рость романтизма.
Недавно в разговоре с невесткой коснулись проблемы эмансипации женщин, их сво-боды, равенства, а в некоторых случаях и верховенства женщины в семье, ее роли. На мой взгляд это вообще-то какой-то маразм, это модной на сегодняшний день веяний их же и по-губит. Женщины сегодня ломают головы. Как поработить мужчину, как его унизить, ото-брать у него его, лишить мужчину мужского. Даже придумали тесты, инструкции поведения главы семьи. А для себя? Неужели поведение ваше так уж и безупречно? Все эти движения необузданной женской фантазии напоминают движения, брыкание ногами в разные стороны, вырвавшейся из загона, со своими устоявшимися и проверенными правами и обязанностями, лошади. Побрыкнешь ногами, помашешь хвостом и вернешься в стадо. Тогда зачем подавать пример дурной остальным? И будут ли вам интересны мужчины, если они вдруг станут такими. Как вы хотите? Перестанут смотреть вам в след, спрашивать недвусмысленно который час, останавливать окриком или рукой ваши «выбрыки». Есть закон: женщине женское, мужчине мужское. Тогда гармония, а иначе какой-то переводняк, рахит. Наше, образно, овладеть тобой и на кухне тоже, посмотреть на тебя, когда ты моешься, и хлопнуть тебя рукой по заднице, а ты продолжить дальше куховарить, мыться наслаждаться нашим вниманием и жизнью.
Приведу, два примера, подсмотренных мною на протяжении жизни, а выводы делай сам, мой читатель, или не делай, потому что это не рецепт, а два случая. Первый: семья, он и она, есть ребенок. Он ее любит до безумия, носит на руках, дарит цветы, «пылинки» с нее сдувает. А такую не любить невозможно: красавица, «ноги от ушей», фигура выточенная – персик. Умница, интеллект. С такой и поговорить приятно, и послушать охи и ахи. Любила ли она его, не знаю, не спрашивал. Судя по тому. Что вышла за него замуж. И от него роди-ла, наверное, да. Но их идиллию переехала машина с мужчинами темпераментной нацио-нальности. Вечером подъезжали под окно. Сигналили. Она, бросив ребенка и мужа, стрем-глав выбегала, садилась в машину, которая увозила ее куда-то на всю ночь. Утром с распле-тенной косой и томными глазами, губами, вспухшими от любви, возвращалась домой, в свое стадо. Попытка остановить ее махание хвостом и «брыкание» ногами ничем не увенчалась. Баба пошла по рукам. Не думаю. Что там ей дарили цветы, носили на руках, сдували с нее пыль. Там ее эксплуатировали, использовали по настоящему, по-мужски, грубо – нежно. Се-мья распалась, женщина нашла свое. Желанное.
Второй: семья, он и она, есть дети. Он любит ее по-мужски, она его по-женски. В лю-бое время суток от мог привести к себе домой мужскую компанию. Стук в дверь – для нее как сигнал «тревога». Она уже на ногах, она накрывает на стол, и если муж не предложил побыть с нами, уходила к себе в спальню. Бывало, выпив изрядно. Вызывал ее окриком. Она, зная, что сейчас будет, спрашивала: «за что»? «А так, на всякий случай…» - отвечал он ей и был ее по заднице. При всем при этом попробуй что-нибудь плохого сказать о ее муже. выцарапает глаза, как кошка. Любили до безумия, любила по–женски, ее муж для нее бог, ее мужчина.
Понимаю, что откровенно, вызывающе, понимаю, что правда голая. Но факт есть факт. Мужчины не обидятся, а женщины не все. Найдутся, что фыркнут. Вот такая она жизнь. И как научится ее понимать, чувствовать, когда она твоей головой сделает очередной взмах своего перста, сжатого. как кулак, как палач взмах меча под жертвой, сидящей в бочке с дерьмом. Успел, почувствовал, уклонился – пронесло, нет, ходи с фингалом под глазом. Жизнь  впереди тебя расставила столько капканов, что ужас. Спеши медленно, смотри впе-ред осматриваясь, иди на ощупь, прежде чем куда-то войти, подумай, есть ли от туда выход, ну и в конце концов семь раз отмерь, а один раз отрежь. Жизнь благо. но жестокое. Ученик Иисуса, видя как тот идет по воде, на долю секунды усомнился, идя за ним, и чуть не утоп.  Вера и сомнения сопровождают нас человеков всю жизнь. Вот такая она жизнь и благо. И испытание. Но мы живем, стараемся все взять от нее или хотя бы то, что можно.
Как-то собрались ехать в Карпаты на отдых своей машиной со своей семьей. Перед отъездом наши родственники нас предупредили: «Дивиться, балакате там по украiнськi, а то западенцi»бандерiвцi». Якщо почують росiйську мову, то зразу сокиркою по голi йок, i все…». Но, опережая события, сразу хочу сказать, что это все миф, легенда, выдумка. «Нiчого подiбного я не зустрiчав. Люди. Як люди». Едем по дороге Карпатских гор. Вдоль стоят дети и продают всякие фрукты, и яблоки в том числе. Решили купить яблок. Остановив автомобиль, подойдя к девочке, продающей их, я спросил: «Дiвчинко, скажи будь ласка, скiльки коштують оцi гарненькi, красненькi яблучка»? Улыбнувшись мне, она ответила: «Йой, дiдько, та не красненькi, а червоненькi». «от елки-палки, кажется, влип» - подумал я, ожидая чего-то неординарного. Но ничего подобного не произошло, я купил яблоки. Вечером, с дуги по дороге, увидели подходящее место для ночлега: лес, поляна, река. остановились, стали готовиться к ночлегу. Еще несколько машин с отдыхающими последовали за нами. Получилась неплохая компания. Накрыли общий стол, выпили, закусили, поговорили, легли спать. Спалось отлично: запах хвои, журчание бегущей реки, петие птиц, свежий воздух. Под утро, уже почти проснувшись, я лежал и наслаждался ситуацией: отпуск, путешествие, природа, свобода выбора. И вдруг. Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Медленно открыв глаза, я сразу их закрыл, будто спрятался. Немного полежал с закрытыми глазами, оценивая ситуацию, и резко открыл. Передо мной стоял старый дед, вуйко, с усами и ружьем на перевес.мы некоторое время смотрели друг другу в глаза. Я испугано, что он с оружием, о испугано, что я испугался. Медленно опуская стекло двери, я тихо сказал: «здрастье, ой здоровенькi були … ось….».
- Доброго ранку, люди добрi. Та небiйтеся, я нiчний сторож магазiна. Бачу стоять ма-шини, пiдiйшов подивитися, як ви тут. – доброжелательно сказал он. Страх прошел, пришло время завтрака. Дед у нас был, как званный генерал. Ели, пили, говорили о том, о сем. В итоге впечатлений много от гор, природы, людей, живущих там.
Хоть мы и похожи друг на друга и имеем единые корни создателя, но разъединены на национальности, нации. Нация – группа людей со своим менталитетом, вероисповеданием, традициями, культурой, историей и темпераментом. Одной нации дано было родить Бога – человека, другой человека – сатану, одной взлететь в космос, другой камнем добывать огонь. А разъединяют нас условная полоска, прочерченная по земле – граница. По одну сторону, условно, со светлой кожей, по другую с кожей, светлой, которую не назовешь. Если со одной стороны на своем языке крикнут «привет», то с другой могут понять тебя неправильно. Если с одной стороны мужчина прогуливается в окружении дам, своим гаремом, то с другой стороны можно увидеть, как такая же дама учит уму разуму своего мужа, такого же мужчину.
Недавно, кормлю кур в курятнике, обратил внимание на петуха, его поведение. Он один, кур десяток. На корм, рассыпанный всем поровну, набросились куры. Петух, взяв одно зернышко, отойдя в сторону, стал зазывать на своем петушином языке кур, и они, бросив кормушку, набежали на его зов, доказывая свою ему преданность, отдавая предпочтение зернышку из его клюва зерну в кормушке. Сам не съест, а отдаст своим подругам. А как он за ними ухаживает, «петушится», перед тем, как одну из них «потоптить». И каждую в свое время, на глазах у всех, не опасаясь ревности других.
Зоопарк, вольер для обезьян. Он один, их десяток. Там полных патриархат, самец - хо-зяин, он –самец. Принесли пищу. Никто, ни самки, ни дети, первыми не подойдут к блюду. Он медленно, не торопясь, трапезничает. Все остальные только после него. Если он играется со своим детенышем. Самка должна быть рядом, подстраховывать, иначе получит,  если де-теныш упадет. Есть и наоборот: самцы высиживают яйца, носят в своем рту икру до появле-ния потомства. Поведение животных дублирует поведение человеков. А может наоборот, но в первом случае инстинкт без исключения, то во втором – мышление с абсурдом, рахитст-вом.
Ах былое, былое. Было время, когда я был хозяином бара, дискотеки, концертной площадки. Дискотека собирала большое количество молодежи, концертная площадка - попу-лярных артистов. И чем больше проводилось мероприятий, тем доходней работал бар. Про-водились вечера встреч с интересными людьми, вечера вопросов и ответов, приглашались массовики – затейники, проводились массовые гуляния. Весь этот комплекс назывался куль-турно-просветительный центр «Палисадник». И вот однажды мне предложили выступление эротической группы во время дискотеки. Я согласился, но, учитывая менталитет сельского жителя, сделал это с опаской, с риском. Реклама о том, что будем любоваться обнаженным телом, была, что детям желательно это не делать, тоже. В то время у меня была видеокамера. И я часто снимал свадьбы и другие гулянки. В тот день я днем занимался съемкой свадьбы, а вечером, положив камеру в багажник автомобиля, поехал встречать эротическую группу. ребята приехали вовремя и, расположившись у меня в офисе, пьем кофе, курим сигареты, балуемся коньячком. Приехало пять человека, из них две девушки, очень стройные и красивые, одним словом танцовщицы. Стрелки часов показали двенадцать ночи. Молодежи собиралось очень много, все ждут эротики.
- Ну что, будем начинать? – спросил я.
- Да, пора – ответили мне, и, не закрыв на ключ дверь, не попросив вежливо меня на минутку выйти, пока девушки будут переодеваться, они приступили к этой процедуре. Я с удивлением наблюдал за тем, как все меньше и меньше оставалось деталей одежды на очень красивых девичьих телах. И вот их нагота меня ослепила. Как ни в чем не бывало, голые, они ходили по офису, поправляя прически, подкрашивая губки и реснички, раскладывая костюмы для своего выступления. Открылась дверь и появился в ней мой знакомый. Видимо что-то хотел сказать или спросить, но, не сделав ни того ни другого, уселся на рядом стоящий стул. Удивленный увиденным и не слышащий возмущений, он сидел, крепко ухватившись за подлокотники. Нижняя челюсть медленно опускалась вниз, а из уголков рта медленно побежала слюна. Меня вдруг осенила мысль: «Я же хотел снять на видеокамеру их выступление, может начать съемку с этого момента? Но надо спросит вежливо»! спросил тихо, не пугая ситуацию. Услышал в ответ: «Пожалуйста, никаких проблем». Момента, когда я шел за видеокамерой, как возвращался обратно, я не помню, но она каким-то образом, очень быстро, оказалась в моих руках. Загорелась красненькая лампочка, в объективе я увидел сладостную наготу девушек. Они не спешили одеваться, а наоборот стали подыгрывать мне, извиваясь телами, показывая мне доступные и недоступные части своего тела. Сцену в офисе и их выступление на площадке дискотечного зала я снял на кассету, на которой снимал свадьбу. выступление получилось блистательным, красивые костюмы, музыкальное оформление, пластика и хореографическая постановка. Молодежь в восторге, зал в овациях, эротическая группа польщена теплым приемом.
На следующий день я продолжал снимать на эту кассету историю свадьбы. Ее начало и конец. В конце дня гостей становилось все меньше и меньше, остались одни родственники и родители. Они говорят мне:
- Ну, хорошо, свадьба закончилась. Кассету, тобой снятую, мы вряд ли когда–нибудь увидим. А ты снимал так интересно, выбирал необычнее ракурсы, брал у нас интервью. Хо-телось бы посмотреть на себя, на всех, на то, что ты снял.
- Пожалуйста, сейчас организуем – польщенный, ответил я, и подключил видеокаме-ру к телевизору. Восторга было много, все с удовольствием смотрели снятое.
- Ой, смотри, так это я. А вот и ты. А это кто? А… жена свата. Да, красивые молодые – наперебой слышались голоса родственников и родных.
Вижу съемка приближается к сюжету об эротическом шоу. Я выключил камеру и хо-тел перемотать пленку.
- А почему ты выключил, что это все?
- Нет, не все. Тут я снимал вчера дискотеку, выступление одной группы. Короче, го-лых женщин. Я сейчас перемотаю, и будем дальше смотреть свадьбу.
- Что голые бабы? Давай показывай, не перематывай – возмутились почему-то одни мужчины. Женщины скромно молчали.
- Ну, давай, так давай – ответил я и включил видеокамеру.
Во время просмотра мужчины загадочно ухмылялись, женщины возмущенно молча-ли. Потом наступила тяжелая тишина. Уже и шоу закончилось, и свадьба опять началась, в какой-то вопрос висел в воздухе. И он все же прозвучал, в основном из уст женщин.
- И это показывают нашим детям на дискотеке? Ну, ничего себе… Да… Это было на-чалом скандала. Вызывали меня в школу, в районный отдел культуры, и так далее. Пожури-ли, предупредили, сделали нотацию. Прошло время. Еду я своей машиной. Тормозит меня женщина, просит подвезти. По пути разговорились, выяснили откуда я, откуда она.
- Я слышала. У вас в селе есть и бар, и дискотека. И артисты выступают. Молодцы. Вы знаете, там даже голые бабы задом крутят. Ну, дают ребята. А один придурок все это безобразие снял на видеокамеру и показал на свадьбе. От придурок.  – довольная тем, что располагает такой информацией, желая меня удивить, сказала она.
- Вы знаете, этот придурок сидит перед вами. Это я. – виновато ответил я.
- Ой… извините…
Ах, былое, былое. Все прошло, ничего не осталось, застывшая картинка в памяти. Бар, дискотека, концертная площадка, а в целом «Палисадник» сгорел, видеокамеру продал, начал все с нуля. И так всю жизнь: взлет – падение, вверх – вниз, радость – беда. Жизнь, как я заметил, в молодости дает тебе много шансов для самореализации. Сумел, сориентировался, использовал, заложил крепкий фундамент, значит молодец. Нет – плохо. Будет парабола жизни. Работай в молодости  на авторитет, он потом отдаст тебе сполна. Не распыляйся, сумей правильно наметить ориентир, маяк, цель. Умей обходить капканы судьбы и настойчиво дерзай, не успокаивайся, прости и иди. Хотя, повторюсь, от судьбы никуда не уйдешь. Оно или само придет, или само уйдет. Есть твоя планка высоты в жизни; чуть зависел – отпустит, не дотянул – поможет. Все очень мудро и просто. Потеряй – найдешь, отдай – дадут, посей – получишь урожай, крикнешь – аукнется, постучишь – откроют, попросишь – дадут, но все зависит, как искренно ты будешь это делать. Не суетись, не спеши, не руби с плеча. Просто живи, а там как Бог даст. Ну и в конце концов, на Бога надейся, а сам не плошай. Так в народе говорят.
Пошел служить я в армию не со своими сверстниками, а гораздо позже. Не брали ме-ня в армию по причине: мать одна, инвалид, я у нее тоже один, потом женился, родился ре-бенок. До армии чего-то достиг, определенного положения в обществе: директор Дома куль-туры, секретарь комсомольской организации колхоза, член партии, депутат, член исполкома Сельского совета, народный заседатель народного суда и так далее. Захотелось в армию, все перечеркнув, ушел.
А там «дедовщина» страшная. Первые полгода – салага, вторые – молодой, третьи – старик, четвертые – дед. Итак, после всего я – салага, а, как известно, они должны и обязаны, они сутками не спят, они что-то делают. Сначала я тоже со всеми салагами что-то делал. говорил: «Ребята. Так не должно быть, это не по Уставу». Отвечала: «Ну и что, полгода помучаемся, зато потом будем дедовать». Говорил со стариками и дедами, что дескать я ж не пацан. Движение плечами, ухмылка, разведенные руки в ответ. Но кроме салаги я еще и секретарь комсомольской организации взвода. После отбоя, как всегда, к моей кровати подходит молодой и говорит:
- Старики сказали, что бы ты помыл ночью туалет, что бы «очко» унитаза горело.
- Нагнись пониже и слушай внимательно. Передашь все мною сказанное старикам. Только все дословно. Хорошо? Скажи, что я сказал, что бы они все пошли на … Понял? Вот так и скажи и передай – попросил я.
Речь у молодого пропала от удивления, он, замахав руками, ушел. Вернулся через не-которое время. Я увидел, что все старики ушли в класс по боевой и политической подготов-ке.
- Старики сказали, что ты срочно шел за ними – разводя руками, прошептал молодой.
- Хорошо – ответил я. И по пути разбудил зам. ком. взвода, пригласил его туда же. Он неохотно поднялся и пошел за нами. Войдя в класс, не дожидаясь разговора со стариками, я обратился к зам. ком. взвода.
- Товарищ старший сержант, разрешите обратиться, рядовой …
- Обращаюсь.
- Я на правах секретаря комсомольской организации взвода хочу провести экстренное комсомольское собрание с повесткой дня: «издевательство над молодыми». Прошу обеспе-чить явку личного состава вверенного вам взвода.
- Есть – протяжно ответил он, глядя на стариков, которые от удивления. Сжимали ку-лаки и челюсти. Если честно, я был уверен, что вылечу в окно третьего этажа. Обстановка была накалена до предела.
- Ладно, рядовой… идите спать. Мы тут  немного поговорим. – предложил мне зам. ком. взвода. Больше меня никто никуда ночью не посылал работать. Служил я в войсках CМЧМ – специальные моторизированные части милиции, созданные в столичных городах и городах – героях для обеспечения общественного порядка. Каждый вечер патрулирование по городу. Днем – занятия. Фома одежды – милицейская повседневная, для занятий – плевая, темно – серого цвета, почти черного. Олин раз в неделю выезжали для занятия в учебный центр, при полной выкладке: пистолет, автомат, противогаз, сумка для патронов, лопатка, вещевой мешок. Марш-бросок в одну сторону 15 км, там окапываешься, стреляешь, полза-ешь, и обратно 15 км. Выбегали на центральную трассу, где нас уже ждали машины, взмы-ленные, рукава закатанные, вооруженные, куртки расстегнутые. Глядя на молодых парней, как на пышущих паром рысаков, стройных и накаченных, проезжающие мимо машины оста-навливались и с любопытством и удивлением спрашивали: «Вы кто, что за войска?» Мы горделиво молчали.
Когда демобилизовался, не доезжая километров 10 до своего села, попросил водителя автобуса остановиться. Вдоль дороги была лесопосадка, по которой я решил пешком дойти домой. Была осень, деревья и земля были золотистого цвета, медленно, один за одним, выде-лывая причудливые зигзаги, падали листья. Я также медленно опустился на землю. Лежал, лицом вверх широко раскрытыми руками и ногами. На меня отслужившего падали также отслужившие свое желтые листья. Было тихо, спокойно, свободно.
Ах, былое, былое. Ты знаешь, время, которое лечит и калечит, радует и огорчает, бе-жит быстро и тянется медленно, берет и отдает, но оно ничего не забывает. Оно иногда при-водит тебя туда, где ты не хотел бы снова оказаться, туда, где ты что-то не закончил, не до-делал или сделал не так и даже так. Оно, как бы, доводит начатое до конца, ставит точку, вместо тобой поставленной запятой. Ты думаешь, что это все, тобой что-то сделанное, пло-хое или хорошее, ты стараешься или вычеркнуть из памяти, или наоборот, хранить, как еще одно доказательство твоего умения творить благородные дела. Ан, нет, оно тебе напоминает, как бы заканчивает тобой начатое. Ты кому-то, вольно или невольно, так сказать, перешел дорогу, и складываются так обстоятельства, что именно этот человек, именно сегодня может решить твою проблему. Или наоборот, вчерашний недруг просит у тебя сегодня помощи. Как быть, или простить, подставив, еще одну щеку, или отвернуться, затаив злобу, не простить. Вот где четко проявляется твое благородство или низменность чувств. Ты или человек с большой буквы, или человек с дурным запахом. Делай добро, оно к тебе вернется, не сей зло, бурьян вырастет. Не живи вчерашним, сегодня ты окажешься в клетке обстоятельств, живи будущим, это тебе даст сил и энергии. Вырваться из нее. В молодости ты отчаянно уверен, что ты хозяин судьбы, с возрастом убеждаешься, что ты ее игрушка, милая и забавная, куда-то рвущаяся, делающая ошибки, но управляемая ею. Выше, дальше. Ниже дозволенного ты не прыгнешь. «Что дано, то умножено будет, что не дано, то отнято будет» - цитата из Библии.
Семья – ячейка общества, крепкая семья – крепкое государство, семья – добровольный союз мужчин и женщины. Еще этот союз недвусмысленно кто-то окрестил словом брак, толи с хороших побуждений, толи с намеком. Семьи создаются на небесах, а не во Дворце бракосочетания и вообще, слово семья неоднозначно. Я сею свое семя, дабы увеличить род: это я, моя жена, мой ребенок, мои родители папа и мама, мои дедушка и бабушка, или мои родители и моей жены. Но самое, на мой взгляд главное значение слова семья, его сути – это семь напутствий, наказов, которые дает муж, или я, своей жене: детей рожать и их воспиты-вать, пищу готовить, шить, стирать, мужа любить и ублажать и украшать его досуг. Разные народы, национальности, подходят к этом по-разному – одни строго блюдут  правила и принципы, другие коверкают до неузнаваемости, у одних семья это святое, непоколебимое, на всю жизнь, у других это временное, для потехи, для ублажения своего «эго», пустое, ни-чего не значащее.  Этакие воробушки – попрыгунчики, кукушки. Прыгнул, клюнул, насле-дил, подложил яйца и прыгнул дольше куковать. В результате ребенок получает однобокое воспитание: или слишком женственный, или мужиковат, или вообще не знает, что такое ласковое материнское слово или что такое твердая отцовская рука. И вот живут однобокие люди, строят однобокое общество, рожают однобоких детей, потому что кто-то когда-то почему-то не сошелся характерами. А посвятить себя своим детям, свою жизнь им, найти в себе силу характера, показать свой характер, слабо? Сила не в слабости, сделай слабость силой.
Семья, которую создали я и моя жена, выдержала, устояла перед жизненными бурями и невзгодами, раскатами грома и ослепительными молниями, выдержали на прочность зве-нья преданности и ответственности, любви и уважения, детского желания иметь отца и мать рядом. Дети – эта та нить, те звенья, то связующее, цементирующее семью. Дети – прочность семьи. Дети – святое семьи, если хотите ее фундамент, основа, устав, библия. Дал им жизнь, дай для жизни, поставь на ноги, выведи на дорогу жизни, вложи в них свою душу, воспитай в них настоящих людей. Так делает человек, и даже некоторое виды животных. Дети – это твое будущее или светлое и радостное, или мрачное и грустное. Но при всем при этом я бы не осмелился сказать, что это только твоя заслуга, может жены, может Бога, а может быть всех вместе. Создать семью, сохранить ее – это кропотливый труд, тяжелый и радостный, когда в одном лице надо быть дипломатом и прямолинейным, и любовником, и моралистом, и мудрым учителем, и жестким надзирателем, и демократом, и диктатором. Уметь вспылить и попросить прощение, выслушать в свой адрес замечание и приняв простить. Это подвиг перед обществом, родственниками, друзьями, Богом, людьми.
Недавно выслушал упрек от жены и детей: «вот ты пишешь все о себе, да о себе или о ком-то. Хорошо давать советы, а попробуй написать о своей семье, о нас». Да, идея хорошая, заслуживающая моего пера, есть о чем писать, много поучительного и достойного. Но есть и другая сторона медали – писать правду или что-то приукрасить. Второе сулит хорошие по-следствия, этакое мыльное умиление. Первое чревато чей-то обидой., быть неправильно по-нятым. Правда может уколоть кому-то глаз. Кому нравится правда, хоть и говорят, что луч-ше горькая правда, чем сладкая ложь. Но это говорят, а на самом деле правда правде рознь. Не говорят же на дне рождения, тостируя, правду, что ты такой – сякой. Не говорят началь-нику правду в глаза, иногда жене или мужу, не говорят ее ребенку, пугая его бабайкой, да и перед Богом стараются ее утаить. Так все же, где правда? Правда во лжи или ложь в правде? Какая правда нам нужна? Правда с лукавством или правда благая? Когда, говоря правду, те-бя хотят обидеть, или наоборот, искренне помочь, правдой вылечить или морально убить. Правду искажают, правду облагают в одеяние лжи, на правде ставят гриф «совершенно сек-ретно». Вот такая она правда – женского рода, истина на деле, истина во благо, противопо-ложность лжи. Голая правда – она искушает овладеть ею, приводя в восторг, а владея ею, вызывает отвращение.
Моя семья – моя крепость, мой дом,  мой ответственность. Все жизнь человек связана с семьей: семьей родителей и своей. Все это взаимосвязано, оно налагает отпечаток друг на друга, оно продолжение друг друга. Первое – стартовая площадка, второе – твой полет, все-цело зависящий от того, как ты стартовал, взлетел, толи вопреки, толи повторяя, дублируя. Мужчина в семье – это стержень, ось, вокруг которого все вертится и крутится. Семья благо-денствия – это семья,  в которой создали умело культ мужчины, ему принадлежит заключи-тельное слово. И даже равноправие с женой – это должно быть решением его, главы семьи. Такие семьи наполнены мудростью, глубиной и уважением. Семьи, где наоборот – смешны, поверхностны и недолговечны. В своей семье я не дотянул до первого, но и ушел от второго, получилось что-то среднее между патриархатом и матриархатом – равноправие, семейная демократия. А все потому, что давала, имела огромное влияние стартовая площадка – семьи наших родителей. Я воспитывался без отца, поэтому у меня не хватило твердости, мужского характера, жена в полной семье, в которой лидировала ее мать. Укрощение строптивой превратилось в примирение, в результате чего семейный романтизм, умение и желание делать семейные невинные глупости, был не так ярко выражен. Сойти с ума от любви и ревности, полетам во сне и наяву что-то мешало. Любили оглядываясь, ревновали злясь, летали не высоко, но все равно летали, ревновали и любили, но все равно семью сохранили, но все равно стартовую площадку для детей обеспечили, хоть она и в небольших трещинах. Есть на что ровняться, есть с чего брать пример, есть с чего делать выводы. Кто в этом виноват, не знаю. Я считаю, что я во всем был прав, жена так же такого мнения о себе. Два твердых характера, кремния, пока притирались, то искры летели, обжигая, ослепляя, пугая. Иногда мы обижались на последствия, забывая о причине. Повод, причина, действия, результат. Ломать копья, вибрировать воздух, обсасывать косточки результата бесполезно, не зная причины, а тем более повода. Я и жена этим иногда занимались, толи обижаясь друг на друга, толи прощая друг друга. Я не уходил, жена не выгоняла, я приходил, жена принимала. Любил и люблю, любимый по сей день. Спасибо ей, спасибо мне, спасибо детям нашим, троим сыновьям, спасибо внукам нашим, девочкам милым.
Когда-то мечтали о дочке, получились сыновья, а сыновья порожали нам внучек, те-перь мечтаем о внуке. Всем сыновьям помогли получить высшее образование, воспитали в них такие черты характера как: порядочность, трудолюбие, ответственность, коммуника-бельность. Не бери чужого – отдай свое, подставь плечо ближнему своему, умей простить, не унизив себя, не гордись собой, пусть тобой гордятся, находи друзей, не теряя их, создав семью сохрани ее, твои дети только твои, и целый ряд простых истин мы, я и жена, по крупице вкладывали в сознание своих сыновей.
Попробую дать мои оценки, мои характеристики, повторюсь мои, каждому члену мой семьи. Начну с себя. Мои обо мне. Из всего выше прочитанного. Я открываюсь, предстаю перед тобой, мой читатель, как человек в целом, как мужчина вне семьи, как личность в об-ществе. А какой я в семье? Какой я семьянин? Я и мои семь я, или я – это мои семь я? невер-ное не так, потому что и в первом и во втором случае я как бы отделен от членов семьи, я как бы выше их, я как бы этакой их деспот, диктатор, верховный законодатель. Вернее будет так: мои семь я – это в том числе и я. Я никогда жене не диктовал, не навязывал своего мнения – решали коллегиально. Я никогда со своими сыновьями не «сюсюкался», а разговаривал как со взрослыми, не заставлял делать так, а советовал, не бил ладонью, а словом. Внимательно выслушивал их мнение, мирился с их решением, был учителем, как товарищ, был мужем, как партнер, но никогда не забывал о них, жил ради них. Рекомендовать это как идеальный рецепт не смею, хотя и результат неплохой. Мы дружны, мы за друг друга постоим, мы находим общее решение, хотя мне как мужчине, как мужу, как отцу иногда хочется стукнуть кулаком по столу, хлопнуть громко дверью, крикнуть крутое слово. Если и делаю это, то потом извиняюсь. Я все же мужчина, муж. Отец, ну и неоднократно дед. Жена моя умница, все это понимает, прощает, вообще, у нее много положительных черт характера. Как дочь, она была просто идеальной. Она предано любила своих родителей, она беспрекословно исполняла их любые желания, терпеливо ухаживала за ними в конце их жизни. Как невестка, была чуткая, внимательная, отзывчивая и терпеливая. Я ей очень благодарна за лишний визит к моим родителям, за подарки им, за вымытые полы и выстиранные занавески, за стакан воды и кусок хлеба поданные в просящие старческие руки. она умеет быть бескорыстной, она способна на самопожертвование, она надежный друг, она чтит родственные отношения, она профессионально, мастерски, глубоко владеет своей профессией, она идею предпочитает материальному. Она скрупулезная хозяйка, она искусная кулинар, она любящая, заботливая мать, она внимательная бабушка, она жена, любящая не меня в ней, а себя во мне. Хорошо это или плохо – не знаю. Иногда получался огромный полет с одним крылом, шум прибоя заменяло журчание ручейка, луна светила, но не грела, солнце закрывали облака, звезды на небе некоторые падали, ныряя в пучину реки, не доставала до дна. Может это и есть семейная жизнь. Ее проза без рифмы. Ее белые носки с легким запахом пота, ее нежный поцелуй с запахом табачного дыма, нежное прикосновение к небритой щеке?
Говорят, тот прожил жизнь не зря, кто посадил дерево, построил дом, родил и вырас-тил сына. Я вырастил троих, действуя невольно, по кавказскому принципу: один сын – это не сын, два сына – это пол сына, три сына – это сын. Мои сыновья очень похожи друг на друга и внешне и духовно, но со своими характерами и своей судьбой. Помочь, изменить или что-то добавить я, как отец, уже ничего не могу. Они взрослые, они идут по своему жизненному пути, по дороге жизни, со своим предначертанием, со своим крестом. Мне остается только молить и просить их сознание, молить и просить для них судьбу, потому, что как не старайся, как не убеждай, как не помогай, а оно идет так, как должно – что-то так, что-то не совсем. Прошу. Молясь, крича, прошу, когда подставляя плечо промахиваюсь, молюсь, когда попадаю. И дай Бог и все и вся, отведи и помилуй и моих и твоих детей, мой читатель. Потому что когда даешь им совет, имея за плечами нажитый опыт, они не всегда прислушиваются и садятся не в тот вагон. А когда вагон мчится на полной скорости, на вопрос: «что делать»? трудно что-либо посоветовать. Надо ждать следующей остановки. Ну это эмоции, а в целом ребята овладели профессионально своими профессиями, она мастера своего дела. Это радует. Они чувствуют ритм и требования жизни, времени, они сами себе пробивают дорогу в жизни, они предприимчивы и трудолюбивы, они стремятся к совершенству. Это радует, иногда я, как отец, и повышаю на них голос, и получаю от них ответ: «Папа, почему ты кричишь, мы уже взрослые дети, мы не наркоманы, не алкоголики, не тунеядцы»? отвечаю: «Может быть потому и не, что я кричу».
Ну а как не кричать, когда говорил старшему сыну: «Не женись, она тебе не пара. Ты еще молод, только закончил школу и уже под венец. Да и избранница твоя – авантюристка высочайшей гильдии, тихоня, но сама себе на уме, в тихом болоте черти водятся. А поведе-ние ее мамы очень приближено к моральному родству». Не послушался, женился. Организо-вал им свадьбу с цыганами, самолетом, парашютистами и «Линкольном», подарил квартиру, оплачивал учебу в высших учебных заведениях. Все по началу было отлично. Родилась внучка. Невестка долгое время не работала, растила ребенка. А сын вкалывал. В конце кон-цов, устроили ее на хорошую работу, где она себя никак не проявила. И это было большой оплошностью с нашей стороны – пошла баба по чужим рукам. Расторжение брака сына и этой девицы происходил с большим скандалом и дележкой. Делила все до мелочей, даже по-даренную квартиру, к которой не имела никакого отношения. Я не могу понять того мужика, который ее после всего подобрал. Где мужское достоинство, честь? Залезть в постель, которая еще полна запахов предыдущего мужчины. Внучку нам уж который год не дают. Нарисовали в сознании бедного ребенка образ деда и бабы с хвостом и рогами. Жалко внучку, какое воспитание может ей дать эта мать, какой пример, как женщина? У нее все дочери с разными отчествами. Со слов сына, она растет красивая, умная, очень талантливая. В растерянности от поведения матери. Редко видит родного отца, часто видит чужого. Сын пережил, прошел все это испытание с достоинством, с честью, как подобает настоящему мужчине. заткнул ей рот ее трусами, по честному все разделил, дочери постоянно помогает и материально и морально. Я горжусь его поступком. Его судьба вознаградила настоящей женщиной во втором браке. Она красива, умна, по-женски мудра. С пониманием отнеслась к прошлому, без ревности покупает подарки его дочери, даже ее матери, родила сыну дочь, ну и в конце концов меня и жену называет мама и папа, чего не делала прежняя. У нее очень развито, на генном уровне, женское начало, женственность. Она жена в полном смысле этого слова. А какую милую девочку родила – улыбчивую и не по годам развитую. Мой дедовский завет – пусть в ее жизни будет все хорошо.
Рождение первого ребенка, да еще и сына, для отца большая радость, вроде бы как им запланированная. Я был на седьмом небе от счастья, когда в роддоме мне нянечка сказала: «У вас родился мальчик». Идею родить второго ребенка подала жена: «Я хочу девочку. У тебя есть сын, а я хочу дочь». Идею тут же воплотили в жизнь, живот у жены стал увеличи-ваться, под сердцем у нее забилась новая жизнь. Когда в роддоме мне нянечка снова сказала: «У вас родился мальчик», я переспросил: «Кто»?  «Мальчик» - повторила она. «Ура! Два па-цана у меня» -радостно думал я про себя. Ребята подрастали, играли вместе, радуя глаз отца и матери. Снова у жены начала зарождаться идея, которую она как-то ночью мне прошептала на ушко: «А может, еще раз рискнем? Очень хочу девочку, доченьку…». Рискнули! Снова живот у жены стал расти, снова у нее под сердцем забилась новая жизнь. И тошнило не так, как раньше, и шевелится не так как раньше, и живот не такой, как раньше, и все родственники, почему то, пророчили девочки. С надеждой спрашиваю в роддоме у нянечки: «Кто у меня родился»? «У вас родился мальчик» - радостно озвучила событие она.
- Кто? – удивленно переспросил я.
- Мальчик – удивившись на мое, удивление тихо сказала она.
- А у вас, в роддоме, бывает такое, что перепутывают. Посмотрите, пожалуйста, вни-мательней в свой список. Что там написано? – попросил я.
- Так, смотрим. Мальчик, ну да мальчик – ответила нянечка, как бы извиняясь. – А что?
- Да нет, ничего. Третий мальчик, а жена хотела девочку …
Я медленно развернулся и пошел к выходу, чувствуя спиной сожалеющий взгляд женщины, которая, наверное, тоже хотела девочку, а родила мальчика. Выйдя из роддома, я вдруг подпрыгнул с радостным возгласом и восторгом:
- Ну ничего себе, у меня три пацана, три сына. Ура! Ну, я молодец!
Жена так же быстро смирилась, что у нее сыновья и не единой дочери. Сейчас у нее пока три внучки и не единого пола внука. Надеемся и ждем.
Средний сын, второй сын, брат между своими братьями, сын между нашими сыновь-ями, как бы золотая середина, в нем как бы сконцентрировались лучшие качества мои, как отца и жены, как матери. Коммуникабельность, трудолюбие, четкость поставленной цели и ее достижения, широта души и доброта, в любую минут готов подставить свое плечо, даже врачу, обладает хорошими организаторскими способностями.
Расскажу, опишу некоторые факторы его жизни, ярко характеризующие его характер. В юные года, когда он всецело был зависим от моего материального состояния, на любые денежные расходы в его адрес, он всегда говорил: «папа, я когда вырасту и стану зарабаты-вать деньги, я тебе верну твои расходы», Вырос. Стал зарабатывать деньги и никогда с пус-тыми руками не приезжает в гости. Очень большая материальная помощь оказывается нам, родителям, с его стороны. Даже иногда мы с женой возмущаемся: « ну, сколько можно, хва-тит, мы еще в состоянии сами себя обеспечить». Он отвечает: «Пусть будет, всем хватит, я хочу, что бы вы были сыти и красивы». «Спасибо тебе сынок» - говорим мы. Помню снеж-ной замой я с ним куда-то ехал на своей машине. Ехали по расчищенной от снега асфальти-рованной дороге. Вдруг видим вдалеке от дороги забуксовавший в снегу легковой автомо-биль. Хозяин его остановил нас с просьбой помочь ему выбраться из снега. Он ехал из како-го- то близлежащего села по грунтовой заметанной дороге. Я и водитель, обсудив проблему, решили, что я не смогу оказать ему помощь. Тут нужен трактор. Я виновато пошел к своей машине, водитель с сожалением смотрел мне в след. Сын, идя рядом со мной, вдруг остано-вился, не доходя к нашей машине и, глядя мне в глаза, спросил: «Если мы ему не окажем по-мощь, тогда кто? Так и оставим его в беде»? я удивленно смотрел в его детские глаза, про-сящие за кого-то. Какое-то время поколебавшись, я ответил: «Сын, ты прав, надо помочь». Расчищая лопатами дорогу в снегу, мы все таки доехали да застрявшего автомобиля, зацепи-ли его на буксир и вытащили на асфальт. Сын на равных с нами бросал лопатой снег, толкал автомобиль, и довольно подал свою детскую ручонку взрослой мужской руке.
- Спасибо!
- Да не за что, пожалуйста – вытирая пот со лба, ответил вместо меня сын.
Я гордо похлопал его по детскому плечу, поправил ему шапку на голове и сказал: «Ну, вот так, сынок, едем дальше». Ехали молча. Я, периодически поглядывая на него, ду-мал: Как один наивный детский вопрос подтолкнул нас на такой отчаянный поступок»? Сын, ухватившись за краешки пассажирского сиденья своими детскими ручонками, болтая ногами, задрав голову, довольно смотрел вперед. Он способен на поступок. Он за свои деньги учился, развивал бизнес, сыграл свадьбу, взяв в жену своего друга, трагически погибшего. Дети называют его папой. Родилась совместная девочка, внучка, очень способная. На одном из дней рождения, которых у нее пока немного, я сказал такой тост:
- Озвучу вам, дорогие друзья, мною написанную этакую литературную зарисовку, ко-торая называется «Дебют». Гримерная. Сидя в кресле, напротив зеркала, старый артист на-носил последние мазки грима на свое лицо, где все четче вырисовывался образ, который он искал всю свою жизнь. Два факта помогли ему в поиске этого характера. Первый – это грим, но он скорей второй, а первый все же, самый главный, самый значительный – это вдохнове-ние, которое ему дала его внучка. Сегодня он впервые выступает не один, а вдвоем, с ней, внучкой. Сегодня их дебют. Сегодня соединятся воедино его, умудренный опытом, талант и ее наивный, по-детски самоуверенный, искрометный. Артист посмотрел на внучку, которая рядом с ним гримировалась. Вела она себя свободно, не сковано, уверено. Дед рядом, крупи-цы таланта, которые он вкладывал ей в душу – проросли. Прозвенел третий звонок. «Дед, наш выход!» - сказал внучка. «Да, наш» - ответил дед и про себя подумал: «Иисус, дай». Взяв деда за руку, они вдвоем пошли по коридору к сцене, за кулисы. И вот ведущий объя-вил их номер, монтировщики сцены открыли занавес, осветители включили прожектора, операторы дали звук, зал взорвала аплодисментами. Внучка смело шагнула на сцену, артист еще раз прошептал про себя: «Иисус, дай ей….» и … Вот давайте за это И и выпьем.
Очень хочу, что бы мой тост стал пророческим, мои бы слова да Богу в уши. Мама внучка, жена моего сына и моя невестка всячески так же этому способствует. Она отменный воспитатель, ей, как матери, равных нет. Она настоящий фантазер, она очень добрая, она общительная, она предусмотрительная, она чуткая и внимательная, она со своим, убежден-ным в правоте, характером. В результате свои мысли или возмущения она иногда высказывает голыми, неприкрытыми правилами приличия, неприкрытыми дипломатичными налетом. Сын иногда страдает тем же. Результат – милые бранятся, а тешатся. Им, может быть это для потехи, а мне с женой после их уезда от нас не сильно радостно. Думай и гадай – помирились они или нет. Женщины, будьте мудры, дайте возможность мужу самореализоваться, как мужчине, или в вас, или в деле. Если мужчина чувствует восхищение им, как мужчиной, - он ведет себя как мужчина. Вот такая тавтологическая мудрость бабья.
Сынуля, как я его называю, малый, как называют его старшие братья, самый млад-ший, как называют его знакомые, третий сын, как арифметически насчитал Бог, последняя попытка моя и жены испытать себя на детородность. Если до рождения сыновей жена бере-менела, прерывая ее абортами или выкидышами, то после рождения последнего семена перестали давать урожай. Это были последние капли. Когда он был маленьким ребенком, мальчиком, то был до такой степени мил и красив, что хотелось его укусить или съесть. Все без исключения им восхищались и любовались. Став юношей, парнем, молодым человеком эти все притягательные качества немного поблекли. Сменившись возмужавшими, атлетически сформировавшимися чертами. Он перерос – так всегда бывает. Гадкие утята становятся нормальными утками, милые и забавные котята становятся обыкновенными кошками. Он в детстве любил ходить в гости, где все были ему рады, и если его чем-либо не угощали, то он по-детски, наивно, как бы разговаривая сам с собой, говорил: «А я так люблю конфеты»! когда служил в Германии, я с семьей жили в военном городке в одном доме с командиром части. Идя со службы, подымаясь по лестнице, командир увидел аленького мальчика, бегущего в подпрыжку по лестнице навстречу. Командир остановился, мальчик так же. Посмотрели внимательно друг другу в глаза. Командир по-отцовски строго, мальчик по-детски пытливо.
- Ты кто?
- Я – командир! – строго ответил военный.
- А я Петя! – сказал мальчик и продолжил свой путь.
С возрастом он стал скромнее, добрее, притягательность внешняя сменилась притяга-тельностью друзьями. Друзей очень много, другу он готов в любую минуту подставить пле-чо, ради друга готов на отчаянный поступок, готов выручить друга из беды. Несколько раз приходил из дискотеки с красноречивым синяком под глазом. «Друга обидели, их много, а я один, как не помочь?» – отвечал он мне на мой молчаливый отцовский вопрос в глазах. мо-жет без раздумий заступиться за девушку, которую незаслуженно обидели. Успешно закон-чил высшее учебной заведение, при нем военную кафедру, проявляет себя на работе, как хо-роший специалист. Хорошо играет в футбол за местные футбольные команды. Всячески пы-тается стать самостоятельным, независимым от родительского, слишком уж пристального внимания. И это понятно – он взрослый сын, мужчина, и наша навязчивая забота состарив-шихся родителей его иногда удивляет. А мы с возрастом становимся сентиментальными, бо-язливо предусмотрительными. Мы воли в возрастной период, когда донашивают недоно-шенные вещи, когда живешь уже не своими проблемами, а проблемами детей и внуков. И даже маленькая проблемка, нестоящая выеденного яйца, становится пугающей, непреодоли-мым барьером, препятствием, когда  незначительный успех детей или внуков вызывает у тебя значительную слезу умиления или комок под горлом.
Сынуля, доводи начатое до конца, не останавливайся на половину пути, не ставь в своей жизни многоточий, а тире. Пусть все же купленная тобой гитара зазвенит, заплачет в твоих. Пусть твои футбольные мячи попадают в ворота. Пусть твои клиенты с удовольстви-ем говорят тебе спасибо. Пусть рост в твоей карьере будет стремительным. Пусть еще не прочитанные книжные пособия по твоей специальности станут заштудированными. Пусть родительский взгляд тебе вслед с надеждой станет надежным. Пусть твои друзья подставят и тебе свое плечо. Пусть тропинка, протоптанная тобой к церкви не зарастет бурьяном. Пусть жена твоя будет любящая и любимая. Пусть дети твои радуют тебя. Вот такой мой отцов-ский тебе наказ.
Вот такие мои характеристики. Далеко не в двух словах, но вкратце, моей семьи и ее членов. Хотите обижайтесь, хотите восторгайтесь, но это повторюсь мои, далеко неидеаль-ного человека, но любящего вас всех отца.
Идя по улице в знойный жаркий день лета, я увидел, идущего навстречу церковно-служителя в одеянии черного цвета на голове и теле, застегнутого на все пуговицы. Жара, я расстегнут до неприличия, а он прилежно, как подобает. У меня в глазах усталость, безраз-личие, неверие в прохладу, у него – бодрость, целеустремленность, вера в него. У меня со-мнения, у него вера, у меня перекрестки, у него прямой путь, у меня надежда, у него - дос-тигнутое, но оба мы грешны по сути – один ждущий прощения, другой просящий его.
День, город, оживленная суета людей, все со своими проблемами куда-то идут, бегут, спешат. И вдруг раздался многочисленный автомобильный звуковой сигнал. Все останови-лись и повернули свой взор в сторону сигналящих машин. Ехала большая по численности колонна «такси» с катафалком впереди. Видимо провожали в последний путь водителя так-сопарка. Все машины на перекрестках остановились, пропуская похоронную процессию, все люди, молча остановившись, смотрели на нее. Немое тело умершего заставило замолчать те-ла живых. Все в это время молча думали ни о чем, воцарилась тишина вечности. Колона проехала, звуковые сигналы машин с их удалением становились все тише и тише, суета людей все громче и громче, жизнь вступила в свои права. Жизнь и смерть всегда рядом, только одна изредка заявляет о себе, вторая постоянно.
На протяжении все своей жизни мне иногда приходилось менять рабочие коллективы, друзей и недругов. Первых было в большинстве. С удовольствие шел на работу, уже половина счастья человека, где было интересно, где было о чем поговорить, где была возможность разделить радость удачи или тоску неудачи, где ты был нужен, где были тебе нужны твои коллеги, где все знали, у кого когда день рождения и вместе его отмечали, где в трудную минуту придут к тебе на выручку. Став пенсионером, занялся таксованием на своем автомобиле. Организовали коллектив частного такси из четырех человек. Казалось бы, должны быть дружны, должны выручать друг друга, должны уважать друг друга, должны как минимум, здороваться друг с другом. Ан. Нет. Всего этого мы не делаем, а все наоборот: не здороваемся, не уважаем, не выручаем, не дружим. Почему? Во-первых, у одного фамилия Червяк, у второго – Гнусный, и их поведение соответствующее. Во-вторых, ни один в армии не служил, ни октябренком, ни пионером, ни комсомольцем  не был; не курят, не пьют, семей не имеют; без кола, без двора, залетные. Может и здоровый образ жизни, но отпечаток на мужской характер бабский. Ехидство, сплетни, прокалывание друг другу колес автомобиля, подсыпание в бензобак сахара или соли, как будто бензин нуждается в этом, натравливание друг друга, лживая информация пассажирам, унижение друг друга, стремление первым, вне очереди, взять клиента, ехидное хихиканье, когда твой автомобиль вдруг сломался, короче бабская гнусность и стервозность. Люди с возрастом набираются мудрости. А они ехидства, у них в каждом слове сто грамм яда. Какие мы в гармонии с окружающей природой красивы и какие мы бываем уродливы изнутри. Наверное, время такое, время уродует нас, время цинизма, беспорядочности, беспринципности, наглости и лжи. Хочется верить, что это падение умах времени временное, что скоро наступит расцвет, просветление у умах человека, и вся это нечисть исчезнет во тьме. А может быть возраст такой, когда более принципиально, более пристально оцениваешь поступки других? Почему-то в молодости обзаводился одними друзьями, став намного старше – одни враги. Возраст клеточного состояния: хочется взле-теть – нельзя, возможности ни те; хочется упасть - что скажут дети и внуки; хочется сказать- как отразится на близких и родных; хочется подумать – самому перед собой стыдно в таком-то возрасте. И вот так живешь: все видишь, все слышишь, все знаешь, все понимаешь, но действия твои ограничены – клетка. Тебя иногда не замечают, не слышат, не понимают. Кто-то посадил тебя в золотую, заслуженную тобой клетку, да еще и поставил ее в таком месте, куда заходят иногда по нужде:
-О, так это вы?....
Да я же все видя, зная, понимая говорил, что…
А, так это были вы?
Ах, молодость, где та? Года так быстротечны… Не успел оглянуться, а уже походка не та, движения не суетливы, речь возвышена и мудра. Мысли , пребывающие в дреме.
Вспомнил такой забавный случай из моей жизни. В городе началось время парковок и парковщиков для автомобилей, толи стихийное, толи кем-то придуманное. Куда не ткнись, везде плати. Подъехал я на своем автомобиле к больнице, где лежала моя жена после операции. Подходит парковщик с протянутой рукой. Не хочу обидеть эту категорию людей, но почему-то у всех на лице, как штамп, как ярлык, как удостоверение о том, что эти люди долгое время занимаются дегустацией спиртных напитков.
- Здрасьте, будем платить за стояночку – довольно сказа мужчина.
- Так я же на минуточку, только узнаю, как дела и уеду.
- Ну и что, надо платить – обиделся он.
- Ну надо так надо. Сколько? – спросил я и, услышав ответ, возмутился: - Ого!
Оплатив за неоказанную мне услугу, по пути в больницу подумал: «За что я платил? Припарковал машину на проезжей части и плати за что, непонятно»! был я в палате, где ле-жала моя жена, недолго. Возвращаясь обратно к машине, я увидел, что парковщик стоит не-далеко от моей машины. Подойдя к машине, я обнаружил, что дверь автомобиля со стороны водителя открыта. «Не понял…» - подумал я и заглянул в салон машины. Отсутствовали пачка сигарет, зажигалка и панель радиомагнитофона, который подарил мне сын не так дав-но.
- Не понял – уже вслух сказал возмущено я – Эй, родненький, подойдите, пожалуйста, сюда! – окрикнул я парковщика.
- Я занят, подожди – ответил он.
- Интересная мысль! Пожалуйста, подойдите сюда! Как это объяснить?
- Что там случилось? – как ни в чем не бывало спросил парковщик.
- Где панель магнитофона, где сигареты, где зажигалка?
- Откуда я знаю, где?
- Ну, вы же стояли рядом!
- Ну и что?
- Так кто же вскрыл машину?
- Откуда я знаю, у меня вон какая большая территория – целый квартал.
- Вы сказали, заплатить стоянку?
- Да!
- А за что же я платил?
- За то, что ты поставил машину на арендуемой нами территории
- Ну, а где мои вещи?
- А мы материально не отвечаем! Я же не сторож, а парковщик.
Я вообще-то, не драчун, но поведение этого наглого типа мня возмутило да такой сте-пени, что я, не давая себе отчета, попал кулаком прямо ему в лоб. Выпучив глаза от удивле-ния, и не выдержав удара, он несколько метров, мелко перебирая ногами, попятился назад и сел задним местом на асфальт у рядом стоящего автомобиля.
- Ого… - вырвалось у него из груди.
- Панель где? Где панель? – тупо спрашивал я. Сжав зубы, губы, кулаки, мышцы и рассудок. Подойти к нему мне не дали его коллеги, которые стеной, как на футбольном поле перед вратарем, стали они. Стояли они впереди меня с вытянутыми руками вперед, как бы говорили «стоп». Толи мой грозный вид, толи их воспитание, не давало им тронуть меня. Я повторил вопрос «где?», они вторили в ответ «тихо, тихо…» Потихоньку накал страстей сник, ситуация разрядилась, тон общения стал нормальным.
-Ну, хорошо, ребята. Видимо сегодня не мой день, ну попал я.  Давайте сделаем так – я магарыч, а  вы возвращаете мне  - предложил я. Ответ не было, вещи не вернули. Оно и понятно. Уличить себя в краже видимо с их стороны было бы не разумно. Расстались, чтобы больше не встретиться. Несколько раз я ездил на радиорынок, хотел под радиомагнитофон подобрать панель. Не получилось, не нашел. Как-то увидел ателье по ремонту радиоаппарту-ры. Зашел узнать, нельзя ли у них сделать это.
- Нет, мы такие ремонты не делаем – ответили мне.
- А то-то перепаять, что бы он работал без панели, можно?
- Нет.
Мои наивные вопросы и вежливые ответы, мастеров слушал рядом стоящий мужик с какой-то панелью от радиомагнитофона в руке. Дождавшись конца моих безнадежных во-просов, он сказал:
- Вот видите, как бывает. Вы, уходя забыли снять панель, ее у вас украли. А я, уходя, снял панель. Пришел, а у меня украли радиомагнитофон. Цирк.
Все рядом: и грусть и радость, и смех и слезы, и глупость и доброта.
В народе говорят: и смех и грех. Хочешь смейся, хочешь плачь. У меня очень много кумовей: кто-то крестил моих детей, у кого-то я крестил их детей. Было время, когда мы на-столько близко дружны, что пытались как-то нашу дружбу как бы узаконить перед Богом и людьми. Прошло время, которое некоторых кумовей оставило рядом, некоторых настолько удалило, что уже не видимся долгое время. Время сменило акценты; старых друзей удалило, новых добавило. У меня есть кум, которого я очень уважаю за его хорошие человеческие ка-чества. В последнее время, он почему-то решил баловать меня своими ночными визитами. Где-то изрядно употребив спиртного, глубокой ночью является перед моими глазами и гла-зами моей жены родненький кум. Поначалу оказывалось ему должное внимание, накрывался выпивкой и закуской стол, и начиналось застолье с приятной беседой. Даже было интересно. Но все должно быть видимо в меру. Лучше не до, чем пере. Куму видимо все это пришлось по душе, и он зачастил. Каждую неделю перед выходными. Мы уже с тревогой посматриваем на календарь. Завтра выходной, - значит сегодня поближе к полуночи придет, еле держась на ногах, редко со своей бутылкой, в основном упор на нашу, родненький кум. Он иногда еще приносит с собой конфеты, но все недопитое и недоеденное принесенное им, уходя забирает с собой. Вообще в нем гармонично ужились совершенно два разных характера: трезвый – чуткий, добрый и отзывчивый, пьяный – басистый голос. Важность в движениях, поучительность в тоне, обидчивость, самолюбование, способность никого не слышать кроме самого себя. Итак стрелки часов приближаются к полуночи. Слышны тяжелые шаги и басистое: «кхе – кхе». Я с женой безнадежно переглядываемся: «Кум пришел». Нагнувши туловище вперед, ытянувши голову с расплывшейся на лице улыбкой, пошатываясь, дыша таким перегаром, что как будто дезинфицирует все впереди себя, умышленно грубым голосом вопрошает: «можно»?
- О, Господи, опять …
- Можно? – повторяет он.
- Можно – тихо отвечаем мы.
- Нет, можно? – ожидая от нас крика восторга, настойчиво издевается кум.
Да. Можно, можно – безразлично, невпопад, отвечаем я и жена.
- Нет можно?
- Можно! – громко говорим мы.
Теперь, отбросив туловище назад, раскинув руки в стороны, кряхтя басистым голо-сом, кум громко говорит:
-Ну, здрасьте …
- Здоров.
Кум  начинает кланяться, целовать руки жене, а потом мне, целовать в губы жену, а потом меня. Противогаз тут бессилен.
- Кум, у меня нормальная сексуальная ориентация. Что ты целуешь меня в губы?
- А-а, ты брезгуешь со мной целоваться … Ну, хорошо… Конечно, кум ханыга… Ну, хорошо…Кум, ты не обижайся. Ну, кум, куда я пойду? Конечно к родному куму, к куме, се-стричке. А помнишь, мы в одной лоханке мылись, в одной кровати спали? А, кум забыл… А я помню… Ну, идем к столу, сделайте куму кофе. Как я люблю, покрепче…
Это вежливый намек на застолье. Вот как это все расценит? Все вроде бы правильно – кум пришел в гости к куму с кумой. Все правильно, все нормально. Только три вопроса: почему шатаясь, почему в «собачий голос», почему так часто?
И смех, и грех. Хочешь смейся, хочешь плачь. Во время службы в органах внутренних дел, было время, когда зарплату не платили по полгода. Страна стала «самостийно, незалежна». Были талоны, купоны и так далее. Что бы хоть как-то выйти из этой ситуации. Нам разрешали совмещать службу с подработкой, где-либо. Договорились мы с председателем колхоза оказывать им помощь в охране их полей. Возле виноградного поля был небольшой домик, где можно было отдохнуть и перекусить. Там сосредоточились две бригады охранников – мы и гражданские, колхозные сторожа, которые позволяли себе изрядно употребить «зеленого змия». У нас были знакомые летчики с учебного аэродрома. Как-то заговорились мы с ними полетать над колхозными полями на вертолете. Первая посадка наша была возле колхозной конторы, где находились и председатель, и нарторг, и члены правления колхоза.
Сначала вертолет завис над площадью, потом медленно стал приземляться. Сначала председатель, как всегда первый, увидел его и показал пальцем вверх. Все, как по команде, послушно подняли лица в небо. Потом рука резко опустилась, лицо выразило удивление че-рез широко раскрытые глаза. Все, интенсивно осматриваясь, начали искать место для укры-тия. Но председатель стоял на месте, как бы подавая пример. Остальным ничего не остава-лась, как делать тоже. Виновато-испуганно, плотнее сомкнувши свои ряды, они стояли как вкопанные. Вертолет приземлился. Из него вышли мы. Шок окутал присутствующих. Все зашевели губами рта, но речи не было слышно. Все говорили, как бы про себя.
- Здрасьте! – как ни в чем не бывало, поздоровались мы. – Вот решили охранять поле с вертолета!
- О, так це ви, хлопцi? Ну, молодцi! Оце охрана! По военному! А мы тут думаемо, що цэ. Ну, молодцi! – восхищался председатель. вторая посадка вертолета была возле домика на виноградном поле.
Вертолет, свистя лопастями, шумя двигателем, приземлившись, готов снова поднять-ся. Я, выскочив из него, побежал к домику. Открыв входную дверь, я увидел сторожа, изряд-но выпившего, стоящего на четвереньках. Высунув голову в проем двери, от испугано спро-сил:
- Що цэ?
- Шо, шо война!
- Та ти шо?!
И смех и грех. Хочешь смейся, хочешь плачь. Во время моей службы в войсках пра-вительственной связи, прибывая в Германии в западной группе войск, я был назначен, на-чальником клуба батальона. Прежний начальник клуба, отслужив свой положенный срок, отбывал в Союз. Мне у него надо было принять имущество клуба, которое, мягко говоря, по книгам учета числилось, а в наличии или отсутствовало, или находилось в испорченном со-стоянии. Ну например, дорогой немецкий фотоаппарат переехала машина. И вот эти остатки, правда аккуратно сложенные в целлофановый кулек, мне надо было принять под свою ответственность, иначе ему или пришлось бы покупать новый, или оплатить ущерб в кратном размере. Все сроки, отведенные по Уставу на прием – передачу, закончились, а моя подпись в акте пока отсутствовала. У командиров шок, у моего предшественника инфаркт. Отцы командиры – командир части и замполит, вызвав меня в кабинет, уговорили меня все же поставить мою долгожданную подпись. Дескать, во время моей службы что-то спишем, что-то заменим, но скандала на все ЗГВ избежали. Я с неохотой, предчувствуя неладное, аккуратно вывел шариковой ручкой свою фамилию и условный ее знак – подпись. Мои предчувствия оправдались. На протяжении моей службы, дождавшись соей замены уехали в Союз сначала командир, а потом и замполит. Я. Как бы, невольно, остался один на один с испорченным имуществом клуба. Что-то все же списал, что-то все же заменил, но не все. Пришло мое время уезжать в Союз, пришло и мое время сдавать технические средства клуба, пришло мое время или получить инфаркт, или возместить материальный ущерб. Все мои попытки доказать, что я не «верблюд», ничем не увенчались. Все мои объяснения натыкались на стену молчания и непонимания. Ну, и что делать? Как быть? Я без вины виноват. Я за свою доброту должен нести наказание. Ты знаешь, отчаяние, инстинкт самосохранения, иногда подсказывают выход из любой ситуации. Выбрав подходящее время, когда все командиры на своих местах, в своих кабинетах, присмотрев деревце под окном замполита, я, сняв поясок со своего плаща, стал мастерить петлю для повешения себя, так сказать удавку. Решил, так сказать, совершить суицид демонстративно, а для себя нарочно. Делал все медленно, не спеша, кК бы прощаясь с жизнью, изображая отчаяния, безысходность. Вот и петлю смастерил, вот и к веточке привязал, выбрав потоньше, что бы, если меня вовремя не заметят, сломалась. Вот и камень под ноги подставил, вот и голову в петлю засунул, а пока тишина и покой. Никто не бежит, никто не останавливает, никто не кричит: «Не надо»! « Неужели придется удавиться, неужели не остановят? Что делать? Эй, вы, ну, посмотрите, в конце концов, в окно! Тут человек невинный вешается! Люди, ну остановите меня, а то удавлюсь!» - судорожно думаю я. – « А, была не была, все равно ветка сломается!» - решил я и оттолкнул ногой камень. Ветка таки сломалась, меня таки увидел в окно замполит и, с дежурным по канцелярии, и криками: «Эй, стой, не надо!» - бежали ко мне. Я закатив глаза, , изображая судороги и бездыханное тело, снопом упал на землю. Авантюра моя удалась, имущество у меня приняли, я счастливый уехал в Союз. Нехорошо? Да, признаю! Выкрутился? Да, удачно! И смех и грех. Хочешь смейся, хочешь плачь. Все мы, человеки, айсберги. То, что наверху – это только часть наша. В определенных ситуациях, мы можем, способны блеснуть и новой, подводной своей частью. Мы можем быть, при определенных обстоятельствах, и героями и трусами, и добрыми и злыми, и святыми и иными, и удачливыми и невезучими. Надо же везунчикам оказаться в нужное время в нужном месте и стать богатыми и власть имущими. И они уже клеят себе ярлыки героев, добряков, святых и респектабельных, хотя на самом деле противоположность полная.
Могут пообещать, но не сделать; могут взять, но не дать, могут сказать, но не услы-шать, могут говорить, что думают о народе, о его благосостоянии, но на самом деле думать о себе, о своем обогащении; уличить тебя в чем-то, но на самом деле сами такие. Они «правят балом», они диктуют свои условия игры, они, как никто другой, знают, что нам надо и сколько, они самовлюбленны и нас заставляют их любить. Но это обычно худшая часть че-ловечества, лучшая обычно, бедна и порядочна. И вот, поди узнай, догадайся, какое ты там колено от… Ты наказан или тебе воздали? Какой пример окружающим? Ты добр – значить ты беден; ты идейный – значит тебя казнят; ты непристойный – значит ты богат и наделен властью. Были друзьями по духу, коллегами по взглядам, соратникам по убеждению. Но ты чуть-чуть талантливей его. У друга появилась зависть. Он тебя предал и стал богат, а ты бе-ден и верен. Хоть стой, хоть падай. И смех и грех. Хочешь – смейся, хочешь – плачь.
Таксуя на своей машине, в Одессе говорят «кастрюлить», вынужденно зарабатываю себе и своей семье на кусок хлеба. Собирая как «посметюха», птичка такая, гривночки, так на содержание машины и хлеб с маслом. Это в застойные времена таксисты и моряки были самые богатые люди. Иногда приходилось подвозить наркоманов. Людей в основном моло-дых. Они, «присевшие» на иглу, не доживают до старости. Они уже в полной зависимости и физически и психологически от наркотика. Они, удовлетворяя свое любопытство и удоволь-ствие, стали на путь никуда не ведущий, кроме как в бездну болезней и самоуничтожения. Сначала они колются из-за любопытства, потом из-за удовольствия, потом из-за зависимо-сти. Зависимость физическая преодолима, психологическая нет. Бывали случаи, когда моряк, пришедший из рейса, не повидавший еще свою семью, с полными карманами денег, просил завести его туда, где тайно шла продажа наркояда.
- Может сначала домой, поцелуешь жену, детей? – спрашивал я.
- Какой домой? Знаешь, как я истосковался за полгода за иглой?
- Ну вот, уже полгода без этой гадости, может, все же спрыгнешь ? – просил я его.
- Батя, не дави на психику! Поехали! Контора  там есть?
- Откуда я знаю … - ответил я.
- А где хороший наркотик, чтобы сразу вставило?
- Откуда я знаю … - ответил я.
- А бодяжка  у тебя есть?
- ДА, откуда она у меня – уже возмущаюсь я на его бесконечные вопросы. – У меня баба надувная есть в багажнике, надо? – шучу я.
- Батя, кто с иглою, дружит, тот по женщине не тужит! Поехали быстрей!
Как-то  села ко мне в машину компания из пацанов и девок, и заказали отвести их ту-да, подождать и забрать обратно. Туда, где продают укол в мир забытья и нирваны, а проще наркотики. Дело было летом, стаяла жара. Я в этот день был уставшим и ожидая их, стал дремать, сидя на сидении. Вдруг слышу, меня кто-то будит.
- Батя, ты что втыкаешь ? – спросили меня.
- Угу.. – буркнул я.
- Что, классный наркотик, чефир?
- Угу…
- Идем быстрей, смотри, как батю взяло, вставило!
И смех и грех. Хоть стой, хоть падай. Хочешь – смейся, хочешь – плачь.
Продажа наркотиков – это конечно же один из активных видов бизнеса, но что за этим стоит? Сколько сломанных судеб, сколько смертей молодых людей, сколько семейного горя и слез родителей? Вымощенная шприцами дорога в бездну. Сколько хорошего не увидено, не услышано, не сделано? Вот он лик капитализма, куда, сделав огромный шаг назад, мы ушли от высшей стадии развития общества – социализма. Не было у нас этих уродств. У нас были другие, благородные ценности жизни. Мы созидали, а не разрушали, мы улыбались, а не хмуро завидовали, мы слушали и слышали, а не тупо, безмолвна молчали. Мы были открыты радостям жизни, а не окружив себя забором и охраной, боязливо прятались. Все было доступно каждому. А не отдельно кому-то укравшему. Ностальгия по прошлому? Нет, обида за настоящее!
Да и ностальгировать есть о чем! Когда мы с женой улетели в свадебное путешествие на самолете сначала в город Ленинград, потом в город Москва, потом в Киев, потом домой, в Одессу. Нашли деньги для покупки билета на самолет, посещали все музеи и рестораны, все достопримечательности, театры, концерне площадки и гостиницы этих городов. И все это при зарплате в 90 рублей. Могли свободно, без проблем, купить билет на самолет и улететь к родственникам в Омск, Архангельск, уехать на своей машине в Сталинград, на Кавказ, в Крым, Карпаты. И это мог себе позволить каждый, а не отдельно взятый индивидуум и не совсем понятно, откуда взявший такие деньги. В город Архангельск мы с женой и детьми почему-то решили слетать на самолете к родственникам осенью. Вылетели утром прямым рейсом Одесса – Архангельск с посадкой для дозаправки и подсадкой пассажиров в Киеве. В Киеве должны были несколько часов, согласно графику, но рейс отменили. Сначала на один час, потом на два, а потом аж до утра следующего дня в связи с непогодой в Архангельске. Пришлось заночевать у родственников в Киеве. Гостеприимство их закончилось тем, что не выспавшись и не выхмелевшись, мы сели в самолет, которому все же разрешили взлет. Во время полета запретили посадку в месте назначения и мы приземлились в Петрозаводске Корельской АССР, потом в Мурманске Кольский полуостров, и только через двое суток мы в конце концов достигли желаемого, прилетели в город Архангельск. Встречи, поцелуи. застолье, посещение родственников. Город удивительный, народ также, не говоря и их городе, где «штокают» и «окают».: «Да уж погоди-ка, да уж пошто…». Пригласили нас в гости на остров Мудьюг в Белом море. Плыли туда на катере, погода была хорошая, море не штормило. ушли в открытое море, далеко от материка. Планировала погостить несколько дней и обратно. Но поздняя осень дала о себе знать. Пошел снег, заштормило море. Стало холодно и неуютно. И только мимо проплывающим большим судам наши родственники указывали направление движения двумя маяками – белым и черным. Огромные волны, догоняя друг друга, пенясь, накатывались на берег, на небольшой причал острова. И вот вместо пару дней, мы за-держались на целую неделю. Вместо электричества – керосиновая лампа, вместо - телевизо-ра – окно в домике, вместо унитаза – дворовой туалет, вместо водяного отопления – печь., и то в прихожей. Сидя ночью у окна, тоскуя по материку и комфорту, я грустно смотрел в тем-ноту – морозную и утихшую от ветра. В печи потрескивали и играли языками огня поленья. Вдруг в окне я увидел какие-то сияния.
- Что это, горит что-то? – удивленно спросил я.
- Да уж пошто горит-то, да уж погоди-ка, дак это же и есть оно, уж северное сияние! Пойдите-ка, посмотрите-ка, поди наверное, не видели никогда такого дива, уж! - равнодуш-но ответили мне.
Одевшись, мы все выскочили на улицу и оказались в очаровании сказки, в чуде при-роды, в невиданной до сих пор неописуемой красоте. Купол неба вроде бы кто-то большу-щей кистью разрисовал в разные цвета радуги, которые, играя и сверкая. Сменяли друг дру-га. Небо стало не просто прозрачным и уходящим куда-то, а реальным, высоким, видимым, великим и тобой управляемым. Восторг и удивление, размышления и завораживающее оце-пенение наполняют тебя. Ты под этим величием маленькая крупица бытия. Ты единое целое с природой, но несущий и исполняющий свою миссию. Убери его – тебе нечем будет восторгаться. Убери тебя – ему незачем будет красоваться, некому будет напоминать о бытии мира сего. Великое чудо природы и удивительное создание ее – северное сияние и человек. мудрость и возможность творца безгранична.
Опять подул сильный и морозный ветер, по небу низко поползли темные тучи, сыпя на остров и штормящее пенящееся море мелкий колючий снежок. Надежда в ближайшее время выбраться отсюда, с острова, застрявшего в пучине непогоды и природы, таяла, как северное сияние перед восходом солнца. Думая, что чудес на свете не бывает, мы начали смиряться с нашей участью, с вынужденной зимовкой на небольшом острове Мудьюг в Бе-лом море, что в переводе означает остров смерти. Но на наше удивление чудо совершилось – к причалу подплыл небольшой катер, ищущий шлюпки, оторвавшиеся штормом с мимо про-ходящего корабля.
- Вы на материк?
- Да уж конечно. Больше нигде искать - то а почто спрашиваешь?
- Нас с собой возьмете?
- Ну-у-у-у… - по-архангельски протянул капитан, что значило да-а-а-а…
Катер то судорожно стонал, взбираясь на волну, то на мгновение затихал, падая вниз и ныряя под воду.  Иногда казалось, что мы плывем на надувной лодке. Нас поместили где-то внизу и через иллюминаторы, кроме воды, ничего не было видно. Жена, прижавши к себе детей, сидела затаив дыхание и тревогу, стараясь изобразить, что ничего страшного не про-изошло.  Сыновья, втянув головы в плечи, со страхом и любопытством озирались по сторо-нам. Я, как мужчина  и отец семейства, решил подняться на капитанский мостик. Палуба то уходила из-под ног, то вдруг, внезапно появлялась, подбрасывала вверх. Находиться капи-танском мостике в шторм, находиться в кабине пилота самолета при влете или посадке, на-ходится рядом с играющим пианистом или скрипачом – чувство одно и тоже. Ты видишь все воочию. Трепет сердца и затаенное дыхание – не спугнуть, не нарушить, не оставить. срав-нивать можно еще со многим, а так же и с тем, когда ты взял в руки книжку и читал ее, что-бы окунуться в сокровенные мысли и чувства написавшего ее и назвавшего это «Мои». Я понимаю, что мое сочинительство, может быть, где-то напоминает сочинение ученика пятого класса – наивно и откровенно. Пишу в преклонном возрасте и впервые. Какая участь ждет мои рукописи – не знаю. Может они станут книжкой, может бумагой для розжига костра или ненужной макулатурой. Но зов чуда я исполнил. Я написал, а там как судьбе угодно. Вот такие они – мои …