Ольхон

И вот я на Ольхоне, на ветру, где махом мерзнут пальцы, снимаю, порою от бедра, не наводя резкость, как попало, потому что ветер сбивает с ног, потому что глаза полны слёз и ничего уже не видишь, но красиво, ужасть как красиво. Или вот в бухте Песчаная на закате я спускаюсь к воде, замёрзший прибой, песок, отражается в этих ледяных наплывах закатное солнце, волны розовые бьются о берег, Юлька бегает наверху вся замёрзшая, ногами притопывая, англичанки прячут робко тела в уазике, что те пингвины жирные, но эти худые, даже излишне худые. И вижу просто ох..тельный закат, облако горит огнём красное-прекрасное в небесах лазурно-мягких, пастельных, бирюзово-розовых! Я встаю на колено, и плевать, что доктор запретил, потому, как только так я могу удержать камеру более-менее ровно, а я всё же стараюсь ровнять горизонт, да и вид с нижней точки эффектнее, взвожу затвор (или как он там называется), замеряю экспозицию, ставлю на бесконечность, щёлкаю, давлю, не щелкается… плёнка кончилась, совсем нет плёнки. Нет, в машине она есть, но пока я добегу до уазика, пока я отогрею окоченевшие, красные пальцы-колбаски (они меня не слушаются в охлаждённом виде вообще), пока я поменяю плёнку, это минут 15 пройдёт, не меньше, а закат он вот он, всё меняется каждую секунду. Я бегу наверх, зову Юлю, пошли со мною. А Юля ходит и ищёт своё, ей не до попсовых закатов, но, видя мою решимость, перемешанную с отчаянием, идёт и снимает для меня один, всего один кадр заката, но уже не то, облако уже погасло. Такая вот жизнь.

На Хобое я спустилась ниже всех, они все лёгкие, их бы унесло ветром, там, на самой северной точке ветер поднимал волны вверх, брызги взлетали мелкой пылью прямо над водой и волны бешено стучали, гремели, разбивались о камни, о берег и всё уже во льдах, в наледях, такая бахрома ледяная, рюшечки-х..шечки для платья Снежной Королевы. И я ползу к краю, вижу дырку в скале, пытаюсь спуститься ещё ниже. Я космонавт (или капуста?), мне не холодно, я хорошо одета, на мне трое штанов (термо, флисовые и сверху лыжные непродуваемые, попугайские), пять слоёв сверху (термуха, майка, флиска, анарак и куртка нелен нарбен), мои новые ботиночки очень тяжёлые, но они радуют, держат на камнях, трое носков, одни из них шерстяные, ногам тепло, две шапки, точнее одна шапка шлем и уши из флиса. Но ветер он срывает капюшон, он морозит лицо, он хлещет меня монотонно и нещадно – пошла вон, собака! Щёк нет, -15 на улице и ледяной ветер, достаю платок, вытереть слёзы, ничего не вижу, ветер вырывает платок, мгновение, и вон он летит над Байкалом, трепещет, стремительно удаляясь. Байкал взял сам себе Дар. Вон там внизу я вижу дыру в скале, но я боюсь спуститься ниже, ветер сбивает с ног, даже меня космонавта, я от бедра делаю кадр не глядя в шахту, что выйдет? Не знаю. Ведь плёнку надо проявить ещё. А у нас в Иркутске её проявлял только мой Саша, но ему сейчас негде, нет у него фотолаборатории, поэтому плёнка полетит с Юлькой в Москву, там её проявят, и потом она мне её назад вышлет, и ещё надо отсканить, так что и не надейтесь в ближайшее время увидеть мои «шедевры». Я засняла десять плёнок – 72 кадра, но дай то бог, чтобы хоть половина получилась.

Пыталась снимать в перчатках, нажала случайно какую-то х..винку, в результате аппарат отказывался щелкать, я решила, что плёнка кончилась, стала уже мотать, потом чутьём просто догадалась, тут что-то не то, давай тыкать везде, нажимать рычажки, нашла поломку, заработало. В общем, снимали мы так, выскакивали из уазика, быстро-быстро фотографировали, заскакивали назад отогреваться, руки горят, меняю пленку и опять на фотосессию. Пентаксом снимала абы как, в основном видео, ну так, чтобы хоть что-то увидеть сразу, оказалось не так уж и плохо. Но он, собака такая, вечно на ветру замерзал и умирал, потом отогреется и опять снимает, пара кадров, опять мёртв. В результате нескольких шедевров не получилось. И мне оставалось лишь играть на гармошке, на ветру, на морозе и любоваться этой всей красотой неземной вокруг и шептать, что я самая счастливая на всём белом свете. Юлька довольная при двух фотоаппаратах тем временем снимала, снимала, снимала, я иной раз не удержусь. Юля, сними вот это, а? Посылала мягко, но далеко, по дружески, ей режиссёры не нужны. Фотоаппаратами тоже делиться отказалась, самой нужны оба, но я ниче, я не обиделась, понимаю.

Обедали ухой, вкусная уха, горячая, из омуля, картошечка, укропчик, чеснок, перец горошком, лавровый лист плавает корабликом в котелке, а вегетарианка ест замороженный помидор и синеет от холода.

На Кобыльей голове обедали жареной картошкой с омулем, поговорили за жизнь о волках, чаю напились с чабрецом, душистым. Снежок собирается, тихо, медитативно, относительно тепло, ветра почти нет, мне даже жарко.

Куруканская стена, место Силы, Ольхон это место Силы, там духи, там везде духи, но там, у Куруканской стены живёт, свернувшись клубком, спит Вечность, сама, собственной персоной. Юлька там даже нашла жертвенный камень, пока я бегала в тумане и звала её, боясь, что она свалилась в пропасть. Там я бродила, а вот на скальнике не удалось, кончилась плёнка, пока меняла, Юлька уже замёрзла, поэтому я только туда-обратно, десять кадров сама не заметила как отщёлкала, а это последняя плёнка, два кадра на закат.

Мало времени были мы на скальнике Замок, очень мало, величественные скалы, так не характерные для Ольхона, с зелёными лишайниками – удивительное место, я бы там посидела часа два не меньше, полазала бы, но уже вечереет, а нам ещё на ту сторону.

Закат на той стороне, настоящий и суровый Байкал, чёрный песок, скала Гермафродит, двуликий Янус, бухта с зелёно-изумрудной водой, скала освещена закатным солнцем, покраснела, идём вниз. Опять счастье, сплошное счастье. Последние два кадра ушли, а становится всё красивей и красивей, идёт снежок, вечереет. Закат горит, вода горит, волны, на небесах, там идёт непогода, идёт снег, розовый в закатных лучах, Сила, Вечность, Мудрость – это ли не счастье? Я совершенно счастлива. Я бормочу себе под нос, как мантру, как я счастлива и как красиво. Я пою Байкалу на гармошке, это моя благодарность, я люблю этот мир, я люблю этот остров, я самая, самая счастливая!
Снег падает, падает, падает, сумерки, синее небо, тёмные силуэты гор, мы ползём в гору, я пыхчу, мне уже жарко, но так красиво, так хорошо и спокойно, так тепло на душе, мягко падает белый, пушистый снег, на Ольхоне очень мало снега, это волшебный остров, тут всегда солнце, летом на Байкале дождь, на материке дождь, а на Ольхоне солнце, очень мало осадков, нам повезло, возвращаемся уже затемно, счастье. Я хочу остановить машину и снять домик в степи со штатива, там горят пара окошек, кругом тишина, темно, никого, только снег и два светящихся окошка, но у меня нет плёнки, совсем нет плёнки, плёнка кончилась, давно.

В последний день не поленились, встали утром рано, вышли затемно, звёзды на небе, синем, глубоком небе, луна, круглая, толстая, блестящая, самодостаточная. Какой это был рассвет, это просто волшебство и красота нереальная, но у меня уже всё умерло, плёнки давно кончились, Пентакс замерз через пару кадров. Жаль. Рассвет всё ярчал, розово-красный, облака-барашки, вот уже и горы на той стороне осветило солнцем, загорелись горы. КРАСОТАААА!!!! Я спустилась к Байкалу, поговорили о том о сём, на прощание пожали друг другу руки. Юлька пляшет чечётку, ноги окоченели, вся замёрзла Юля, пора уезжать.

Сумбурный получился рассказ, слишком много эмоций, слишком мало информативности. Была ещё баня, каждый день баня, после дня, когда промерзаешь до костей, как хорошо погреться, попотеть в бане и ополоснуться холодной Байкальской водичкой, эх, ещё бы занырнуть в прорубь, но и так неплохо, даже очень хорошо, тело балдеет, я адаптировалась, и потом уже не мёрзла, ходила нараспашку при -20 мне было жарко. Ещё были коты, просто сногсшибательные коты меховые, толстые, наглые, и собаки, люблю ольхонских собак, добрые, мохнатые, утеплённые, красивые, свободные. Были анасранцы, эти всё мёрзли, мы там были одни русские. Мы остановились у Бенчарова Никиты, мне там очень понравилось, лучший номер-люкс с видом на Байкал и печкой, тепло, хорошо, чудесные кровати широкие, дизайн мне по душе пришёлся, ничто глаз не коробило, очень приятная, душевная, добрая обстановка на турбазе, чаю аж четыре вида хоть запейся!
И это красота, что людей не было, везде пустота, не люблю людей. А ещё была степь, как я люблю ольхонскую степь, жухлая жёлтая, скудная трава, вперемешку со снегом, цвета пшённой каши и белые дороги, по которым никто не едет. И стада пасутся коров, овец, лошадей. А в заливах уже лёд, на озере сердца тоже лёд и ледяные цветы на берегу. Когда ехали на пароме, попали в полосу льдов и они звенели ударяясь друг о друга, о железный бок парома, хрустальный звон, нереально красиво, или реально? Как в сказке. А у меня нет плёнки, и Пентакс умер, пыталась его оживить, заснять эту красоту, бесполезно. Дзинь-дзинь, звенят льдинки, колышась на волнах Байкала, священного Байкала и удаляются, вот и Земля.

ноябрь 2010