Первая смерть

У маленького человека, человеческого детеныша, невероятно много дел и задач.
В основном все они связаны с постижением. Даже того, что непостижимо...

Это постижение, например, расцветающего бутона - с вечера еще невзрачного, скукоженного, серо-буро-малинового... А утром - ах! на его месте Нечто, трепещущее, бирюзовое, нежнейшее. Настоящее волшебство. Этот мгновенный скачок - как его постичь? Скачок от от зародыша к чуду жизни...

Внезапная перемена. Ничто не учит нас так, она. Парадокс, но получается, что главные уроки происходят во время перемен! Вот вчерашняя старуха-зима вдруг обратилась красной девицей-весной, прямо с сегодняшнего дня. Её, весну, ведь ни с чем не спутаешь, ее запах и свет... Вот тщедушный мальчик-с-пальчик первого сентября вдруг стал почти юношей! Надо же, как вымахал за лето - ахают учителя. И ты вместе, вернее, параллельно с ними - надо же! Метаморфоза с малышом да и только.

Но приходит и такой момент, когда нужно постичь обратный процесс. О да, это тоже скачок, но скачок в неизвестность, вернее, в исчезновение. И красоты там уже совсем нет. Будто бы нет... Только память о ней.

Это встреча со смертью. Наверное, я так думаю... нас к ней готовят - Всевышний, события, по его воле с нами случающиеся ДО ТОГО. Сломанный картонный самолетик, разбитый графин, засохшая ноябрьская муха, раздавленная кошка... Чей-то конец...
Наверное. Но этого я не помню. Зато навек запомнилась мне моя первая встреча со смертью человека - девочки-ровесницы, десяти с небольшим лет.

Перемена была резкой. Еще позавчера мы играли с Тоней, резвой, гибкой и веселой - играли в скакалки, в классики, лазали в заброшенный дом на пустыре через забитое крест-накрест окно, причем она - первая. Загорелые ноги ее обычно прыгали выше всех, и хвостик каштановый взлетал при этом задорно и завлекательно... Ничего не боялась наша Тоня, цыганистая и отчаянная...

А сегодня нам сказали, что Тоня умерла, попала под машину, перебегая улицу. Сразу насмерть. Полушепотом сказали, будто о чем-то неприличном, о чем стыдно говорить, и все, кто слышал, сразу как-то замирали, застывали, потому что энергично двигаться - значило бы оскорбить... кого? Непонятно. Тоню? Но ведь ей уже должно быть всё равно? Так? Так. Но отчего-то и мы, дети, сразу поняли, что надо замереть, снизить скорость, остановиться... Хотя день был такой же ясный и теплый, летний день, как вчера. Что же изменилось? Многое. Даже всё. Если брать наш двор...
Вечер тоже пришел необычный, не давал спать мне долго. Молчаливый какой-то вечер...

На следующий день нас спросили взрослые скорбные люди около Тониного подъезда, хотим ли мы пойти попрощаться с ней. Можно было не пойти - запросто. Никто бы не осудил, не потащил за руку. Решение пришлось принимать самой - по-взрослому. Впервые, наверное, такое серьезное - и самой. Родители-то на работе...
И я пошла.

Надо было идти. Зачем - не объяснила бы тогда никому. Любопытство было - точно. Смертельное... видимо. А вот всё остальное - вряд ли. Некоторые девочки отказались, а мы втроем, пошли. Как-то даже обреченно, опустив головы, пошли.

Первый этаж хрущевки, открытая дверь. Душно и тесно... Больше не помню подробностей. Сквозь слой людей нас пропустили вперед - к столу посреди комнаты. Там лежала Тоня. Кажется, в гробу. Или еще нет... И она почти не изменилась, спокойно лежа в кружевах, смуглая, как всегда, с аккуратной прической на пробор. Страшно мне не было. И отчаянно-печально тоже не было - как-то заледенело в груди, стеснилось, и всё... Никто из нас троих, помню, не заплакал - в отличие от взрослых, громко вздыхавших и сморкавшихся рядом. Но не от жестокости это беспечалие наше было, нет, а отчего-то другого. Может, знали мы, помнили что-то еще пока, не став непоправимо "большими", помнили - хоть и смутно? О ней, о смерти и ее тайне? Но не буду утверждать...

Очень сложно мне передать общее ощущение того момента теперь, спустя столько лет, но кажется мне, что это было... уважение что ли. К Тоне и к тому, что с ней произошло... Или лучше сказать благоговение - ощущение, чем-то похожее на то, когда до этого на улице мне приходилось встречать свадьбу - жениха и невесту.

Но! Всё же что-то сильно портило эту картину - в целом не такую ужасную, скорее, необычную. Что-то диссонировало - так я говорю сейчас. А тогда, не зная этого слова, я чувствовала дискомфорт своей цыплячьей кожей, и что-то больно царапало меня, от чего хотелось поскорее уйти.

Это были два медных пятка на глазах Тони. Темных и тяжелых. Совершенно неправильных, не подходящих нашей Тоне. Они наверное давили ей на веки, они портили её красоту, они были чужими для неё... И для нас. Для меня...
Зачем их положили, я не спросила, постеснялась, не до меня там было... Всем.

Но с тех пор смерть долго представлялась мне двумя темными пятаками, жуткими и ненужными. Ведь Тоня из-за них ничего не видела... Не могла видеть.
Из-за них Тоня стала совсем не такой как мы, отделенной напрочь.  И именно из-за них думать о том дне мне потом всегда было больно...