Глава XI

Мелиссе казалось, что она потеряла сознание всего на несколько мгновений, но когда она снова открыла глаза догорал уже второй костер. Палач собирал цепи, которыми несчастных прикрутили к столбам и, любовно отирая гарь со звеньев, складывал немудреный и страшный «инвентарь» в деревянный ящичек. Лицо все ещё стоящего на лобном месте монаха блестело от пота. С неким запозданием Мелисса поняла, что третий приговор, кажется, уже зачитан. Последним казнимым был юноша, почти мальчишка, лет шестнадцати, длинноволосый и крепкий. Он тупо и мрачно смотрел на толпу перед собой, словно уже ждал той боли, что вот-вот на него обрушится.
Монах утер мокрый лоб рукавом рясы. Палач запер ящик с цепями и сал неторопливо чиркать кресалом. Над площадью повисла маслянистая, тошнотворная тишина. Мелисса поглядела на выкаченные глаза, на приоткрытые рты… Что-то заподозривший Охотник зло пнул бока рыжего пятками и буквально пропахал толпу, хватая Мелиссу за плечо. Факел загорелся и начал медленно падать.
- Ну уж нет, - сквозь зубы процедила Мелисса. – Ну уж нет!
Хворост занялся, но как-то слабо, словно нехотя, больше чадя. Мелисса привстала в стременах и со всей силы пнула кобылу пятками, от души добавляя шлепком по крупу. Несчастная животина ошалело заржала, встала на дыбы и ломанулась вперед.
Люди в панике кинулись в стороны, топча и давя друг друга. Мелисса пригнулась к конской гриве, понукая кобылу щелчками поводьев. Площадь пролетела в миг, и вот лесная уже стоит около костра.
Хворост все ещё разгорался, и бедный парнишка оказался в неприятно опасности умереть не менее неприятным способом – попросту задохнуться в дыму. Лесная зло, с ненавистью глянула на огонь и резко крикнула:
- Погасни!
Костер заискрил, спрятался под ветки, но тут же вынырнул назад. Мальчишка рванулся и тонко, пронзительно закричал.
- Погасни, - медленно, по слогам, велела лесная. В груди что-то больно и режуще рвануло, словно кто-то изнутри провел по ребрам длинными и острыми когтями. Огонь медленно погас. Казнимый со стоном обвис на цепях, теряя сознание. Лесная покачнулась и наконец огляделась по сторонам. Сознание постепенно возвращалось в отвоеванные пределы, и Мелиса начала понимать, что только что натворила.
Скорее всего минутой позже она скончается, корчась в пламени, на соседнем столбе…
Отчего же так тихо? Не важно, пока не важно, пока тишина – ещё можно действовать.
Она обернулась к палачу, так и не стронувшемуся с места – с безумными глазами, в красном, запачканном сажей платье – и кивнула на столб.
- Освобождай.
Цепи с шелестом упали на обгоревшие ветки. Мелисса подхватила парнишку – тот оказался неожиданно легким – и с трудом устроила поперек седла. Подняла было голову, что бы оглядеться снова….
Жесткая рука больно сгребла её за затылок. Скосив глаза лесная поняла, что рука принадлежала Охотнику. Спокойно глядя на замершею толпу он тихо и ровно произнес:
- Если тебе, Гончая, дорога жизнь – молчи. Молчи и не двигайся.
Кто-то в передних рядах качнулся вперед Охотник плавно и спокойно отпустил Мелиссин затылок и двумя руками перехватил глефу, неуловимо перетекая в боевую стойку. Толпа молчала. Охотник на мгновение замер, а затем сквозь зубы процедил:
- На коня, Гончая.
Мелисса послушно птицей взлетела в седло и замерла, словно изваяние. Боковым зрением она видела, как тяжело вздымается под рясой грудь монаха. Один вдох – одна секунда.
Раз.
Охотник мягко вскочил в седло, подобрал поводья. Глефа уже у него за спиной – и когда успел?
Два. Три. Четыре – с прерывистым вздохом.
Охотник неспешно посылает коня вперед.
Пять.
Шесть
Семь.
Так тихо, что кажется, будто это хриплое дыхание заполонило собой всю площадь. Или это слитно дышит толпа, сопит, как настороженный хорь?
Людское море раздается перед ними и смыкается за их спинами. Там, за их спинами около крайней палатки – узкий проулок, кратчайший путь к лесу.
Мелисса не закрывает глаз.
Ближе, ближе, ближе.
Шатер проплывает мимо.
… Пятьдесят четыре.
Тишина разбилась с почти оглушающим, явственно слышимым звоном и толпа хлынула в улицы и переулки, вопя и визжа от ужаса. Что-то неразборчиво выкрикнул Охотник и пустил Рыжего в галоп, не оставляя лесной никакого иного выхода, кроме как двигаться за ним.
Поле, лесок, ещё одно поле. Спасенный безвольно висел поперек седла но наклоняться и проверять, дышит ли, возможности не было. Лошадь под Мелиссой вся была в мыле, подол платья вымок от конского пота.. Кобыла явно не была приучена к подобным марш-броскам, а Охотник все несся вперед, низко пригнувшись к конской гриве.
- Алькасин! – в отчаянии выкрикнула Мелисса. Кобыла под ней споткнулась и жалобно взвизгнула.
- Не останавливаться! – гаркнул в ответ Охотник. Мелисса пнула лошадиные бока пятками, кобыла снова споткнулась, натужно вытянула шею, пытаясь удержаться на ногах и упала. Небо и земля несколько раз поменялись местами, коварно подвернулся под бок оскалившийся щепой замшелый пень.
- Алькасин! – всхлипнула-крикнула лесная, на секунду задыхаясь. Выкрик был хриплый, свистящий, почти неслышный, но Охотник все-таки оглянулся и резко осадил рыжего, а затем развернулся и поскакал обратно. Мелисса сжала ладонями виски, тряхнула головой и поднялась на ноги. Лошадь, тяжело дыша, лежала на земле, жалко пытаясь подняться. Мелисса присела на корточки, погладила её по шее – рассеянно, словно забыв что происходит вокруг. Подъехавший Охотник спешился, подхватил на руки упавшего парнишку и кое-как усадил в седло Рыжего. Тот не приходя в сознание застонал – ступни у него были обожжены до мяса, кожа на голенях вздувалась волдырями, которые медленно наполнялись мутной нутряной жидкостью.
- Бегом, - коротко велел Охотник и действительно побежал, вровень с конем, шедшим мягкой рысью.
Мелисса догнала его, но равняться не стала, словно уступая негласное первенство. Мыслей почти не было, скорее – просто усталое мельтешение бессвязных картин. Раз за разом всплывало лицо де Сорге и спор об Охотнике… Слова заволакивались дымкой, словно это было невообразимо давно. Давно ли? Мелисса не стала обходить возникшую на пути тройню сосенок, нырнула под сплетение корявых ветвей, невольно обгоняя Охотника, и тут же снова уступила, отходя чуть назад и вправо.
Так давно ли? Мелисса попыталась подсчитать. Два дня с прорыва, около недели в крепости… Затем шесть дней у лесных, два в дороге с караваном гидалей, два без оного…
Память радостно споткнулась, наткнувшись в своих закромах на Рокшаны. Мелисса не могла с уверенностью сказать, сколько дней провела без сознания. Холод ей не вредил, а чалый вполне мог питаться жухлой травой из-под снега, спросить же у Гонца все не довелось. Опустив пока Рокшаны лесная завершила подсчеты. Выходило что-то около месяца, если не дольше. А значит, на дворе пока середина ноября…
Мелисса резко остановилась, едва не налетев на замершего Охотника. С запоздалым удивлением она обнаружила, что стоит напротив крепких сосновых ворот в полтора человеческих роста. По верху их (как и не менее внушительную стену) венчал двускатный конек, что бы бревна не гнили от весенних и осенних дождей. Охотник занес ногу и со всей дури дважды долбанул по правой створке. За стеной зашлась глухим лаем собака, затем ей за вторила другая, поменьше. Охотник ещё раз пнул створку и рявкнул:
- Оглохли там что ли?! Открывайте!
- Черныш, Ласка, цыц! – раздался приглушенный расстоянием голос. Затем что-то скрипнуло, хрустнуло, и над коньком, чуть левее ворот, возникла вихрастая мальчишеская голова.
- Кого принесла нелегкая?
- Открывай, - хмуро бросил Охотник. – Госпоже Гвенаре передай – брат Эйстора фон Герата приехал.

Стоило воротам открыться, как к вошедшим с громким лаем кинулись две собаки. Одна из них была черным, как смоль волкодавом, со стоящими торчком треугольными ушами. Следом бежала рыжая с белыми подпалинами лайка с каре-медовыми глазами. Эту породу выводили в северном княжестве для охоты на мелкое пушное зверьё. От лая пришел в себя спасенный – вздрогнул,  со стоном согнулся пополам, выпрямился, глядя вокруг дурными, полубессмысленными глазами. Отшатнулся, увидев собак, зашептал неразборчиво непослушными губами, пытаясь начертить что-то в воздухе перед собой трясущимися пальцами… Собаки вдруг замолчали, и, поскуливая, улеглись, любопытно глядя на мальчишку. Тот натужно, словно роняя тяжесть, махнул рукой. Собаки встали и неспешно потрусили к будкам, а мальчишка вдруг всхлипнул и кулем повалился в снег.
Мелисса бросилась к нему, и в ту же секунду сзади раздались торопливые шаги и спокойный, им в противовес, голос.
- Что привело тебя сюда, Алькасин?
Охотник кивнул женщине и с непонятной иронией ответил.
- Не иначе, как нелегкая, Гвен. Я привез тебе чернокнижника.

Гвенара была худощавой женщиной лет сорока, высокой, с плавной и величавой походкой. Фигура её ещё хранила остатки былой красоты, подчеркнутая строгим синим платьем и голубым сюрко. Узкие рукава платья с продуманной небрежностью крест-накрест были перехвачены лентами. Голову она при том покрывала самым обычным, тонкого льна платком, из-под которого опускалась на спину черная, с нитями седины коса. В общем, Гвенара воплощала в себе эдакий образ матери, строгой, но справедливой.
На слов Охотника она отреагировала неожиданно спокойно. Подошла, склонилась над парнишкой, нетерпеливо оттолкнув загородившую обзор лесную. Мелисса обиделась, но послушно отошла. Глаза слипались, а за грудиной отчего-то ныло, как после сильного и резкого удара.  Подошла рыжая лайка, ткнулась в ладонь любопытным мокрым носом – лесная машинально протянула руку, запуская пальцы в густую теплую шерсть.
Гвенара тем временем осторожно подвернула обгоревшие лохмотья штанин, бегло осмотрела жутковато выглядящие ступни спасенного, бросила короткий взгляд на кисти рук, покрытые волдырями. Кивнула каким-то своим мыслям.
- Неси в дом, попробую что-нибудь сделать. Я так понимаю, ты его  костра вытащил?
Охотник поднял парнишку на руки и понес в сторону дома. Ответ был слишком очевиден, для того, что бы прозвучать. Мелисса торопливо догнала его, пошла чуть позади. Двери дома приближались, и лесная устало думала о том, что контуры самого здания отчего-то плывут перед глазами…
Гвенара обогнала их, первой зашла в дом. Устало произнесла.
- Я надеюсь, у тебя была веская причина. ОЧЕНЬ веская.
- Она была, - вместо мужчины пробормотала в ответ лесная. Земля мерно кренилась под ногами. – Она была, причина, его же хотели сжечь…
Тёплый воздух внутри дома комом встал в горле, Мелисса пошатнулась и потеряла сознание.

Мелисса проснулась мгновенно, рывком приходя в сознание. Короткое время смотрела на стропила у себя над головой, а затем села и огляделась.
Комната была неожиданно большой, просторной. Через небольшие окошки внутрь просачивался скудный сероватый свет зимних сумерек. Большая печь распространяла густое, до жара тепло, и только по низу, вдоль пола блуждал слабый сквозняк. В комнате было пусто и тихо. Стрекотал с паузами сверчок. Лесная приподнялась на локтях, а потом и вовсе села. Задравшийся во сне подол прилежно скользнул вниз, прикрывая колени. С запоздалым удивлением Мелисса обнаружила, что одета в чью-то камизу, старую, но чистую. Ни платья, ни дорожной одежды рядом не оказалось.
На цыпочках Мелисса пересекла комнату, выглянула в щелку едва приоткрытой двери, ведущей в ещё одну комнату, поменьше. Там, у стола, сидели несколько человек – давешний мальчишка, открывший ворота, Гвенара, что-то смешивающая в ступке и трое девушек, словно безликих, так они были похожи между собой. Одна из них, беззвучно шевеля губами, считала петли вязания.
Мелисса бесшумно отошла от двери и задумалась, ещё раз оглядывая комнату. Вариантов было несколько – выйти к Гвенаре и девушкам, остаться в комнате и сделать вид, что ничего не происходит или попробовать сунуться в ещё одну дверь (если можно назвать дверью проем, закрытый занавеской). Мелисса уже почти склонилась в сторону последнего варианта, когда на печи вдруг со стоном кто-то заворочался, замер, и снова стало тихо.
Мелисса крадучись подошла к печи, встала, балансируя, на узкой приступке, на которую обычно ставятся горшки и отодвинула в сторону легкую занавеску.
…Это был тот самый мальчишка, чернокнижник, как упорно называл его Охотник. Сейчас он выглядел чуть по лучше – его умыли, переодели  и перевязали. Забинтованные ноги скрывались под одеялом, и о происшествии напоминали только неровно обгоревшие до середины шеи волосы да обожженные кисти рук, покрытые прозрачными волдырями. Красная, потрескавшаяся кожа на запястьях отходила тонкими лохмотьями. Не сдержав какой-то острой, нестерпимой жалости, лесная погладила его по голове, а затем, подумав, осторожно коснулась ладонями вихрастых мальчишеских висков и закрыла глаза.
Боль нахлынывает острая, нестерпимая, а легким становится горячё и едко от густого дыма, и Мелисса поспешно «отматывает» реальность вперед, изо всех сил сосредотачиваясь на боли  в руках. И – не дыша, капля за каплей – вытягивает её, забирает на себя всю до донышка…
Что-то острое на излете задело висок, Мелисса не удержала равновесия и упала. Вскрикнув, чернокнижник проснулся и теперь дико оглядывался по сторонам, трудно и испуганно дыша. Лесная сидела на полу и жалобно поскуливала, стараясь не заплакать. Руки жгло так, словно они по прежнему находились в огне.
Гвенара вихрем ворвалась в комнату, подскочила к печи. Крепко взяла чернокнижника за худые плечи и уложила обратно, произнесла повелительно:
- Лежи!
- Госпожа ворожея, - полуутвердительно пробормотал чернокнижник.
- Лежи, - повторила Гвенара, поворачиваясь к лесной. – А ты – поднимись по лестнице, третья комната по правой стороне. Жди меня там.
Мелисса послушно поднялась с пола, стараясь лишний раз не шевелить руками и направилась к двери. Уже от порога она услышала, как Гвенара недовольно обратилась к парнишке.
- Не ворожея, травница. Как тебя зовут?
- Вранко, - донеслось от печи.
- Вранко? Ты не похож на степняка…
Дольше задерживаться в дверях было невозможно, и конца диалога лесная уже не услышала. За дверью – той самой, что была завешана занавеской – оказался короткий, в пять шагов коридор, закончившийся крутой лестницей в два пролета. Лестница в свою очередь вывела её в ещё один коридор. Отсчитав третью дверь по правой стороне Мелисса толкнула её.
Комната была сравнительно небольшой, семь на пять шагов, и отапливалась камином. Находилась она, видимо, на углу – в двух из четырех стен разноцветно и витражно поблескивали окна. По сравнению с первым этажом, где окна были низкими, по-деревенски маленькими эти простенькие витражи казались необычайно богатыми.
За исключением стола, двух кресел и книжных полок мебели в комнате не было. Хозяин кабинета (а это скорее всего был именно кабинет) не потрудился постелить на пол не то, что ковер, а хотя бы половик. С блаженством ощущая под босыми ступнями сухие теплые доски пола лесная меж тем думала, что всего один случайный уголек, выпавший из камина, и пожара не миновать.
При воспоминании об огне кисти стало жечь с удвоенной силой. Мелисса упрямо стиснула зубы. Что поделаешь, забирая чужую боль будь готов её терпеть. И потому Мелисса вздохнула, осторожно села в одно из кресел, закрыла глаза и огляделась.
Любой дом проще сначала осмотреть снаружи, но лесная сначала быстро спускается на первый этаж.
Запутанная анфилада комнат. Лесная мельком заглядывает в ту, где лежит чернокнижник и изумленно отшатывается. Обстановка плывет перед глазами, теряясь в белесой дымке. Это тот же самый, непонятный туман, что лесная видела вокруг лагеря. Мелисса обходит её по краю, заглядывает в соседнюю комнату, к девушкам, и, не поднимаясь на второй этаж, выходит на улицу.
Дом невысок, но красив. Два этажа венчает четырехскатная, уместней смотревшаяся бы на башне крыша. На крыше – тонкий шпиль, чем-то похожий на тот, что Мелисса видела на храме. Не смотря на путанную внутреннюю архитектуру снаружи это обыкновенный четырехугольник. На первом этаже оконца низкие, затянутые слюдой, на втором- по-городски богатые, витражные. Четыре трубы на крыше.
Мелисса оглядывается было на ворота…
На втором этаже хлопнула дверь и до ушей лесной донесся, как сквозь толстый слой ваты, голос Гвенары.
- Просыпайтесь, уважаемая.

Мелисса наконец открыла глаза и тихонько взвыла – руки ожгло с новой силой. То ли недовольно то ли сочувственно вздохнув, Гвенара протянула ей глубокую глиняную миску, наполненную чем-то прозрачным и тягучим и произнесла.
- Опусти руки.
Лесная послушалась. По коже разлилась приятная прохлада, жжение сменилось слабым покалыванием. Мелисса подняла голову и наконец задала единственный интересующий её вопрос.
- А где Охотник?
- Алькасин отправился к родственникам, - коротко ответила женщина. – Как твои руки?
- Спасибо, уже лучше. Что с мальчиком?
-  Сильные ожоги. Ходить сможет, но в лучшем случае – только через пол года, если не позже.
- А Охотник когда вернется?
- Скоро.
- Как скоро?
- Я сказала – скоро, - отрезала Гвенара. Мелисса нахмурилась, чувствуя, что начинает злиться.
- Я имею право знать!
- Не уверенна.
- Почему?
Гвенара вздохнула.
- Потому, что тебе вдруг взбрело в голову вытаскивать с костра человека, жизнь которого может обойтись нам в четыре-пять смертей.
«Наказующие, - вдруг ни к селу ни к городу всплыли в голове слова Охотника. – Если Наказующие, значит – Гортол»
Мелисса встала.
- Где вы оставили мою одежду?
- На чердаке, - Гвенара пожала плечами. – Только она тебе не понадобится.
Мелисса опешила. Видимо, степень удивления ясно вырисовывалась на её лице, потому как женщина снизошла до объяснений.
- Ты никуда не поедешь.
- Почему?
- Потому, что он так велел, - отрезала Гвенара.

 И потекли долгие дни ожидания. Минула неделя, за ней другая, а потом и вовсе третья. Начался декабрь – вьюжный, злой, с недолгими, но лютыми морозами. Днем под мглой нависающих туч клубился мелкий колкий снег, а ночами, бывало, стонали, потрескивая от ветра и мороза ели за забором.
Охотник все не возвращался. Мелисса ходила рассеянная, бродила вокруг дома или подолгу сидела в конюшне. Людей чуралась, спала на полоке в сарае, предварительно натаскав туда солому, в обнимку с псами, которые напрочь забыли о своих обязанностях и хвостиком ходили за лесной.
Терпение у лесной кончилось к середине декабря, да и можно ли назвать это терпением?
… Мелисса проснулась и в панике зашарила вокруг себя в поисках меча. Неровно обломанная соломинка уколола пальцы, и лесная проснулась окончательно. Сон, пользуясь моментом, торопливо выскользнул из памяти и вместе дыханием растаял в воздухе. Только по прежнему ныло в руках лихое ощущение замаха и отчетливое ощущение того, что теперь уж она не промахнется.
Ласка, рыжая лайка, вопросительно склонила голову на бок и лесная машинально почесала её за ухом. Мысли роились в голове, словно наверстывая почти месяц упущенного времени. Мелисса вдруг в абсолютном ужасе поняла, что вот уже которую неделю находится непонятно где, и, самое страшное, ничего с этим не делает.  Лесной вдруг показалось, что кровь, до того холодная, неожиданно с новой силой рванулись по венам, отгоняя остатки предательской сонливости.
Мелисса мягко спрыгнула с полока. Черныш и Ласка с написанной на морде преданностью последовали за ней.
На улице мело. Увязая по колено  в снегу лесная пробралась к дому. За ней по пятам следовали собаки, хмуро сверкая по-волчьи холодными глазами. Ласка молчаливо скалилась.
Мелисса рывком открыла дверь, за ней другую. Сидящий на лестнице и чинящий сапог Бран, сын Гвенары, поднял голову и нахмурился. Привстал.
- Куда псов приволокла? Ошалела что ли?
Мелисса ухватила Черныша за загривок и спокойно велела:
- Пропусти, Бран. Пока я прошу по хорошему, и пока я их держу.
Ласка коротко гавкнула. Бран попятился, сделал шаг, другой, споткнулся и, наконец развернувшись, стрелой взлетел по лестнице.
Мелисса молча прошла мимо лестницы, открыла дверь, вошла в комнату. Дремавший чернокнижник  встрепенулся, сел, настороженно глядя, сложил было пальцы в сложный и непонятный знак…
Мелисса рассмеялась, не убирая ладоней с псовьих загривков. Сама сорвалась с губ вычурная, на показ фраза:
- Не старайся… Они под моей волей.
В комнату вбежала Гвенара, но Мелисса не обратила на неё внимания, хмуро и уверенно глядя в глаза Вранко.
- Ты у меня в долгу, колдун. Помни об этом.
Помедлив парнишка кивнул и сел, свесив с печи забинтованные ноги. Спустился вниз, кривясь и шипя от боли доковылял до лавки, сел.
- И то верно, - раздался наконец его тихий голос. Обернувшись к Гвенаре он добавил. – оставьте нас, госпожа ворожея. Нам с госпожой Мелиссой нужно друг другу кое что сказать.

Вранко был невысоким и, пожалуй, нескладным. Странно смотрелись в сочетании с крепкими руками по-женски  тонкие пальцы. Лицо у него однако было довольно миловидным – обрамленное темными, прямыми и жесткими волосами, с ореховыми, колючими глазами. Сидеть ему было тяжело, но если бы не напряженно поблескивающие глаз, то этого можно было и не заметить. Мелисса уселась напротив, с любопытством его разглядывая и поинтересовалась:
- Что это за дымка?
- Какая дымка? – опешил чернокнижник, явно ждавший другого вопроса.
- Та, что была вокруг комнаты, когда ты говорил с Гвенарой.
Вранко нахмурился, затеребил длинными пальцами подол рубахи. Затем пристально глянул на Мелиссу исподлобья.
- Ты из лесных?
- А что, не похоже? – фыркнула лесная. Чернокнижник любопытно подался вперед.
- Никогда не думал, что встречу лесную, тем более – женщину в городской одежде. Сколько тебе лет?
- Двадцать четыре, - не задумываясь накинула пять лет Мелисса. – Я хочу знать, за что тебя отправили на костер.

История мальчишки, показавшаяся Мелиссе довольно странной, была, увы, довольно частой для Арны.
Сам Вранко родился в Гревенштольце, где его отец был гарнизонным десятником. Воспитывала его мать, полонянка, привезенная откуда-то из степей, с юга. Близость Наказующих и инквизиции гордую степнячку-ворожею не пугало, и она втихаря поколдовывала, заодно уча своему мастерству сына. Поколдовывала, по правде говоря, не так уж и много – когда лечила, когда просто помогала найти потерянную вещь, когда выгоняла из погребов мышей. Ворожеей она была слабой, и поэтому её даже по-своему любили.
… Пока не скончался в случайной стычке десятник, а обратившийся за помощью больной человек не умер. И то и другое быстро обозвали результатом темного колдовства и женщина вместе с сыном отправились на костер…
Мелисса задумчиво постукивала пальцами по полу, внимательно слушая сбивчивый рассказ.
- Вас было трое, - наконец произнесла она. – Там, на площади. Рыжая женщина – твоя мать. А кто третий?
Вранко пожал плечами.
- Я его не знаю. Ты удовлетворила свое любопытство?
- Вполне, - оскалилась лесная. – Скажи-ка мне, чернокнижник, ты хотел бы отмстить?

Не смотря на все (радужные и не очень) планы, все спотыкалось о худые вранковы ноги. Вернее,  бинты на этих ногах. Ходил чернокнижник с огромным трудом, держась за стены и матерясь. Лестница (даже низкое, на три ступени крылечко) была пределом мечтаний. Так что Мелисса зачастила в дом, подолгу просиживая у печи. От меланхолии не осталось и следа, даже спала лесная теперь вдвое меньше, нисколько от этого не страдая.
Она не сомневалась, что Охотник не вернется. Потому и нашел ей такое «роскошное» пристанище, из которого она не могла сделать и шагу. Невысокий по сути частокол казался непреодолимым – что бы его преодолеть нужно было к нему подойти, а её (пусть деликатно, пусть вежливо) к нему не подпускали. Её стерегли еженощно, ежечасно. У сарая, где она спала, посменно дежурили многочисленные гвенарины ученики, во дворе с ней всегда находилось как минимум двое человек. И всегда, везде – в проеме окна или двери, в комнате, во дворе – настигал её внимательный взгляд глаз самой Гвенары.
Придя в себя Мелисса с удивлением поняла, что в доме живет не так уж мало человек. Порядком было и приезжающих – разных сословий. Приглядывающаяся к ним Мелисса наконец поняла, почему Гвенара жила не в городе, а на отшибе. Прямо сказать, на дальнем отшибе…
- Вранко, - спросила Мелисса в конце декабря, сидя на лавке и поджав под себя ноги. Рядом сидела Ласка – псы ходили за лесной хвостиком и отогнать их не было никакой возможности.  – Вранко, Гвенара – колдунья?
Чернокнижник с интересом поднял на неё глаза, отвлекаясь от разглядывания собственных рук. Кисти уже почти зажили, но все ещё были красными, сухими и шелушащимися.
- Сама догадалась? – поинтересовался он.
- Нет, - лесная покачала головой. – Ты сам сказал, ещё когда мы тебя привезли. Назвал её – госпожа ворожея.
Вранко вернулся к разглядыванию рук. Затем оглянулся на дверь и стал осторожно разматывать бинт на ногах, походя ответив.
- Гвенара… Да, колдунья, как ты выразилась. Только боится. Хотя – не отрицаю – правильно делает.
- Это она, - задумчиво и уверенно произнесла Мелисса.
- Ты о чем?
- Последний месяц… Я ходила как лунатик, не могла и не хотела ничего. Надо было еду проверять… Я уверенна – она дурман с полынью подмешала, знать бы ещё, почему я не заметила.
Вранко отложил бинты и морщась осторожно сделал несколько пассов руками. Мелиссе показалось, что ожег стал бледнее, но чернокнижник только недовольно скрривился.
- Не заметила исключительно потому что никакой это не дурман. А чары.
Мелисса вскинулась, стискивая зубы.
- Ты???
Чернокнижник поднял на неё спокойные колючие глаза, и лесная подумала, что для своего возраста у него слишком серьезный и спокойный взгляд.
- Да, я. И что? Тем более, что мне всяко пришлось бы над этим потрудиться.
Мелисса вздохнула и заставила себя успокоиться.
- В смысле – потрудиться?
- Лесные, как выяснилось, очень слабовосприимчивы к чарам… А я – если тебя это успокоит – такой же пленник, как и ты.
- Ты-то почему?
Вранко пожал плечами.
- Если ты не заметила, Гвенара приторговывает снадобьями. И учеников берет, а это опасно. Она держит меня из боязни, что  проболтаюсь.
- А ты не проболтаешься? – подколола лесная.
- Мог бы. Но не стану.
Вранко несколько раз глубоко вздохнул, осторожно поднялся на ноги и поковылял к кадке с водой, разом побледнев и судорожно стиснув зубы. Из-под век покатились слезы. Доковылял до кадки он поспешно сели поджал ноги, что бы не касаться ими пола. Всхлипнул…
Мелисса подошла и осторожно коснулась пальцами его висков, пробормотав:
- Не дергайся, я боль заберу.
Снова – черный омут чужого сознания. Нырнуть с головой, и главное – не думать, не думать, только не думать, что произойдет мигом позже.
Глаза Вранко изумленно расширились. Он стал, сделал несколько торопливых, осторожных шагов. Остановился, неверяще глядя на осевшую на пол Мелиссу.
- Ты… Как это делаешь?
Мелисса открыла глаза и поклялась себе, что никогда больше не станет этого делать. Слабым утешением стало лицо чернокнижника – рассеянно-изумленное, и от того наконец выглядевшее на его возраст.
- Как-как… - пробормотала она. – Делаю и все. Не обольщайся, я тебя не вылечила. И… сядь, грязь в раны занесешь…
«Боги, да как он вообще это терпит?» - мелькнуло в голове.
- Да мне не нужно, что бы ты лечила, это я сам… Сколько ещё времени?
Лесная прислушалась к своим ощущениям.
- Двадцать минут. Дольше не выдержу.
Чернокнижник просиял.
- Значит, успею, - и наконец пояснил. – Боль чарам мешает… Я потому так долго и лежу, сам себя лечить не мог…

«Лечение» вышло быстрым и крайне болезненным для обоих. Лесная и сама не знала, зачем терпит это, но время шло, ожоги заживали, покрываясь новой кожей, спал отек, а вены наконец перестали трупно синеть под кожей. Что бы поменьше думать Мелисса почти все время спала, и потому не знала, что глядя на темпы выздоровления Гвенара только хмурилась и мрачнела, а чернокнижник трижды подходил к ней, пытаясь о чем-то договориться, но два раза удостоился только вежливых отговорок, а на третий – грубого, но честного ответа.
Изредка просыпаясь лесная смотрела в потолок, бродила по двору и искала пути отступления, даже не подозревая, что её мечта о побеге скоро сбудется самым непредсказуемым образом.