Сундучок

Годы учебы в Новокубанской школе, с пятого класса до выпуска, в большей или меньшей степени описаны мною в очерках о наших учителях. Но что-то не успел, что-то не вписывалось в повествование о конкретном человеке, что-то вспомнилось позднее, поэтому создал этот пополняемый раздел.
Назвал его «Сундучок», чтобы складывать в него лоскутки, осколки, обрывки, которые жалко выбрасывать, так как это часть моей жизни и жизни тех, кто читает мои зарисовки, за что я им признателен.

                Памяти Революции

Готовились к встрече пятидесятой годовщины Октябрьской революции. Решили установить над входом в школу огромное красочное сооружение: цифра «50» на фоне развевающихся языков пламени. И соответствующая надпись. Проект взяли из какого-то журнала. Готовилась-то вся страна.
Все это было исполнено в школьной мастерской из листового металла, на мощном каркасе. Осталось выкрасить готовое сооружение.
Работы по окраске проводились в спортзале. Участвовали все, по очереди. Пока один красил, другие гоняли мяч, играя сразу и в волейбол, и в футбол, и в баскетбол, хотя наблюдающие преподаватели постоянно гоняли играющих, чтобы те не мешали.
Вот настала моя очередь. Мне достались языки пламени. Большая банка с алой краской, кисти. Докрасил почти все. Осталось сделать последние штрихи.
 Чуть отошли от «произведения», наметили места для нанесения оттенков, чтобы пламя смотрелось более натуральным.
И вдруг – удар! Сверху прямо на нас, прямо на меня обрушивается мяч. Банка выскальзывает из моих рук, предварительно выплеснув краску на мою грудь, на  мой пиджак. А работали-то мы без всякой спецодежды.
«Краску разлили!», - первое, что я с ужасом выкрикнул.
Все вокруг было в краске.
Я устремился к умывальнику. Но краску не удавалось смыть водой даже с рук, не говоря уже о пиджаке. А ведь он у меня был единственный. Учебный год только начался, и костюм к учебе покупался один. Старый был, скорее всего, безнадежно мал, не помню. Проблема, надо сказать, в те годы нешуточная.
На следующий день на занятия пошел в какой-то старой кофте. Костюм был безвозвратно испорчен.
Мария Фоминична – наш классный руководитель и соседка по дому, успокаивала мою сестру, у которой я жил, пообещав, что школа купит мне новый костюм. Так будто бы сказал Григорий Михайлович – директор, ее муж.
Нет, новый костюм  пришлось покупать родителям.

                Рыбалка

Новокубанку полукольцом огибает небольшая речка Колутон, которая летом местами даже пересыхает.
Но высокие обрывистые берега  свидетельствуют о былой ее мощи. Да и весной Колутон проявляет  свой нрав, разливаясь, затапливая бурным потоком единственный мост, через который можно въехать в село.
В мосту были проложены большие трубы для протока воды, но весной эти трубы «захлебывались», и вода скрывала мост, разрушала его.
Не знаю, как сейчас, а в те давние времена в пору разлива налаживали «паромное» сообщение, на лодках перевозили всякую всячину, даже молоко во флягах для отправки на молокозавод в район. На тракторе, правда, можно было проехать и по скрытому под водой мосту.
Помню, эти разливы всегда были препятствием при возвращении в Новокубанку после окончания весенних каникул. Довозили на какой-нибудь попутной машине до Колутона, а дальше – на лодке.
Несколько дней в пору такого разлива в потоках воды можно было видеть множество рыбы: плотва, караси, окуни и прочее. В иное время рыба плодилась, подрастала в тихих водах запруды, созданной колхозом выше по течению для полива огородов.
И в эти весенние дни, вернее, почему-то ночи, масса народа устремлялась к мосту с сачками, ведрами. Подъезжали машины, тракторы, освещали участок реки в районе моста.
Несмотря на подъем воды, оставались не затопленными огромные округлые камни, в другую пору граничившие с берегом, а сейчас оказавшиеся далеко в воде. И вот на эти камни каким-то образом тоже забирались «рыбаки».
Конечно, хотелось поучаствовать в этом мероприятии. Сезон только начинался. И вот мы с одноклассником Борькой Лозовым соорудили из подсобных материалов огромные сачки. У его отца – дяди Жоры, дома была оборудована хорошая столярная мастерская. Собрали снасти и отправились на промысел. Было уже часов десять вечера. Как отпустили домашние, не знаю.
На реке уже было много народу. Места хватило и нам. Рыбы что-то не попадалось. Решили перебраться на камни. Не помню, как Боря, а я прыгнул на один камень, на другой…
Сапог соскользнул с гладкого мокрого камня, и меня понесло потоком. Порой нога прикасалась к каменистому дну, но встать, уцепиться за что-нибудь не получалось.
Но вот удалось ухватиться за чью-то протянутую руку. Меня вытащили на берег. Борис был рядом. Ему уже тоже было не до рыбалки.
Вылил воду из сапог. Сачок даже не искали. И побрели домой, на другой край села.


                Пирожки с повидлом

В нашей школе был буфет. В старом здании это была небольшая фанерная выгородка в коридоре, ведущем в библиотеку. Для прохода и для покупателей оставался узкий проходик.
Главным в ассортименте буфета были пирожки. Их приносила буфетчица – тетя Тереза из сельской столовой, расположенной недалеко от школы. Уже со второго-третьего урока наши взоры нет-нет, да обращались к окну – не идет ли тетя Тереза с большим эмалированным тазом, прикрытым белой тряпицей.
На большой перемене все устремлялись в буфет. Наш класс, уже описанный мною кабинет биологии, располагался рядом. Правда, этим преимуществом порой пренебрегали старшеклассники, расталкивая нас, оказавшихся первыми у заветного окошечка.
Наконец, ты получаешь свой пирожок, чаще – два-три. Буфетчица подает их вилкой, без салфетки, а они масляные, горячие. И вкусные. Главное, не выдавить неосторожно горячее повидло на рубашку, на галстук. Часто кончики галстука приходилось оттирать от засохшего повидла.
Бывали пирожки и с капустой, с картошкой. Но чаще всего – с повидлом. Расхватывали их быстро. Кому не хватало, или отходили от буфета, или покупали печенье, конфеты. Но для этого нужно было много денег. А пирожки стоили по пять копеек. Несколько пятаков в кармане было почти у всех.
В новой школе буфет уже был стационарный. Вход в него и окошко для получения покупки были устроены почему-то прямо в актовом зале. Правда, для нас это было удобно, так как пирожок можно было не нести в класс, а съедать прямо здесь, сидя на стульях. Но зато под стульями скапливались промасленные бумажки от пирожков – в новом буфете пирожки давали завернутыми в клочок оберточной бумаги.
И буфетчица была другая. Тереза Львовна уже работала в каком-то магазине.
Когда я уже учился в институте, наша буфетчица возглавила рабкооп – в Новокубанке было не сельпо, а «Потребительское общество рабочих», так как организовано оно было в свое время Машино-тракторной станцией (МТС), очень серьезным в колхозную пору предприятием. Потом его преобразовали в РТС – Ремонтно-тракторную станцию. Директором РТС «Организатор» был Рунг – муж Терезы Львовны.
Говорят, у нее хорошо получалось. До самых девяностых.
А потом Рунги уехали в Германию.



                Трактористы

Георгий Георгиевич Плетнев. Преподавал «Тракторы и сельскохозяйственные машины». Так, по-моему, назывался предмет.
Не кадровый педагог. Из бывших механизаторов, когда-то в молодости работал с моим отцом. Он сам об этом вспоминал на уроке.
Естественно, предмет он знал, но педагогических навыков было маловато. И внешний вид, хотя одет он был по-интеллигентному – в костюме, галстуке…, и излишне громкая речь с многочисленными бытовизмами не способствовали восприятию его как преподавателя.
Да и предмет не вызывал особого интереса. Когда кто-то засыпал за партой, в классе вдруг громко звучали стихи:
Встань, проснись, мужичок,
Уж весна на дворе,
А у тебя на дворе
Хоть шаром покати…
Это Георгий Георгиевич обращался к уснувшему со словами, напоминавшими отдаленно Некрасова, но существенно переработанными. Помогало.
Технику мы изучали вместе с девочками. А вот в ремонтную мастерскую, где можно было все пощупать своими руками, ходили, кажется, только мы, без девочек.
Скорее всего, это так. Потому что запомнилось, как преподаватель  давал советы не мыть бензином испачканные машинным маслом или мазутом руки, так как это может сказаться на мужском здоровье.
Совет давался, правда, в несколько иных выражениях, с использованием, так сказать, ненормативной лексики.
А весной мы сдавали экзамен, в том числе вождение.
ДТ-54 – это не автомобиль. Две рукоятки вместо руля, одна – вместо всего остального. Ничего, подергались, подергались, сдали. И парни, и девчонки. У меня даже, кажется, пятерка в аттестате.
Но за трактор никогда больше не садился. Автомобиль, впрочем, тоже не стал другом. Любовь к технике не привилась.
Еще короткая зарисовка.
Зима. Учителя степенно идут на работу. Георгий Георгиевич -  в пальто с каракулевым воротником, под мышкой – папка, на ногах – настоящие бурки, из белого фетра, с кожаными коричневыми носками и пятками, с голенищами в форме ботфорт.
Такие можно увидеть в старых фильмах. Например, у Огурцова в «Волге-Волге», в некоторых других. Эта мужская обувь тогда была в моде. Но позволить ее могли далеко не все. А у Георгия Георгиевича жена работала в рабкоопе, в хозяйственном магазине. Вот и достала.
«Чтобы солидней выглядеть», - наверное, сказала при этом она. Помните, как говорил Савва Игнатьевич в «Покровских воротах» - моем любимом фильме, сменив профессию гравера  на преподавание в ПТУ.
«Художник по металлу» Савву Игнатьевича, так его называла Маргарита Павловна, – это наш Георгий Георгиевич, светлая ему память.


                Оркестры
Все годы учебы уроки музыки, вернее, уроки пения, преподавал нам Эдуард Эммануилович Пфитценмайер. Под его баян разучивали песни на уроках, под баян пел школьный хор, участие в котором было обязанностью почти каждого ученика, под баян же проходили концерты, вечера. Другой музыки не было.
Музыкальные инструменты, правда, были. В старой школе был целый комплект духовых инструментов. Как-то даже старшеклассники начинали осваивать духовую музыку. Из колхозного Дома культуры приходил руководитель. В колхозе он тоже руководил духовым оркестром. Но недолго.
Хотя учился я тогда в пятом – шестом классе, но какие-то впечатления остались. Сейчас понимаю, что «духовик» был подвержен пагубной страсти многих творческих личностей – выпивал. Из школьного духового оркестра ничего не получилось.
А в новой школе был комплект народных музыкальных инструментов – от малюсенькой балалаечки до громадного баса, треугольной формы, с толстенными струнами. Были домбры, гусли, мандолины и прочее. Не было музыкантов. Пыльные инструменты долго лежали в подсобке рядом с медпунктом. Попыток использовать их что-то не припоминается. Руководителя не находилось. Даже в колхозном «очаге культуры» основным музыкальным инструментом был баян. А когда готовились к смотрам художественной самодеятельности, а они проводились ежегодно, в эстрадный оркестр Дома культуры привозили пианистку из района. В Доме культуры был настоящий рояль – пианиста не было.
И вот однажды школу посетило высокое областное начальство. Мне запомнилась почему-то секретарь обкома партии Халитова. Даже имя помню – Фарида Габсадыковна.
Запомнилась ее роскошная ондатровая, да, ондатровая, а не норковая шуба. Она ее не снимала, когда совершала обход школы. Меня тоже ей представили. Как комсорга.
Потом, уже в годы учебы в институте, я много раз видел ее. Она занималась идеологией, интересно выступала на различных конференциях, пленумах. И отзывы о ней были хорошие.
А тогда комиссия пошла по школе и дошла до этой злополучной подсобки. Халитова увидела кучу инструментов, осмотрела пару балалаек и молча вышла. Даже я почувствовал напряженность.
На другой день рассказывали, что был устроен разнос Григорию Михайловичу – директору школы. Думали даже, что его снимут. Но как-то все прошло.
Правда, исчезли незаметно куда-то инструменты. Передали кому-то.
Так мы и закончили школу. Под баян Эдуарда Эммануиловича..