Странные сны

В Дорсетшире кончился летний дождь, небо еще хмурое, местами солнце пронзает скупое небо мутным светом. легкий туман неспешно пожирает дома, и утро заставляет торжественно взрываться всеми будильниками города
Это мои реалии, а моя внутренняя нирвана превратилась в утопию.

08:44. Я вспомнил свои страшные сны. Они летят ко мне через мрачное небо, я слышу их согревающий рев. Взрыв! Еще один! Загадочные кометы с длинными хвостами вылетели из бреда моих снов, и железным жаром, хлестко ударили маленькое, просыпающееся графство.  Будильники трясут меня тревожным воплем: "Война, война, война", - я тоже вижу кометы. Я не сплю более, все мои сопливые бредни превратились в четкую цель: спасти. Тумана нет более, детский сад уничтожен попаданием одной ракеты, вторая и третья пронзают жилые дома, больницы, офисы. Машины ревут в предсмертной агонии, зная, что их хозяева могут лишь забиться в угол, они не смогут спасти. Веры в результативный день нет. Гороскоп предал нас, вера слилась с внутренностями мальчика, повисшего на проводах от столбов, кишки доставали до его носа, он орал от боли, но сознания не терял. Он кричал еще 3 часа в этой бойне, пока вера не выпала из его раскрывшегося рта. Я вижу, слышу как вера во все вокруг гаснет, наступает страх, инстинкты и боль.
11:44. Уже плохо помню, что делал эти 3 часа. Я стоял и любовался на взрывы остатков ракет, на то, как эти лучи света, красят мою жизнь в новые цвета. Красные, серые, бордовые, черные. Видел руины домов, останки людей и  животных. Ничего не слышал эти 3 часа, кроме того мальчика. Стекла разрезали мне все руки и грудь, но я стоял как вкопанный и смотрел на прекрасную девушку, которая искала свою руку, не понимая, что под ней уже огромная лужа крови и грязи. Она села на колени в эту кровавую грязь и умерла, не шелохнувшись, не закрывая глаза. Я всегда ненавидел войну. Знал, что человек теряет часть своей души, гаснет, когда находится в этом месиве, но это перестало быть рассуждениями. Спасти! Я думал о человеке, которому нужен, я пришел в себя и побежал к ней, через дорогу. Через черные дыры комет, через дохлых собак и птиц, через густую пыль, которая была туманом когда-то.  На улице было очень тихо, никто не плакал, не пытался прятаться, не убегал. Лишь мои тяжелые шаги и сбитое дыхание, нарушали этот утренний бал газет и грязного ветра. 
11:50. Слышу крики солдат, это не наш язык, значит враги. В голове мелькают картинки и страхи о быстрой гибели, да, лучше бы она была такой. Надо разыскать ее, уже отчетливо видны огрызки домов, сожранные  огнем, хрипящие всеми силами, а рядом голоса людей, таких же как и я, как и вы. Добрался до дверей дома, вырванных вместе с частью синей стены, а вокруг нарастающий рев сигнализаций, треск стекол и мебели, сгорающей недалеко от бегущих людей. Голоса окружили меня, я знаю, что выхода нет, но чувствую, что нужен и она нужна мне. Спасти, что бы ни было потом! Так много ступеней, залитых водой и спиртом, игрушки, лежащие в мокрой пачке журналов и псы, о которых уже никто не вспомнит.
12:00. Ее двери открыты, такой страх не посещал меня давно, все рвалось внутри: я был так счастлив увидеть после всего того, что было между нами, что кажется сейчас такими мелочами, так хочу помочь ей, доказать, что один человек никогда не сможет отступить, настолько она дорога. Так боюсь, что она мертва, что она жива, но сошла с ума, как многие из тех, кого я видел. Так боялся, что она не примет мою помощь. Все пронеслось за секунду в голове, я вбежал в комнату, увидел ее мечущиеся глаза, она жива! Удар! Мрак.
13: ... Все стихло, очнулся от последнего выстрела в этом доме. Голова болит, чувствую, что она разбита. Сердце стучит 270 ударов в минуту, не меньше, не знаю от чего, адреналин зашкаливает. Спасти! Лишь этим я живу, не обращая внимания на кровь и изрезанные ноги. Ищу глазами ее, хочу быстро встать, но получаю удар. В комнате семь солдат, семь таких же людей как и я, как и она. Они опьянены чувством безнаказанности, анархии, они были одними из первых, кто потерял самих себя в этой бойне, кто забыл, что все мы люди, которые хотят лишь жить и жить в счастье.  Комната маленькая, шесть солдат и один офицер, эхо доносит шаги по стеклу, все хрустит под их ногами, я сам под их ногами. Они смеются, курят, ждут чего-то, заставляя меня невольно прислушиваться к ее бледным губам, шепчущим одно и тоже. Вдруг Офицер поднимает меня с пола и говорит на моем языке: "Рассказать про нас? Я работаю учителем литературы, трое рядовых - пловцы, остальные же работали менеджерами. Ты видишь кто они сейчас?! Они готовы убивать. Мы не оставим никого в живых, но тебя с ней заставим узнать всю красоту войны. И ты, враг мой, хоть и гражданский, но станешь мертвым примером того, как будет выглядеть любой противник системы. Но это не все". С этими словами он кивнул головой улыбающемуся ублюдку, смотрящему мне в глаза. Он ненавидел меня, я видел глаза палача. "За что? За что?", - я повторял лишь это, я смотрел на него и шептал. "Не трогайте ее, она должна жить, она заслужила!", - единственное, что успел сказать очень громко и четко.
13:30. Часы замерли, я смотрел лишь на нее, она была прикована к креслу, знала, что сейчас будет. Я первый раз увидел ее слезы и сразу понял все. Она молчала, вокруг был слышен смех и стук от батарею, кем-то из уцелевших. Два солдата подняли меня с пола, один из них снял с себя ржавый нож, настала тишина, нарушаемая ее единственным криком "нет". "Нет! Не прикасайтесь умоляю! Нет!". Вдруг я почувствовал шорох камуфляжа и резкую боль у  уха.  Заорал от чудовищной боли, я орал и пытался вырваться. Лезвие нервно и быстро рвало мою шею, я думал, что потеряю голову, гортань была вскрыта, кадыка уже, казалось, не было, лишь лезвие все продолжало с чудовищной силой все глубже и дальше проникать внутрь. Это конец, меня резали ржавым ножом, очень медленно и неумело. Я слышал как булькает моя кровь в горле, орать все сложнее, но ничего не прекращается. Вырваться не могу, это уже похоже на конвульсии, какие к черту конвульсии?! Это длится, казалось, вечность и больше.  Меня наконец-то выпустили. Я лежал на боку, захлебываясь кровью, пытаясь выплюнуть из себя хоть пару слов, хоть что-то. Понимаю, что дышу уже не носом, не ртом. Разорванная шея дышит сама, булькая и выплевывая кровь с грязью. Лишь один вопль в комнате, через боль: "нет", - она кричала лишь это, но я понимал, что могу лишь смотреть. Я захлебывался кровью и стонал, чувствуя, как это красное, мерзкое, скользит через всю голову, но то, что я видел было страшнее. Они снова засмеялись, тот солдат, будучи весь в крови, выбросил нож, набросился на нее. Ярость окутала меня, я почувствовал, что могу убить, что не хочу, чтоб самому дорогому для меня причиняли боль. Тяну руки, боль, огромной гирей давит меня, я могу лишь корчиться и тянуть руки к той, для кого стоило жить, той, кто продолжает все громче и чаще кричать одну и ту же фразу, глядя на мои тянущиеся руки в этой проклятой комнате, ставшей немой свидетельницей мнимого правосудия. 
13:40. Эти твари, нет, не люди. Твари сорвали с нее всю одежду, Тот солдат, измазанный моей кровью, держал ее руки, прижав коленом голову в кресло. Она уже была без одежды, она орала все громче и громче, пока ее не начали бить. Шесть солдат, которые были опьянены свободой, насиловали ее. По очереди, каждый, грязно использовал ее, грубо и жестоко. Вокруг смех, его подбадривают, а я получаю прикладом в бок. Каждый издевается над ней как хочет, она уже в крови, то чистое, что должно было быть в ней, что лишь она могла подарить тому, кто достоин, она лишалась этого от грязных зверей. Каждый кончил в нее. Эта возня продолжалась 15 минут, а я лишь смотрел на это, пытаясь закричать, подняться и убить. Ненавидел все, что было вокруг. Даже ее. Первый раз увидел ее голой. Увидел униженной, использованной. У нее было разбито лицо, по ногам стекала кровь, а глаза были уже наполнены безумием. Она не кричала. Я ненавидел ее. Лишь офицер стоял и смотрел на это. Смотрел на три смерти. Он выбросил ее на улицу, она была голой, она просто рухнула в асфальт. От грациозности, от прекрасного тела, изящества, остались лишь осколки, выкатывающиеся из глаз чистым, прозрачным серебром. Я лежал рядом, мы видели глаза друг друга в последний раз. Я не понимал, люблю ли ее, или хочу стать седьмым, кто изнасилует и выкинет на дорогу. Понимал, что становлюсь такой же тварью, таким же скотом, как и миллионы солдат, пришедших на нашу землю, потерявших себя. Мы не верили ни во что.
14:00.Они бурно обсуждали кто лучше насиловал ее, кто глубже пихал, дольше не кончал. Кто, наоборот кончал очень много и долго. Кто смотрелся сверху на ней мужественнее, кто сделал это жестче других. Вскоре они начали собираться, следующая победа над такими же людьми ждала их впереди.

И это лишь сон. Война убивает людей, каждого, кто пробовал ее на вкус. Может человек вернулся домой, но внутри останется лишь обуглившийся кусок немой души, а вторая часть останется всегда там... На войне понимаешь, что все просто, что есть идеалы, которых надо держаться, чтобы не сойти с ума. В моей голове была цель. Спасти! Но я не спас, я лишь смог увидеть, как близкий мне человек морально умрет. Нельзя создавать иллюзию защищенности. Она рухнет в любой утренний день. Вера - лишь случайность, которая может подвести. Веру могут отнять. Вера - случайность. Я могу верить в то, что спасу, но не спасу. Я могу верить в себя, в свои силы, но буду убит. И никто этого не запомнит.
22/01/258. Я в который раз проснулся, но на календаре изменений нет.  Это мой день. Осознание очередного сна: каждый должен использовать любые возможности, чтоб сломать иллюзию защищенности, да, спасибо Тэм.