Легенда из гостиницы на окраине леса

    Однажды мой отец направился с визитом к своему дальнему родичу в Айр-Трилл и, по привычке, взял меня с собой. Дорогой мы остановились в небольшой лесной гостинице, одной из тех уютных и таинственных, которые впитывают в свои бревенчатые стены каждую пролетевшую мимо легенду, а затем охотно делятся добычей с постояльцами. Отец находит в них особую прелесть. Хозяин гостиницы, приветливый и радушный, как все хозяева гостиниц при обращении с королями, угостил нас великолепным по своей простоте ужином, а затем усадил в мягкие кресла у камина, дабы усладить наши уши пением своего слуги, который по совместительству подрабатывал менестрелем. Однако меня куда больше заинтересовала картина над камином, чем очередная баллада, восхваляющая величие Владыки. Картина эта поразила меня чрезвычайно. С нее на меня в упор смотрела молодая женщина. Горе и страдания исказили черты ее худого лица, но темные глаза смотрели тепло, даже ласково, и всепоглощающая забота отражалась в них тихим светом.
    Заметив, что я давно его не слушаю и увлеченно разглядываю картину, менестрель прервал свою песнь и вдруг ни с того ни с сего начал рассказ. А мне того и надо было.
    Мать его прадеда, изображенная на картине, зарабатывала на жизнь тем, что учила детей знатных эльфов хитрым магическим премудростям. Ее звали Вивель. Особыми талантами она не обладала, а все магические хитрости, которым она якобы обучала детей, были лишь хорошо представленным обманом. Вивель подолгу возилась с маленьким ребенком, играла с ним и делала вид, что пытается добиться проявления его выдающихся способностей, потом пожимала плечиками, обещала, что задатки она заложила, и осталось только ждать, когда взойдут эти семена таланта, забирала деньги и исчезала без следа.
    Когда-то давно близ этого леса жил некий богатый дворянин. Имя его рода уже стерто временем, однако герб его изображал кнут, рассекающий звезду. И было у него пятнадцать детей. Вскоре в его доме появилась Вивель и принялась возиться с детьми.
    Однажды ко двору дворянина пришел бродячий менестрель. Его голос был слаще птичьего пения, а струны под его пальцами рождали мелодию ветра. Песни его пленили сердце Вивель, и очень скоро менестрель, навеки влюбленный и совершенно безумный, стал петь серенады под ее окном. Через год Вивель уже ждала ребенка.
    Как-то вечером менестрель пришел к ней и сказал:   
    «Я хочу отправиться на свою далекую родину и рассказать отцу о том, что жду сына. Пойдешь ли ты со мной?»
    «Я не могу оставить работу, начатую здесь» - ответила Вивель.
    «Путь мой займет несколько лет. Заботься о моем ребенке, пока я не вернусь. Обещай, что сбережешь его»
    «Обещаю» - ответила Вивель.
    Менестрель ушел. Чуть с деревьев опали листья, у Вивель родился прехорошенький мальчик. Назван он был Уйран – Первенец зимы.
    Мальчик рос вблизи этого леса, и детство его было несчастливым. На его глазах мать играла с другими детьми, ласкала и целовала их, а его, ее родного сына, оставляла без внимания. Когда же он хотел поиграть с ними вместе, она посылала его в лес собирать цветы. Так и рос Уйран в лесу, среди диких зверей и птиц. Выучился он звериному языку, и знал его лучше, нежели эльфийский. Совсем маленьким ребенком забирался он в темные лесные дебри, по которым не всякий взрослый эльф смело пройдет. Памятна еще была история о лесных ведьмах. Но Уйран всегда возвращался к ужину. Исцарапанный, оборванный и голодный. Мать сильно бранила его за испорченную одежду и гнала спать. А утром снова отправляла в лес.
    И вот однажды зимой Уйран не вернулся. Напрасно звала его Вивель. Напрасно бегала по лесу и выкрикивала его имя, напрасно плакала и шептала заклинания. Сын ее пропал.
    Измученная страданиями, упала Вивель на кровать, но как только закрыла она глаза, вдруг послышался тихий жалобный плач, а, затем, стук в окно.
    Вивель выглянула наружу и увидела внизу, в тусклом свете желтого фонаря фигурку маленького мальчика в разодранной рубашонке. Мальчик размазывал по чумазому личику слезы и, всхлипывая, шептал посиневшими от холода губами:

«Мать я зову. Мать не ответит.
Маме нужнее господские дети.
Холодно в чаще. Нет шубы звериной.
Там и погибнет Первенец зимний»

Вивель опрометью бросилась вниз, в одной сорочке выскочила на холод. Но никого под фонарем уже не было. Вивель упала на колени и стояла так, сотрясаясь от рыданий, пока слуги не отвели ее в дом.
    Следующей же ночью девушка снова услышала стук в окно и тихий плач. Она подошла к окну и увидела своего сына с седой от снега головой и блестящими глазами.

«Страшно в лесу мне порою ночною.
Мать меня теплым плащом не укроет.
Мать все детишек господских ласкает.
Первенец зимний в лесу умирает» - срывались с губ мальчика слова тихой песни.
   Вивель снова выбежала на улицу и снова никого не увиделпа. Так происходило каждую ночь. В конце концов Вивель просто прекратила подходить к окну. Однако жалобное пение пропавшего сына преследовало ее и во сне. Страшные зимние морозы мешали ей отправиться в лес на поиски. Но каждую ночь она с нетерпением ждала таянья снегов. 
    Когда наступила весна, Вивель отправилась в лес искать Уйрана. Но не нашла даже его тела.
    Вивель совсем уж отчаялась и хотела забросить поиски, как вдруг однажды услышала во сне слова иной песни.

«Страшно и жутко в людских мне избушках.
Маленький эльф для людей лишь игрушка.
Косы отрезали. Петь заставляют.
Коль воспротивлюсь им, плетью ласкают»
 
    Тогда Вивель отправилась в ближайшую людскую деревню и спросила, не находили ли люди в лесу ребенка. На что бабы ей ответили:
    «Мы своих детей группами в лес выгоняем, чтобы работать не мешали, и они у нас не пропадают. А ты, госпожа колдунья, одного своего дитятко послала. Да еще и в зимнюю пору. Хороша же мать. Съели твоего ребенка дикие звери»
    Больно ранили Вивель их грубые слова. Испепелила она баб этих одним движением, и, выплеснув тем самым все свое горе наружу, подалась в неведомые дали, скрывая лицо под капюшоном, чтобы ее возлюбленный менестрель не смог ее найти.  Но страшные сны преследовали ее всюду, куда бы она ни направилась. Везде слышала она жалобное пение своего сына. Вивель пыталась найти счастье в новой любви, обзавелась семьей и детьми, но замерзший мальчик продолжал являться ей в кошмарах, терзая ее беспокойную душу.
    Маленький Уйран долго бродил по замерзшему лесу, пока не вышел к поселению людей. Там его подобрали мужики, рубившие дрова на перелеске. Люди очень обрадовались нежданной добыче. Они заперли мальчика в подвале, и долгие годы всячески измывались над его телом и душой, ненавидя его за весь его народ. Но эльфийская красота и дивный голос ребенка не могли не очаровать людских баб и девушек. И, когда мальчишки и их отцы стегали Уйрана плетью и бросали в него камни, женщины расчесывали ему волосы и смывали кровь с его тела. Если мальчик соглашался петь для них, то они не позволяли своим мужьям и сыновьям избивать его, пока он не закончит. Так и рос Уйран среди людей, оставаясь пленником и забавой. Только чудесный голос его и спасал от неминуемой смерти под плетью и камнями. 
    Уйран выучил людской язык, перенял людские повадки, но в глубине души так и остался несчастным эльфенком. Он никогда не колдовал при людях. Однако каждую ночь перед сном мальчик вспоминал свою мать и тихонько звал ее своим нежным голосом, потом засыпал, а тень его души, тень замерзающего в лесу ребенка отделялась от тела и летела на поиски матери. И находила ее, где бы она ни была. И пела ей свою грустную песню. Эти чары творились подсознательно. Уйрану просто очень хотелось, чтобы мать его услышала.
    Шли годы. Уйран вырос красивым, сильным, но грубым и невежественным юношей. Многочисленные шрамы покрывали его тело. В ясных глазах сверкала ненависть к жестоким мучителям. Он давно уже грезил о побеге из темного подвала. И вот настал тот день, когда Уйран разорвал веревки, связывающие его руки, задушил ими охранника, который сторожил его, и выбрался по лестнице в избу. Там он до дрожи запугал бабу одним своим грозным видом, схватил из угла топор и выскочил на улицу. Никто не смел преграждать ему дорогу к свободе.
    Долго бежал Уйран по лесу, пока не вышел к большому городу Нейритту. Однако стражники у ворот прогнали прочь полубезумного оборванного нищего, лепетавшего что-то на грубом людском наречии. И пришлось Уйрану возвращаться в лесную чащу. Там набрел он на заброшенную хижину, в которой и поселился, питаясь тем, что удавалось добыть в зеленых дебрях. Совсем диким и неразумным он стал среди птиц и зверей. Но по утрам по привычке продолжал распеваться, и его прекрасный голос гулким эхом разносился по всему лесу.
Однажды его услышал ученик менестреля, направлявшийся в эту гостиницу на встречу с учителем. Юноша очень удивился, потому что голос показался ему знакомым. Он знал только одного эльфа, который пел также сладкозвучно и чисто. Этим эльфом был его учитель, возлюбленный Вивели, который, отчаявшись найти свою суженую и сына, бродил из города в города, напевая грустные песни. Юный менестрель пошел на голос и увидел Уйрана, сидевшего на ветке дерева рядом с птицами и звонко распевавшего какую-то песню без слов.
    «Кто ты?» - спросил ученик.
    Уйран невнятно пробормотал что-то на людском языке. Ученик вгляделся в его лицо повнимательнее и глазам своим не поверил. Пусть грязное, с рассекающим щеку страшным шрамом, осунувшееся и бледное, оно все же очень напоминало лицо его учителя. Удивленный юноша поманил свою находку к себе. Уйран послушно слез с дерева и последовал за ним. Ученик привел его в гостиницу, где дожидался менестрель. Отец с первого взгляда узнал сына, и радость этой встречи была равна ее горечи.
    В ту же ночь Вивель видела сон. Снова под ее окном стоял маленький мальчик. Только теперь на его бледных губах играла счастливая улыбка. И песенка его была веселой, полной радости и надежды.

«Близ леса, где я замерзал,
Гостиница стоит.
И тот, кто для тебя играл,
Мой сон там сторожит» 

    Вивель сразу поняла, о ком идет речь, и поспешила в дорогу. Ее там ждали. Едва эльфийка переступила порог, как встретилась взглядом с горящими магическим огнем глазами своего возлюбленного. На губах менестреля запечатлелась горькая усмешка, лицо казалось высеченным из камня.
    Вивель бросилась к нему, но он оттолкнул ее, сказав так:
    «Несчастная женщина. Ты не сдержала обещание, данное мне. Не сберегла самое дорогое, что у нас с тобой было на двоих. Предала меня и себя. Как могла ты жить спокойно, каждую ночь слыша плачь своего умирающего ребенка за окном? Пыталась ли ты по-настоящему найти его? Твой сын видел, как ты играешь с другими детьми, и плакал, а ты гнала его в лес»
    «Что мне еще оставалось делать?» - воскликнула Вивель, заламывая руки. 
    Менестрель лишь горько покачал головой. Щелкнул пальцами, и позади Вивель появилась картина в старинной раме. Желтоватое полотно было пустым.
    «Ты так часто обманывала других, что прекрасно научилась обманывать и собственное сердце. Пришел час расплаты, Вивель. Теперь ты испытаешь то, что в полной мере испытал мой бедный сын. Замри же навеки!» - с этими словами он повелительно взмахнул руками.  Вивель не шелохнулась. Она увидела, как с лестницы ведомый учеником спускается вымытый и причесанный Уйран. Она протянула к сыну руки. Лицо женщины было искажено страданием,и только в глазах блестела материнская нежность. Такой и застигло ее заклинание менестреля. Яркая вспышка озарила на миг всю комнату, а когда белое свечение исчезло, то лицо Вивель навек было запечатлено на желтом холсте картины. Менестрель вздохнул, взял картину и повесил ее над камином.
    «Смотри же» - сказал он портрету. – «Смотри, как я буду воспитывать заново нашего сына. Глубокими ранами исполосована его душа, но я той любовью, которой обделила его ты, попытаюсь залечить их. Ты будешь наблюдать, как он творит свое первое заклинание, слышать, как он произносит заново выученные эльфийские слова, но он никогда не узнает о тебе. Ты не примешь участия ни в одном из его достижений. И всегда будешь лишь безмолвным свидетелем его побед. В этом твоя награда и твое проклятие»
    Так и случилось. Несмотря на зрелое тело, разумом Уйран был подобен маленькому ребенку. Его всему пришлось учить заново. Отец с любовью возился со своим внезапно обретенным сыном, а его верный ученик стал Уйрану вместо старшего брата. Вдвоем они воспитали его добрым эльфом и талантливым менестрелем. И так вышло, что и сын Урана, его точная копия, тоже воспитывался в этих стенах, на глазах у несчастной Вивель. И он тоже стал менестрелем и однажды приехал сюда со своей женой, где у них родился сын, очень похожий на деда.
    Рассказчик вздохнул и плавно провел рукой по звонким струнам.
    «Я тоже воспитывался здесь, и от отца моего узнал о проклятии моей далекой бабки. И, не знаю уж почему, чувствую я, что и сыну моему суждено вырасти под безучастным наблюдением этой картины. Он тоже, как и я, будет похож на своего далекого предка, чей отец заклял весь наш род служить орудием пытки его бывшей возлюбленной. Она смотрит на меня глазами, полными мольбы, и порой я подхожу к картине, провожу ладонью по бледному лицу эльфийки и чувствую соленую влагу на пальцах. Тогда я говорю тихонько: "мама, ты прощена", и касаюсь губами ее лба. И кажется мне, что она улыбается в ответ. Но не исчезает. Возможно, она и сама хочет безмолвно наблюдать за тем, как в любви и радости, раз за разом снова вырастает на глазах ее маленький Уйран. А может, это  просто чары моего слова слишком слабы»