Зачем стучится грусть Глава 1

(фото из интернета)

 Часть 1.
            Луч солнца ударил в изголовье кровати. Крадучись, пополз по подушкам и вороху разбросанной одежды, стараясь нагреть их.  Сразу  запахло лежалой периной и  грязным бельем. Тихо скользнув по   накинутой телогрейке, уткнулся прямо в лицо, сидящему на кровати старику. Тот на минуту зажмурился, но улыбнувшись краями губ, открыл глаза и стал подставлять   сыну солнца худое   с длинным носом лицо и  морщинистую шею. Щетина светилась серебром. Глаза завлажнели. Острый кадык тыкался в обвисшую кожу. Было видно, что он любил этот час  и эти  минуты встречи с земным  мерилом. Радовался, как близкому другу, который заглянул на несколько минут проведать старого товарища и, убедившись, что все еще сидит старик, жив и   не помер, быстро убегал  по старым обоям в косяк небольшого окна. Так было уже  много лет. Он привык к этим встречам. Но друг иногда не приходил, и тогда уже было все безразлично, тягучая, как деготь тоска застилала глаза и душу, била во все углы этой небольшой комнаты с одной кроватью и парой  табуреток  у  изголовья, на которых  всегда стояла банка с холодным чаем и миска с остатками  небогатой еды.
   Старик сидел, облокотившись на  свою палку-трость,   тускло следил за ускользающим лучом. Вот и еще один день настал в его жизни … Ему шел уже девяносто пятый год.
       И сразу вспомнился сон. Сон,  не сон, так зыбь. Последнее время он вообще и не спал в полном смысле этого слова. Старость не давала лечь, как полагается человеку во время сна. Душила, мешала дышать. Так дремал, по ложа подбородок на руки, подпирающие палку. Но то, что он увидел сегодня, окатило его теплом и тихой, нежной радостью. Он видел её.
         Прошло десять лет, как она ушла из его жизни и  снилась  ему  она редко, хотя он часто молил Бога об этом.  И всегда не такая, как он хотел.  Холодная и недоступная. И каждый раз  уходила, молча,  даже не взглянув на него. Он кричал,  плакал и матерно ругался. Всё вспенивалось  в этот миг в  нем, вскипало хмельной брагой. Сплеталось в один, режущий огнем клубок боли: ревность, любовь, обида и злость. Так было всегда за эти годы.
        Но сегодня он увидел её другой, молодой  и желанной. Она сидела парная, в нательной рубахе,  пахнущая еще березовым веником и расчёсывала свои вьющиеся волосы костяным гребнем, который он привез ей из Монголии, и… улыбалась ему.  Её улыбка и бирюзовый взгляд  манили его. Сердце  в радости заходилось веретеном, крошилось.   И он  сразу все понял. Это  был знак!
             В комнату вошел с миской горячей каши сын, послед - Сергей, копия отца, высокий, угловатый с большой чубатой головой  мужик.
-Привет батя, - приседая на один табурет, спросил - Как ночевал?
-Ныне видать помру, мать видел..  звала.
-Да будет тебе, батя. Еще поживешь.
-Нет сына! Пора. Потом  долго молчали, уткнувшись в пол.
 - Ты…. Это ..  Созови  всех. Пока живой, … хочу проститься, – помяв, в руках палку продолжил:    И  это …. Василису  с Петькой покличь. Прощение хочу попросить.
 -Ладно,  позову, - нагнувшись, сын  вышел из комнаты, унося  с собой грязную посуду.
          Проводив сына взглядом, старик, кряхтя,  стал долго шарить одной рукой,  что-то под подушками  и кучей тряпья. Было видно, с каким трудом  дается ему это занятие. Наконец, найдя,  вытащил линялый кошелек.
              За последние годы он хорошо поднакопил деньжат, думал, на смерть хватит и детям останется, каждому   помаленьку. Но в один черный день, в эти лихие девяностые,  они  превратились в копейки. А этот, новый запас, был жидковат для дележки.
            Непослушными, корявыми пальцами пересчитал  хрустящие  купюры.
-На похороны  должно хватить, - сам себе ответил старик и положил  деньги на видное место, рядом с подушкой.
 -Главное водки надо побольше купить!… Нынче плохо с этим, …а  лучше спирта.  На много хватит,   -  и,  что- то вспомнив,  стал тыкать палкой  в  угол кровати.  Звякнув, отозвалась бутылка спирта «Рояль».
Убедившись в наличии заначки, старик довольный продолжил, 
 - Вот  соберутся все,  и выпить  будет что,… а то бегай тут.
             В запыленное окно стукнула белоснежная ветка черемухи, раз,  потом еще раз, как будто бы в подтверждении его мыслей вслух.
 - Ишь, какая ряслая!  Красота! Значит, будет нынче  ягодки много.
            
        И вдруг,  в ноздри ударил этот сладкий, неповторимый, густой запах –  дурман,  цветущий   черемухи, как будто  бы он открыл окно. Закачалась, пошла кадрилью под ногами комната. Полетели вороными мысли, замелькали  кадры  жизни, как  кино в   их деревенском клубе…..
               
         Вот он – высокий  отцовский дом, с большой открытой верандой и широким крыльцом под навесом от дождя,   просторный двор с вольной,  вечно кормящейся  птицей,  с большим сараем, и добротным амбаром, на котором всегда висел кованый замок.
 -Фетис… - словно кто- то окликнул его.
          Повернувшись, он сразу увидел свою мать,  Агафью, высохшую работой,  похожую на подбитую цаплю старуху,  с большим корытом   на печённых  тарок со сладкой  черемухой. Вкусней этих семейских, душистых булочек - постряпушек он не пробовал никогда. Увидел, как она на ходу раздает их подскочившим внучатам и идет в амбар со связкой ключей, и  молча, смотрит в его сторону. А дед Андрей, сидя, как всегда на  завалинке,  грозит ей   и ребятишкам  костылем за расточительство.
         -Я вас!!...!! У.. оголодали, язви вас …  лихоманцы !! До завтра терпежу  у вас нет!!! На Троицу и разговеетесь, - кричал уже в след разлетевшийся, словно испуганные воробьи, ребятне.
                Дед Андрей был старый, но еще крепкий в свои девяносто шесть лет, сухой  и  страшно скупой.
 Сильно  и с душой  ратовал за семейщину.  Денно и нощно молился, осеняя себя двухперстными крестами и бил поклоны, до изнеможения в церкви, и в переднем углу  своего дома, перед образами, за грехи,  какие- то тяжкие. Бубнил,  что-то себе под нос, листая толстые, старинные книги-письмена. Бороду не стриг, она свисала у него, позеленевшая к старости, аж ниже пояса, пугая  малолетних. Спиртного не пил,  не матерился,  табачищем не увлекался  совсем. Грех это был большой для него. Посты строго соблюдал и следил, чтобы в доме не отходили от  старообрядческих устоев.
         Его предки,униженные и гонимые на край земли целыми родами и семьями, великими царями и царицами, благодаря  Богу и Пресвятой Богородице - заступнице, осваивали эти скудные  забайкальские земли.   От того и стали их звать местные народы – «Семейские».    Все выстрадали, а  обычаев и веры своей, передаваемые из поколения в поколение, как золотой запас, не порушили.
           Но время богохульное и вертячее  нещадно вносило свои права. Сыновья с невестками еще придерживались мало-мало этих порядков, а внуки и правнуки уже выходили из под контроля. Чем сильно огорчали деда. Часто им, нечестивцам, грозил он   анафемой и проклятьем Бога за неверье.
  - Откачнетесь от Бога, порушите веру, -  твердил, указывая кривым пальцем в небо,  -  Все кувырком пойдет.  Сгинете, огнем греховным запылаете.
До десятого колена ваши дети и внуки прокляты будут, – распаляясь, уже  кричал, брызжа слюной. Но это уже не помогало. Молодежь, как ветки дерева, раскачиваемые  ветром,  качались в разные стороны, убегали  к солнышку,  не обращая уже внимания на ствол и корень.
        Из  сарая  вышел отец,  ведя   гнедую кобылу  под уздцы.
– Фетис!, – уже напрягая голос, крикнул он. – Иди напои лошадь, – и,  бросив вожжи на плетень, подсел   к старику.
-Чо шумишь, тятя? –   и, не дождавшись ответа от деда, бросил проходящему мимо Фетису.
–  Ить, на ходу спишь, паря. Не докличешься вас. Опять  до петухов однака шлялся.? Дед замахал костылем еще  пуще.   
- На, сына, пройдись  по долговязой спине раз- другой, прибавь «оглобле» ускорения…  Ишь, моду взяли, охальники, на ходу спать.
      Взглянув на отца и деда,  Фетис усмехнулся в кулак.
- Долговязый!?  Сами-то! – длинные, сухие,  с всклоченными бородами,  они сидели на завалинке, как два коршуна на плетне, широко расставив ноги, упираясь руками в коленки.
-Жанить Серёга его надать.  Намедни,  твоя Агафья  в портках  у него  карты нашла.  Ить, испоганится зараза, – не унимался ворчать дед.
-Ладно тятя,…подумаем, -  уже вставая, бросил  отец.
 Старшего сына – Астафия, он уже отселил. Дом справили с сыновьями, как и полагается,  рядом, получился добротный, не очень правда большой, но жить можно.  Астафий  был первенцем из  трех сыновей. Скуласт и беляв  был,  как мать, да  и ростом пошел не в него. Но был крупен в кости, как кряж и удал до работы.  Три года назад женил  его на справной, круглолицей  молодайке невысокого роста,  Нениле,  с шустрым характером и быстрой на ноги бабенке. По семейски закрученная на голове  из цветастого платка кичка, тут и там металась  за забором большого двора. За ней по пятам, не выпуская её из вида, цепляясь, иногда, за ворох нижних юбок,  шлепал по двору уже «голоштанный» внук  Анисим.
 -Да парня пора женить,- на ходу, отбивая  литовку, подумал отец.   

      
      Часть 2.            
                Только что  отсеялись. Солнце поднималось уже высоко, грело эту промерзшую, скудную, пропитанную потом  землю, зарождало новую жизнь, сулила хороший урожай.
        По дороге на пруд, Фетис  встретил  Кузьму- друга детства и вечного соседа.  Когда то, в сопливые годы, убегали с ним и другими пацанами далеко  за село в пески, в большие песчаные горы, строили лазы, пещеры. Рыжий, с  торчащими как у тушканчика ушами,  хотя и маленького роста, Кузьма был шустрым и балагурным хлопцем. Полгода назад - осенью, похоронив последнего из своих родителей, привез из села Бичура  молодуху- Василису. В селе все ахнули.
-Вот Кузьма! Вот метр с шапкой,  что отчебучил, – судачили  сельчане.
–Такую деваху заарканил. 
      
             Василиса  была красивая, статная  и веселая бабенка. На две головы выше Кузьмы.   Ходила  прямо и важно, высоко неся голову.
Кузьма крутился вокруг нее волчком, предупреждая  все её желания.
 Часто у колодца спрашивали ее молодайки:  «Как она могла пойти  замуж за
 такого невзрачного, маленького мужичка?»
- А, лишь бы шапка по огороду ходила, – отвечала Василиса,   заливисто смеясь. Её  большие, серые, мышастые глаза  сыпали искрами. Мужики  втихую завидовали Кузьме.
 -Здорово живешь Кузя! Ну как там жизнь с молодой женой?- поприветствовал Фетис  своего соседа, улыбаясь.
- И тебе не хворать. Жизнь всласть, чего и тебе  советую. Хватит кобелиться и тебе, – торопясь, на ходу бросил Кузьма.
-Вот и поговорили, - съехидничал Фетис, глядя на  быстро удаляющего соседа.
 Про женитьбу Фетис пока не думал.
– Зачем, погуляю еще малость. Девок, которые бы были к сердцу в селе не было, а вдовушек на мой век пока хватит, - размышлял Фетис. Часто до петухов, засиживались у какой- нибудь  бабенки  компанией. Играли в карты, веселились самогоном. Баб-одиночек в селе было много. К любой заходи.
       Поя гнедую на берегу,  Фетис увидел, как по тропинке к пруду, по косогору идет одна из таких вдовушек - Александра, неся большое корыто с бельем.  Он редко её видел. Она жила с родителями мужа, погибшего в гражданскую войну.  За ней, неся маленькое ведерко, семенит  трех – четырех лет девочка.  На склоне девчонка стала догонять мать, и,  по инерции, не способная остановиться, пролетела мимо её,  и, набирая скорость, мчалась прямо к воде пруда. Женщина страшно закричала, уронив корыто, кинулась птицей за дочерью. Но Фетис опередил её, бросившись наперерез  малышке. В три прыжка он подхватил ее, у самой кромки воды.
    Он видел, как мать, схватив у него девочку и, упав на колени перед ней, в каком - то исступлении целовала ее всю,  приговаривая: – Кровиночка моя! Деточка моя,..Анна Васильевна … жива, жива.
      Платок сполз с ее головы, рассыпав по плечам  длинные волнистые волосы. Синие, как озера, глаза были полны слез,  светились нежностью, и своей бездонностью. А этот жар поцелуев, почему то смутил Фетиса.
   Он принес корыто с бельем на берег и тихо отошел от плачущей женщины с испуганным ребенком.
      

Часть 3.
          Ужинали поздно. Ждали старшего сына Астафия. Он часто заходил проведать родителей, да и по вечереть с ними не отказывался. После дедовской молитвы  за столом, молча, ели мучанку из задымленного на открытом огне чугунка.      Это считалась райской  пищей. На  цельном, крутом молоке заваривали муку- крупчатку до консистенции каши. Она пахла дымом и жаренной, молочной пенкой.  Чугунок,  объемом с небольшое ведро, освобождался быстро. Благо пять мужиков да мать работали ложками.   Особенно старался младший – Дорофей, шестнадцатилетний  чернявый детина  с  огромными ручищами и вечно голодным ртом. Лицом и могучей фигурой сильно был похож на  родного брата отца, дядьку  Федота. Он  усердно скреб,  сопя, остатки  мучанки и молочные зажарки в чугунке.
Первый не выдержал дед Андрей:- Хватит шкрепсти,… aккурат ложку сотрешь.  На вас не напасёся,-
- Иди собаку накорми,- встрял в разговор отец.- Завтра, паря, готовьтесь, на заре лес на сруб валить  поедем,  - и,  перекрестившись,   вставая,  добавил:
 -На заимке поживем.
      Три недели в лесу, тянулись медленно для Фетиса. С начало было ничего, терпимо. А потом вдруг,  заскучал. Смех сказать, но такого не было с ним никогда. Последние дни,  даже спать плохо  стал. Так хотелось опять очутиться  на пруду…,  увидеть васильковые глаза, и погладить эти мягкие, влекущие  пряди её  волос. Он даже чувствовал,  как пахнут  они полевыми цветами.
        А сегодня во сне,  еще ощутил  сладость  и силу ее поцелуев. Вмиг помутилось   сознание. Схватил ее, как мешок, в охапку. С силой прижав, подмял  под себя. Нутро разрывало жаром. А он все втягивал и втягивал в себя ее податливое тело, зарывался,  как в сено, в копну ее  дивных волос. Голову просто снесло горячей волной.
         Проснулся  весь потный и мокрый, мня и царапая свой овчинный полушубок, служивший одеялом в  прохладные еще ночи. Поэтому   вернувшись с заимки и помывшись в бане, сразу пошел  на другой край села.


Часть 4.
             Косили за Чикоем на две семьи. Рано, когда чуть забрезжило, переправились сюда  на лодке.  Здесь, в низине трава колосилась буйная и сытная. Шли бойко друг за другой,  как говорят, ноздря в ноздрю, подгоняя  впереди  идущего. Запах мокрых спин смешивался  с дурманом свежескошенной травы.
           Во главе  колонны шел отец - Сергей.  В свои пятьдесят девять лет, он  подавал еще пример  в выносливости  сыновьям. Его белая,  рано поседевшая,  косматая голова разлеталась на ветру. Шел широко, размашисто, ложа  ровно и сильно увал травы. Замыкал  - Дорофей. Останавливались редко, отбить литовки или в кусты сбегать по нужде. Не далеко, мелькал  белый платок Ненилы. Граблями она переворачивала для сушки пласты травы, скошенные вчера.
          В самый солнцепек упали все  в тень, под кусты черемухи, заросли которой тянулись вдоль этой чистой, но своенравной реки.  Есть не хотелось от жары. В основном, пили прохладную ботвинью, из отрубей приготовленный   квас. Чуть отдохнув, Фетис пошел на реку искупаться. На ходу стянув рубаху, он с шумом прыгнул в воду. С детских лет он знал характер этой быстрой реки. Она резко понесла его, но он справился с потоком, и стал грести  против течения, быстро и мощно. Уже сидя на берегу, он услышал женские голоса на той стороне реки. Три женщины шли к реке. Сердце толкнулось и забилось подраненной птицей. Он сразу узнал её. Вскочил, не зная, что делать. Потом замер,  увидев, как  они, смеясь, скидывают с себя одежду и,   по очереди, бегут в нижних рубахах - станушках  в воду, не замечая его.
            За все это время, как она поселилась в его сердце, он встречал ее только два раза, хотя много раз  предпринимал попытки увидеть ее. Ходил мимо дома вечерами. Часто бегал на прут, в надежде поймать ее там.  Но видел только  раз, в окне ее дома.   И - второй, когда  она со свекром проехала  на телеге по улице,  в сторону села Бичура.
- На кого это ты  так делаешь стойку? - услышал за спиной голос Астафия.
И, посмотрев за реку,  добавил:
- Ух ты, девки в озере купались и поймали рака…   Подоспевший Дорофей, увидев девок, пронзительно свистнул,   весело и громко  крича, продолжил:
-Целый день они искали, где у рака срака!-  и сразу отлетел в кусты, получив затрещину от Фетиса с размаха жестко и резко. 
- Пошел вон, сопля, рассвистелся тут… петух. Дорофей опешил, - Ты чо,  братуха?  Перегрелся, чо ли?
 Девки с визгом выскочили из воды, схватив юбки, бросились в заросли.
-Эх!!! Таку  малину испортил,- заключил Астафий, цыкнув через зубы  в сторону   младшего брата.


 Часть 5.
                Низко наклонив голову,  в  избу ввалился дядька Федот. В свои   семьдесят три года, он  был еще здоров и гибок. Мешки таскал сразу по паре, схватив их  оба в замок своих рук-клешней. Как будто бы снопы, перебрасывал их. При этом  только покрякивал,   сдвинув заросшие, торчащие щетиной брови.  -Доровинько  живёти,  родня!!!- и, перекрестившись в передний угол, добавил, разглаживая усы и белую бороду.- Я кажись во время при сутулился?
-Дык, как раз в пору, обедничаем. Откушай с нами, - вставая  из-за стола,  приветствовал брата отец. За столом сразу все подвинулись, давая место присесть дядьке.  Тот чинно прошел сначала к деду Андрею.
- Как  здоровица ,тятя?
-Пока Бог милует Федотушка!
-Ну ить и славно, слава Богу! - обменялись они  фразами вместо  приветствия.
    -А вы,  как живете – можити ? Как там Степанида твоя поживат? Не хварат?- спросила мать, на груди нарезая ломти каравая хлеба.
 -Есть маленько, паря. Прихворнула, кадысь моя баушка  малость. Ноги стали пухнуть.
 -Ить, беда кака!  Лопух пусть привяжит. Одыбает вскоре.      
        Cидя за столом, стали дружно хлебать, с шумом втягивая каждую ложку,  семейские щи на кислой капусте. Она, как и положено, была с сырцой и  похрустывала на зубах.
- Откель  путь держишь, братушка?
-Дык,  пашеничку отвез на мельницу. Ныне славна пашеничка, паря, ядрёна, …язви ее вошь!  - гудел  трубой  Федот.
- Цыц,  охальник! Пашто  ругасси за столом, паршивец?- встрял дед, вскипая. - Вовси одичали чо ли? Бога не боитесь.
-Прости, тятя….. Вырвалась чуток!
       После все ели молча. Федот, вытирая   застиранной тряпицей вспотевший лоб и нос, и смачно высморкавшись,  первый продолжил разговор после обеда:   
«Я смотрю, вы  сруб зачали уже?   Кому? Фетиске, чо ли?» и  ещё не дождавшись ответа, оживился.
- У нас в Бичуре, молодуха есть водна. Тады  видел, зараз. Ох и  хороша дефка, титяста, - дядька аж зажмурился на несколько секунд, наверное,   представив еще раз её себе.
-Дык, ты знаш её братуха? Спиридона-заики дочка. Справна деваха! Браинька, для жанидьбы готовая.
 Фетис насторожил уши.
 - Еще этого не хватало, - промелькнуло у него в голове.    
- Этот дядька Федот еще подсуропит, зараза.
Но дядька басил дальше:  – Вот славно получиться.  На Покров и оженим. – и, хитро подмигнув Фетису,  мечтательно добавил,   - Эх скусно, паря, будет Фетиска!
-Надо подумать, – вторил, как всегда любимую фразу  отец. Фетиса выбросило катапультой с лавки.
 -Да не хочу я жениться  и рано мне еще,  - отрезал, бледнея.
- А, чо еще с Бичуры брать. И здеся  жену можно сыскать.
      Внимательно следивший за вспененным сыном отец, только обмолвился,
- Приглядел чо ли уже кого?- 
Подлил масло в огонь, как всегда, Дорофей.
- Ага тятя, ить он по Алексеевской  Шурке сохнет.  Вчерась, как раз видел, как он торчал возле  их плетня  опять.
У дядьки Федота отвисла челюсть, показав неприятный вид редкозубого рта:  – Дык, она с приплодом!   Фетис выскочил из избы, как ошпаренный, злой и  потный.


Часть 6.
          На Покров землю, в одночасье за ночь,  засыпало снегом. Ударил небольшой морозец, но  днём  земля еще искрилась,  впадая в спячку.
-   Пресвятая Богородица постаралась,- с нежность говорили старики. Все шли  из церкви  по селу довольные, в приподнятом настроении, на ходу приветствуя  друг друга с поклоном и с  уважением. Холодная пора  маленько давала продух земледельцу. Все амбары, подвалы, сусеки, сеновалы, как и подобает настоящему хозяину,  были забиты результатами его труда.  Зима  будет сытой, это и радовала всех.
     С высоты своего роста, Фетис сразу заметил  её.   Александра  шла в цветастом с кистями полушалке, завязанным поверх полушубка, держа за руку свою дочку, на несколько шагов сзади своих родных. Девочка вырвала руку у матери и, подбежав к краю дороги,  стала хватать ладошками снег,  стараясь еще и лизнуть эту холодную, пышную  вату. Женщина   остановилась и он сразу воспользовался этим моментом.  Резко пошел наперерез.
-С праздником, Шура!  -  выдохнул,  вмиг осипшим голосом, как будто бы в горло,  как в топку, закинули  горячие угли.  - Как живешь? Поговорить  хочу, постой маленько.
- И тебя с праздником!   О чём хотел поговорить? - удивленно вскинув тонкие брови, уткнулась синью глаз в него, улыбаясь.  А он стоял, как пень,  пил эту синь и никак  не мог оторваться от этого источника.
-Приходи на пруд… вечером.  С тобой хочу быть…..Люба ты мне.. ждать буду, - рвано твердил,  мня фразы. Он видел, как она сразу выпрямилась,  напрягаясь лицом… Секунды тянулись густым киселем.
           Сухо, сквозь сжатые губы, сказала, как  отрезала,  - Нет, не будет этого. Даже  и не мечтай, – и,  протянув руку девочке, позвала: "Пойдем, доча". Такого ответа он не ждал. Хмельной  брагой  кинуло в голову. Застучало в висках,  как по наковальне.   Уже не помня себя,  он схватил её за запястье,  не ему протянутой руки,  не чувствуя её боли, притянул  к себе, задыхаясь и бледнея выпалил: «Все равно моей будешь. Никому не отдам, так и знай.»  А она  вдруг расхохоталась ему в лицо, отрезвляя его, как холодным душем:  «Никогда!» - и пошла не оборачиваясь. А он  всё стоял, облитый  её нелюбовью, стонал и раскачивался,  как подрубленное дерево, отчаяние, железными тисками сдавливало горло, медленно, трезвея,приходил  в себя,   не понимая и не веря,
 что так плохо закончилась их первая встреча.

    

 Часть 7.
              Зима  в этом високосном  году была  ранней и лютой. Замучила метелями и сильными морозами, не давая возможности закончить строительство нового дома. Успели только крышу подвести да пол плахами выслать. До окон дело никак не доходило. Мало-мало забили их досками от снега до тепла. В   эту холодную пору    жили все в зимовье. Это небольшая теплая избушка с маленькой  печкой согревала  всех лучше, чем отцовский дом. Дров для топки требовалось намного меньше,  и   маленькое пространство  почти мгновенно наполнялась теплом. В эту пору, в основном, все в селе жили так. Избы  специально держали открытыми, вымораживая их  от вредных насекомых.   

        После ужина отец решил почистить ружье. Разложив его на чистом столе, стал протирать тряпкой детали.
        Видя,что Фетис стал куда то собираться спросил: «Что.. опять  к Причине пойдешь в такую непоготь?». 
Узнав,о том, что его сын влюблен в Александру ,  он  сразу дал ей прозвище .У него она была -  «Причина» . Никто не знал ,почему он так её окрестил. То ли по ей,  «причине», Фетис  хочет взять  в жены, вдову  с ребенком, а не  девку из села. То ли красота Александры стала причиной  для  женидьбы  его сына,  этого  не дано было.. узнать.
-  Мороз  крепушший, зарас, идись лучше скотину закрой. Савраске сена подкинь.  Можа завтра отеплит, на охоту сбегаем,  -  и, смотря в дуло ружья, продолжил: «Шомпол не видел?»
- Нет, не видел. В сундуке  на месте, наверное, лежит, - накидывая ,выходя тулуп,    бросил Фетис.
         На улице  ночь  уже  окутала землю. Было тихо, но морозно. На небе ярко мерцали звезды.
- Может и впрямь завтра повезет с охотой - подумал он и пошел в телятник, краем глаза увидев, как отец раздетый, рысцой бежит из зимовья к дому.
         Его работу прервал  резкий крик, а потом и стон. Фетис, выскочив из телятника, прислушался. Стон шел из дома.
 Отец, бежавший  в дом за шомполом,  в темноте, не заметив   открытой западни глубокого  подполья,  рухнул с разбегу вниз, на ходу ломая себе, об лестницу и бочки  ноги и ребра. На третий день, привезенный из Бичуры фельдшер,  туго перевязал, черную отцовскую грудь и спину простынею, а распухшие ноги примотал к доске,  промолвил   небрежно, – Отлежится, я думаю, -  и, дав кое-какие рекомендации,  попросил  увести  себя назад.
          Но   отец  так и не встал. Лежал  бледный на лавке за печью,  с черными кругами под глазами, стоная и тихо кашляя. Последние дни  уже  харкал  кровью.   На пятнадцатый день болезни  он умер,  как раз перед Новым годом.


Часть 8.
          За зиму  братья  втихую,  на конях,   дважды  бегали в Монголию  за кожей. Первый раз привезли немного, зато «прихватили»  монгольских  двух лошадок, вольно пасущиеся  в  степи. Продав товар и коней, повторили свой забег.На этот раз товару было больше. Кожа  и полушубки, платки, монгольские ичиги (сшитые из мягкой кожи обувь).   Фетис даже купил костяной, резной гребень. Сильно он понравился ему. Летящие кони в основании пенились и задыхались  в натуге, чем- то напоминали его жизнь. Он купил его для неё,  в надежде, что  она примет этот подарок когда-нибудь.  Поэтому дома, выбрав еще и красивый,  расписной  полушалок,  положил их вместе на дно сундука.


Часть 9.
                После кончины отца, дед и мать  сильно сдали. Сразу как-то скукожились вроде. Мать сгорбившись,  тенью ходила мимо всех,  делая свои дела, не замечая никого. А дед Андрей стал часто прилаживаться  отдохнуть .  Лежал молча  с открытыми глазами, уткнувшись в потолок, теребя пальцами низ домотканой рубахи. О чем думал, кому в мыслях молился никто не знал. Всегда гоношистый и верховодящий, сейчас был тих и жалок. Мог целый день пролежать на печи, не принимая пиши,   наказывая себя или наоборот вымаливая  этим  у Бога заступы.
       Под  масленицу мать заболела, слегла от жара. Долго металась  в бреду вся в испарине, кричала, звала  всех. Ненила с Фетисом отпаивали её брусничным морсом  да   настоем  из багульника с чабрецом. Тело натирали  барсучьим жиром,  заворачивая ее в шаль из собачьего пуха. На пятый день ей стало лучше. Помаленьку стала есть тюрю, размякший  в молоке хлеб и пить чай с медом.
       Видя недельный беспорядок в доме, она  тихо позвала  Фетиса:
-Сынок, подька  сюда, - подвинулась  на постели,  давая место сесть  сыну.
-Теперича ты сынок остался за главного.   Дед старый.   Видишь  и я слаба  стала.   Хозяйку тебе надо в дом привести.  Жанись сынок.  Я тебя благословлю .
-Если женюсь, то только на Алексеевской невестке - потупляя голову, пробурчал сын. Мать долго, с обидой  молчала, тихо гладя руку Фетиса.
Зная несгибаемый и упрямый характер  «сергушинской» породы,  так за глаза все звали их в селе,  и  поняв, что  другого  выхода из сложившийся  ситуации не будет никогда, да и вспомнив, что когда то, много лет назад, его отец Сергей, взял её в жены тоже с ребенком-дочерью Дуняшей,  после того как медведь заломал  в лесу  его друга, её первого мужа,  сказала:
«Ладно, сынок, Бог тебе в помощь. Засылай сватов. Пусть будет по-твоему. Я согласная».
-Во,во,- проворчал дед из-за занавески,- Собирайте тут всех… Повторяй ошибки. Безбожники..


Часть10.
                Первое сватовство, как первый блин вышел комом. Невеста наотрез отказалась идти за него. Фетис  выскочил от Алексеевских  последним  из
сватов, весь красный и дерзкий,  готовый  ломать и крушить все  на своем пути,  не замечая,  как  февральский  ветер  полощет и надувает парусом его полушубок.
            Придя домой, схватил ружье и,  встав на лыжи,  убежал в лес отдышаться. Две недели рыскал, как волк, по тайге, бил зверя и птицу, отходил душой. Ночевал на заимке. Ночью, глядя  на  потрескивающие   поленья в небольшой печурке, думал  и  всё ломал голову, как  добиться  её расположения,  с какого бока подойти к этой желанной скале.   Сердце сжималось от тоски.  Ну, хоть вой.
                Назад возвращался через село. Специально сделал круг, чтобы пройти  мимо  её дома, несмотря на тяжелый набитый мясом  мешок.
 Уже смеркалось.   У её дома остановился.  Скинул на лавку  у забора пару тетеревов  и два зайца- беляка, привязанных к поясу. Из мешка достал   мясо косули.   И подойдя к калитке,  сильно  постучал по кованой щеколде. Услышав за  высоким  забором  легкие шаги, не стал дожидаться.  Закинул мешок за плечи, пошел дальше. Спиной,  почувствовав её  взгляд,  заставил себя   не обернутся.


Часть 11.
            Вечером после бани  проведать деда Андрея пришел средний брат отца - дядька Ведених.
          Он был далеко не сергушинской породы.  Мелкий в кости,  невысокого роста, говорил  мало  и чуть заикаясь.  Однако голову имел смекалистую и  мог  без труда  изготовить любой механизм. Слыл хорошим кузнецом. Так в гражданскую для казаков смастерил  пушку на деревянных колесах. Она многим односельчанам тогда спасла жизнь.  Много лет спустя, как экспонат,  её забрали в краеведческий  музей в город  Кяхту. 
        Жил с семьей  на другом конце села. С натугой, вместе со своей женой Пелагеей Никитечной ,из рода Разуваевых ,  вел своё хозяйство. Вырастил двух девок - погодок  Ганю и Дину, которые  уже были  замужем  и жили семьями здесь же в селе.
 И самый большой грех  тоже числился за ним.   Несун  был еще тот.
      Всё липло к его рукам, как к меду.  Мимо  пройти, и что бы ни прихватить с собой что-нибудь по мелочи,   он  не мог.   Брал всегда с одной мыслью, как бы оправдываясь  перед самим собой:  «Бог простит, а в  хозяйстве пригодиться»
         Мать  быстро раздула пузатый самовар.  Тяжелым  ножом  наколола  головку кускового сахара  в небольшую тарелку  и посадила  всех пить чай  с  заваренной  ягодой, морошкой.  Все  молча,  вприкуску  с сахаром,  пили горячий чай из блюдца,  громко швыркая при этом.
«Пользительный   чай»,  как говорил дед Андрей, быстро  сделал   свое дело.
После чая  все сидели, покрывшись испариной и  расслабившись, развязав пояса  с рубах. Только дядька Ведених,   сильно потея,   не последовал их примеру.
                Обменявшись с дедом  Андреем несколькими фразами о житье- бытье,  поспешил домой.  Когда дядька надевал свой тулуп, у него,  как то странно, выпячивал живот. Попрощавшись, он быстро вышел из дома. Только убирая посуду со стола мать, увидела, что вторая половинка головки сахара исчезла.
        Она еще не знала, что он   по пути со двора  прихватил  и  бревно от сруба.   Еле – еле, задыхаясь,  дотащил в потёмках его до  своего дома. Чуть душу не потерял от натуги.   Прятал в надежде, что ночью никто не видел, как он упирался, не думая  о том,   что глубокая борозда на снегу  до его ворот,  открывает  тайну  содеянного.

Часть 12.
           Весна принесла радость и  душевное облегчение для Фетиса.
После нечаянной встречи с Александрой  в маленьком сельпо, всё пошло по его, намеченному пути.
            Они столкнулись, как говорят,   нос в нос на крыльце, в дверях  этого магазинчика. От неожиданности  и растерянности она уронила холщовую сумку-авоську, рассыпав часть продуктов. Он быстро,  на коленях, молча стал  собирать  их.           Так,  не  вставая с колен,  и подал  ей со словами:
«Хочешь, до дома в зубах понесу? Только разреши…»
 Она ничего не ответила.  И взглядом не опалила. Тихо взяла авоську и пошла,  нагнув голову вперед. 

            С шумом и скрежетом, ломая себя и берега, пошла шуга на Чикое.



                (Продолжение следует)