хозяева шайтанского озера

Глава 1
Поезд  замедлил ход.  Колеса перестали запинаться о стыки рельсов. Вот она, станция, на которой  железный конь стоит всего две минуты. Сколько таких по России? Но эта – особенная!

Поезд домчал его до Уральского Камня и выплюнул вместе с брезентовым вещмешком на Нейво-Шайтанскую станцию.
 
Он оглянулся.  Из всего, что могло напоминать о пребывании в этих краях людей, он видел только домик-будку железнодорожника, шлагбаум, отделявший железнодорожное полотно от разбитой, без асфальта дороги, ведущей куда-то сквозь лесной массив. И в обратную сторону, тоже через лес.  Ну, и куда дальше?

Он добрел до будки. Забрался по деревянным, скользким от весенних промозглых ночей ступеням и постучал в дверь.
 
-Хто – потребовал ответа голос, явно пропитый, а может, просто немолодой.
- Хозяин, войти можно? – спросил только что прибывший человек в «штормовке» и кепке из той же ткани. Поежился. Мерзкое утро, приближавшимся летом и не пахнет.
- Входи, чо там бормочешь, - гаркнул тот же голос.

Прибывший толкнул досчатую дверь. Она не поддавалась. Подперев плечом, сделал еще попытку.

- Ну чо, сил нет чо ли? – услышал он из-за двери.

Подбодренный невидимым мужиком, он снова попытался сдвинуть с места разбухшую дверь. Теперь она скрипнула, распахнулась и повисла на одной петле. «Все-то у нас в стране сикось-накось», подумал гость, но не высказал оного, а поприветствовал хозяина и осмотрелся.

В квадратном маленьком помещении удивительно слаженно стояли, висели, лежали вещи хозяина. При этом сочетались друг с другом. В том числе и с мужичком, сидящим на табурете, возле стола.

Мужичок помятый, и занавески на одиноком окне мятые, покрывало в том же виде, на панцирной кровати. На плечах хозяина будки – кожаная обшарпанная жилетка, поверх скатанного свитера и буфет у входа с электроплиткой – видавший, наверное, Буденного. Стол, состоящий из тумбы, что раньше в больницах возле кроватей ставили. А на ней – фанерная доска. Намертво приколочена и пленкой устлана. На полу вязанки (круглые коврики из ветоши), в углу печка-буржуйка, несколько полешек рядом. Вот и все убранство.

Мужичок сидел, попивал чаек из граненого стакана, хрустел сушками. Стоящий рядом транзистор шипел и кряхтел. Дедок пытался словить волну. Тщетно. Радио умерло на неопределенный срок.

- Здорово, коль не шутишь. Заходи. Не боись. С поезда? Видел тебя.
-Да, с поезда. Рано приехал.
- Да, - согласился хозяин, - рано. Заря еще не вспыхнула. Садись. У меня чай с местными травами. Согреешься, взбодришься.
- Вроде, не север, а холодно…
- Так ведь, май, начало еще. И Урал, все ж таки. Не Сочи. У нас и в июне снег пойти может, - хозяин протянул мозолистую руку, - Степаныч.
- А звать?
- А так и зови. Я уж и имени своего не помню. Пенсию мне прямо сюда Федоровна носит. И кажный раз напоминает о праздниках. И сколько мне лет. А мне уж восемьдесят два стукнуло.
- У-ух! – почесал небритую щеку гость, - много! А я – Андрей, мне тридцать два зимой исполнилось.
- Зеленый ишо, кхе-хе. Пей, вкусный у меня чай. С травами, - Степаныч налил в эмалированную кружку травянистого настоя и пододвинул гостю. – Вот, ишо ложку водовки туда и каплю молока. Эх! – сыворотка долголетия.

Попробовал чаек Андрей, крякнул. Необычный вкус. Сладкий и горький одновременно. И терпкость в послевкусии. Хлебнул еще. А ничего, второй глоток лучше пошел. На третьем, гость улыбнулся. Вкусно, однако.

- Ну, нравится моя микстурка, а?
- Ух, хороша, - нахваливает приезжий.
- А какая нужда привела тебя в эти края, геолог?
- Нет, в отпуске. Вот, приехал. Об отце хочу узнать. Давно это было. Я еще в школу не ходил, когда мой отец со своими друзьями в эти места на охоту поехали. Тогда лис много развелось. А они, как известно, разносчики бешенства. Вот и созвали всех егерей да охотников.
- Как же, помню, это лет, эдак 25-26 назад было. Да, приезжали охотники. В деревне селились, в Кривом озере. А охотились здеся. Ну, некоторые и, в палатках обитали, возле озера Шайтанского, - поскреб нечесаный затылок Степаныч, - и чо?
- Да вот, пропал он тогда. Не вернулся. Может, про него кто-то что-то слышал?
- О-о! – махнул рукой дед и засмеялся, закашлял, - я тебе так скажу: времени прошло не мало. Да и место, где они охотились – аномальное, как говорят сейчас. А по-нашему, по-стариковски, гиблое. Тута постоянно люд пропадает. В особенности, дети, в подростковом возрасте. Ну, иногда, студенты. Ишо реже – зрелые, то бишь, взрослые. Но, - он поднял указательный палец, - и это случается.
-А что здесь такое происходит-то?
- А про то, тебе Федоровна краше расскажет. Мастер она, по этой части. Ну, чисто – гид по аномальным зонам, и по нечисти всякой.
- А где найти, Федоровну эту?
- А ее шукать не надо. Сама придет. К обеду. Сегодня день раздачи пенсии. Мне денежку принесет, а ты ее расспрошаешь. Глядишь, чо про батю свого и выведашь. Память у нее, ну как у компутора. Потому, до сих пор на почте и работает. Хоть и старая ужо, как я.

Глава 2
Они продолжали сидеть за импровизированным столом, когда в окно постучали. Дед поднялся, хитро улыбнулся и, проговорив: «пенсия пришла», пошел к двери, открывать.

В домик зашла сухонькая бодрая старушка. Сняла с головы платок, пригладила седые волосы, завернутые узлом, и уселась на освободившийся табурет.
 
- Ну, привет, Степаныч. Вижу, не один ты тут.
- Ага, гость наведался. Андреем звать.
- Ну, вот и хорошо. Не скучно. А я – Арина Федоровна. Михал Степанычу-то кем будете?
- Да никем. Я по своим делам заехал. А Степаныч вот, приютил, на время. Пока не рассвело.
- Ну, да. Слыш, Михалом звать меня. А я и забыл.
- Да, вечно ты все забываешь, - махнула Арина Федоровна рукой, вовсе старый стал. Опять свою микстуру гоняешь?
- Вместе гоняем, присоединяйся, - пододвинул к ней чайник хозяин.
- А, наливай. Я тебе вот, молочка принесла. И пряники. Сегодня с утра привезли. Совсем свежие. Как ты любишь.
- Ох, ты моя красавица. И чо ж я тебя в свое время-то проглядел! Надо было на тебе жениться.
- Да, проглядел, - кивнула старушка и отхлебнула чаю, - а теперь поздно, батенька. Теперича о душе думать надобно, а не об любви.
- Пензию-то принесла, нет?
- Ой, - спохватилась Федоровна, - конечно. Вот, считай. Все до копеечки. И тут вот, распишись-ка.
- Ну, не вижу я, погоди, окуляры свои надену, - Степаныч откинул клееночку, достал из тумбочки очки, насадил на нос. Сразу стал походить на Деда Мороза, правда, после новогоднего праздника.

Он старательно и медленно выводил на бланке свою каракулю. Рука дрожала. Хоть и хорохорится. А годы берут свое. Девятый десяток. Шутка ли?

- Ты, Арина не торопись уходить. Ну чего тебе, куда бежать-то. Ко мне ты к последнему приходишь. А бланки подождут. Вот, Андрюха тебе вопросы задать желает. Уж ты ответь парню.
- А что интересует-то? – взглянула на чужого бабуля.

 Оценила: глаз синий, волос – курчавый, прям, пшеничный какой-то, цветом-то. Руки, видно, работящие. Вены выпирают. Но ногти ухожены. Знать-то, из городских. Щеки не бриты, но понятно дело, в поезде особо не побреешься. А вообще, лицо, как лицо. Вполне симпатичное. И статный, вроде. Что-то есть в нем такое, знакомое, а чего?
- Да вот, батя у меня пропал в этих местах, 26 лет назад. Пропал и пропал. Никто ничего не рассказывает. Как, что произошло. Да, и друга его, с каким сюда приезжал, уже не расспросить. Через год от инфаркта скончался. Врачи удивлялись, такой молодой, а сердце не выдержало.
- А фамилия-то у него как?
- Колмогоров.
- Колмогоров, - повторила баба Арина и задумалась. - Вот оно что, конечно, был такой среди охотников, да ты похож на него. Он, и его друг. Кажись, Василием звали, друга его. В избе жить не пожелали. Палатку раскинули, прямиком у Шайтанского озера.
- Ага, друга Василием Петровичем звали.
- А вот, как отца твоего, не знаю. Василий тот его все Колмогоровым звал. Не иначе.
- Точно. Водилась за ним такая привычка. Отца моего Володей звали.
- Знать-то, Владимирович ты. Ну, что я тебе скажу, Колмогоров Андрей Владимирович, батя твой, действительно пропал. А было это так:

Осень стояла золотистая, теплая. Дождей тогда совсем не было. Лес тогда пряный запах имел. И озеро то, прозрачное. Лис тогда видимо невидимо объявилось. Всех кур перетаскали. Вот и приехали к нам охотники. Кто из ближних мест, а кто, как твой отец, издали.

Василий и, стало быть, Володя тогда приметили местечко у самого озера. Больно оно им приглянулось. Гладкое, как зеркало и прозрачное. Каждый камешек виден. Палаточку поставили, костерок. Удочки наладили. А потом ухой ужинали. А на следующее утро они все собрались. Все охотники. Разбрелись, кто куда. Стреляли. Много  лисиц тогда на поляне лежало. А вечером, последнего дня, они все у озера собрались. Отмечали удачную охоту. Байки рассказывали. Местные, естественно, про нечисть нашу сказывала.

Смеялись, конечно. Никто не верил. Столько по лесам прошли, под каждый кустик заглянули. Никого не видели. Нечисть, скажете тоже.

Владимир тогда улыбался, но особо не возражал. Не спорил. Я, говорит, до-ветру схожу. Вася тогда кивнул и новой историей увлекся. Кто-то про новую залежь малахита сказывал. А время идет. История за историей. Володи нет. Вася всколыхнулся. Мужиков взъерепенил. Они его искать. А куда особо пойдешь. Темень уже.

Ну, разбрелись. Спать тогда легли. Василию страшно сделалось. Упросил одного охотника с ним в палатке заночевать. Да спозаранку продолжить поиски. Согласился тот.

Поутру приходят остальные охотники, из деревни, к озеру. А там… Вася сидит на завалинке, глаза огромные, что у моей кошки, руки трясутся, а голова седая. В палатке бездыханное тело того, что остался с ним. Николаем звали. Фамилию не помню.

Расспросы начались. Милиция, ясно дело, подключилась. Так ничего и не выяснили. Василия отпустили. Смерть товарища – не его рук дело. Только вот, что скажу: Николай тоже с открытыми, дикими глазами лежал. И тело как-то не естественную позу имело.

- Что ж получается, напугал их кто-то? – вставил слово Степаныч.
- Получается так. Версий много было. Но наши края славятся нечистой силой. Возможно, и в ту ночь она взбесилась.  Во-от, - прищелкнула языком Арина Федоровна, -  ночью, скорей всего ведьмы, лешие, русалки, лихо, сошлися к этому озеру. Праздник у них может какой был. А тута охотники им мешают.
- Что, правда есть такие?
- А ты думал!
- Степаныч говорил, что здесь народ пропадает.
- Верно, пропадает, но не очень часто.
- А как, расскажите, - просил гость, - может, я найду конец ниточки, да размотаю клубочек.
- Не советую, молодой человек. В беду попасть можно.
- Все же, расскажите. Про все, что знаете.
- Ладно. Михал, ну-к, подлей чайку мне. Сказ длинный будет.

Глава 3
Про совсем стародавние времена, Арина Федоровна сказывать не стала. Сослалась на то, что Бажов уже расписал обо всем, что было в сих краях. Начала повествовать с того, что творилась при ее веке.

Нечисть всякая проявляла свой интерес  к людям в разное время. Но всегда это было на полнолуние. И в обязательном порядке бесновалась в ночь на праздник Ивана Купала. Тогда можно было видеть Их и в деревне Кривое озеро и в городе Верхотурье. И даже возле храмов они были. Ничего они не боятся. Даже крестов и ликов святых.

А узнать Их можно по облику. Лихо, к примеру, человек, как правило, непонятного пола. Сейчас, их почему-то «голубыми» кличут. Ходит, меж людей. На лице блаженная улыбка и одно веко подергивается. Не видит у него это око. Потому его и зовут – лихо одноглазое.

Леший – чаще всего, маленького роста мужичок, с бородой седой. Сам нечесаный, на одежде репей прилипший. Из карманов шишки могут торчать. Нос красный, как у алкоголика. Так, алкоголик и есть. Возле пивной часто с мужиками якшается, на кружку раскручивает. А еще у него руки в земле. Будто только с огорода, и сразу в люд, не мывшись.

Русалки – тоже на землю твердую выходят. Но редко. Их тоже приметить можно. Локоны распущенные носят. Пряди у них белые, а на солнце зеленОй отсвечивают. Юбки носят блестючие, узкие и длинные. Ноги всегда в сандалии обуты, бескаблучные. Куда им на каблуках-то, шажки мелкие у них, неуверенные.

А ведьмы, народ особый. Есть чернявые девки, молодые. Вот они-то народ сильно мутят. Под байкерш косят, как правнук Арины Федоровны высказывался. Волосы в короткое каре стрижены. Косметики на лице нет. Бледные. Глаза черные. И сами во всем черном: куртка кожаная, брючки узкие, ботинки на тракторной подошве высокие, прям, армейские. И на мотоциклах ездят.

А есть среди них еще одна. С насыщенно-яркой рыжей гривой. Глазищи огромные, изумрудные. В платье ходит, тоже черном, длинном, облегающем. Стройная девка. Красивая. Только ведьма она.

Стоит кому-то из этой нечисти на рынке появиться, все, конец торговле. Кто денег не досчитается, кто товара. Торговцы обязательно меж собой переругаются. Помидоры ли огурцы, прямо на глазах повянут.

А если к ним попадешь, да отлучишься от группы товарищей, обязательно над тобой потешутся. Леший тропу завернет, забредешь в чащу. Купаться вздумаешь, русалки к себе приберут. Лихо – напугает так, что богу душу отдашь. А с ведьмой и вовсе встречаться не стоит. Плохо дело. Таких дел наворотит! Может, и уйдешь от нее живым, да потом всю жизнь маяться будешь. Может, болезнью, а может, опоит тебя чем, и жить без нее не сможешь. Влюбит в себя. Да и чего она только не натворит! Фантазия у нее богатая.

Много лет назад, примерно, два десятилетия,  на городском рынке торговала бабка. Страшная. Нос крючковатый, бородавка на нем. Вылитая Баба Яга. Но, одета была не плохо. Всегда в платье отглаженном и, неизменно, платок, что из Оренбурга привозят. Торговала старуха снадобьями. В глиняных маленьких горшочках, чего у нее только не было: и от ревматизма, и от комаров, и от недугов всяких. Травки в пучках засушенные. Настойки медовые. Бывало, что к ней подходили, протягивали рубь, и она, пошевелив губами и поводя перед лицом скрюченными пальцами, порчу снимала. Торговки рядом с ней сидеть боялись. Но за настойками сами бегали.

Потом,  куда-то пропала бабуся. А за год до того, в праздник Ивана-Купала, из младшей группы пионерлагеря, что привезли на экскурсию по родным местам, три девчонки пропали. Так и не нашли. Приезжали они на Кликун-камень. Там-де красноармейцев белые расстреливали. Почему кликуном назвали? Да потому, что эхо в том месте четко слышится. Будто бы отвечает на вопросы камень тот.

С той поры и студент пропадал и геолог. Девушка ушла на озеро, не вернулась. А чего ушла одна? Так поплакать. О неразделенной любви. Вот и поплакала.

Нет, не стоит тревожить нечисть этих  мест. А тем более одному идти. Ну, а если кто целенаправленно-таки пойдет, то лучше через святую церковь. Хоть Они и не боятся храмов, сами заходят, и даже молятся, некоторые из них. А все ж таки, спокойнее, с благословением-то.


Глава 3
- Уф!  Неуж-то в самом деле такое бывает? – обалдело проговорил Андрей.
- Как видишь, милок, бывает, - со вздохом ответила Арина Федоровна, - потому и прошу тебя, не ходить, не искать концов. По крайней мере, одному и без благословения батюшки.
- Ну, допустим, в храм я схожу, а только кто ж со мной пойдет. Не думаю, что охотники на такое найдутся.
- Это – факт, - проговорил Степаныч, - из местных соваться никто не будет. Сходи  в храм. Там ответ и найдешь.
Просидели они так до вечера. А потом, Арина Федоровна забрала гостя к себе на ночевку. Утром же, следующего дня, Андрей уехал в Верхотурье.

Простоял полдня перед иконами, свечек наставил, службу послушал. Да к батюшке обратился. За благословением. Игумен Александр выслушал его, пробасил:
-Просишь меня благословить на серьезное дело, сын мой. Воевать один с нечистью собрался, хм!  Однако шагай себе с Богом. На поход я тебя благословлю. Чтобы вернуться домой в целости и сохранности. Места у нас красивые. Да странные.

Чтоб в поход собраться, надо продуктов купить. Не кореньями же ему все это время питаться. Да карта местности не помешает. Тоже приобрести надо. Доехал Андрей до Кривого озера, в магазин зашел. Чего в городе-то отовариваться, а потом с полной сумой в деревню ехать. За прилавком грудастая баба стоит. Вздыхает громко, да выручку, похоже, в сотый раз пересчитывает. Нервничает.

- Случилось что? – спросил наблюдательный Колмогоров.
- Ой, милок, случилось, - шмыгнула носом продавщица, - похоже, опять выручку не досчитала. С полчаса назад, девка ко мне зашла, за водкой. В черном вся. Как есть, ведьма. Деньги мне сунула. Я ей – бутылку. А ушла, я давай считать. Да ничо понять не могу. Давала она мне тысячную купюру. Я ей сдачу с нее вернула. А теперь этой купюры нет. Бутылки нет. Хозяин с меня спросит. Это теперь, при моей грошевой зарплате, аж штуку ему возвращать придется!

- А какая она из себя была, описать ее точно можете? – заинтересовался он.
- Да какая-какая, говорю же, черная. Волосы короткие. Каре такое, - баба на себе давай показывать, - затылок – высоко стриженый, а по бокам длинно. В кожанке, в штанах модных, тоже кожаных. Ботинки на ней были. Как солдатики ходят. Эти, как их, десант что ли.
- А глаза, нос, рот?
- Да чо там, лицо как лицо. Скажу тока, бледная она, как поганка, а шары большие, черные.
- А часто она в ваших краях бывает?
- Бывает. 
- И каждый раз убытки после нее?
- Ой, постоянно. А бывает, хлеб зачерствеет. Хотя только привезен был, и горячим.
- Так, не отоваривали бы ее. Раз обманывает.
- Эх, легко говорить Вам, молодой человек, - вздохнула баба, - только этого никак не сделаешь. Так шары свои выпучит при входе, аж страх под ребра лезет. Вот и крутишься перед ней.
- Она местная?
- В каком смысле?
- Ну, живет-то здесь?
- А никто ее адреса не спрашивал. Она сюда только за продуктами является. И то, не часто. Я-то здешняя. Всех в округе знаю. Знаю где, кто живет. А где ее дом – не ведаю. Да и не стремлюся. Так-то вот.

Закупил продуктов приезжий, сунул работнику торговли лишнюю тыщу и к двери обернулся.
- Эй, гражданин! Лишку дали! – окрикнула баба.
- А это, за рассказ Вам. Внесите в выручку. Чтоб хозяин нервы не мотал и из зарплаты не выщелкивал.
- Ой, выручили Вы меня. Только, неудобно как-то, - сложила она руки на то место, где сердце должно быть, - может, Вам еще что узнать надо, так Вы спрашивайте.
- Что, правда, расскажете?
- Ну, если ответ знаю, чо б не рассказать.
- Про ведьм – брюнеток я уже наслушался вдоволь. А про рыжую бестию мне ничего не известно.
- А-а, зеленоглазая… Да, есть такая. Она на мотоцикле не ездит, как другие. Ее никто и в брюках-то не видел. А вот на ярмарках она бывает. Ущерба не чинит. Снадобьями торгует. Болячки заговаривает. Жила здесь одна старуха, правда, никто не знает, где дом ее, вот она тоже торговала всем этим. А потом, пропала. Померла, поди-ка. А через некоторое время, рыжая с травками ходить стала. И тоже, не знамо, где проживает. А когда ее о личном люди спрашивают, разговор завести пытаются, зыркает на них своими глазищами. Ну, и уходят они прочь. А потом с неделю на боли жалуются. У кого – зуб, у кого – виски ломит. 

- Знать-то не любит, когда кто-то в ее жизнь лезет. А как думаете, люди по чьей вине чаще пропадают в этих краях? Лешие ли, ведьмы виноваты?
- Наслышан уже, да? Кто сказал-то, Степаныч, али Федоровна? – заулыбалась работница прилавка.
- Оба наговорили. А у меня отец здесь пропал. Хотел вот, выведать кой чего.
- Ну, выведать-то вряд ли, а в беду попасть – запросто. Все могут человека извести. Но ведьмы – чаще тешутся.
 
- Спасибо, хозяюшка. Пойду я, пожалуй.
- День-то, кончается, где ночевать думаешь? – забеспокоилась баба.
- Да, Арина Федоровна у себя приютила. У нее заночую.
 
Он вышел из лавки и направился к старому бревенчатому дому. Там его ждала уже баба Ариша. С пирогами и парным молоком. А он шел, шаркая по дороге, поднимая пыль, и думал. Переваривал информацию. Стало быть, ведьму ему искать надо. Да только, что с нее спросишь. А ну, как без ответа его оставит, да отправит к праотцам.

Ну, да ладно. Терять ему все равно нечего. Родителей уже нет. Жены, детей – не нажил. Если что, квартира – двоюродному племяннику в наследство останется. Работа… А что работа, на том свете о ней горевать не придется. Была не была, надо рискнуть.


Глава 4
Утро следующего майского дня возвестило о приближении лета. Теплым, на редкость, оказалось. Местные пичужки с первым лучом солнца хозяйством занялись. Щебетали вовсю.

Витька, пастух, по дворам пошел, коров в стадо собирать. Петухи, как сговорились, друг за дружкой прочистили свои глотки. Где-то им откликнулась коза, проблеяла что-то. Толстый шмель пролетел над ухом путника, довольно жужжа. Тонкий уж метнулся от ног его в шелковую, облепленную каплями росы, траву.

Он шел вперед уверенной походкой. С тем же вещмешком за плечами, с коим приехал. В руке держал ружье – двустволку.

Позади стояла в калитке Федоровна. Провожала взглядом. Вздыхала. Качала головой. И крестила его широкую спину. Вскоре и видно-то его не стало.

Прибыл Андрей на то место у Шайтанского озера, где в свое время отец его лагерь разбил. Да, красивое оно. И к воде пройти очень удобно. Прямо, пляжик небольшой.

Вытащил молодой человек палатку, развернул, поставил. Воды из фляжки пивнул. На корточки сел. Оглядел деревья, кусты. Ну, где ж тебя искать, ведьма?

По бережку прошелся. Солнышко пригревает. Лягушки квакают. И не скажешь, что это место нечисто. Потянулся. Хорошо. Смотрит, в прошлогодних  камышах вроде плотик имеется. Вот, наверно, где батя удочку закидывал. Ближе подошел. Точно, он. Только, зайти на него с берега неудобно. Если только по воде немного пройтись.

Ой, а что там такое блестит? Напряг Андрей зрение. Никак девушка сидит на плоту. Волос распущен. И сама, похоже, нагая. Купаться-то, холодно еще. Неужели?..

А девица заметила движение в ее сторону и скользнула в воду. Только несколько брызг, да оставленный недоделанный венок из одуванчиков, свидетельствовали о ее недавнем пребывании.

Соскользнула. Притаилась где-то. Лягушачий хор замолчал. А зеркальная гладь озера волной пошла.

Что ж, не вечер еще, глядишь, покажется. А пока, надо бы местность прочесать. Вот тропа. В ту сторону и пошел, как говорят местные, его отец. Времени прошло, конечно, много. Но, вдруг чего, найдется.

Тропа вела, да извивалась. На карте один путь, в итоге другой получается. Может, не та она? Обернулся. Надо выйти на берег, осмотреться. Наверняка ошибся. Тропок здесь, скорей всего много. А исчезла, тропка-то. Нет обратного хода. Сердце куда-то в сапоги ухнуло. Повернулся в ту сторону, куда шел: и там тропы нет. Только вот была. И нет ее. В горле ком встал. Ладони вспотели. Голова кругом пошла, затуманилась.

Так, собраться надо. Заходил в лес с северной стороны. Утро еще. Выходить надо на север. Вот и мох прошлогодний на стволе. Значит, в ту сторону и пойдем.

Для верности мужчина компас достал. Только стрелки на нем повернулись в другую сторону. На часы глянул, электроника, вдруг, издохла. Рыкнул от досады Андрей, а в ответ услышал мерзкое стариковское хихиканье.

- Тьфу, Леший, что б тебя! – досадовал путник, - а все равно, выйду.

Пошел Андрей в сторону, откуда в лес зашел. Плутал, плутал. То впереди куст репейника, вдруг встретится, обойти его надо, то яма, весенней грязевой жижей наполненная, не пойдешь ведь по ней. Снова в обход. И вновь ориентироваться, да собственные следы искать.
 
Выбрался  молодой человек, конечно, да только к вечеру. И с другой стороны озера очутился. Пришлось по берегу идти, к своим пожиткам. Но, главное, вышел.

Идет, размышляет. А ведь был Леший-то. Кому еще так хихикать, да мастерски тропинки прятать. Знать-то, правда, не врут люди про нечисть всякую. Да и утренняя красавица, явно русалка. Не будут местные девицы в такую рань, да в ледяной воде купаться. И к тому же, прятаться.

Тут тень какая-то сверху показалась. Словно птица большая летит. Тихо-тихо. Андрей голову приподнял. Обомлел. На темнеющем небе уж звезды проявляться стали, а по нему, на метле, девка в черном длинном платье летит, копна рыжих волос на ветру развевается.

Запнулся он от увиденного. Да грохнулся в мокрый песок. А над его головой девичий смех раздался и возглас:
- Йо-хо-о!
Поднялся мужчина. Отряхнулся. Огляделся по сторонам. Будто ничего и не было. И стоит он возле своей палатки. А ведь до падения, до нее еще много метров было. Ну и место, в голове такое не укладывается!
 
 Глава 5
В желудке от голода заурчало. Разжег он костерок, вскипятил воду в котелке, чай Степаныча заварил. Прямо в банке тушенку разогрел, ложкой ее из нее и выхлебал. Хлеб на огне пожарил. Да с «микстуркой» его и сжевал.

Котелок опустел. Сполоснуть бы его надобно. Закурил Андрюха и двинулся к воде. Нет-нет, да глянет на плотик. Чудеса-таки, здесь творятся. Усмехнулся. Сложил утварь. В палатку забираться не хочется. Ночь ясная близится. Луна полная, как головка сыра вниз на Землю посматривает, улыбается. Снял ветровку, свитер, футболку. Умыться перед сном надо, да торс сполоснуть.
 
Колмогоров на мостик взошел, где с утра русалка загорала. Осмотрелся кругом: тишина. Комары, и те затихли. А ведь у воды их всегда тучи летают. Лягушки молчат. Затаились будто. Ждут чего-то.

Тут прокатился по водной глади девичий смех и замолчал, где-то под его ногами. Опустился Андрей на колени. Через щели ничего не видно. А перегнуться через мосток страшно. Федоровна предупреждала: схватят их цепкие ручки и утащат в омут. Тритоном сделают.
   
Верить – смешно, не верить – чревато. Но, любопытство взяло верх. Нагнулся путник над водой, пытаясь рассмотреть, что там или кто там.

- Эй, ты кто, ты где? – тихо проговорил мужчина, словно боялся, что его кто-то посторонний увидит и за умалишенного примет.

Вместо ответа вновь смех, как колокольчик разнесся. Вцепился кто-то в его широкие плечи и скинул в толщу ледяной воды. Вмиг мышцы его сковал холод. Проколол сквозь кожу. Дышать было нечем. Страх ощущался в каждой клеточке тела.

Он еще пытался бороться. Ну не может худенькая девчонка справиться с ним, большим и тяжелым, в прошлом – спортсменом. Но, худенькая маленькая девочка была не одна. Их было четверо. И они были русалками. Они резво тащили его на середину. 

Следующим утром, местные нашли на берегу одиноко стоявшую палатку. Документы, вещи – все пропало. Сначала, решили, что Колмогоров ушел в лес. Но уйти, не взяв с собой только палатку?

В скором времени подошла и Арина Федоровна. Она вела за собой старушку. Совсем старую и слепую. Это была ее сестра. Поговаривали, будто в детстве она встречалась с потусторонней силой, а потому, много о ней знает.

Старушка пошаркала ногами по берегу, покружила у плотика. Руки к небу возвела, а потом наземь рухнула, затряслась. Когда ее беснование закончилось, она проговорила скрипучим голосом:
- Мужчина здесь был. Не из наших.  Беда с ним случилась. Утащили его рыбы проклятые. Но, не в озере он. Не в земле. Не на небе. Не живой он. И не мертвый. Молитесь о нем, люди добрые. Авось, увидите его еще в Кривом озере.

Зашумели деревенские. Искать парня вздумали. Только бабка старая, что сестра Федоровны, наказала не ходить никуда, кроме церквы. И на озеро Шайтанское не заглядывать, покуда о путнике известия не будет.

На том и разошлись. Баба Арина отвела сестру в деревню и к Михал Степанычу завернула. Он, как обычно, чаек хлебал из граненого стакана, да радиоволну искал. Рассказала ему последние новости Федоровна. Покряхтел дед, смахнул старческую слезу и молвил:
- Ты, Федоровна помолись об нем. Я-то не умею.
- Помолюсь. Больше-то делать нечего. Молиться тока, да ждать.
 
 
Глава 6
 Какое состояние странное: не сыро, но и не сухо, не холодно, но и не тепло. Дышать можно, но только душно как-то, а потому, через раз. Открыть бы глаза, посмотреть, да не хочется. А в округе что? Не известно. Через веки виден свет, но тусклый. Вроде тихо кругом, но не совсем. Будто кто-то шепчет. Спорит о чем-то. О ком-то. Да шлепки слышны тихие, будто вениками в бане хлещут. Надо бы веки разлепить, сделать над собой усилие.

Трудно было, но открыл глаза. Видит, как сквозь туман или курение какое, что лежит он на какой-то лавке широкой. Поодаль – очаг, на камин похожий. Изба - не изба, терем – не терем. Но хоромы, видать, не малые. Хотя, может ему только кажется. Стол стоит посреди горницы. А за ним две девицы. Одна - светловолосая, в юбке длинной, блестящей. Ноги под табурет завернула. На плечи, будто фрагмент рыболовецкой сети наброшен.  Вторая – в черном во всем сидит. По спине рыжая коса вьется, пожаром горит.

Сидят, карты веером в руках держат. Смотри-ка, в «дурака» режутся. Похоже, белобрысая проиграла. Скривилась. А вторая ей громким шепотом:
- Говорила же, не надо со мной играть. Все равно он моим будет. Ступай прочь. Дядек бородатых лови. А мне, этого оставь. 

Встала из-за стола светловолосая. Узнал он ее. Она топила его со своими подружками. Вот только как он здесь-то оказался?

Подошла русалка к двери. Вроде бы и не открывала ее, а исчезла. Чудно все это. Может, снится? Андрей глаза плотнее закрыл. Будто бы в сознание и не приходил вовсе.

В камине дрова потрескивают. Убаюкивают. Полетела душа его над озером Шайтанским. Над лесом, где Леший пугал его днем. Над деревней, где молились люди за благополучие его и скорое возвращение. А под утро, облетев окрестности, вернулась она в тело молодца. И почувствовал он легкость во всех членах своих.
   
Очнулся ото сна, приподнялся на локте. Лежит он, действительно, на лавке широкой, на перине мягкой, травами пахнущей. Камин, что привиделся ему ночью, печкой русской оказался. А стол, действительно стоял. На нем до сих пор карты лежали.  Встал Андрей, разобрал колоду. Улыбнулся. Ну, и мухлежница же, ведьма эта. По всему видно, обманывала русалку. Видать, сильный интерес к нему имеется, раз таким способом отвоевывала.

Дверь скрипнула. На пороге она появилась. В руках кринку держит. Черное платье сменила на белую длинную рубаху. Огненные волосы распустила. Головку подняла. Зелеными очами сверкнула.

- Пришел в себя, милок, - проговорила она певчим голосом, - ох и тяжко тебе вчера было. Еле вытащила тебя из смертных оков. Кабы проиграла, не был бы ты сейчас человеком. Чуждо бы тебе все земное стало.

- Я видел тебя вчера… - начал он.
- Знаю, и я тебя видела. Приглянулся ты мне сразу. Потому, и смахнулась я с русалками. Вытащила из омута и к себе перенесла.
- Ты играла с одной из них в карты, - продолжал разговор мужчина и, не отрываясь, смотрел на нее.
- Верно. Не спал уже? Пришлось. Иначе, она тебя не отдавала.
- Зачем я тебе?
- Глупый. Зачем мужчина нужен женщине? – она налила в кружку молока, протянула ему и села на край скамьи.
- Зачем нужен, я в курсе. Но, я могу быть несвободным.
- А кого это волнует. Пей молоко. Оно вкусное.

Андрей пил. Молоко было жирным, сладким. Слова ведьмы засели у него в мозгу. Кого волнует, кого волнует. Так, может, и отец сгинул? Взял, да и приглянулся какой-нибудь ведьме. А рыжая головой кивает, будто знает о чем он думает. «Верно, верно мыслишь». 

- Слушай, ну, а потом-то, отпустишь? – смирился, было, пленник.
- Ну, как сам пожелаешь, - опустив невинно глазки, пролепетала она, - задерживать не посмею. Только вот, еще не было такого случая, чтобы от таких как я, мужчина уходил.
- Правда? И где ты их прячешь? – удивился он.
- Нигде. Ты у меня первый. Я имею в виду, гость. Никого еще сюда не приводила.
- Не повезло мне.
- Отчего же? Я не нравлюсь тебе? – она заглянула ему, казалось в душу.
- Да нет, девица ты, гляжу, справная. Только быть твоим пленником мне не хочется. Я свободы хочу.
- Хотел бы свободы, - раскраснелась от негодования рыжая бестия, - не приехал бы в наши края. Знаю, что ты ищешь тут. Про отца выведать хочешь. Скажу я тебе, что с отцом твоим, Андрюша. Да только при условии, что весь день со мной проведешь. А когда, назавтра, выйдешь из моего дома, корить меня ни в чем не будешь. Клянись.

- Хорошо, хорошо, - поднял он шутливо руки, словно сдаваясь, - клянусь. Откуда знаешь, как звать меня?

Ведьма, ни слова не говоря, швырнула ему под ноги его вещмешок. Сверху паспорт его лежал. Ну, ясно дело, порылась в вещичках. Да, ладно. Не навредила бы  только.

-Хорошо, а про нужду, откуда знаешь? – продолжал ее пытать Колмогоров.
- Ты забыл, что с ведьмой дело имеешь? – усмехнулась хозяйка.
- Ну да. Забыл, верно. Звать-то тебя, как?
- Мирское имя – не помню. А как сюда попала, нарекли Пелагеей.
- Что значит, мирское имя. Ты откуда здесь появилась? – совсем потерялся гость.
- Расскажу, расскажу, не переживай. И про себя, и про тебя, и про батю твоего. Гляди, утро уже. А ты только в озере нашем нырял. Баня истопилась. Пойдем, попарю. А потом, за щи с борщами, я тебе все и выложу.

Глава 7.
Хоть и ведьмой была Пелагея, а стопроцентной женщиной оказалась. Мечта поэта. И любого мужчины, кем бы он ни был. В бане гостя напарила, намыла, приласкала. А потом, уставшее от нежностей тело на себе в дом приволокла. Простыней накрыла, за стол усадила.

Как и обещала. Налила борща, ломот хлеба отрезала. В мисочках маринованные опята да огурчики плавают. Стопку мутной бражки налила. Водку, говорит, в доме не держит. Только для настоек покупает.

Сидит Андрей за столом. Тело замучено, уставшее, а душа соловьем заливается. Не было у него в жизни такого счастья. А уйдет отсюда, и вовсе не будет.

- Что пригорюнился, Андрюшенька? – почувствовала изменение в его настроении Пелагея.
- Все в порядке. Ты мне историю рассказать обещала. Так выкладывай.

Было это чуть меньше, чем два десятка лет назад. Отдыхала она в летнем пионерском лагере, далеко отсюда. «Ельничным» называется. Поехали они тогда автобусом по краям родным, достопримечательности смотреть. И в эти края заехали.

Шел июль. Начало. Солнечно так, тепло, вольготно. Вожатые рассказывают что-то, а ей и ее двум подружкам лень слушать историю про расстрел русскими русских. Из всего рассказа-то и уяснили, что если покричишь, камень ответ даст. Начали они баловаться, кричать. Девчонки, что взять-то с маленьких.

Тут тетка одна, из местных, и сказала, что злоупотреблять подарком не надо. Только сокровенное спросить можно. А иначе, беда постигнет.

Да разве дети будут слушать взрослых? Вспомнить хотя бы, русскую сказку про Ивана, что сестрицу не послушался и в козленочка оборотился. Весело кричали девчонки, скакали вокруг камня. А потом смолкли. Взрослые бегали, искали их. Да не нашли.

Девочки, забежав за Кликун-камень, женщину завидели. Красивая, взбитая, румяная, да веселая. Протянула она им по оладушке, да молока бутыль в руки сунула. Много ли детям надо: набегаться да вкусненьким побаловаться. Поели, попили. Глаза в один момент закрылись.

Когда очнулись, оказались на поляне среди леса. Ночь была. Костры повсюду. Многолюдно. Девки, бабки, просто так взлетали и кружили. Кто-то отплясывал у костра странный танец. Музыка чудная. И весело и странно, и страшно. Рядом тетка стоит румяная. Та, что кормила оладьями.

Заметила, что девчонки очнулись. Подвела их к старой карге в грязных лохмотьях и платком на голове. А та, положила на голову одной левую руку. Стала девчонка чернява и черноока. Варварой нареклась. Другая – Мариной стала, вмиг ноги ее подкосились, рыбьим хвостом обернулись. Третью – огненно рыжими локонами наградила. Нарекла Пелагеей и отпихнула румяной тетке. Для воспитания нового поколения.

Привела тетка Марфа Пелагею в хату к себе после празднества. Обучать премудростям начала. Отвороты-привороты, чаи, микстуры, настойки и прочее.

В доме ее мужчина хозяйничал. Молодой. Высокий, крепкий. С утра хозяйством занимался. Вечером баню топил. Уходил вместе с теткой Марфой туда. Да подолгу не возвращался. Марфа выходила из бани дюже довольная. А мужичок улыбку в бороду прятал, холщовую рубаху надевал и в лес уходил.

Марфа его по мирскому имени не звала. Вообще не звала никак. Потому как не хотела отпускать его от себя. Боялась, вспомнит он о семье своей и вернется к жене и сыну. Звала его просто, супружником либо мужем. А он, добровольно выполнял роль старика Лешего.

Нынешний гость – копия того Лешего. Сразу было видно, одна кровь. А ведьме, и большее видится. Знает рыжая, что у Андрея никого из родных нет, а посему, спешить ему некуда. Да и парень он – славный. Кто ж от такого откажется.

Пришло время тетки Марфы, да супружника ее Лешего. У них тоже свой век имеется. В одну ночь состарились, скрючились, а через год домой не воротились. Обернулись голубками и улетели прочь из этих мест.

А теперь вот Пелагея здесь хозяйничает. Своего Лешего поджидает. Только не спешит он. Подружка ее чернявая обзавелась оным. Да недовольна. Не видит своего муженька, практически. В две смены он пашет, от того, что Пелагея суженного все никак не найдет.  Вот и приходится Варваре на своего железного коня садиться и все дела ворочать вместо супруга.

А сегодня в ночь, пришлось Пелагее приложить свое умение в колдовстве, да хитрости, дабы уберечь от Марины счастье свое. А счастье, на свободу рвется. От того грустно ей очень.

Глава 8
Выслушал ее Колмогоров и сделал свои выводы. Получается, опоила ведьма отца его. Вот и забыл он об истинном семействе. Добровольно ли, нет, в этот мир ушел, но только до конца жизни в нем остался. Возвращаться не собирался.

Монолог ведьмы длинный был. Солнце за верхушки сосен зацепилось и начало сдуваться, растекаясь по небу красным маревом.

Только Пелагея выспаться парню не дала. Опоила его травяным отваром, да заездила его ночью. Лаской утомила. Свалился Андрей в подушки под утро только. Спит, а по лицу улыбка блуждает.

Проснулся, плененный ведьмой, только к следующему полудню. Хорошо ему в этом месте. Спокойно. Девка хорошая, ну и пусть, что ведьма. Не злая она вовсе. Да только есть в деревне люди, что переживают о нем. Пора возвращаться. Погостил в сказке, пора и честь знать.

Собрался по-тихому, вышел из дому. Вот те раз! На самом берегу озера оказался. Обернулся назад. А избы-то и нет. Неуж-то почудилось все ему? Ох, и странности же здесь.

Повернул он к деревне. Через будку Степаныча прошествовал. Заглянул, конечно же. А в ней и Федоровна оказалась. Бросилась она к парню со слезами на грудь:
- Боже мой! Воротался! А мы уж и не чаяли тебя увидеть! – рыдала она.
- Да что со мной будет-то. Единственное плохо – жарко больно стало. Пока добрел до вас, вспотел весь.
- Как не вспотеть-то, на улице лето, - всплескивает руками баба Арина, - шестое июля на дворе. А ты в свитере и штормовке. Где тебя мотало-то столько времени? Народ уж думал панихиду по тебе заказывать.
- Как шестое июля? – обомлел Колмогоров.
- Да ты на календарь вот посмотри, - вставил слово Михал Степаныч.
- Это что ж получается, я два месяца по лесу шастал?
- А ты думал, сколько?! – воскликнула Федоровна.
- Так, два дня… - приподнятое настроение Андрея стремительно таяло как снеговик под прямыми солнечными лучами.
- Угу, еще кому не скажи. Какие два дня! – вскричал Степаныч.
- Ты, погоди орать, Миша, поди случилось у парня что-то, - догадалась Федоровна, - не зря моя сестра говорила, что с ним неладное. А ну, рассказывай, где тебя мотало. Виделся что ли с ведьмами?
- Со всеми повидался, практически. А у рыжей и вовсе, получается, два месяца прожил.
- Опоила она тебя, зараза такая, - ворчал и ерзал на табурете дед.
- Да не зараза она, никакая. Просто, несчастная молодая женщина, одинокая, - вступился за нее Колмогоров и осекся. Вот-те раз! Пожалел.
- То, что к рыжей попал, это ладно, - вздохнула Федоровна, - по крайней мере, из всех ведьм, она самая нормальная. Вреда не чинит.  Расскажи, как дело–то было.

Поведал он о своих злоключениях. Не о всех. О сладких мгновениях распространяться не стал. Зачем этим двоим знать, что меж ним и Пелагеей было. Да только Арина Федоровна все равно догадалась. Вывела парня из будки Степаныча, мол, помыться да постираться Андрюшке надо, а сама по дороге и о сокровенном выпытала. Руками всплеснула. Головой покачала. Плохо дело. Не оставит ведьма его в покое. А впереди еще и ночь колдовская. Сегодня вся нечисть гулять вознамерится.

- Вот что, скажу тебе Андрей Владимирович, - пробурчала старушка, когда тот, отмывшись и объевшись ее стряпней, на завалинке беломориной затянулся, - ночь сегодня, сам знаешь какая. Потому, не желательно тебе из дому выходить после заката.
- Что ж мне, на привязи сидеть? Я вот слышал, что праздник будет. Девки через костер прыгают в эту ночь. Папоротник, говорят, цветет. Не видел ни разу. А еще гадают и венки на озеро спускают.   
- Наши-то, конечно, звать тебя будут. Тем более, нынче ты – местный герой. Да, только, посиди лучше в избе, - упрашивала старушка, - или уже по своей зазнобе соскучился?

Тут мимо забора пробежала грудастая тетка из местного магазинчика. Колмогоров признал ее. Рукой махнул. Та прищурилась и наземь сползла.

- Воротался… Люди добрые, нашелся пропащий наш, - заверещала тетка, калитку открыла и кинулась к нему обниматься.
- Эй, Людмила! Не снеси его! Вот чучело-то, - проворчала хозяйка, куда бежала-то?
- Да ведьма эта, проклятущая, что на мотоцикле гоняет, опять мне выручку «сделала». Как знала, что приедет, мать ее… Сегодня же у них праздник.  Отоварилась. Полмагазина вынесла. А в кассе – шиш!
- Догнать что ль, думала? Пешим, да еще с твоим бюстом, который тебе за место стоп-крана? Не смеши меня, Люся! – съехидничала баба Арина.
- Чо ж делать то мне теперь, а? Все, уволюсь, к чертовой матери. Пусть Митька сам за прилавком стоит, да убытки считает. А я не собираюсь без зарплаты сидеть! – последние слова ее они услышали уже в проеме калитки.

Глава 9.
Ночь на Ивана-Купала светлая. По серо-синему небу тени штрихом мелькают. Это ведьмы на поляну собираются. С разных краев прилетают. По озеру волна пошла. Выходят из нее белокурые красавицы.

Деревенский люд, собравшись на окраине, в очередной раз наблюдают мелькание огоньков в той стороне. Праздник начался. Пора и им огонь разводить.  Вытащили и гостя, благополучно вернувшегося из ведьминого заточения. Слух о возвращении быстро пролетел над крышами домов. Все радовались. Все ждали интересного повествования.

Пляски пошли. Прыжки через костер. Песни. Стол длинный поставили, лавки. Пироги снесли да самогонку. Куда без нее. Выпили, естественно, закусили.

Молодая девица подошла к Андрею. Анной представилась. Румяная, да бойкая. Плясать позвала. Не пляшется парню. Сердце ноет, зовет куда-то туда, где его рыжеволосая сейчас отплясывает. В объятия ее просится.

Другая подошла. Ничего, симпатичная. Худая только. И тоже зовет. Сквозь огонь прыгать. Не скачется парню. Душу камнем к земле пришибло. Скучно ему здесь. Хоть и праздник. Хоть и рвался гулять.

Пастух Витька песню затянул про любовь. Локтем Андрея подталкивает, мол, не робей, подпевай. Не поется парню сегодня. Песнь его где-то за озером Шайтанским гуляет, да эхом от Кликун-камня отскакивает.

Не выдержал Андрей, свет Владимирович. Поднялся со скамьи. И, как был в джинсах и футболке, так и ушел в сторону озера. 

Посмотрели ему в след деревенские, покачали головами сочувственно. Ясно дело, околдовала его рыжая бестия. К ней пошел он, ни разу не обернувшись.

Больше Андрея в тех краях не видели. Но с тех пор, по лесу ходить спокойней стало. Если путник плутать начинал, любая тропинка прямиком к деревне направлялась.