Паноптикум нравов

                Паноптикум нравов

Эту коллекцию из целой галереи личностей мне даже не понадобилось специально собирать.  Время от времени в памяти всплывают все эти нестандартного свойства эпизоды, не описать которые я попросту не удержался.
Итак, изрядно лет тому назад… 

Лёгкий холодок пробегает у меня по спине, когда вспоминаю нашего преподавателя по общей химии. На его лекциях, помимо своего основного предмета, больной  мозолью у него была  тема… студенческой шпаргалки. Именно от него мы узнавали и её историю, и о таких её разновидностях,
о  которых  мы, уже достаточно искушённые в этом деле, и слыхом не слыхивали. Словно обучая нас этому, он с увлечением рассказывал, как надо правильно пользоваться шпаргалками с разного рода усовершенствованиями в виде резинок, скрепок, заколок и  т. п.

Сам он был страстным коллекционером этих самых шпаргалок. За долгие годы преподавания у него  накопилось их превеликое множество. Описывая особенности той или иной шпаргалки, он излагал при каких обстоятельствах она к нему попала. Тут же до нас доводилось, каковы были последствия для изобличённого на этой шпаргалке студента. Тем самым нам внушалась одна единственная мысль: всех вас я вижу насквозь, а потому даже не вздумайте шпорить на экзамене, и помните про того самого студента.

В аудитории, где он принимал экзамены, не было ни одного лишнего предмета, даже стула или какой-нибудь тумбочки. На четырёх столах рассаживались четверо экзаменуемых, все строго по диагонали друг относительно друга. Именно таким образом обеспечивался полный обзор каждого буквально от макушки и до самых пят.  Лишь только столешница перекрывала узенькую полоску обзора.

Игоря он уже хорошо знал, как нерадивого студента, поскольку сам вёл лабораторные в его подгруппе. До экзамена он допустил Игоря с большой неохотой, и был почти уверен, что тот экзамен провалит. Поэтому,  особо тщательно наблюдал именно за этим студентом …

Когда Игорёк уже начал что-то отвечать ему по билету, он не выдержал:
– Я знаю, что ты, дружок, списывал. Просто не смог тебя на этом поймать. Расскажи мне, как ты это делал и отдай мне свою шпаргалку. За это обещаю тебе поставить «уд» и не буду дальше опрашивать.
Наш Игорь так ни в чём и не признался, и продолжал отвечать по билету. Надо было видеть это недоумённое и раздасованное такой неудачей  лицо нашего преподавателя, с каким он ставил положительную оценку в игореву зачётку.

Мне попался, пожалуй, самый трудный билет, в котором надо было описать десять реакций по органике. Чего стоили в этих формулах одни только бензольные кольца, напоминавшие своим видом каких-то пауков, у которых буквально ни одна лапка не была похожей на другую. На моё счастье я их все вызубрил накануне вечером. Поэтому первым делом, на свежую память, выписал все эти реакции, после чего уже достаточно спокойно стал писать ответы на остальные вопросы.

Теперь я уже был уверен: экзамен у меня в кармане благодаря только этим самым реакциям, а потому можно снять с себя напряжение и расслабиться…
– Руки на стол! – донеслось откуда-то издалека, когда я, о чём-то задумавшись, ожидал своей очереди отвечать. Лишь только после второго окрика  понял, что это относится ко мне…

Когда я подсел к преподавателю для ответа, он, едва взглянув на мой лист, первым делом мгновенно схватил его куда-то к себе и выложил передо мной совершенно чистый. Четыре реакции из десяти я должен был написать ему прямо сейчас, сидя рядом с ним. В этот момент голова у меня была сосредоточена только на построении своего ответа, и такого оборота я никак не ожидал. Вдобавок, ко мне моментально пришло осознание, что я уже и вовсе успел забыть всю эту мою великолепную десятку. Минуту-полторы сидел в оцепенении, затем, взяв себя в руки, залпом выписал их все до одной.
После этого он меня уже практически не спрашивал.   

Ещё один из наших преподавателей имел привычку собирать конспекты собственных лекций. На экзамене ты садился ему отвечать вместе со своим конспектом, который он для начала просматривал. Лишь только после этого начинал экзаменовать. Увидев понравившийся конспект, он  буквально по-детски радовался и начинал всячески расхваливать это творение. После этого очень ласковым тоном просил оставить ему этот шедевр на память.  Получив согласие, тут же выставлял  в зачётку «отлично», и на этом  экзамен у счастливчика заканчивался. Время от времени на своих лекциях демонстрировал студентам эти конспекты…

Смотрю в телевизор, где ведущий благоговейно внимает маститому синоптику, вещающему свой  прогноз на предстоящий завтра выходной. Впечатлённый эрудицией авторитета, с интересом вслушиваюсь в его плавно льющуюся речь.  С видом умудрённого стратега он демонстрирует красочные карты погоды, напоминающие боевые, с их фронтами, ударами и контрударами такой коварной, но вполне предсказуемой стихии. Никаких сомнений у тебя уже не остаётся, когда в дополнение к этому узнаёшь от него всё, что наблюдалось в этот день, начиная ещё с Золотой Орды и даже со времён Александра Македонского.

С утра, едва добравшись до пляжа, тут же начинаешь себя клясть за то, что опять забыл захватить с собой зонтик…  До ниточки промокший и продрогший до костей, но успевший уже обсохнуть, принимаешь  «для профилактики» и для поднятия настроения, после чего смотришь продолжение. Оказывается, как поясняет маститый, из джунглей Амазонки внезапно налетел циклон, который ещё вчера двигался совершенно в другом направлении.  После этого выкладывает новые карты и выдаёт следующий, теперь уже самый точный свой прогноз.

Такой же загадкой, что и прогноз погоды от этого синоптика-энциклопедиста, был для нас предмет термодинамика, изучающий примерно такие же процессы. Там все формулы изобиловали сплошными поправочными коэффициентами, а уловить хоть какую-то логику при выводе этих самых формул не представлялось никакой возможности. Ничего не оставалось другого, как просто вызубривать всё это целыми страницами…

Не менее загадочной фигурой выглядел и сам преподаватель по этому предмету. Безэмоциональный и предельно корректный в обращении, он не признавал никаких билетов, и отвечать ему приходилось практически экспромтом. Если при ответе тебя заносило в какие-то дебри, и ты из них уже не мог выкарабкаться никакими путями, то на этом твой  зачёт и заканчивался. До следующего раза. Одно утешение, что это был не экзамен, на который  тебе давалось всего три попытки.
К слову сказать, поскольку количество экзаменов во время сессии не должно было превышать шести, то такого рода зачётов, пониженных со статуса экзамена, у нас было немерено.   

Следующий раз ты приходил к нему с этим же листком, а экзекуция продолжалась с того самого места, на котором ты прошлый раз и споткнулся.
«Рекордный» показатель нашего потока – зачёт принят с семнадцатой (!) попытки. Даже не от мира сего гиганты студенческой мысли сдавали его по пять-шесть раз.  Абсолютного «достижения» нам так и не довелось узнать, но усилия некоторых по обузданию данного предмета завершались лишь на отметке двадцать и более раз. 

И всё-таки самым удивительным в этой истории было то, что перейдя на следующий курс, уже осенью, абсолютно все, приходившие на пересдачу, получали зачёт уже после своих первых двух-трёх фраз. Видимо, наш преподаватель был в полной уверенности, что всё лето мы занимались исключительно термодинамикой.

Один из наших преподавателей был настолько суровой и неприступной личностью, что разжалобить его или учесть твои смягчающие обстоятельства не могли даже вечерники, уже не молодые люди, которые часто ссылались на тяготы совмещения работы с учёбой.
– Я сам детдомовец и всего в жизни добивался только через свой труд. Мне тоже приходилось работать и учиться, и я знаю, как это всё достаётся – так он отвечал абсолютно каждому.

Совсем юная наша однокурсница, будучи в «интересном положении», оформляла академический отпуск. Для этого ей надо было рассчитаться со всеми долгами. По институтской шкале уровень её знаний по этому предмету находился в интервале оценок от «плохо» до «очень плохо». 
Молча и ничего не спрашивая, он ставит в её зачётку «удовлетворительно», хотя прекрасно знает, что она из себя представляет.
Какие после этого могут быть комментарии?

Преподавательница, читавшая нам лекции по одному не очень сложному спецпредмету, своим внешним видом напоминала скромную домохозяйку и до застенчивости деликатную женщину. Примерно такой она и оказалась на самом деле.
 
Во время экзамена она запускала в аудиторию человек пятнадцать. Все рассаживались по столам, клали перед собой свои сумки, за которыми доставались конспекты и даже учебники. Практически в открытую шло списывание. Она никогда не вставала со своего места и не ходила по аудитории, а сидела, не поднимая глаз, опрашивая очередного отвечающего.

Безусловно, она понимала, что происходит, но, видимо, не могла себя преодолеть.
Провалов по её предмету никогда не было, и мы, зная это, были очень довольны, имея такую передышку во время сессии.

Кто же после этого поверит, что один из наших сокурсников был отчислен из института после четвёртой(!) попытки сдать ей этот предмет? И это на четвёртом-то курсе!
Через год  он всё же пересдал эту дисциплину и восстановился в институте, который затем успешно и закончил.
Но вот этот самый эпизод так и остался для всех нас загадкой.

В какой-то степени учёба напоминает бег с барьерами. Преодолевая очередной из них, ты становишься всё ближе к конечной цели. Особо высокие из этих барьеров – это первая сессия, затем первые два курса с их общетехнической подготовкой, ну и, конечно же, некоторые ключевые дисциплины.

В этом плане крылатое выражение «Сдал сопромат – можешь жениться» не вызывало в наших сердцах ни малейшего чувства, воспринимавшего данное изречение просто как остроумную шутку. Особенно после авторитетных рассуждений старшекурсников: сдал сопромат – шансы получить диплом повышаются у тебя с жалких нескольких процентов сразу до целых восьми десятков.
Не подавая вида, но и не слишком глубоко задумываясь над этим, мы, всё же, с некоторым страхом в душе приближались к этому самому барьеру.

Искра Ивановна – эффектная женщина, с идеальной причёской и в элегантном строгом одеянии. В таком виде она безупречно бы смотрелась не только на лекции, но и буквально в любом месте вне стен института. Именно она и читала нам сопромат.

Несмотря на такую, несколько обманчивую для преподавателя внешность, она была и в меру строга, и вполне доходчиво читала свои лекции. На кафедре же сопромата считалась одним из ведущих специалистов.

Жениться – не жениться, но у неё кредо было: сдал сопромат – должен  достойно и в красивой обстановке отметить  это событие. Что для этого надо?  Ну, скажем, для начала совсем немногое:  строгий костюм, белая рубашечка с галстуком, зеркального блеска штиблеты и твоя жизнерадостная физиономия, всегда готовая к этому событию.  Да, совсем забыл: экзамен ей сдаёшь по полной программе и без всяких там скидочек.

Проходя по коридору и видя кучкующихся «женихов» возле какой-либо аудитории, всякий знал: здесь принимает экзамен Искра Ивановна…

Вместе со всеми шли отмечать экзамен и провалившие его. Зря, что ли, наряжались? Всё равно потом пересдадим!
Вынужден признаться, что мы, как и всякие уважающие себя студенты, отмечали всё же не только сопромат, и даже не только очередной экзамен. Но, уже далеко не всегда так красиво.
 
Вопреки всем нашим страхам, расставаний с alma mater по причине сопромата у нас так и не было. Была ли тому причиной та, что нас так хорошо учили, или  мы сами так хорошо трудились в предвкушении торжества собственного разума? Кто ж его знает?

Сразу за сопроматом  сдаёшь курс общей физики, а в одну из сессий как раз это и случилось. За считанные дни, с искусством опытного актёра, ты должен  перевоплотиться теперь в совершенно другого персонажа. Таков закон жанра, а точнее – диалектика процесса обучения. 

Эрнест Карлович – фигура колоритная и запоминающаяся. Ему постоянно жарко, видимо по причине своей тучности.  Во время лекции он пользуется сразу двумя платками, а в любой мороз ходит в плащике без шарфа, а на голове у него какая-то кепочка. Всем своим внешним видом он никак не напоминает строгого профессора, а смотрится совершеннейшим  добрячком, который за свою жизнь и мухи не обидел.

Идёт экзамен. Всё, как всегда: подготовился – ответил – следующий…  Однако присмотримся. Сидящий рядом с ним начинает отвечать по билету. На экзамен он надел тот самый костюмчик, что принёс ему удачу на предыдущих экзаменах. Примета проверенная. А приметы свято блюдутся абсолютно всеми.
– Вы, молодой человек, наверняка с родителями живёте? – перебивает его преподаватель.
– Да, с родителями.
– Нужды, наверное, семья не испытывает?
– Нет, не испытывает, родители хорошо зарабатывают.
– Вот видите, родители ни в чём Вам не отказывают: поят, кормят, одевают. Живёте на всём готовеньком. Вот и костюм на Вас, смотрите какой!  А заниматься Вы, видимо, совсем не хотите. Отвечаете отвратительно! Придёте в другой раз.

Понятно, что про такой расклад мы узнавали заранее. Поэтому для данного экзамена готовилась своя форма одежды. Особо ценным её элементом считалась рубашка (и никакого пиджака!), в которой ты приходил на экзамен. Застиранная до полинялости, местами заштопанная и даже кое-где с заплатками, но безупречно чистая – вот эталон этой рубашки.
Если с костюмами проблем ни у кого не было, то найти такую рубашку – надо подсуетиться заранее. Тем не менее, любыми путями выход находили, и на экзамен почти все являлись в таком виде, в каком и на паперти не стыдно было бы постоять…

Экзаменатор кидает сочувственный взгляд на отвечающего.
– Вы не в общежитии живёте?
– В общежитии, Эрнест Карлович, – тихим голосом отвечает этот лицедей.
– Материально не тяжело? Что, родители помогают?
– Да нет, ничего. Тяжеловато, правда, но жить можно. Мать иногда присылает посылочку с салом да с картошкой. Большего себе позволить не может. А отца у нас нет. Так и живём, – продолжает он безбожно врать.
Такое начало экзамена уже открывало перед тобой определённые перспективы.

Но это ещё не всё. Отвечать ты должен, строго придерживаясь читаемых им лекций. Мало шансов сдать было у того, кто готовился и отвечал по другим учебникам. Совершенно не было шансов  у отвечавших по толстенному до неправдоподобия учебнику авторов Ф. и Т.

Институтская молва гласила, что Эрнест Карлович, Ф. и Т. когда-то все вместе учились.  Наш будущий преподаватель  и Ф. – оба ухаживали за Т., но она отдала свою руку и сердце именно Ф.
После этого не надо, думаю, объяснять, что у попавшего впросак через этот учебник, был единственный шанс на пересдачу – это под  любым предлогом сдавать экзамен другому преподавателю.
В итоге, сдавших физику по первому кругу,  было не больше четырёх-пяти на группу.

Вторая часть курса сдавалась уже полегче, благодаря накопленному нами опыту. Ну а третью, заключительную часть, мы сдавали ему и вовсе по-особенному.

Во время последней консультации, накануне экзамена, мы обратились к нему примерно с такими словами:
– Уважаемый Эрнест Карлович! Слушая Ваши лекции, мы очень многому научились за эти полтора года. Для нас Вы сегодня – самый любимый преподаватель. Поэтому разрешите сфотографироваться  вместе с Вами, на память.

Всю ночь трое наших ребят проявляли плёнку и печатали снимки.
Утром, перед самым экзаменом, торжественно вручили ему большую фотографию и несколько штук поменьше.
Принимая экзамен, Эрнест Карлович периодически кидал взгляд на этот большой снимок. Все, кто был на нём изображён, получили «отлично». Те, кто не явился на ту консультацию, довольствовались в своих зачётках оценкой «хорошо».