Блеск и нищета баптистской поэзии

   Своеобразие того или иного религиозного исповедания очень ярко проявляется в стихах, которые пишут верующие тех или иных конфессий. Это касается и радикальных протестантов. Я понимаю, что у баптистов, адвентистов и пятидесятников не было своего Пушкина, поэтому прямые сравнения проводить сложно. Но существует проблема вкуса. Это замечают и сами протестанты. В одном из их гимнов поется: «Мы Христовы рыболовы / В глубине плывут стада (!!!?) / Братья, все ли вы готовы / Бросить в море невода?» . Вот критический комментарий Павла Бегичева, баптистского проповедника: «Плывущие в глубине стада .. могут означать только тех свиней, которые бросились в море после того, как Христос разрешил бесам войти в них» . Он же рассказывает: «Как-то благовествовали мы в больнице и пели песню .. «Сколько раз Ты меня хранил / На крутых поворотах жизни / Ты избрал меня, искупил / И наполнил Собой мое сердце». После служения подошел интеллигентного вида дедушка и со слезами в голосе сказал: «Ребята! Ну почему Пушкин, развратник и похабник, писал стихи, которые божественны? А вы такие хорошие, о Боге нам рассказываете, а поете всякую чепуху?!». Я что-то пытался объяснить, но у меня ничего вразумительного не получилось» . Если не обращать внимания на моральную характеристику русского поэта, то с остальным не поспоришь.

 О поэзии неопротестантов нужно вести особый разговор. Человек, привыкший к поэзии православного богослужения, будет поражен тем, что в протестантских гимнах в чрезвычайно малой степени присутствует догматика. Нет тринитарного богословия, да и о Троице упоминается очень редко; догмат искупления представлен только в виде бесчисленных «аллилуйя» по поводу собственного спасения и фраз о том, что Иисус за нас страдал. Возникает ощущение, что эти стихи мог сочинить какой-нибудь советский поэт средней руки, поскольку отсутствие особых дарований и революционный активизм здесь налицо. Видимо, такой и должна быть «безблагодатная христианская поэзия», однако, трудно избавиться от чувства смертельной скуки. Протестанты часто говорят, что такие музыка и поэзия необходимы для популяризации, иначе население не поймет. При этом забывают, что популяризация, как правило, означает измельчение, отсутствие глубины, а, в конечном счете, - ересь. Как сделать «популярным» Христа? Да очень просто: надо превратить Его в человека, или редко упоминать о Его божественной природе. Богочеловек Христос менее популярен, чем улыбающийся проповедник протестантских комиксов и фильмов. Как сделать «популярной» литургию? Нет ничего проще: нужно выбросить из нее все мистическое, божественное, прекрасно-символическое. Оставшееся хлебо-преломление будет иметь большой успех среди населения, - здесь нет ничего, превышающего возможности разума среднестатистического человека. «Популярное» означает: как можно меньше божественного, как  можно больше греховного, человеческого.

 Мир баптистской поэзии действительно порождает представления о советских «певцах». Например: «Для голодного есть резон, за горбушку отдать именье, / А у нас иногда, как сор, выметает горбушку веник. / Поле спелой отборной ржи в лето позднее колосится. / Добрым делом, брат, докажи, что для Господа стал ты пшеницей» . Интонации революционных маршей обнаруживаются во многих гимнах: «Шествуем к небу дорогой тернистой, / Веруя сердцем в Иисуса Христа, / Смело идем к правде вечной и чистой, / Пусть славят Господа наши уста. / Нас окружают все темные силы, / Души хотят погубить навсегда, / Будем же верны Христу до могилы, / Нет, не изменим Ему никогда!» . В общем, смело мы в бой пойдем, за власть ..(дальше подставьте по желанию), и темные силы нас злобно гнетут. Поражает чудовищный антропоцентризм, эти смакования собственных желаний, эгоцентрические декларации «Я хочу» перед лицом Христа: «Я хочу, на Иисуса взирая, идти/ По волнам разъяренного моря /../ Я хочу на Иисуса взирая идти / И любить бесконечно и чисто /../ Я готова все обиды земные снести, / Быть отзывчивой к сестрам и братьям /../ Я хочу на Иисуса взирая идти, / Петь Ему всею юною жизнью» . Люди непрерывно клянутся в верности делу Христа и всегда готовы! Те же партийные мотивы и в другом гимне: «Христиане вечным светом сияют, / Их, титанов по вере, недостоин весь мир, / Пронесем же, как факел, в этой жизни суровой / Жар любящего сердца с детства и до седин!» . А вот слова, которые непременно покажутся родными человеку, воспитанному в сталинскую эпоху: «Бодро! бодро! – так велит Он нам, / Бодро, бодро, - прямо в Ханаан! / Бодро, бодро! – пусть наш хор звучит, / Сам за нас Спаситель победит» . Возникает ощущение революционного вождя, эдакого «Мартина Лютера древнего Израиля», титана, борющегося против богов, который бросает вызов ветхозаветным архиереям, и своих учеников призывает к некоей политической демонстрации: «Вперед, вперед! – Господь зовет. / - Иди за мной на труд святой!» / Всегда молись, всегда трудись, / Всегда борись, всегда учись!» . 

 Однажды, перед открытием своего храма, баптисты устроили шествие. У православных есть крестные ходы, на которых несут хоругви, поют, молятся. Здесь люди несли транспаранты с библейскими цитатами и строчками собственных гимнов. И все это очень сильно напоминало .. первомайскую демонстрацию. Если по отношению к православию советские ритуальные действа являются пародией, то по отношению к протестантам так не скажешь.
Представьте себе: люди несут транспаранты (как лозунги партии), мелодия песен и их обрядность мало отличаются от советских, а поют они следующее, - «Дружно, дружно за работу, / Прочь тоску, унынья тень! / Прочь беспечности дремоту, / Равнодушие и лень. / Встанем все одной дружиной, / Пилы, молоты возьмем / И, оставив дом старинный, / Будем строить новый дом» . Вот стихотворение под названием «Сестрам»: «Сестры, к работе скорее, живее! / Дружной семьею объемлем весь мир! / В век непогоды, во время лихое / Людям построим веселия пир! / Прочь все земное, забудем печали! / Сестры, в ряды поплотней, потесней, / Чтобы от страха враги задрожали / И убежали с наших полей! /../ Сестры, к работе! Скорее за дело! / В руки серпы и на ниву живей! / Дружной семьею не робко, а смело / Чтобы убрали колосья с полей!» . Это вполне можно принять за гимн комсомолок или колхозниц. Как говорится, найди семь отличий!
Не удивляйтесь, если обнаружите среди баптистских песнопений такие, например, строки: «О товарищи, смотрите, / С неба дан сигнал / Новые полки, глядите, / Нам Господь послал» . Или скажем: «Молодым капитанам веры, / Направляющим в небо путь, / Я желаю веры без меры / И чтоб мужеством крепла грудь!» . Советская интонация неистребима. Так что: «Жарок бой и страшно пламя / И колеблются места; / Подымите выше знамя / Победителя Христа» . Есть и враг  у этих новых революционеров, - православие: «Дай, чтоб люди увидали / Вековой жрецов обман, / Чтоб с Тобой мы воссоздали / Церковь первых христиан» . Любопытно, что эта партийность, дух строевой подготовки у баптистов чувствуется даже на небесах: «На небесной перекличке, на небесной перекличке, на небесной перекличке, / Там по милости Господней, буду я» . Поэтому у баптистов не соборы, а съезды. Смешно читать, что на 31-м съезде ЕХБ (2002г.) присутствовал Дух Святой. Господа! По-русски так не говорят! Да, атмосфера партийного съезда у вас налицо, - достаточно посмотреть на фотографии с места события. Зачем же собственную взвинченность (см. выше тексты песен) объявлять действием благодати? И напоследок еще один пример «благодатных песнопений»: «Привет вам, Христово цветущее племя, / Рожденное в бурях великой судьбой, / Вас грозно встречает последнее время, / Зовет на последний, решительный бой! / Стеною стальною полки боевые / Неверье ведет к нам на лютую брань, / Сомкните ж теснее ряды молодые, / В решительной битве никто не отстань!» .

 Обращает на себя внимание, что протестантский рай – это не только место прославления Бога, но не в последнюю очередь, - место отдыха: «Жатва кончится, на отдых / В радость вечную войдешь» . Во многих песнях  повторяется следующий мотив, - почему я не птица, мне бы взлететь к Иисусу: «Хочу домой, я видел в снах чудесных / Край родины, край родины моей святой. / Там мой удел в обителях небесных, / А в этом мире я чужой. / Пришла пора, и птички улетают, / Чрез море к югу путь свой направляют. / Кто может преградить им путь домой? / И я домой хочу, хочу домой» . А дома, в раю «отдых ждет меня в краю чудесном, там отдохну я от труда. / Там я найду покой душе желанный» .   
Конечно, и православные говорят о рае как о месте упокоения, но у нас главное – единение с Богом, пронизанность праведника благодатью Всевышнего. Разве праведники не трудятся на небесах, молясь за весь мир, и совершая чудеса? У протестантов преобладает ощущение того, что рай – это состояние праздности и наслаждения. В их небесах молитвы за братьев на земле, по сути, не нужны, так как эти братья и без того спасены. В раю уже нет забот, осталась только беззаботное веселие. Характерно, что в этих мечтательных песнопениях (в мире тоска, хочется в рай), как правило, человек говорит о себе лично, - «я»: «Как я хочу там отдохнуть, дышать, / И с восторгом наслаждаться, / Прославлять Христа, прославлять» . Заметьте: вначале, - отдохнуть и наслаждаться, а затем, - прославлять. Замечательно такое описание рая: «Там так нежно, так прекрасно, там так мило, легко / Наслаждаться в общеньи святых» . А вот – нечто фантастическое, - стихотворение под названием «Небесные закрома»: «Нам помоги колосьями быть вескими, / Чтобы в небесные Ты взял нас закрома» .
То есть протестанта привлекает в раю то, что он испытает там ни с чем не сравнимые духовные ощущения: «Там, в небесном восторге живом, / В полноте неземных умилений, / Я навеки сольюсь со Христом, / Славя Бога за милость прощений…» . Да, конечно, встреча с Христом тоже предполагается, но нетленный мотив: я буду наслаждаться. Протестанты любят описывать в своих песнях Царствие Небесное наподобие Апокалипсиса Иоанна. Православие этого скорее избегает, ибо наши слова слишком бедны, чтобы описать это Царство, но у протестантов, напротив, - все полно деталей. И здесь возникает чувство, что Бог нужен протестантам для того, чтобы иметь «райское наслаждение». Православные авторы отмечают у протестантов «потребительское отношение к Богу, когда Бог воспринимается в качестве средства для достижения некоей цели» . Не случайно, что люди поют именно о себе, своих переживаниях в раю: «себялюбца «на небесах» привлекает то же, что и на земле – обрести радость и наслаждение для себя лично» .
Таким образом, рай в протестантском понимании приобретает гедонистические черты. Можно заметить даже некоторое сходство с исламом. Здесь нет гурий и нет присущего мусульманскому раю материализма, но мотивы отдыха и наслаждений присутствуют. Замечено, что в мусульманском раю Аллах, в общем-то, не нужен: все и так хорошо. В какой-то степени,  это свойственно и протестантскому раю: мои ощущения Христа могут оказаться важнее Самого Христа, - «Радуюсь тому, что я спасен! / Радуюсь, что Ты, Христос, воскрес!» . Обратите внимание: сначала радуюсь своему спасению, а потом уже – Воскресению Христа!
И все же протестанты поют о тоске и завидуют птицам. Почему? В этом есть ощущения заключенного: «Голуби летят над нашей зоной, / А куда, куда они летят?». Люди купаются в восторгах, а здесь какое-то оцепенение. Мне кажется, что в этом мечтательном мотиве, в этом сплине, в этом стремлении к райской свободе птичьих стай, сказывается скрытое недовольство протестанта окружающим его миром «святых собраний». Примитивные песнопения, неглубокая догматика, скудная обрядность постепенно вызывают ощущения смертельной тоски. Да еще чуждый тебе православный мир. У нас Церковь – это Небо на земле, мир полон святынь, присутствия Божьего. Но для протестанта церковь – это отсутствие неба на земле, мир обезбожен, небо и земля разорваны. Поэтому томлением полна душа протестанта, тяготится его сердце, тянется ввысь. Это готика, но без красоты готики. Вспомните стрелки в протестантских книгах: человек не может достичь Бога, поэтому Бог спасает его без усилий со стороны человека. Но в протестантской действительности Бог не преображает человека, благодатно не присутствует в мире, поэтому остается только стремление самого человека, - «готическая» стрелка снизу вверх, которая не достигает Бога. Догматы говорят ему: ты спасен! Дух чувствует порой иное. Если спасен, что делать дальше? Проповедовать? Однообразие собственной проповеди утомляет самих протестантов. Чем заняться безработному, обреченному на спасение? Как быть подавленному безблагодатной суетой собраний, съездов, евангелизаций? Вот и стремится протестант вырваться из протестантской тюрьмы, хотя бы на небесах освободиться от пустоты молитвенных домов, от суесловия пасторов, от братьев и сестер по несчастью. Поймем ли мы эту тоску и донесем ли до этих душ благолепную свободу Церкви?

Тема экстаза, восторга занимают в протестантских песнях свое, почетное место: «Воспойте в восторге сердечном Спасителя, Господа сил!» . Возникает буря восторга, ощущение экстатического танца, вихря, уносящего душу на небеса: «Нам Отец спасенье дал /Даром, даром, даром. / С неба Сына нам послал / Даром, даром, даром .. / С Богом нас Он примирил / Даром, даром, даром. / Вот течет поток для всех / Даром, даром, даром. / Дар спасенья даровал / Даром, даром, даром» . А вот гимн, близкий к пятидесятничеству: «Дух Святой, сойди на нас, молим Тебя (2р.) / Силой свыше обнови нас / Дух Святой, сойди на нас, молим Тебя. / На меня повей, на меня повей, / На меня повей, о Дух Святой (2р.)» .  Строка из другого гимна: «Руки подняв, я Тебя молю, благослови меня, Иисус» . Вспоминаются собрания, на которых люди, подняв руки и пританцовывая, кричат, - «я люблю Тебя, Иисус», «благослови меня, Иисус». Так легко можно забыть о покаянии, особенно, если петь: «Как счастлив я! Он любит меня. / Любит меня, любит меня! / Как счастлив я! Он любит меня. / Любит Иисус и меня» . Есть и молодежный вариант: «Я хлопаю Тебе, ведь я люблю Тебя (3р.) / Иисус! Люблю Тебя. / Бог мой! Люблю Тебя! / Я руки поднимаю, я люблю Тебя! (3р.) Иисус! / Бог мой! Люблю Тебя. / Иисус, люблю Тебя» . Как хорошо отдыхать с Иисусом, - просто «священный курорт»!
От некоторых текстов остается атмосфера священного забытья: «Живет, живет, / Иисус живет во мне! / Иисус живет во мне каждый день. / О, аллилуйя! О, аллилуйя! / Иисус живет во мне. / О, аллилуйя, О аллилуйя, Иисус живет во мне» . Как уже говорилось, у пятидесятников есть «христианские дискотеки». Для дискотечной музыки хорошо подошел бы следующий текст (у него тот же ритм): «Царь царей, Господь господ, Слава, аллилуйя! (2р.) / Иисус – наш Мессия! Слава, аллилуйя! (2р.) / Грядет наш Господь, Слава, аллилуйя! (2р.)» . Несколько десятков баптистских песнопений начинаются со слов «О, Иисус», «О, Господь» и т.д. Это экстатическое оканье пронизывает их песни: «О, Аллилуйя, Аминь! Живет Отец на небе. / О, Аллилуйя, Аминь! К Нему придут все дети. / О, Аллилуйя, Аминь! В Его мы будем свете. /../ О, Аллилуйя, Аминь! Бог есть любовь святая, / О, Аллилуйя, Аминь! Иисус – есть двери рая, / О, Аллилуйя, Аминь! Нас всех Он призывает. /../ О, Аллилуйя, Аминь! Иисуса Кровь святая, / О, Аллилуйя, Аминь! Грех всякий очищает, / О, Аллилуйя, Аминь! Жизнь нашу обновляет» .
В гимнах для новообращенных говорится о потоках святых восторгов, заливающих душа после обретения спасения: «Ликуй, ликуй, спасенный! / Спеши войти  в собрание святых / И, сердцем восхищенный, / Воспой всерадостный спасенья стих» . Душа мечется от всеобъемлющей радости: «Я спасен! Христос мне все во всем. / Я спасен! Мои все блага в Нем. / Он для меня сходил с небес, / Страдал и умер и воскрес, / И ныне я навек спасен, спасен Христом» . Конечно, неофит стремится поделиться этим восторгом со всеми: я спасен, - делай как я! Делиться восторгами легче, чем покаянием: «Твердо я верю: мой Иисус! / Им я утешен и Им веселюсь; / Неба наследье хочет Он дать, / Как же приятно им обладать!» . В экстазе протестант чувствует себя равным Богу: «Я в мире с Богом! – Двери рая Он мне отверз как брату брат; / О, как безмерно я богат, Его прощеньем обладая!» . Будто люди не помнят слова из Писания: «Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател, и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Отк. 3, 17). Они забылись и говорят: «Я пою, и сердце возгорается / Необъятной радости огнем, / Посмотрю на всех: все улыбаются, / Радуясь о вечном, неземном. / От восторга светлого, хвалебного / Стала тесной, невместимой грудь. / И вливаюсь я в мелодию победную, / Ту, что радостно друзья поют. / Светятся в улыбках лица милые, / Нет на них ни горечи, ни слез. / Почему такие мы счастливые? / Потому что в нас живет Христос!» .

 Зачем Библия, когда можно петь: «Нашел я Друга одного, / Дороже всех на свете, / Пришел освободить меня / Он из греховной сети» . Неоднократно отмечалось, как любят протестанты именовать Господа «лучшим Другом» (так именуют не только Христа, но и Святого Духа). Но ведь это и есть уравнивание себя с Богом. В песнях для детей особенно сильны эти интонации: «Иисус – наш верный Друг, / С нами входит в детский круг /../ Обезьянки и слоны / Иисусом нам даны» . Еще одна потрясающая песенка: «Алли-алли-алли-луйя, / Я хло-хло-хло-хло-хлопаю в ладошки. / Радостно на сердце оттого, / Что Иисус любит тебя, меня и каждого» . И, наконец, шедевр: «Вместе читаем – Он и я, / Вместе играем – Он и я, / Вместе шагаем – Он и я, / Иисус и я! / Дружба с Иисусом хороша, / Рвется к Нему моя душа, / К вечности дружно мы идем - / Иисус и я!» . От этих текстов такое впечатление, что Иисус – это добрый дедушка Мороз, любимая детская игрушка. И как понять, что Иисус «идет к вечности»? Бог всегда пребывает там. Увы, для протестантов характерно «домашнее», «бытовое», «приземленное» представление о Христе: «Маленький Иисус любил гулять в лесу, / Гулять в лесу (2р.) /../ Иисус для мамы приносил цветы, / Носил цветы (2р.) /../ Слушать песни Он любил веселых птиц, / Веселых птиц (2р.) /../ С маленьким котенком Он играть любил, / Играть любил (2р.)» .
Такое восприятие свойственно не только стихам для детей: «Вот Он – подросток в мастерской, / Отца земного подмастерье, / В руках труд спорился мирской, / Росло заказчиков доверье. / Он чем-то влек к Себе людей, / Был для Нее и них курьезом (это так о Матери Христа! – К.М.) / Кудрявый мальчик-иудей / С миндалинами глаз серьезных» . Все это может казаться милым, трогательным, но – никакой тайны Богомладенца, никакого священного трепета, - Иисус как все дети, а это совершенно не так. Как реагировать, когда читаешь такой стих: «Его не любить невозможно, / Такого хорошего, доброго, /../ Какой Иисус хороший, / Какой всемогущий и любящий!»?  Вспоминаются известные детские стихи: «Все равно его не брошу, потому что он хороший»… Протестантские дети будут изначально воспитываться в этой атмосфере наслаждений «Лучшим и верным Другом», а когда вырастут, будут петь песни для взрослых: «В руках я Иисуса, / Я у Его груди, / Навек покой мне дал Он, / В Своей ко мне любви» . Это пребывание (или желание быть) у груди Иисуса упоминается неоднократно в протестантских текстах. Как будто каждый баптист святее апостола Иоанна!


Протестантский образ Христа ясно виден в их стихах. Замечательна строфа, говорящая о чудесах Христа: «Он лечил без рецептов и прочих бумаг, / Возбуждая в соперниках зависть. / Стопроцентный эффект констатирует Марк: / К Иисусу больные бросались!» . Вкус учеников американских протестантов и тенденция к «обезбоживанию» Христа чувствуется и в следующих строчках: «Стройный, молодой, широкогрудый,  / Любящий Христос» . Особенно ярко протестантский образ Христа запечатлен в стихах страстного цикла. Отчасти это напоминает католический «экспрессионизм», хотя и без мистики: «В кудрях Его всклокоченных волос / Так много сгустков Крови запеклось. / Прекрасны все рубцы Его и раны, / Изорванная кожа, синяки, / Исколотые тернием виски - / Вот образ красоты благоуханной» . Протестанты молятся: «Дай каждый час мне видеть / Те раны от гвоздей, / Чтоб грех возненавидеть / И больше и сильней; Чтоб раны те с Тобою / Я вновь переживал / И чуткою душою / Их силу ощущал» . Мотив, известный уже со времен Франциска Ассизского: человек жаждет пережить те же страдания, что и Христос больше, чем жаждет каяться: «Я хочу страдать с Тобой, / Иисус, Спаситель мой» . Любопытно, что люди при этом поют: «Сила Божья животворная в крови Христа!» . Казалось бы, вот и основания для причастия Крови Христовой, но нет.…  Другие песни: «Я душою прильнул ко кресту, / Чрез него обрету я венец», «У креста, у креста .. там спасенья полнота .. / У креста меня нашли благодать и сила» . Казалось бы, это означает, что и протестанты осознают необходимость почитания Креста, но нет: они проповедуют крестоборчество.
Акцент на человеческой природе Спасителя у протестантов еще более явный, чем у католиков. Одно из стихотворений называется «Ноги Иисуса» . Другое превращается в настоящий гимн Его ногам! – «Как прекрасны те ноги святые, / Неземной красотою горят, / Изливают потоки живые, / Чувства чистые сердцу дарят! / Сердце бьется святою любовью, / Вижу прелесть иной красоты - / Ноги те, обагренные Кровью. / По следам их легко мне идти. / Кто познал на земле Твои ноги, / Красоту их зияющих ран, / Тот увидит и в славном чертоге / Твои ноги, как халколиван!» . То же внимание и к рукам Спасителя: «Вспомни! Какими гвоздями прибили / Всю теплоту Его ласковых рук» . Эта тема встречается неоднократно, например, в гимне «Руки Христа»: «Руки Христа – это руки любви, / Чистые, нежные руки» . В другом гимне говорится уже о Страстях: «Руки благодати – руки Господа, / Руки, что подняли всю тяжесть Креста. / Руки те творили много так добра. / Воспевайте руки, славя и хваля .. / Те святые руки вижу я всегда - / Руки благодати моего Христа» . Сходный мотив общения с руками Христа присутствует в одноименном стихе: «Сейчас мне их так хочется обнять / И так к ним хочется прижаться, / Любовь тех рук хочу понять, / Хочу о них я сердцем сокрушаться. / Еще следы от ран, еще они так слабы, / Но все же большей еще полные любви. / Святые руки те ко мне стремятся / И нежно так зовут: «Я жду тебя, приди!» . Вспоминается Тереза Авильская с ее мистическими видениями рук Христа , а также культ Сердца, Крови и Тела Христовых у католиков.
Эта интимность, связанная с любовью к человеку Иисусу, типична для протестантов: божественность Христа таинственна, а здесь, - восторженное переживание нежности Его рук, любви, ласковые взоры Иисуса.. Разумеется, людям хочется страстных прикосновений к Иисусу, а не глубокого покаяния: «Дай мне подойти к Тебе поближе, / Ноги пригвожденные обнять. / Дай склониться пред Тобой пониже, / Раны от гвоздей поцеловать /../ Дай почувствовать Твои страданья, / Дай  мне  силы за других  гореть» .

 При этом стихи на страстную тему не лишены некоторой театральности, в частности, Христос, несущий крест, говорит: «Обессилела плоть, ах, друзей нет Моих, / Потерпели они катастрофу» . Революционная струя прорывается и в этих стихах, - стих «На Голгофе» заканчивается так: «Сегодня к Нему всей душой обратитесь, / Сбросьте с себя равнодушия гнет. / Пламенным сердцем почаще молитесь, / К Родине светлой стремитесь вперед!» . Баптистам и здесь, посреди Страстей, нередко отказывает вкус: «Один только знак сверхъестественным силам - / И злую планету сотрут в порошок… / Но не для того Человеческим Сыном / Ты, так умалившись, на землю сошел» . Или: «Приступы бешеной ярости / Гаснут с пришествием тьмы. / Чувство расслабленной вялости / Парализует умы» .
Опять чувствуется «полунесторианское» сосредоточение на человечестве Христа: «Раны! Терновника иглы / В тело, как гвозди впились. /../ Раны! Пробитые ноги, / Руки Христа пронзены /../ Рана! Огромная рана… / В сердце вонзилось копье, / Ты умираешь так рано! / Тело мертвеет Твое» . В любом христианском исповедании неизменно говорят о Страстях Христовых, однако, в православии всегда сохраняется равновесие, гармония божественной и человеческой природ Спасителя, но в данном случае гармония нарушена в сторону человечества Господа: человеческая и божественная природы Христа существуют как бы раздельно, они дистанцированы друг от друга. В одном их стихотворений уста Иисуса «разбухли от ударов и от жажды запеклись», Его руки «разорваны, превращены в сплошные раны», а о глазах сказано в каком-то романтическом духе, - «И лишь последняя прощальная слеза, / Слеза любви повисла на ресницах» . Муки Христа показаны не без натуралистических деталей: «Подбегают и бьют по щекам, / И плюют, и хохочут… / А глаза в глубине черных ям, / Голова кровоточит /../ И знакомый безшовный хитон / Его Кровью промочен. / А потом на вершине холма / Изможденное тело / Там, сводя своим видом с ума, / Над толпою висело» . Еще один «физиологизм»: «Бичом изрезанное тело / Народ к кресту прибил врастяжку, / И мышца каждая болела/ Невыносимо и протяжно» . Недаром в нескольких стихах говорится об обезображенности Христа на Голгофе.
К сожалению, стремление к «популяризации» благовестия Христова приводит к таким неуместным стихам: «Умытые руки писали указ: / «Мессию на муки, на смертную казнь!». / Молитвы простые, как текст телеграмм: / «Отец Мой, прости им, виновникам ран!» / А справа разбойник сигналами «СОС» / Просил, чтобы вспомнил о грешном Христос. / Летят позывные – на Небе приют: / «Окажешься ныне со Мною в раю!» / Голгофская Жертва развеяла страх; / Как будто прожектор, рассеяла мрак» .
  В страстных стихах вновь обнаруживается мотив любовного общения с Иисусом: «Голгофа… Как тяжко страдает Сын Божий! / Взгляни, сокрой Его в нежных объятьях, / Холодной росой Ему раны отри, / Избитое чело обласкай ты Его! / Те капли запекшейся Крови сотри, / На землю не дай им пролиться. / И в жгучие раны бальзам свой вложи, / Не дай в них гвоздям углубиться» . Вообще, для протестантов характерны мечтательные попытки поставить себя на место участников евангельских событий: «О, как бы я желал, огнем пылая веры / И душу скорбную очистив от грехов, / Увидеть полумрак убогой той пещеры, / Где воссияла вечная Любовь. / О, как бы я хотел облить слезами ясли, / Где возлежал Христос-Младенец, и с мольбой / Припасть – молить Его о том, чтобы погасли / И злоба и вражда над грешною землей» . Все это напоминает католические рекомендации во время молитвы представлять себя стоящим вместе с апостолами на горе Преображения и т.д. А вот что протестантское стихотворение говорит о трех распятых: «Немного их: три; два свирепых и злобных, / А третий так мил и приятен Собой!» . Со времен католического средневековья мало что изменилось: та же страстность, мало покаяния, но нет схоластики. 
Господи, как можно говорить о Твоих Страстях в таком духе: «И лжесвидетельства, и пытки, / И смех, и брань, и клевета - / Не эффективные попытки / Унизить Господа Христа»?  А разве лучше они поют о Твоем Воскресении? – «Весть о Христе прошла чрез грань веков / И чрез границы всех материков, / Ни воровство, как видим, не прогресс / Не заглушили песнь «Христос воскрес!» . Они думают о Твоих муках и хотят любить как Ты, но куда подевалось их покаяние? – «Из ран Твоих в предсмертной муке / Кровь – Божья Кровь – струится вниз… / О, если б мог подставить руки, / Чтоб капли падали на них! / О, если б мог подставить сердце, / Чтоб в сердце падала струя, / Чтобы любовью загорелось, / Чтоб мог любить, как Ты, и я!» . А они все говорят о Твоем унижении и словно забывают о том, что Ты – Бог: «Молчал Христос, когда свистели плети / И рвали плоть свинцовые концы, / Когда глумились старцы, юноши и дети / И безпощадно ныли вспухшие рубцы… / Когда кровавый ком душил тошнотой, / Захлебывались легкие в Крови» .
Здесь кенозис достигает крайних пределов, Бог во Христе практически не заметен: вообще, некоторые протестантские стихи о Страстях являются комментарием к картинам Грюневальда (правда, не очень талантливым). И опять какая-то бестактность: «Грех, рождающий стресс, / Вознесен был на крест, / Обезврежен в Голгофской Крови» . Они маршируют: «Убили, убили, убили, / Распяли злодейски Любовь! / К позорному древу прибили, / И льется невинная Кровь… / Ручьями, ручьями, ручьями / Из рук Иисуса Христа, / Что были пробиты гвоздями, / Стекает она со креста» . Да, можно с энтузиазмом писать о ручьях и потоках Крови Христовой, и при этом не вспоминать о ручьях и потоках своих прегрешений.

 Протестантские стихи о любви к Иисусу опять напоминают католическую женскую мистику. Те же любовные экстазы: «И плакать хочется, лететь к Тебе и петь, / И сердце пьет потоки утешенья. / Теперь живу, теперь хочу успеть / Благодарить Тебя за милость и спасенье /../ За то, что нежной, сильной рукою / Как мать дитя, в объятиях ласкал / И утешал, и укрывал Собою, / Когда от сердца язвы отсекал. / Как мудрый Врач, в любви и состраданье, / Как нежный Друг ко мне склонялся Ты. / Светил во мраке мне Своим сияньем, / Вводя в восторг небесной красоты /../ Среди родных, желанных и любимых / Дай сиротой остаться на земле, / Чтобы с Тобой, чтобы с Тобой, Единым, / Всем сердцем слиться, и дойти к Тебе» . Девушка-протестант-ка восторгается Младенцем Иисусом: «Я люблю Иисуса младенцем в яслях - / Детский взор, нежный, светлый, любимый» .
Любовная истома продолжается: «Я хочу говорить о Тебе, дорогой, / О Тебе только мыслить и петь, / Для Тебя своим сердцем, душой, / Как огнем, не сгорая, гореть /../ Ты миром меня наполняешь, / Этот мир полон нежных грез /../ Я Тебя ощущаю, не видя, / Прикасаюсь без помощи рук, / Я не чувствую веса и времени, / Только сердца трепещущий стук /../ Я хочу, чтоб, как ласковым ветром, / Ощущать Тебя рядом, близко» . Вот еще про нежность: «Иисус Христос.. Ласкает слух любовью, / И нежный шепот можно услыхать» . А теперь продолжение про грезы: «И пришедши ко мне, Он мне в душу принес / Столько чудного мира, покоя! / Сколько нежной любви и восторженных грез, / Сколько тени надежд средь палящего зноя! /../ И теперь одесную идет Он со мной, / Он – Небесный, а я – вся земная. / И когда устаю на дороге земной, / «Не волнуйся, - Он шепчет, - родная!» . Чем не «блаженная» Анджела из Фолиньо?! В другом стихе говорится: «О Иисус! Учитель мой любимый, / Покой и ласка в имени Твоем» . Огонь страсти разгорается все сильнее: «Нет в сем мире больше наслаждений, / Чем Тебя, Иисус, душой любить /../ И когда, с Тобою пребывая, / Я в Твои объятия склонюсь, / То как будто я посреди рая, / А не в мире этом нахожусь» . Конечно, в молитве могут быть только наслаждения…
А теперь огонь превращается в пожар: «Когда я пред Тобой склоняюся в тиши, / Когда Ты сердце мне Собою наполняешь, / О, как минуты эти сладки для души, / Мой милый Иисус, Ты это знаешь! / Уходит все земное далеко, / И грудь поток любви Твоей вдыхает. / Ах, как с Тобою чудно и легко / Мне в этот тихий час бывает! / Ты - Нежный, Милосердный и Благой, / Ты все вокруг Собою заполняешь /../ Мне хорошо с Тобою быть наедине, / Дышать Тобой и слышать голос чудный /../ Ах, как Ты нужен мне среди потоков слез, / Приди ко мне, хотя я этого не стою!» . Легко стилизовать сладостные ощущения и думать, что ты - чистая и неповинная возлюбленная из Песни Песней, проливая слезы радости.. А пока протестанты воспевают: «Красота Иисуса, светись во мне! /../ Пусть увидят во мне красоту Христа» . Мне казалось, что человеку в первую очередь нужно увидеть собственное безобразие.. Но, видимо, на это нет времени, есть время для песен: «Сияй надо мной. (2р.) / Сияй, Иисус, сияй. / Славою Отца наполни край / Пылай, Дух, пылай /../ Струись река, струись» . Чтобы воссиял Иисус, надо распять плоть, в которой бесчисленны грехи, но песня уже заканчивается: «От славы Твоей меняемся в славу / Одним Тобой сиять мы желаем» . Напоминание о грехах, - это так скучно для этих «счастливцев».

 Тексты, повествующие о пути человека ко Христу очень однообразны и умещаются в следующий куплет: «В темном омуте греха, бедный, я утопал, / Тщетно сам спастись искал, / Тогда к Господу я воззвал… / Слабый отчаянья крик, стоны услышал Он, / Руку протянул – и в миг я был спасен!» . В остальных стихах и песнях это повторяется на новый лад. Ощущение удивительной попсы: было плохо без Иисуса, стало хорошо с Иисусом, - и все! Как-то не убеждают и следующие строчки: «Грешники шлют известие: / «Души спасите! СОС!» / Для потерпевших бедствие / Аэродром - Христос!» . Положим, и Гийом Аполлинер не был чужд подобных сравнений: «Вера в Христа, подобно ангарам аэропорта, проста /../ Это тот, кто Христом называется и, не боясь пустоты, / Выше летчиков в небо летит, побивая всемирный рекорд высоты» . Но у Аполлинера, при всех его грехах, получилось поэтичнее, чем у евангельских христиан.
Они же рождают такие перлы: «Господь, грехи мои прости!» / Ликуйте, в небесах свидетели! / Пусть вера, как локомотив, / Влечет вагоны добродетели. / А слезы падают дождем, / Я жить хочу по вере, праведно, / И стопроцентно убежден, / Что по тропе шагаю правильной. / «Господь, прости меня! Прости! / Решил с грехом совсем расстаться я» / А вера как локомотив, / Несет меня к Небесной станции» . Для «спасенных» можно предложить не менее «прекрасные» строки: «Я – сотрудник Его посольства - / Провозглашаю программу Неба» . И вот оно счастье, - «Счастлив я от избытка чувств: / В Иисусе обрел я Друга / И любви ко врагам учусь / В институте Святого Духа! / Быть в творении добрых дел / И отзывчивым, и мгновенным / Я учусь, так как я студент / На святом факультете веры» . Иногда, конечно, можно вспомнить о грехах: «Помнишь ты как в коварности будочник / Пред тобой опускал шлагбаумы, - / Он хотел твою светлую будущность / Видеть ядом греха отравленной» . Но затем непременно, - «Пойдем вослед Вождю Святому, / Не будем унывать душой! / Пощады нет врагу здесь злому. / О молодежь! Без страха в бой!» . Эти люди не боятся профанации, они ее проповедуют: «Речевая гниль, как эпидемия, / Захлестнула каждый континент; / Но хотя и в мире – не в Эдеме я, - / Не могу привыкнуть к гнили, нет! / Потому что благовествованием / Был я в ранней юности пленен, / Под Его Божественным влиянием / Я ценю здоровый лексикон» .
Поэтому не совсем правильно говорить, что баптисты заимствовали известный советский гимн «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Они не заимствовали, - они увидели тот же стиль, они почувствовали ту же атмосферу протеста против «традиции» и разрушения, антропоцентристского самоутверждения, самосозидания, революционного строительства «с нуля»: «Мы рождены, чтоб весть нести Христову, / Провозглашать везде Его любовь. / Он нам для этого оставил Свое Слово, / Чтоб грешник примирился со Христом» . Советские времена прошли, но этот гимн в издании 1999 года остался: как тесен мир!

 Очень редко в баптистских текстах упоминают о Божьей Матери. Конечно, это вполне естественно для протестантов. И все-таки непонятно, как можно в подавляющем большинстве стихов и песен о Рождестве ни разу не упомянуть про Пресвятую Деву! Казалось бы, здесь-то уж никак нельзя не сказать про Нее, но.… Разумеется, протестанты говорят «Мария», и почти никогда, - «Матерь Божья». В этом можно видеть несторианский уклон, тем более, что в тексте всем известного Символа веры, баптисты почему-то поют: «И тело принял от Девы Марии» . А душа? А Святой Дух? Все это, видимо, для того, чтобы подчеркнуть, что Преблагословенная не являлась Матерью Бога, чтобы умалить Ее участие в нашем спасении. В этом случае непонятно, зачем Сыну Божьему вообще было воплощаться через Приснодеву? Он мог бы стать человеком и непосредственно (протестанты ведь так не любят посредников!). Интересно, что в одном из стихов о Благовещении сказано: «И чудно все переменилось, / Наполнилось святым Младенцем! / И сердце вечное забилось / Под чутким материнским сердцем» . В другом стихе уже явно: «Искупитель от Девы родился» . Стало быть, Дева Мария – Богородица?

 В тех стихах о Рождестве, где протестанты все же упоминают о Богородице, они остаются верны своей тенденции к «заземлению» религиозных образов: «Нет женщины в мире счастливей ее, / Она у груди держит счастье свое /../ Склонилась над Ним: «Ах, как сладко Он спит!» . В другом стихотворении о Преславной Деве сказано: «И чтоб ее веру сильней укрепить, / В пещеру пришли пастухи» . Что, об этом сказано в Евангелии?! Откуда это нечестие?! Это Младенец с Его Матерью укрепили веру пастухов, а не наоборот!
Между тем, в протестантских стихах продолжается тема «одомашнивания» Рождества: «Мария робко пеленает / Дитя, любимое до слез, / Дарит лобзанье за лобзаньем» . Характерны такие строки: «Вот в яслях Он, безпомощный, как всякий / Младенец человеческий, лежит. / Взор матери ласкающий и мягкий / За каждым вздохом бережно следит. / Как счастлива прекрасная Мария» . Отсюда следующее описание Божьей Матери: «Мария юная чиста, нежна, / Как распустившийся цветок в саду» . Католики, а вслед за ними протестанты, помнят, что Бог был Младенцем, и делают акцент на Христе-ребенке, подчеркивая земные черты Сына и Его Матери: «И первый крик небесного Ребенка, / Раздавшийся в столетиях седых, / Для матери такой родной и звонкий, / Как первый крик детей наших земных» . Тот же акцент виден и в западном религиозном искусстве. Для протестантских стихов хорошо подошли бы иллюстрации голландских художников 16-17 веков (Брейгелей (отца и сына), Рембрандта и других). Православные, зная о богомладенчестве Сына, тем не менее, подчеркивают, что Младенец – это Бог, поэтому православие избегает «бытового» прочтения Рождества. У протестантов очень слабо ощущение сверхбожественного таинства Рождества, у них все психологично, и святое семейство подобно всем остальным, поэтому они настойчиво повторяют: «Как каждая мать любит, нежит и кормит / Дитя свое милое, так и Христа / Мария кормила, заботясь, хранила» .

 То же «жизнеподобие» мы видим в одном любопытном стихотворении: «В сон погрузился в Своей колыбели / Тихо Малютка Христос. / Нежная Мать у постели Дитяти / Шепчет молитву свою: / «Сам для Себя, о, Отец благодати, / Вырасти Крошку мою. / Пусть поднимается выше и выше / Жизнь моего Малыша, / Кем каждый день существует и дышит / Всякая в мире душа. / Знаю, что подвиг великий и трудный / Сына чудесного ждет, / Знаю, что Он за грехи всей вселенной / В жертву Себя принесет» . Этот стих любопытен не только земными чертами, но еще и тем, что здесь изложена точка зрения, близкая православной: Богородица заранее знала о том, Кто Ее Сын, и для чего Он пришел на землю. Но в другом стихотворении такая позиция категорически отвергается: «Когда собирался креститься Христос, / Пред матерью милой Он речь произнес: / «Моя дорогая и кроткая мать, / Я должен тебе Мою тайну сказать. / Сегодня покину Я Свой Назарет - / Мой дом, где провел Я с тобой 30 лет. / Я ныне в реке Иордане крещусь, / Спасителем грешных людей объявлюсь. /../ Меня ты привыкла, блаженная мать, / Своим только сыном великим считать. / Но сыном народов всех станет Христос / С текущего дня в мире горя и слез» .
Протестанты не могут удержаться, чтобы не унизить Божью Матерь: оказывается, Она ничего не знала, и Христос «вразумляет» Ее. Поэтому, с одной стороны, протестанты признают: «Бог избирает будущую мать / Возлюбленному Сыну Своему, / Которая могла б вполне сказать: / «Да будет мне по Слову Твоему» . Кажется, что протестанты наконец-то признали высокое достоинство Пренепорочной: раз Бог избрал Ту, «Которая могла б вполне сказать», значит, это не «обыкновенная женщина», как любят говорить протестанты, а Святейшая святых. Но на следующей странице протестанты показывают «другую сторону»: «Мария знала немощи свои, сомнения и страх» . Какие сомнения?! Какие немощи?! Мы знаем, что в святоотеческом богословии есть понятие безгрешных немощей (телесная слабость, нужда в пище, сне и т.д.), но вряд ли это известно протестантам… Они просто пытаются приписать греховность Богоматери, чтобы затем повторять на все лады, что Она была обыкновенная, такая же, как все и прочее. Нет, Та, Которую Бог определил стать Матерью Всевышнего, - Одна, Единственная, Святейшая.

 Опять приходится говорить о том, что протестантам нередко отказывает элементарный художественный вкус. Вот, например, стихотворение «Бегство в Египет»: «Дрожит монарх в припадке гнева, / Холодный меч младенцев косит. / Но инструктируется с неба / Чрез сновидение Иосиф» . А теперь о Рождестве: «Звучит рождественский мотив: / Рожден великий Князь, / Который землю посетив, / Наладил с небом связь» . Во-первых, почему «Князь», а не «Царь», во-вторых, почему «наладил связь»? Христос не электромонтер.…  Но эту кустарщину не остановить: «Он как выкуп за вину людскую / Прислан Богом с высоты Небес, / Чтоб решить проблему мировую / Жало смерти уничтожить здесь» . Еще в одном стихе объясняется, зачем Бог пришел на землю: «Ты видел бед долину, Ты слышал вопли масс» . Та же тенденция видеть во Христе революционера.… Самому Христу приписывают такие слова, обращенные к Матери: «Я строил жилища, дома обновлял, / Чем пищу тебе и Себе добывал. / Я с детства взял в руки отцовский топор, / С любовью работал Я им до сих пор. / Отныне Я стану сердца обновлять / И Божье Царство из них созидать. / Для этого Я от Творца получил / Топор – Его слово, поток Его сил» . Вообще-то, когда говорят, что стихи – топорные, то отнюдь не подразумевают похвалу… Да, Господь был плотником, но так, - «Я строил жилища», «с детства взял топор», - может говорить о себе плотник Вася, а не Спаситель мира!

 Конечно, протестанты крайне скупы на эпитеты в адрес Богоматери. Всего несколько раз (это на двух тысячах страниц!) Приснодева названа Пречистой и Святой. Характерно, что эти титулы, как и само слово «Мать» протестанты пишут с маленькой буквы. В одном стихе сказано, что женщины – «Божьей матери верные дочери» . Практически нет стихов, посвященных непосредственно Пресвятой (т.е. не связанных с праздниками Рождества, Сретения, Благовещения). Разумеется, протестанты не признают праздников Введения во храм и Успения; нет у них и празднования Рождества Богородицы. Заметно, что у протестантов праздник Благовещения, где Богоматерь – в центре событий, не вызывает особенных чувств. В трехтомнике протестантских стихов о Благовещении всего 4(!) стихотворения, а о Рождестве – 115. Да, и у православных Рождество «главнее» Благовещения, но для нас и Благовещение – великий праздник, великое таинство, а для протестантов, - нет.
Определенное, хотя и небольшое место занимают стихи, посвященные теме «Матерь Божья у Креста». В целом они аналогичны известному католическому гимну «Stabat Mater». Естественно, что «земная» тенденция прослеживается и в этих стихах, но… Пожалуй, только в этих стихах, протестанты не заслуживают упрека: «Блаженна ты, родившая Христа! / С любовью Сына нежно воспитала, / Хранила в сердце вещие слова / И День Великий помнила с начала. / Ты, сердцем надрываясь и томясь, / Глядела в день сей на страданья Сына / И видела как Кровь Его лилась / Под вой и крик толпы неумолимой. / И стиснув зубы, заглушая стон, / Ты чувствовала все Его мученье, / Ты знала, что страдает тяжко Он, / Чтоб приобресть для мира искупленье / Какая пытка – видеть пред собой / Лицо Его любимое в мученье / И слышать, как свершается толпой / Над Праведным жестокое глумленье! / И каждый гвоздь, вонзившийся в Него, / Ей сердце острием своим пронзал. / Она бы тело отдала свое, / Чтобы у смерти вырвать жало. / Святая мать! Ты выдержала все! / Ты не дала слезам своим пролиться, / И слушая смертельный стон Его, / Ты лишь могла неистово молиться. / Блаженна ты, родившая Христа! / Он искупил для Бога нас навеки, / Он дал надежду любящим сердцам / И обессмертил имя человека!» .

 Возможно, в стихах о скорби Богородицы у Распятия, протестанты начинают ощущать, пусть бессознательно, необходимость почитания Матери Христа. Однако, стихов, посвященных собственным матерям у них – десятки, а посвященных Матери Бога - единицы. Вот и попробуйте объяснить, почему свою маму можно любить, а Матерь Спасителя - нет?! Да, протестанты начнут возражать, они скажут, что тоже любят Пресвятую Деву Марию, только любовь эта малозаметна.. Нельзя же сказать: мы не испытываем благоговейных чувств к Богоматери только потому, что когда-то, в 16 веке, люди с очень сомнительным моральным обликом (Лютер, Кальвин и другие) запретили нам их испытывать?! Говорят же люди: «Как много людей на земле воспевают, / И в песнях своих имя «мать» прославляют» . А Божью Матерь можно прославлять или нельзя?! Может ведь баптист говорить о своей маме: «В розовом царстве далекого детства / Вспомню твое материнское сердце, / Сердце большое, такое надежное. / Жизнь без тебя бы была невозможною, / Мама моя!» . Замечательно! А без Богородицы была бы невозможна жизнь Спасителя мира! И не должны ли христиане вспоминать о Ее Материнском Сердце? Сможет ли баптист с таким же умилением написать о Пречистой?
Вот стихи о матерях: «Непостижимо большая и честная, / Неизмеримо глубокая, чистая / Ваша любовь! Лишь с любовью небесною / Может сравниться любовь материнская! / Женщины-матери, милость Всевышнего / Всем вам отпущена полною мерою. / Ваши молитвы все будут услышаны, / Только молитесь вы Господу с верою!» . Любой протестант понимает: «У матерей святая должность в мире - / Молиться за дарованных детей. / И день и ночь в невидимом эфире / Звучат молитвы наших матерей» . Никто не будет возражать и против таких строк: «Матери в мире никто не заменит, / Матери сердце - священный приют» . И, конечно, все православные согласны с тем, что: «Мама, кто любви не знает, / Бескорыстной, чистой и святой, / Утешает в горе, согревает / Материнской нежной теплотой. / Мама, с колыбели до могилы / Неизменно крепко любишь нас /../ Мама, часто за детей страдая, / Сколько слез горячих пролила, / И любовь, и ласку расточая, / За детей ты жизнь бы отдала. / Сколько ты давала наставлений / Еще деткам крошечным своим, / Рядом с ними стоя на коленях, / Ты молиться помогала им /../ Мама, кто нам путь укажет, / Нет вернее друга на земле. / Только ты нам правду всю расскажешь / И поддержишь в горе и нужде» .
Все это было бы еще замечательнее,  если бы говорилось о Божьей Матери. Если у обычных матерей «неизмеримо чистая и глубокая» любовь, то что сказать о Деве, любовь Которой дала миру Спасителя?! И если у наших мам «святая должность» - молиться за детей, то что говорить о Небесной Матери, у Которой мы все дети, ибо являемся чадами Ее Сына?! И если милость Бога отпущена по молитвам земных матерей, и они все будут услышаны, то молитвы Преславной Матери и Приснодевы Марии, - какая милость отпущена нам Богом по Ее молитвам?! Наших мам не заменит никто, а Матерь Сына Божьего?! И если сердце матери - священный приют, то как дерзнем сказать, что Сердце Богородицы не является нашим приютом?! Наши матери утешают нас в горе, а Матерь Христа не знает о горе Своих детей, и не утешает их?! И не страдает ли Богоматерь о детях Своих, погрязших в грехах? И разве не может Родившая Путь не указать нам Его, не быть нашей Путеводительницей?! Поэтому к Ней, Преблагословенной Матери Иисуса нужно обращаться с молитвой, и Она расскажет всю правду об истинной вере и поможет в горе и нужде тем, кто отступил от веры Христовой.