Любовь к природе

                Репродуктор уже второй раз, со сравнительно большим перерывом, объявил: "Граждане  отдыхающие! На пляже, среди загорающих, потерялась девочка. Инна Мозер, трёх лет, одета в белые трусики и зелёную панамку. Обнаруживших девочку просим доставить на спасательную станцию. Повторяю!.."
                Василий Иванович Лебедев нехотя возвернулся из полузабытья, в коем он пребывал, развалившись на топчане под раскалённым алуштинским солнцем. Сюда он приехал, по его словам, погреть свои ревматические косточки. Пляжные соседи загомонили: "Ты смотри, сколько времени прошло, а девочка всё не нашлась! И куда родители смотрят?! Случай-то уже - далеко не первый, нет - всё равно дети теряются, тонут, травмы получают при купании".
                Кто-то пустил утку, что девочка-де утонула и её уже ищут водолазы "во-он! во-он у того буна!"
                Василий Иванович приподнял голову и лениво взглянул в ту сторону, куда указывала стоявшая рядом горбоносая, с шелушащейся красной дряблой кожей на спине и плечах старушка. Мыслей в голове не было никаких. Потому что они расплавились за две недели отдыха - беспрерывного лежания на пляже. Голова раскалывалась. Наверное от перегрева. Тело под воздействием солнечных лучей горело. Думать ни о чём не хотелось, делать - тоже. Да и чем займёшься в дневное время, когда одно спасенье от жары - это море, которое плещется рядом? Он снова сплющил глаза. Опустил голову на топчан. И снова забылся в душном полусне.
                Но вот, через какое-то время, опять раздался голос из репродуктора: "Внимание! Родителям Инны Мозер срочно прибыть на спасательную станцию!.." Опять загалдели соседи: "Нашлась! Нашлась! Живая!"
                Василий Иванович снова очнулся, ощутив нестерпимость притупившейся было забытьём жары. Приподнялся и, не разлепляя глаз, полез в конец топчана, под холодок тента. Свернулся калачиком и умиротворённо, почти сразу, засопел, успев подумать: "Дать бы этим родителям! Из-за них и другим покоя нет".
                Ему снился идиллический сон... По прохладному, обдуваемому ветром, цветочному лугу шла высокая красивая женщина и несла на руках трёхлетнюю девочку в белых трусиках и в зелёной панаме, а навстречу им, издалека, бежали смеющиеся молодые супругии протягивали руки к девочке. Но вот они подбежали к женщине, поглядели на девочку и грустно переглянулись: "Это не наша дочь..." Девочка жалобно заплакала. Женщина изменилась в лице, да как закричит пронзительным голосом:
                - Так где же твоя мать?! Ну ?! Что же ты мне врёшь?!
                Василий Иванович подскочил на топчане от такого истерического крика. Рядом стояла одетая, несмотря на жару, в кофту с длинным рукавом, худая, совершенно незагорелая черноволосая женщина и крепко держала за руку рыжеволосого конопатого пацана лет одиннадцати. По его щекам катились слёзы. Рот был искривлён рыдающей гримасой:
                - О-она ту-ут бы-ыла...
                Глаза женщины злобно смотрели на мальчишку.
                - Я вот тебя сейчас в милицию отведу! Ишь ты, разбойник!
                Потом она подняла взывающий к состраданью взгляд на окружающих и проговорила:
                - Вон объявляют же, чтобы всех отбившихся от рук сдавали куда следует.
                Со всех сторон посыпались реплики:
                - Этот, сразу видно - бандит.
                - Рыжие - они все разбойники.
                - Его мать в очереди за персиками стоит у входа на пляж.
                Мальчик стоял сникший и вполне раскаявшийся в своих злодеяниях. Лебедев внимательнее присмотрелся к запуганному мальцу. Немного пошевелил расплавленными мозгами: "Что-то не похож он своим безропотным поведением на хулигана", и спросил женщину:
                - А что он такое натворил?
                - Ну как же? - женщина встрепенулась и, обращаясь ко всем, вытянула длинную шею...
                "Очков только не хватает, - подумал Василий Иванович, - и тогда бы она в точности походила на гусыню из какой-то детской книжки".
                - Иду я это, значит, по набережной, - продолжала женщина растекаться мыслью по древу, - а этот сорванец стоит на парапете и тянет ёлку за ветку. А с неё иголки сыплются... - и она снова обвела окружающих ищущим сочувствия взглядом.
                Люди недоуменно переглянулись, не понимая криминала:
                - Но здесь парапет, что твоя дорога...
                - Да и низкий он. Сорвёшься - не убьёшься...
                - И до моря от него - метров пятьдесят. В воду не упадёшь...
                - Да вы что-о?! - снова истерически закричала женщина. - Он же иголки с ёлки обрывал!
                Мальчишка опять зашёлся в плаче. Наступило неловкое молчание. Наверное до людей не доходило, за что ратует  пострадавшая.
                - А-а-а, - неопределённо протянул Василий Иванович. Ему снова стало неинтересно и скучно, -  ну, если вам делать нечего, тогда ведите его в милицию. - И перевернулся на другой бок, усмехнувшись: "Надо же, природолюбка какая. А сама, наверное, ни одного дерева по своей инициативе не посадила. Сосну с елью перепутала. Отругала бы пацана, да и дело с концом... А что в милиции? Ребёнку внушение сделают, а над ней за глаза посмеются. Стоит ли раздувать из мухи слона? Гусыня".
                Тем временем Гусыня резко дёрнула мальчика за руку и потащила в проход между лежаками к выходу с пляжа. Но тут началось такое, что опять заставило Лебедева подпрыгнуть. Люди разом закричали на пострадавшую  и замахали руками.
                - Оставьте! Не травмируйте ребёнка! - пожилая, полная, в сплошном цветастом купальнике женщина с крашеными седыми волосами и добрыми глазами, не принимавшая до этого участия в споре, вдруг подошла и взяла мальчика за другую руку. - Я двадцать семь лет проработала в отделе по делам несовершеннолетних. Совсем неисправимых в колонии отправляла, - спокойно произнесла она, обращаясь к Гусыне (как неприязненно окрестил её мысленно Василий Иванович). - Не надо пугать мальчика. оставьте его мне. Я всё улажу. Это не трудный ребёнок. Я сразу вижу.
                Гусыня, оставшись в политическом одиночестве, не желала, однако, сдавать позиции. Она кричала. Грозила правосудием, де примет все меры, но не даст погубить такую уникальную крымскую природу. И продолжала сжимать детскую руку.
Но её уже никто не слушал. Все взоры были устремлены на пенсионерку, двадцать семь лет отработавшую в милиции.
                - Что ты там делал, на парапете? - спросила она ласково мальчика.
                - Я шишку хотел сорвать. - Мальчик перестал плакать и потупившись глядел в землю...
                Пенсионерка подняла взгляд на пострадавшую:
                - И из-за этого весь сыр-бор? Вы что, алуштинка?
                - Нет! Я такая же отдыхающая, как и вы. Но я люблю природу! А что будет, если каждый отдыхающий сорвёт по шишке? По иголке? По листочку? - она обвела всех презрительным патрицийским взглядом, как неразумных плебеев, высоко вздёрнув подбородок.
                "Может, она ненормальная? - подумал Василий Иванович, изучающе оглядывая Гусыню с головы до ног. - Да вроде бы нет. А какая уверенность в своей правоте?!" А вслух произнёс:
                - Вы отдыхать сюда приехали? Так отдыхайте. Раздевайтесь,  ложитесь на песок и загорайте. Поглядите, какая вы бледная. А вы ещё бандитов ловите.
                - Ну, хорошо! - уступая общему напору загорающих, угрожающе проговорила Гусыня, - я его отпущу. Но запомните: сегодня он шишки с ёлок сбивает, а завтра он вас будет убивать! - и она, бросив руку мальца, демонстративно-непобеждённо зашагала вдоль прибоя, переступая через ноги лежащих на песке курортников.
                От такого несоответствия доводов люди только пожали плечами. Пенсионерка повела мальчика разыскивать мать, объясняя ему, "что такое хорошо и что такое плохо".
А Василий Иванович Лебедев, как ни старался, больше не мог уснуть. И здесь-таки, на отдыхе, не дали ему полностью на время отключить ум от мирских дел. Он снова и снова прокручивал в памяти происшедший случай, пытаясь в деталях докопаться - насколько Гусыня права в своей правоте, и откуда берутся такие ревностные любители природы, вольные возбудители различных базарных инцидентов.
                "А ведь взрослому человеку, срывающему с дерева шишку, она бы ничего не сказала, прошла бы мимо, - почему-то пришла Василию Ивановичу в голову мысль, когда он снова вспомнил поведение Гусыни. - Люди, способные так терзать слабого человека, едва ли могут серьёзно и самозабвенно любить и охранять природу".
                Потом почему-то взбрели на ум прощальные слова Зосимы из достоевских "Братьев Карамазовых": "Человек, не вознесись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя. Деток любите особенно, ибо они тоже безгрешны яко ангелы, и живут для умиления нашего, для очищения сердец наших и как некое указание нам. Горе оскорбившему младенца".
                После этого в голове начался вообще сплошной кавардак и, то ли от жары, то ли от нахлынувших разом мыслей, она разболелась и стала раскалываться.
                Лебедев  медленно разлепил веки, нехотя поднялся с кушетки и лениво побрёл в воду - охладить голову, душу и тело.

                Август 1985 г.
                г. Алушта