Этого просит сцена..

Зал опустел. Погасли  огни рампы. Посреди большой сцены стоит маленькая женщина. Маленькая, хрупкая женщина с большими, чистыми голубыми глазами. Зрители разошлись, закончился спектакль. Ей 50, а в душе всего 20. Живая, но с грустными одинокими глазами, с пронзительным, но добрым взглядом. Маленькая женщина – актриса.  Кулисный шум затих. Исчезли последние звуки. Наступила тишина. Она обвела глазами опустевшие зрительные места, затем убедилась в одиночестве кулис и только  тогда она села на сцену. Села. Съёжилась, опустив голову на колени. Руки обмякли. Затем зазвучала  музыка. Где-то внутри её, в голове звучала опьяняющая, знакомая мелодия. Резкий взмах головы и это уже не она. Кто-то другой чёткими, прописными  движениями оказывалась то на одном, то на другом конце сцены. Она прыгает, она живёт, она танцует. Плавная кисть руки описала незыблемую фигуру в воздухе. Маленькая женщина танцует. Туловище изгибается, полпривычки  следуя за  музыкой. Вперёд идёт нога, другая. Тянется носок в какую-то пустоту,  а может в пропасть.  Плечи то напряжены, то ослаблены.  Шея напряглась, голова смотрит вверх. К звёздами Ещё несколько движений и женщина вновь лежит на сцене. Она больше не танцует.
- О, Боже, дай мне сил! Он ли это во тьме! О, Боже, ответь, я ли это, - закричала она.
Знакомая фраза из приевшегося актёрского монолога. Она теперь актриса.
- Кричи! Кричи, что есть мочи. Добейся ответа! – вторит она, обращая  стеклянный от слез взгляд к собственному  небу, к потолку театра. Она плачет. Слеза скользит по морщинистой щеке. Она чувствует эту солоноватую  струйку  на своём лице.  По телу пробежали мурашки. Кожа сморщилась, словно от пронзительной, ледяной струи воздуха.
- А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А, - кричит она.
Но никто, никто её не слышит, она сама единственный слушатель и зритель своего спектакля. Она и её одиночество, до предела заполнившее её  душу. Кто ещё сможет так глубоко заглянуть внутрь этой души. Никто, впрочем, никто и не пытался. Она одна. Всегда одна. Она одна, на подмостках, даже играя сцену бала, или сражения, она одна в  толпе, пробираясь сквозь тесные ряды людей, в час пик на станциях метро, она одна в маленькой, пустой, тесной квартире, где её никогда никто не ждал. Одна. Одна в жизни. Она все так же лежит в центре сцены,  устремив одинокий, но не просящий о помощи взгляд, в одну точку. Чего ей ждать? На что рассчитывать? Во что верить? А нужна ли эта вера! Зачем она ей! Что изменится, если она вновь поверит! Нет, не будет впредь этого. Она верит лишь ей. Холодной, истоптанной, заплаканной, зарёванной,  задавленной,  растерзанной… сцене. Ей, и больше никому! Маленькая женщина встала.  Она провела рукой, по так  рано постаревшему лицу  и вытерла слезы. Маленькая женщина снова будет жить. И не потому, что она желает этого, не потому что это ей  нужно, а просто потому, что  этого просит сцена.