Дом на берегу. Глава четвертая

Тайна маленькой комнаты.

«Ура мы живем теперь в новой квартире! Правда это не квартира а просто комнаты одна большая и у нее два окна а вторая маленькая и окно одно. В большой теперь живут родители (они вечно хотят все что получше) а в маленькой я. Между комнатами есть дверь только она была заклеена. Теперь она открывается. В большой комнате жил студент (он недавно  уехал  домой). В маленькой до меня никто не жил а  папенька сказал и ее открыли. Потому что папенька сказал что будет оплачивать вторую комнату лишь бы этот маленький негодяй (это я) не мешал ему спать.»
Такова была первая запись в клеенчатой синей тетради, которую мальчик,  прежде чем идти спать, спрятал под подушку. Автор пользовался «химическим» карандашом и, как видно, презирал все знаки препинания,  кроме точек и скобок. Грамматических ошибок почти не было. 
На следующий день, придя из гимназии, мальчик принялся обживать свою первую в жизни отдельную комнату. Он обследовал помещение вдоль и поперек и сделал выводы.

Вывод первый: Кто-то жил в этой комнате до него, а потом этот человек непонятно куда исчез!
 Этот вывод он сделал, выяснив, что в комнате имеются две двери: одна соединяет обе комнаты,  ее-то и  открыли по просьбе папеньки, она была заклеена со стороны большой комнаты обоями. Вторая дверь, ведущая в коридор, отворяется на темную  лестницу c железными перилами, чем-то похожую на трап корабля. Эта дверь была заперта изнутри.
Разве не подозрительно?
 Вывод второй: Наверное, в этой комнате жила девочка! 
И вот доказательство: комната  похожа изнутри на коробочку, оклеенную розовыми обоями в мелкий цветочек,  на окнах - белые кружевные занавески с каким-то девчоночьим узором. От них исходит смутный сладковатый запах, как от конфет «монпасье» - мелких разноцветных лепешечек.
Ясно кто мог жить в таком помещении?
Мальчик немного подумал, то и дело поглядывая  на портрет знаменитого сыщика всех времен и народов Ната Пинкертона, заботливо пришпиленный над  кроватью  и, помусолив карандаш, сделал следующую запись:

«Итак все началось. Я поселился в комнате хранящей страшную тайну. Повсюду я нахожу следы пребывания здесь неизвестной девочки. В ящике комода расческа с двумя светлыми волосенками» последнее слово зачеркнуто и написано «волосами».
 И далее: « заколка с белым стеклянным шариком  и бархатная подушечка. Она пахнет лавандой. (Маменька перекладывает такими белье. Потом все пахнет как сирень). Одна дверь комнаты была заклеена  другая заперта изнутри. (Куда девалась девочка).  Не стала же она выйдя на самом то деле» В этом месте запись прервалась и потом было что-то приписано, но зачеркнуто. Далее следовало:
 «… выйдя из комнаты  заклеивать дверь обоями. Ответ.  Ее похитили. (И постарались замести следы)».

Засыпая, он слышал из-за полуоткрытой двери родительские голоса:
- Ох, и не говори… Представь, каков разразился скандал!
- О, да! Скандал был грандиозный! Помешал только надвигающийся шторм!
- Какой позор… Подумать только, связаться, и с кем! С поваришкой! Да еще с  лягушатником! Да еще при детях!!!
- Когда б не шторм, он бы его застрелил! И поделом! Собаке – собачья смерть! А ее бы - публично высечь!!!
- Ну ты уж скажешь… У нас не средние века, слава Богу. Розги отменены!
Дальше он не разобрал, так как мать плотно прихлопнула створку, и звуки потеряли отчетливость. Что-то звякнуло, заскрипело, потом снова послышались голоса, ворчание, перебранка… Отец чего-то  шумно требовал, мать визгливо возмущалась… Потом все стихло и мальчик стал размышлять дальше.
Не успел хорошенько продумать и пары мыслей по поводу похищенной девочки, как вдруг отчетливо услышал громкое кошачье «Мяу - мяу» и слабый женский голос, вероятно принадлежащий очень пожилой даме: « Ах ты, бездельник! Я сегодня тебя два раза кормила! Иди, лови мышей!»
Все это прозвучало под самым его ухом так громко, что мальчик чуть не свалился с кровати.

Вывод третий: комната как-то сообщается с нижним этажом. Во всяком случае, здесь слышно все, что говорят в помещении, расположенном под полом. Там, где живет старушка, держащая большого кота. Жаль, не удалось  схватить его за хвост, уж больно соблазнительно он торчит!
 Наверно тот, кто похитил девочку, воспользовался этим секретным ходом.

Мальчик спустился по широкой мраморной лестнице на первый этаж, прошел мимо кухни и вошел в просторную комнату, где была оборудована столовая. Странные слова матери, сказанные накануне про «поваришку», не выходили у него из головы. Проходя,  осторожно заглянул в дверь кухни. Бойкая тетка в красной косынке резала огромным ножом морковь. Значит, эта она называется поваришка! Понятно… Мужчина – повар, а женщина…  Постойте! А кто в таком случае «лягушатник»? Или что? Наверно, у поваришки есть какой-то лягушатник, а может, просто ушатник, кто их разберет! Важно, что здесь  произошло преступление, и он в этом уверен. Виновата была эта тетка в красной косынке, за что ей полагаются розги. Что такое розги, школьник знал очень хорошо, хоть и не средние века. Итак,  шторм помешал кому-то кого-то застрелить!  Преступника, разумеется. А что он совершил? Ну, конечно же, похитил девочку из маленькой комнаты через секретный…
- Ты что там застрял??? – маменька умеет так внезапно и так истошно завопить, что все мысли из головы вылетают.
Некстати задумавшийся сын очнулся и направился в столовую – там уже собрались все жильцы, к обеду…  Комнаты с полным пансионом, то есть постояльцев кормят завтраком и обедом. Чай пьют, как получится, кто в столовой,  просиживая там допоздна за карточной игрой в вист, а кто и в своей комнате, с калачами и пряниками.

 Воскресный день. Мальчик следит за назойливой мухой, бьющейся в затворенное окно, безуспешно пытаясь словить ее двумя пальцами, испачканными чем-то сине-фиолетовым.
  Папенька  сегодня  не дома - на службе. От этого  у маменьки мигрени… Она лежит на тахте, обмотав голову полотенцем, пахнущим чем-то вроде маринованной селедки.
- Ма! Чай пить будем? – уже и кушать, честно говоря, хочется - обед-то когда был!
- Твой варвар-отец не получил нынче жалование, ему спасибо скажи! – маменька закатывает желтоватые глазки.
- Ма! Там пряники оставались! Я возьму?
 Мерзкая муха спряталась под рамой, жужжит оттуда из последних сил, а вылезать не желает.
- Не смей, негодный мальчишка! – маменька, отшвырнув полотенце,  начинает рыдать. Она сыплет упреками, обвиняя отца в том, что тот не первый год служит в полицейском департаменте, а денег нет… «- Вот Иван Митрофанович… А Афанасий Петрович… - а и взял бы! Не убавилось бы! – Ишь мы гордые какие! – А у нее салоп на меху! – А в прошлом лете…»

Можно попробовать пару раз потыкать карандашом в то убежище под рамой, куда спряталась муха…  В ответ на этот демарш насекомое издает отчаянный, обрывающийся на высокой ноте, писк и стихает.  Так как маменька не обращает на сына ни  малейшего внимания,  он принимается за медовые пряники, запивая их кислым молоком из фарфоровой кружки с изображением какой-то голой тети с веночком на голове. Созерцание этой феи настраивает его на дедуктивные размышления.
Нужно будет отыскать  потайной ход! У преступников всегда есть такой.  Не зря же так отчетливо слышно, когда старушенция со своим котом разговаривает! Звук идет через секретный лаз. Ему  теперь ясно, как украли девочку, которая жила в маленькой комнате. А бойкая поваришка в этом похищении виновата! Вон у нее нож какой – такая и зарежет, глазом не моргнет.

«Решил наблюдать за ней. Она конечно убийца и в кухне все прячет. Вчера видел как доставала (у нее комната маленькая рядом с кухней) из сундука своего куклу. Гладила и вроде бы плакала. (Совесть наверно мучает)». Далее опять неразборчиво…

Придя из гимназии, мальчик облачился в синий матросский костюм, который  уже стал ему маловат - руки-ноги торчали, словно палочки,  и  пошел играть на двор. Долго катал обруч, пока не  надоело постоянно вытаскивать его из пыльной травы, куда тот норовил соскочить, весело позванивая металлической окружностью. Папенька обещался подарить самокатик -  вот бы прокатиться по кирпичной дорожке, отталкиваясь одной ногой! Да, видать, теперь не купит… Не зря маменька блажит – денег нет.
 Как же он забыл, что нужно следить за дверью «черного хода»! Мальчик, отчаянно перебирая руками и то и дело срываясь, полез   на высокий каштан, что рос в центре двора. Там он уселся на толстую ветку, плотно обхватив ствол руками. С нее было хорошо видно дорожку и черную дверь, которая сбоку. Сидеть пришлось долго, он даже заскучал.
И вдруг! Заметил, как папенька, о котором он только что думал, настороженно озираясь, прошмыгнул в эту самую  дверь. Она находилась в торце дома и вела на кухню. Мальчик это точно знал - не раз видел, как туда заходят мужики и бабы с поклажей, привозят мясо, рыбу и овощи.
Юный Пинкертон торопливо соскользнул с ветки дерева,  на скамейку. Скуку как ветром сдуло, повеяло тайной и загадкой: что отец хочет найти в кухне? А вдруг! Вдруг он тоже следит за ней??? Торопливо метнулся к двери и чуть было не сшиб старую даму, семенящую навстречу…

«Па тоже догадался. Значит я прав. Хотел посмотреть что он там делает на кухне но эта старушка у которой кот помешала. (Мальчик помоги искать кота. Он залез на дерево). Я не мог при ней бежать в кухню. Потому что было дальше не знаю».

Когда наконец хитрый кот был найден, причем совершенно не там, где предположительно находился,  пришлось поспешить на маменькин зов. Ну и голос! «Иерихонская труба», так папенька всегда говорит.
Мать решительно  призвала свое загулявшее чадо домой,  за стол, ярко освещенный круглым абажуром  с бахромой.
А отец семейства уже был там: мундир расстегнул, за воротом салфеточка, блаженно щурится. Чай пьет. С пряниками.
- Па! Купи самокатик.   Ну, купи-и-и-и-и! – главное, губу оттопырить и выть басовито, солидно.
- Ишь, пострелец какой! Купи ему! – папенька подмигнул хитрым глазом и показал кукиш. Повертел им выразительно перед сыном. У него, решительно, было хорошее настроение!
- Ребенку-то! Варвар! – маменька собралась уже опять закатить взоры, но супруг решительно шлепнул ладонью по столу.
- Молчать! Слушать сюда! – тщедушная «половина» от испуга  икнула и мелко перекрестила свой внезапно захлопнувшийся рот.
- На нонешние праздники гостя ждем-с!!! – плотный палец отца семейства завис  над столом, как дирижабль.  Все его внимательно рассмотрели – палец был чрезвычайно внушителен.
- Неужто… - маменька все же умудрилась закатить глазки. – Сам???
- Да-с! – палец описал плавную дугу и уткнулся в лоснящееся папенькино чело, увенчанное  двумя непререкаемыми морщинами. – Господин… - оратор приподнялся над стулом, выдерживая паузу… - обер-полицмейстер!
- Ах! – маменька, не дождавшись окончания фразы, уронила пряник, который плюхнулся прямо в чашку. – Ах! Неужто!?
Как же она глупа. Так ведь все ясно. Вот, и власти заинтересовались! Здесь  преступление было, папенька все раскрыл, а теперь придет господин обер-полицмейстер и арестует поваришку! Чего ж непонятного?
- Это я! Я первый! Я догадался! – закричал, ликуя, мальчик. Взрослые его не услышали, вернее, услышали, но не обратили на его слова никакого внимания. А зря!


«Па позвал своего оберамейстера и они непременно арестуют поваришку. Почему то мне ее теперь жалко. (Видел сидит на сундучке и вздыхает. Потом запела).  Куклу не доставала. Зато серьги перед зеркалом надевала. Красиво. Ма не такая красивая. И петь не умеет».

И вот прошло два дня.
 Праздник! Стол накрыт белоснежной скатертью, на окнах такие же сверкающие занавески. По понедельникам в особнячок  приходит кривобокая прачка, которая забирает то, что ей приносят жильцы. Стирает за отдельную плату, как говорит маменька, поджимая при этом свои узкие, бесцветные  губы.
Самовар пыхтит, графинчики позвякивают о края лафитничков,  селедка, вся в кольцах лука, как в доспехах,  держит в пасти маслинку. Господин обер-полицмейстер доволен.
- Вы не можете себе представить, какой это был шторм! Море бурлило, как… - начальство смотрит на кипящий самовар… - одним словом, стихия-с!
- Ах! Вы меня испугали-с! – маменька тоже начинает разговаривать по-благородному.
- Огромная волна-с! Девятый вал! – сытый господин надувает щеки так, что бакенбарды встают дыбом. Почему-то он делается похожим на кита.
Все почтительно замирают. Мальчик напряженно слушает из-за  двери своей комнаты.
- Сей левиафан поглотил половину улицы! – обер-полицмейстер утирает потное лицо,  икает. – И верфь тоже того-с! Тю-тю!
Папенька подобострастно выгибается на стуле, маменька восторженно верещит. Веселье продолжается.
- Да-с, был знаком! На короткой ноге, так сказать! Жену? Жену его знавал-с! А как же!  Троих детишек ему родила: двух сыновей и  дочь! Дочь была прелестна! – господин начальник полицейского департамента снова икает и несколько утрачивает связность повествования.
- Тут ихняя нянька жила, рядом с детьми… Она все устраивала… Рандеву-с! Гм! Сбежала сразу! Оооо-х!  - гость зевнул, что усилило его сходство с китом. - Достойная была женщина, пока не спуталась с поваришкой.

Мальчик, уставший было слушать из-за дверной створки,  опять напрягся. Нянька – достойная женщина была! Пока не спуталась! А все эта тетка в косынке, поваришка!!!
 И потом, прелестная дочь – это и есть пропавшая девочка!
- Он их накрыл! Застал на месте преступления! Схватил ружье! – гость взмахнул ручкой, опрокинув хрустальный бокал. Красная жидкость потекла, пропитывая скатерть.
- И тут дом вздрогнул! Молния! Гром! – папенькин начальник оглянулся, заметил в дверях любопытную мальчишескую рожицу и подмигнул.
- Ах! Ах!  – это маменька. – Господин обер-полицмейстер такой рассказчик-с!
- Да-с! – удар кулаком о стол. – Да-с! Да-с!
От этой канонады папенька, вздремнувший было случайно, подскочил на стуле и, подхватив расслабленного господина под белы руки, повел на двор:
- Ваше высокоблагородие! Не забудьте-с! Обещались! – глава семьи  оттопырил губу,  повторяя недавний маневр сына и потом, так же, как тот, басовито - Местечко-то за мной??? А???

 Ну, ясно дело. Сегодня ее и арестуют. Раз обещались!
- А ты тут что делаешь??? А ну, марш спать! – маменька обнаружила в дверях бодрствующее чадо и включила свою иерихонскую трубу. Босые ноги замелькали в темноту комнаты, хрипло пискнула кровать.
Но он, и лежа в кровати,  еще много интересного подслушал!
« Дети тут с нянькой жили. А вниз – слуховой ход, прямо в ее комнату… если позвать, или там чего… - Значит, как поваришка придет, так нянька-то ее и зовет!»
Кто кого зовет? Но, в принципе, ясно! Дочь, конечно.
« Она - шасть! Как бы к детям! А сама… - Ах!» Шепот, смех, даже какой-то шлепок. Возбужденная возня.
 « Повысят, ей-богу! Обещались!»…
 Смех. Шепот. Опять смех.
 «Как представлю, какая мина была у господина начальника верфи… Он вниз, за ружьем! И тут! Огромная волна… Куда-куда??? Куда делся? На крышу сбежал, через слуховое окно…»

Мальчик уже спит.  Ему снится бушующее море, черное небо, белые зигзаги молний, пронзающие и небо и море. Ветер ревет, как та самая иерихонская труба, то есть практически маменькиным голосом, а в доме из желтого плитняка происходят захватывающие события: Преступление!
Геройский сыщик, очень похожий на мальчика в матросском костюме крадется по коридору к двери «девчоночьей» комнатки. В руках у него пистолет. В большой комнате за шкапом прячутся:  приторно-сладкого вида нянька в чепце – бывшая достойная женщина - и решительно настроенная поваришка, с ножом в одной руке и ушатником в другой. «Ушатник» похож на кастрюлю с дырками на дне… Подлая нянька медовым голоском зовет маленькую девочку, играющую с куклой в соседней комнате. Девочка, красивая, как та кукла, разодетая в розовое платье, с огромным, тоже розовым бантом  в золотистых кудряшках,  ничего не подозревая, идет на зов.
 Поваришка, ставшая огромной, как гигантская волна, надвигается на малютку. Глаза ее сверкают, серьги в ушах нестерпимо горят.  Преступница взмахивает своей дырявой кастрюлей… Мальчику страшно,  хочется бежать, но приходит осознание, что он – это вовсе не он, а знаменитый сыщик, и его долг помешать преступлению!!!
 Отважный спаситель  врывается в комнатку, поднимает пистолет. Раздается страшный грохот, дом сотрясается, волна наступает, во все стороны летят брызги… Бурный поток устремляется в открытую дверь, и коварные женщины исчезают вместе с ним. Геройский сыщик подхватывает спасенную девочку, лезет с нею на крышу через слуховое окно. Море придвинулось совсем близко! Оно бушует прямо за калиткой, и это зрелище ужасает мальчика до такой степени, что он с криком просыпается.
Утомленные тяжелым днем родители не слышат его крика. А, может, он вовсе и не кричал? Или кричал, но незаметно, во сне.

Спустя несколько дней…
«Па опять ходил в кухню. Был недолго. Вышел и насвистывал весело и ладони долго тер. (Замерз наверно хотя в кухне очень жарко). Я за ним крался и спрятался за дверь. Он себе сам  сказал ах ах какие мы. Потом засмеялся и сказал итак сегодня вечерком. (Мне бы только не заснуть. Сегодня вечерком ее арестуют скорее бы а то я уже следить за ними замучился совсем)».

Поздний вечер.
С моря дует теплый ветер, шелестя листвой старого каштана. Нахальный дрозд, перепархивая с ветки на ветку, дразнит большого кота. Кот делает вид, что хочет поймать дрозда, а тот – что улетает. Кот ленивый, а дрозд невкусный, поэтому между ними давно заключено перемирие. Они просто забавляются так, для вечернего моциона. Наконец  кот с независимым видом прошмыгивает в большую парадную дверь. Гремят засовы, дверь плотно запирают на ночь. Жильцы дома, стоящего в конце улицы, постепенно отходят ко сну.
 Дом, будто корабль, расправляет паруса, вздымает флаги на  мачтах и, гордо выпятив корпус,  готовится плыть в безбрежную пучину сновидений. Он уже начал погружаться  в запахи морской воды, просмоленных канатов и свежевыловленной рыбы. Его экипаж засыпает.
И вдруг…
Корабельный трюм сотрясают громкие крики, визги  и…  выстрелы! Пахнет порохом и гарью! Боцман свистит в  дудку, воет корабельная сирена… Экипаж споро спускается по трапам и, что есть сил, бежит на нижнюю палубу…

«Па подкрался к поваришке хотел арестовать. Она стукнула его по щеке. (Несильно наверно устала ночь ведь.) Па стал что-то говорить наверно уговаривал сдаться. Она засмеялась. Поняла что лучше не сопротивляться. Тут в дверь вбежала ма и помешала арестовывать. (Она опять ничего не поняла. Пришлось мне все объяснять.)
Только благодаря меня удалось покончить с этим сложнейшим делом!»
Чувство гордости так распирало мальчишескую грудь, что он даже поставил в конце предложения большой восклицательный знак, поступившись принципами своей орфографии.
А как же иначе? Когда маменька, вопя и грохоча,   ворвалась в кухню, то началась такая неразбериха, что преступница могла и ускользнуть! Уже собралась бежать! Хорошо, мальчик, вывернувшись очень кстати из-за материнской спины,  закричал:
- Держи ее! Это она похитила дочку! У нее улика есть - кукла в сундучке!!!
Жуть как испуганная, поваришка залепетала:
- Да я, да как же-с! Дочка у мамки, в деревне,  я за ней скучала-с, а ихнее благородие того-с. Пожалели сироту, денег обещали-с!
Тут маменька так взревела, что  зрители, примчавшиеся на странные звуки, сотрясающие   кухню, оглохли минут на пятнадцать. По этой причине они не совсем поняли суть произошедшего далее.
- Держи ее! Держи!!! – закричал мальчик отцу. – Арестовывай скорее!
Тот глянул на сына изумленным взглядом, потом крякнул, выхватил пистолет и тоже завопил:
- Руки вверх!!!
Со страху все, кто расслышал команду, подняли вверх дрожащие ладони. Одна только маменька продолжала верещать. Тогда грозный супруг выстрелил в потолок. Посыпалась штукатурка, и в дверях появилась только что проснувшаяся старушка, мирно спавшая до сей поры по причине слабого слуха в своей комнате.
- Что Вы делаете, мон шер? – галантно спросила она.
- Подвергаю аресту опасную преступницу! – гордо ответствовал папенька, любовно глядя на сына. Он даже дунул для наглядности в полицейский свисток.  Сын откашлялся и вышел вперед, сложивши руки за спиной, словно на уроке.
- Она спуталась с нянькой, похитила дочку и… - мальчик на мгновенье запнулся – хотела меня утопить! Я спал, правда, - добавил он, слегка покраснев, и потер нос.
- Какая прелесть! – некстати промурлыкала пожилая дама.
- Вот видите! – провозгласил блюститель порядка, метнув полный благородного гнева взгляд в сторону раскрывшей рот жены. – Вот! Видите!!!
С этими словами он связал онемевшей от ужаса поварихе руки и увел ее в неизвестном направлении.
Все разошлись, оглушенные и потрясенные. Никто даже не понял, что главный герой всей этой  истории, раскрывший тайну маленькой комнаты  –  мальчик, одетый в старую матроску.

Назавтра он катался по двору на новом, только что купленном папенькой, самокатике.