Святое семейство

   Святость не от того какими  подаяниями за  грехи отмазались, и  не от того, где  и как помер страдалец. А от того как сильно Бога чтил, и  признавал право на жизнь Его Творению. Высоко духовно развитая личность - это  личность набожная и богобоязненная. Она  против насилия, рабства и войн, ей претят страдания, порожденные  человечеством. А тем более, если  такие люди, утверждают при этом о своей духовности, нравственности и вере во Всевышнего Господа.
   Вопрос:  как  сан святой мог получить царь Николай, если он спокойно ел и спал, в  то время, когда люд, творение Господа страдал от голода, нищеты и человеконелюбия? Как  он смог допускать, имея власть, и возможность прекратить торговлю людьми, и  злобные отношения власть  имущих к нищим и  по его  вине? Любое  насилие порождает насилие, даже  порой с опозданием ибо вечно терпеть изгой, даже  очень безропотным созданиям в тягость.
   У зеркал Николай  стоял и часами собой любовался, и  народом, измученным:  вшами, туберкулезом, голодом  и рабством, не  занимался. Безграмотная  мать -  крестьянка, спасая  свое малое дитя  от продажи, как  дворовой скотины в  чужое хозяйство закричала, что  есть силы и мощи: - Мы тоже люди, и  мы тоже хотим жить как люди, мы имеем право на счастье. Разъяренная мать страшна в гневе своем. И  не осуждайте ее люди, если она с горя и отчаянья сотворила то, что   веками с ее народом творили. Зло наказуемо, даже  если оно опять во зло, во  имя добра, и в добро во имя зла, вырядилось. И сказано летописцми - писателями было: «Учились дети богачей, сынки  купцов, дворян, и были не у всех ребят тетрадки  и букварь» ибо указ царя гласил: -Гимназии и школы не для детей кухарки, пшли  прочь, работать вон, батрачить  с ранних лет, вы недостойны знаний, вы  дети голодранки!
   Однако, честь и хвалу мы обязаны воздать императору Николаю Второму, потому что осмелился  восстать против воли барской, нашел в себе честь и смелость и поддержал как мог договор, отменивший крепостное право. Нельзя было давать чрезмерную волю
дворянскому сословию, а уж тем более лишать крестьян права «выбиться  в люди». Такое мое мнение на террор того времени.
   И кровавая «Ходынская давка», возвестившая о вступлении на престол Русского  императора  Николая смертью шестью тысячами ни в чем неповинных граждан, давшая  прозвище императору – «Николай – кровавый»,  и шествие колон наивных граждан с  иконами, с верой и надеждой, кое кровопролитием позорным закончено было, и в историю вошло как  «кровавое воскресение».
   Ах, 9 января 2005года, знало - бы мирное шествие, которое совершается  в религиозные праздники для придания особой важности этим  событиям, служащими церквями, верующими,с крестами, хоругвями и иконами в руках, а  не с оружием, что их встретит царь – батюшка, с вооруженным до зубов войском расстрелом  мирного шествия. И первая мировая война, которая гражданам России, не была  нужна. То было все не просто так, то было роковое шествие, то были роковыми гульбища,то была роковой война. Иследствие тому бандитизм, еврейские погромы, бунты, революция и войн череда - первая мировая война, гражданская, вторая мировая.
   Ах, бедный российский люд..., доля у тебя ужасная. Жаль, что  страдают за злую волю властьимущих, обычные граждане, обычные люди, и нищие, и зажиточные. Война есть война, и она страшна, независимо от того, какие  бы идеи она не преследовала. Жаль, что  не прислушались к советам и мольбам, и не решили вопрос человеколюбия, под  глас колоколов,  при иконах, и  при зеркалах, и  просто за столом переговоров имеющие, на то, право, имеющие, такую возможность. Жаль, что  сытое, самодовольное  население роптало, негодовало и прогрессу мешало. Не было  бы вредительства со  стороны сытых, холенных господ было бы все иначе. Если бы они отпустили, по  совести добровольно рабов из рабства, то не было бы и бунта разъяренного народа, в свободу поверившего. Необразованное, голодное, запуганное, затурканное, глупое, озлобленное, выращенное  панами, царями и  разными прохвостами население, вырвалось из под надзора, угнетения  и террора, и заявило свои права на жизнь. Что растили - то и поимели, что воспитали - то и покарало. И  вестник, об  открытых вратах в Рай и Ад, в трубы трубил.
  И жаль, что  хозяйственник, трудяга  крестьянин, сумевший, откупится от барщины, был прозван «кулаком», кровавыми походами красноармейцев, и загонялся опять в кабалу, опять в рабство, но уже в иную, уже   иными господам, воспользовавшимися, сложным, переходным  периодом, который рушил мироустрой, слаживавшийся столетиями.

  Только Михаила Романова можно назвать святым человеком, так как он посвятил свою жизнь святому делу:
  Вот как на эту тему пишут в массмедиа:
  "Блаженный Иоанн: Победитель ГУЛАГа Св. Серафиму Соловецкому посвящается.
  Вступление:
  «Я поставил цель, которую, может быть, не ставил ни один летописец от Нестора до Сергея Соловьева: описать внутренняя Соловков – таинственные и мистические, превосхищенные Соловки. Но ведь и не было никогда на земле подобной суммарной, соборной Голгофы, чтобы миллионы устремились за Христом, и не в храмы, а на горы высокие, и шли на свою Секирку, на свою «командировку», свой «гастроном» страстноoй с пасхальной радостью и говорили: «Господи, готово сердце мое. Благ Ты и свят, Господь, и повсюду милость Твоя, воспеваемая и неизреченная».
Я хотел бы, чтобы на страницах книги «Победитель Гулага» звучали эти голоса, не его только – простых зеков, курилок и туберкулезных. И чтобы каждый их кашель чахоточный с отхарканной кровью отдавался в сердце слезою и памятью об этой душе, однажды упокоившейся на руках прекрасной Пиеты. (…)
  Я пытался выразить то, что пережили они, и то, что не успели открыть больше никому. Я беседовал с некоторыми еще сохранившимися бывшими зеками Гулага. И понял: нет, открыть Соловки может только Бог. Ни один зек не может быть путеводителем в это высокое святилище. Только стражи небесные могут открыть врата».
   Четвертая книга из цикла, посвященного феномену Соловецкой Голгофы, объединяет статьи блаженного Иоанна разных лет и личные откровения, данные ему великим святым ХХ века, солнечным иерархом Второй Голгофы – Серафимом (Романовым).
Книга сочетает исторический документализм и опыт духовного соприкосновения тому, что происходило на Архипелаге в 20-40-е гг. ХХ века. Отличительная особенность книги – ее пророческий характер. Автор приводит фактические и мистические свидетельства, раскрывающие беспрецедентное значение Соловецкой Голгофы для судеб России и мира в III тысячелетии.
   Блаженный Иоанн.
   Серафим Соловецкий - последний русский царь. О.Афанасьев. Статья опубликована в газете “Завтра” № 16, апрель, 2004г
   Последний русский царь Михаил Романов – личность библейская. Судьба его таинственно-загадочна, сокрыта от непосвященных. Бог хранил его до времени. И сам он не распечатывал уста. И это понятно. Проведя тридцать девять лет в застенках сталинского ГУЛАГа, привык держать уста молчащими, даже ближайшим чадам ничего не говорил о себе.
   Михаил Александрович оказался последним императором на российском престоле, – со 2-го по 3-е марта 1917 года, – сохраняя за собой право на восприятие верховной власти, что послужило главной причиной его похищения и тайного "убийства" в ночь с 12-го на 13-е июня 1918 года под Пермью. Согласно закону он впервые стал наследником престола в 1898 году после смерти от туберкулеза среднего сына Александра III Георгия Александровича, от которого наследовал и значительную долю имущества, в том числе обширное имение Брасово. После рождения цесаревича Алексея Михаил Романов носил звание "правителя государства".
   Революционные события 1917 года развивались стремительно. Отречение Николая II от престола за себя и за несовершеннолетнего наследника сына Алексея в пользу брата Михаила явилось для всех полной неожиданностью. Однако Михаил Романов, трезво оценив ситуацию в стране, отложил решение о выборе формы правления страной до Учредительного собрания. Михаил Александрович считал, что выполнил свой долг так, как он его понимал.
   В 1918 году красные сослали Михаила Романова в Пермь. Он жил в полукилометре от набережной Камы в гостинице так называемого "Королевского двора" в окружении десяти красноармейцев. Летом этого же года был отдан приказ о его казни и назначена команда из пяти красноармейцев – расстрелять. В многочисленных книгах и публикациях эту тему муссировали в различных идеологических ракурсах. Архивные документы как и вся история того времени предельно противоречивы и скупы. В одних говорится об аресте, ссылке и ночном расстреле. В других говорится о побеге Михаила II и другое...
   Согласно соловецкому преданию в XVIII веке бывшему духовнику Петра I Иову (в схиме Иисусу) на острове Анзер явилась Пресвятая Богородица: "Поставьте здесь Голгофо-распятский скит. Спустя два века здесь прольется море крови, и место это будет названо Второй Голгофой".
Соловецкое предание открывает одну за другой живые страницы российской истории с духовной точки зрения.
(Здесь и далее: из книги “Серафим – патриарх Соловецкий” блаженного Иоанна. М., 2003).
   "...Трижды хотели арестовать меня и не могли войти. У них дрожали руки. Морды были красные, полупьяные, налитые как у пиявок. В их лицах читался страх", – вспоминает сам владыка Серафим.
Пришли арестовать пятеро. Ворвавшись в его номер, испугались взгляда: "Ваше высочество ....".
– Сам пойду.
   Все делалось наспех. Сели в телегу четыре красноармейца, царь и Брайан Джонсон – секретарь его. Михаил понимал, куда его везут, и молился. В природе что-то изменилось. Мгновенно зашло солнце (даже в архивах было отмечено). По дороге начало твориться что-то невообразимое. Моросил дождь. Небо поблекло как при распятии Христа. Злодеи беспокоились. Для храбрости выпили, зная, кого берут. У Жужгова дрожали поджилки. Марков, возглавлявший бандитов, крепился, сжимая в кармане наган. Колпащиков, сущее ничтожество, куда-то провалился. И вместо него взяли рябого паренька – бывшего полового из трактира.
   По дороге в Мотовилиху в пьяном угаре они куда-то не туда угодили. Конь дико заржал, подпрыгнул, телега скособочилась и упала набок, а потом перевернулась, накрыв рваную пьянь. Одного придавило бортом, другого мешок ударил в голову. Тяжело, грузно застыли на месте. Невредимый Михаил Александрович спокойно отступил на несколько метров. "Ну!" – сказал бесстрашно, испепеляя взглядом. Жужгов дрожащими руками вынул наган и стал целиться в Джонсона. Им стало страшно, что князь не бежит, и они стали стрелять в него.
   Стреляли двадцать раз. Дрожали руки. Осечки. Один упал от пьянства в обморок, у другого – три осечки. Были пьяные уже во время ареста, а один пил прямо в телеге. Их охватил ужас.
После двадцати выстрелов бросились бежать, побросав оружие, боясь, что я их застрелю, поскольку обо мне шла молва как о новом Суворове среди солдат. Я с презрением выбросил оружие и ушел".
   Оправившись, Марков отправляет в петроградское ВЧК двусмысленную бумагу. В первой части пишет он, как храбро и хладнокровно расстреляли он и трое его (товарищей) Михаила Романова и Брайана Джонсона. Как из-за дождика (!!!) не смогли они закопать их тела (что противоречит даже уставу расстрела), и что на следующий день закопали под ветками. Позднее ВЧК распространяет слух, поскольку команда Колчака не нашла никаких следов от тел Михаила Романова и Джонсона, что их сожгли в ближайшей плавильной печи металлургического завода, находящегося в нескольких верстах от места расстрела. Здесь же, в конце длинного донесения Марков пишет, что никто об убийстве не знал. Одновременно большевики направили Ленину и Свердлову телеграмму о бегстве Михаила. Понять ничего нельзя. На всякий случай "убили", если не объявится, и на всякий случай "сбежал", если объявится в белогвардейских войсках или в эмиграции. Эту заморочку головы сделали убийцы, чтобы избежать мести со стороны советской власти.
  Чудом оставшийся в живых, окровавленный, не прекращая молитвы, Михаил Романов брел несколько десятков верст, пока не достучался в монастырские двери Белогорской обители. Ему открыли. Там ему дали имя и документы одного из расстрелянных монахов: Серафима Поздеева.
  "Постились на хлебе и воде. Трудно было. Восставал вначале по привычке царской, еще от Петра I идущей, на монашество. Белогорские старцы покорили меня почти тотчас же. Вот где увидел царское достоинство нищеты и впервые припал к источнику Евангелия. Увидел в монахах небожителей будущего. С острой тоской думал: "Если бы при дворе жил хотя бы один старец! Брат мой старший Николай, царь последний, хотел стать старцем при дворе. Григория-старца призвал на помощь династии, и что из этого вышло?
   Старец мой Николай оставался для меня идеалом подвижника и средоточием афонской благодати Пресвятой Владычицы. Истинным сокровищем был этот великий подвижник. Я увивался у ног его, буквально боготворя каждое движение его уст и подражая образу его молитвы, мысли и созерцания.
Я уже уходить никуда не хотел от своего старца, но он, зная волю Божию, говорил мне: "Другой предстоит тебе путь, не монастырский. Монастырское монашество пришло к концу. Больший монашеского даст венец тебе Господь".
И сложил я царский венец, чтобы стяжать старческий, видя в нем совершенную радость и призвание.
   Деланию монашескому предался я, как раньше военному, – со всей страстью своей. Клобук носил, не снимая и ночью, чтобы не обнаружили сходство внешнее с отцом моим, Александром III.
   Неудавшееся убийство навело всеобщий страх на красных. Объявили всероссийский обо мне розыск. Разослали тайные предписания по всем российским городам, как опознать меня – о моей внешности, манерах, окружающих и т.п. Ни один из злодеев не мог догадаться, что я подамся в духовные.
   После трехмесячного пребывания в белогорском старческом блаженстве отцы послали меня к патриарху Тихону передать письмо от них. Патриарх считал старца Николая своим духовником и по его прямому благословению посвятил меня в епископы как преемника.
   Отец мой, Александр III, и мать, императрица Мария Федоровна, знали и предсказывали, что я буду последним русским царем согласно им известным пророческим источникам. Но как буду царствовать, не говорили (не знали).
Истинным помазанником был не я, а брат мой Николай II. И расстрельное шоковое состояние, пережитое после расстрела под Мотовилихой, и общий шок коммунистического режима, глухие выстрелы и расстрелы в бараках близ набережной Камы способствовали быстрому вхождению в инобытие - как бы исчерпалось в упор расстрелянное прошлое. И Господь позволил мне питаться от иных источников. Поменялось имя мое, поменялось царство и с ним – помазание.
   Тридцать девять лет провел Михаил II Романов (Серафим Соловецкий) в застенках сталинских лагерей. Личность Серафима наводила ужас на урок и вохру, вызывая страх и трепет у окружающих. Политические перед ним заискивали, верующие поклонялись ему. Другие не смели подойти к Серафимову бараку. Возможно ли представить более высокое проявление царского величия, чем такое!
   Серафим вспоминает: "Отцы служили в дырявых ватниках, в промерзлых портках. На стеклянном море в сизых дымах слезами текла роса небесная, открывались небеса. В теле Христа возносился. Ни антиминсов у них, ни псалтырей. Рваная тряпочка да старая кепка вместо покровца. А вместо храмовой евхаристической чаши в руках владыки общепитовский грязный стакан с отколупнутым стеклянным краешком. Кому-то из незадачливых братьев зэков ударили металлической рукавицей палача, да так, что отколупался краешек стеклянного стакана.
   Сверхъестественные дары давались – неслыханные. Встанешь утором, едва кожу отодрал от ледяной нары, воздел руки – и восхитился. Легко проходил через крышу. Огонь объял чело. Купина зажглась в сердце, и зачалась литургия соловецкая.
Трижды голым на мороз выгоняли. Замерзал в снегу и отогревался ангелами. И как радовался, когда чьи-нибудь дырявые носки одевал. Какая в них теплота была! Ни в одних шерстяных нет такой. Или ботинки с отлетевшими подметками...
   Зато облек меня Господь в порфиру небесной любви. И жил я одной любовью – в другом теле. Я был как бы ангел живой, ходящий по земле сосуд Его любви. Господь даровал мне силу чудотворную, истинно царскую. И по моей молитве исцелялись и сопровождались в мир блаженный. От одного взгляда моего воскресали. Одним касанием руки приходили в чувство. Одним помазанием крестным приходили в блаженство, и одним движением руки восхищались вместе со мной к небесам.
За скорби, мною претерпленные, сподобился я дара. Владычица небесная не только приходила часто ко мне, но являлась почти ежедневно, где бы я ни был.
На Соловках Она стояла бессменно, всегда с закутанным Младенцем на руках. И с каждым убитым роняла слезы, прижимала его к сердцу, пеленала. И каждый из закланных казался мне этим ребенком на Ее небесных рученьках, покоящимся маленьким Христом. Богородица над Соловками стояла в голубом небесном облачении с белой или багряной лентой, перекинутой через плечо. Ребенок же маленький был завернут в белые пелены с головой. Царица нежно к сердцу прижимала беззащитное дитя, лаская и часто смотря на Него. Помимо меня Ее такою видели тысячи зэков соловецких. Я спросил однажды Божию Матерь, с глубокой скорбью смотревшей на меня: кто этот Младенец на Ее руках? И Она сказала: "Христос, страдающий во всех избитых".
   Многих охватывал такой ужас при одном приближении к Соловкам, что умерли бы, не доходя до ворот лагеря. Но их укрепляли ангелы. И чем больше было непосильных скорбей, тем больше покров ангельский стоял.
Как легко смерть переживалась. Иные трижды воскресали, умирали и добровольно возвращались. Голгофа всегда вольная. Там уже была стерта граница между смертью и жизнью и побеждено царство греха.
   Помутняется сознание от небесной статистики: сто тысяч увенчанных, тысяча восхищенных плотью и душой на небеса, восемьдесят тысяч малых венцов, восемь тысяч великих венцов. Три с половиной тысячи мощей. Из них восемьсот мироточащих.
Чем занимались? Валили лес, спускали плоты по Белому морю. Умерших не считали. Многие умирали от укусов комаров, гнусов. И горячка, недоедание... Верующих узнавали по поклонам. Кланялись особым образом...
   Ходили отекшие и опухшие. Лица узнать было нельзя. Одна пытка гнусами чего стоила – вводила в ступор. А после него – вначале гнетущее, потом и мирное, а для христиан блаженное молчание. Над кем безмолвный становился ангел, тот выживал. Выжить могли только те, с кем Бог.
   На третий год уже и избиений не боялись. Страх пропадал. Ничего не боялись вообще. Смотрели в глаза смерти бесстрашно и открыто. И на вес золота было слово Божие, если кто мог учить о Царстве Божием, ожидающем за гробом.
   Были случаи: воскресали из мертвых, вставали из братских могил, возвращались на нары и отдыхали, пока конвоир на разбудит ударом приклада по голове.
Смерть была скорее наградой, как для жертв Освенцима. Ее давно никто не боялся. О ней не принято было говорить. Для братства нашего смерть вообще не существовала, – вспоминает Серафим. Смерть была нами побеждена. В полночь раскрывался небесный иконостас величиной во весь горизонт. Смежались пространства и повторялись чудеса древних житий, поскольку совершались мученические подвиги. Реками текла кровь праведников на земле....
   Господь и Божия Матерь неотлучно пребывали на Соловках среди мучеников. Приходили святые и ангелы. Наставляли, врачевали, укрепляли.
   Давались преизобильные сверхъестественные дары: "Мог одновременно пребывать в двенадцати местах: ходить по воде, спускаться на дно моря, возноситься по воздухам, лежать на лютом морозе на обледенелых нарах и не замерзать, согреваясь сердечной свечою, созерцать Лик Господа и не нуждаться ни в ушанке, ни в дырявом ватнике. Свеча внутренняя грела, согревала. Тело казалось бесплотным.
   Поднимали замерзших утопленников со дна Белого моря, проходили через льды и приставляли пакибытийную свечу к закоченевшим телам. Загорится - оживает усопший. Горячие слезы источаются из его просыпающихся глаз, и от этих слез теплота разливается по всему телу. И от теплоты воскресает. Никакими словами не описать то, что пережили мы на Соловках.
   Свидетельствую, в миру не было нигде и никогда такой любви. Никогда среди невыносимых и нечеловеческих скорбей, среди бесчестий и несправедливости - свет не видывал, не изливалось столько неземной любви.
   Какую любовь дал нам Господь среди каторжных трудов, среди молитв и ежедневной угрозы смерти, среди нескончаемых скорбей и слез! Любовью Его покрывались все кресты. Ангелы роняли слезы и смотрели на нас с неба, и говорили: "Не было такой любви между людьми от сотворения мира, как между братьями Серафимовыми".
На Соловках рухнула имперская, амбициозная идея третьего Рима – венец симфонизма. Вернулась любовь, неотмирскость и совершенная святость.
   Вторая Соловецкая Голгофа открыла тайну Христа Святого Духа, открыла человечеству дверь грядущей богоцивилизации. Совершилось великое искупление, и к нему еще никто не приобщен.
   Тайна Соловецкой Голгофы сокрыта новыми фарисеями. Какая радость охватит народ российский, когда будет открыта тайна Соловков! И нет сегодня страшнее преступления скрывать эту великую правду.
Пусть знают правители и народы, что возрождение России и стран мира напрямую связано с поклонением Соловкам.
   Соловецкая Голгофа - сумма всех страданий не только русского народа, но и всего человечества. Наш долг воздвигнуть на Соловках мемориал вселенской памяти мученикам ГУЛАГа.
   О Серафиме еще напишут множество книг и житий. В его честь возведут храмы и обители. Создадут иконы и акафисты. Его именем исцелятся самые неизлечимые и обреченные.
   Серафим Соловецкий обращается к президенту и правителям: прославление Соловков изменит (почти мгновенно) судьбу России. В краткий срок с помощью Соловецкого Жезла удастся добиться того, на что ушли бы долгие годы и десятилетия земных трудов. Прославление Соловков в считанные месяцы выдвинет Россию в авангард мировой истории и соделает ее могущественнейшей державой мира.
   Россия станет сокровищницей новых путей и ключей для образов третьего тысячелетия, столь необходимых сегодня мировым державам и сообществам. Внезапно обнаружится ее неисчерпаемая кладовая образов премудрости. Целительная сила от российских недр воспримется как откровение Бога миру или как знамение об избрании России для судеб человечества.
   В ГУЛАГе Серафима называли русским богом, ибо в нечеловеческих страданиях достиг ступени бессмертия и творил неслыханные чудеса, какие творил Сам Спаситель в земные дни. Мог бы и дальше тысячу лет пребывать на земле в бессмертных телах, но предпочел с чадами своими придти по второму сроку.
   Вскоре откроется тайна соловецкая – золотая казна Российская, – и забьет неиссякаемый источник, из которого черпать и черпать... Тысячу лет!
   Загадка жизни и смерти великого князя Михаила Романова.Статья опубликована в газете “Частная жизнь” №4, 2004г
   Соловки... Сегодня это одно из самых таинственных мест на земле, связанных не только с кровавой историей сталинизма, но и получившие название мистической столицы ГУЛАГа. Предание гласит, что еще в XVIII веке монаху Иисусу, жившему на острове Анзер Соловецкого Архипелага, во сне явилась Богородица и поведала о том, что это место будет названо Второй Голгофой: здесь прольются реки крови погибнут тысячи невинных душ.
   Одна из тайн Соловков – история Серафима Соловецкого, пожалуй, самой загадочной личности в истории XX столетия. О его судьбе, по сути, никто не знает. Бог хранил его до времени. И сам он не распечатывал уста. И это понятно. Проведя тридцать девять лет в застенках сталинского ГУЛАГа, привык держать уста молчащими, даже ближайшим чадам ничего не говорил о себе.
Но есть иные свидетельства. После отречения Императора Николая II от престола в марте 1917 года корона Империи перешла к младшему брату Михаилу Александровичу Романову. Михаил II отказался вступать на престол до созыва Учредительного собрания. И тем предопределил свою судьбу.
   В сотнях книг и тысячах публикаций эту тему муссировали в различных идеологических ракурсах. Соловецкое предание открывает одну за другой живые страницы российской истории с духовной точки зрения.
   Архивные документы, как и вся история того времени, предельно туманно-противоречивы и скупы. В одних говорится об аресте, ссылке и ночном расстреле Михаила II. В других – о его побеге. ...
Что же произошло на самом деле? Об этом подробно свидетельствует сам Михаил Александрович.
   (Здесь и далее: из книги “Серафим – патриарх Соловецкий” блаженного Иоанна. М., 2003).
    “...Трижды хотели арестовать меня и не могли войти. У них дрожали руки. Морды были красные, полупьяные, налитые как у пиявок. В их лицах читался страх.
Боялись меня уже по пути. Я чувствовал их страх. А у меня страха не было. Я их победил еще по дороге... Бог предначертал мне долгий мученический удел.
Стреляли двадцать раз. Дрожали руки. Осечки.
После двадцати выстрелов пустились бежать, побросав оружие. И я с презрением ушел”.
   Как гласит предание, после “расстрела” великий князь идет в Белогорский монастырь, находящийся в 80-и километрах от Перми. Чудом оставшийся в живых, окровавленный, не прекращая молитвы, брел несколько десятков верст, пока не достучался в монастырские двери. Ему открыли.
   Там ему дали имя и документы одного из расстрелянных монахов – Серафима Поздеева.
“Старец мой Николай оставался для меня идеалом подвижника и средоточием афонской благодати Пресвятой Владычицы. Истинным сокровищем был этот великий подвижник. Я пребывал у ног его, буквально боготворя каждое движение его уст и подражая образу его молитвы, мысли и созерцания.
   Постились на хлебе и воде. Трудно было. Восставал вначале, по привычке царской, еще от Петра I идущей. Но монашество белогорских старцев покорило меня почти тотчас же. Вот где увидел царское достоинство нищеты и впервые припал к источнику Евангелия. Увидел в монахах небожителей будущего. С острой тоской думал: если бы при дворе жил хотя бы один старец! Брат мой старший Николай, царь последний, хотел стать старцем при дворе. Григория-старца призвал на помощь династии, и что из этого вышло?
   Старец Николай наставлял Михаила II: “Господь вверил тебе царство российское для его очищения слезами. Ключом покаяния омоется царство, их коронованные особы. Никакого другого венца, кроме покаянного, не нужно монаху. Прими от меня и ключ, и венец, и крест. Только плач о России спасет вверенное тебе истерзанное отечество. Плачь о царской династии, плачь о церкви, плачь о мире, плачь об усопших, плачь обо обольщенных и даже плачь о красных”.
   Я уже уходить никуда не хотел от своего старца, но он, зная волю Божию, говорил мне: “Другой предстоит тебе путь, не монастырский. Монастырское монашество пришло к концу. Больший монашеского даст тебе венец Господь”.
Неудавшееся убийство навело всеобщий страх на красных. Объявили всероссийский обо мне розыск. Разослали тайные предписания по всем российским городам, как опознать меня – о моей внешности, манерах, окружающих и т.п. Ни один из злодеев не мог догадаться, что я подамся в духовные.
   И деланию монашескому предался я, как раньше военному, – со всей страстью своей. Клобук носил, не снимая и ночью, чтобы не обнаружили сходство внешнее с отцом моим, Александром III.
   После трехмесячного пребывания в белогорском старческом блаженстве отцы послали меня в мир к патриарху Тихону передать письмо от них. Николай, Белогорский светильник, просил в устной беседе умолять патриарха стоять несломимо и не заключать сделок с коммунистами. Тихон был, как царь Николай, последний русский патриарх истинного духа. И беда у него была та же, что и у Николая – окружение: “Никого у меня нет. Я один”.
   Патриарх считал старца Николая своим духовником и по его прямому благословению посвятил меня в епископы как преемника.
   Патриарх Тихон знал (перед епископской хиротонией), кто такой Серафим Поздеев – царь Михаил Романов. Я от престола не отказался.
   Отец мой, Александр III, и мать, императрица Мария Федоровна, знали и предсказывали, что я буду последним русским царем согласно им известным пророческим источникам. Но как буду царствовать, не говорили (не знали).
Истинным помазанником был не я, а брат мой Николай. И расстрельное шоковое состояние, пережитое после расстрела под Мотовилихой, и общий шок коммунистического режима, глухие выстрелы и расстрелы в бараках близ набережной Камы способствовали быстрому вхождению в инобытие - как бы исчерпалось в упор расстрелянное прошлое. И Господь позволил мне питаться от иных источников. Поменялось имя мое, поменялось царство и с ним – помазание”.
   Есть свидетельсва, что тридцать девять лет провел Михаил II Романов (Серафим Соловецкий) в застенках сталинских концлагерей. Небо дало ему духовное имя: Серафим Умиленный – патриарх Соловецкий.
   Личность Серафима Соловецкого наводила ужас на урок и вохру, вызывая страх и трепет у окружающих. Политические перед ним заискивали, верующие поклонялись ему. Другие не смели подойти к Серафимову бараку. Возможно ли представить более высокое проявление царского величия, чем такое!
   А ведь таких страданий, какие прошли узники ГУЛАГа на Соловках, где еще в 20-х годах прошлого столетия был создан первый концлагерь, получивший название “СЛОН” – Соловецкий лагерь особого назначения, не знало человечество.
   Чем занимались? Валили лес, спускали плоты по Белому морю. Стоял на них народ сутками. Умерших не считали. Многие умирали от укусов комаров, гнусов. И горячка, недоедание... Верующих узнавали по поклонам. Кланялись особым образом...
   Бараки и сараи в 20-х годах вохровское начальство считало роскошью. Зэки жили в валунах. Вырубали себе пещеры и спали сидя, прикорнув, как преподобный Серафим Саровский в келье, на пеньке, по несколько часов сном чутким. Накомарники, хотя лежали во множестве на складах, не выдавали. Ходили отекшие и опухшие. Лица узнать было нельзя. Одна пытка гнусами чего стоила – вводила в ступор. А после него – вначале гнетущее, потом и мирное, а для христиан блаженное молчание. Над кем безмолвный становился ангел, тот выживал. Выжить могли только те, с кем Бог.
“На третий год, – свидетельствовал Серафим Соловецкий, – уже и избиений не боялись. Страх пропадал. Ничего не боялись вообще. Смотрели в глаза смерти бесстрашно и открыто. И на вес золота было слово Божие, если кто мог учить о Царстве Божием, ожидающем за гробом”.
   “Необычных явлений было много. Приходили святые и ангелы, наставляли, врачевали, укрепляли. Божья Матерь неотлучно пребывала на Соловках среди зэков. Были случаи: воскресали из мертвых, вставали из братских могил, возвращались на нары и отдыхали, пока конвоир на разбудит ударом приклада по голове”.
   “Смерть была скорее наградой... Ее давно никто не боялся. О ней не принято было говорить, - вспоминает Серафим. - Для братства нашего смерть вообще не существовала. Смерть была нами побеждена. В полночь раскрывался небесный иконостас величиной во весь горизонт. Смежались пространства и повторялись чудеса древних житий, поскольку совершались мученические подвиги. Реками текла кровь праведников на земле...”.
   Не было у нас иного лекарства, - вспоминает владыка Серафим, - кроме слез, и других средств исцеления, кроме плача. Поднимали замерзших утопленников со дна Белого моря, проходили через льды и приставляли пакибытийную свечу к закоченелым телам. Загорится - оживает усопший. Горячие слезы источаются из его просыпающихся глаз и от этих слез теплота разливается по всему телу. И от теплоты воскресает. Никакими словами не описать то, что пережили мы на Соловках.
   Свидетельствую, в миру не было нигде и никогда такой любви. Никогда среди невыносимых и нечеловеческих скорбей, среди бесчестий и несправедливости - свет не видывал, не изливалось столько неземной любви.
   Какую любовь дал нам Господь среди каторжных трудов, среди молитв и ежедневной угрозы смерти, среди нескончаемых скорбей и слез! Любовью Его покрывались все кресты. Ангелы роняли слезы и смотрели на нас с неба, и говорили: “Не было такой любви между людьми от сотворения мира, как между братьями Серафимовыми”.
   Те, кто посвящал свои страдания Богу и смиренно воспринимал происходящее, с теми, как гласят предания, совершалось таинственное преображение. Полностью исчезал страх боли, страданий, смерти. Уже не пугали пыточные камеры, садисты-палачи, хищные овчарки. Ни расстрелы, ни голод, ни холод...
   Соловки явили миру уникальный, духовный опыт, которого еще не было на земле. И не случайно получили они название Соловецкая Голгофа. Наш долг воздвигнуть на Соловках мемориал вселенской памяти мученикам ГУЛАГа. Нам еще предстоит осознать, что возрождение России напрямую связано с поклонением Соловкам и поклонением памяти Серафима Соловецкого – в миру, согласно преданию, – великого князя Михаила Романова. О нем еще напишут множество книг и житий. В его честь возведут храмы и обители. Создадут иконы и акафисты. Его именем исцелятся самые неизлечимые и обреченные.
(http://www.bc.theosis.ru/pobeditel)"

    Грешник, молись, не молись, кайся, не кайся, до  тех пор пока не поймешь,что  не только рублем грех прощается, а и в совокупности с   искренним осознанием в покаянии,и делами благими местами меняются все те,кто за жизнь как может, цепляется.Вера в Господа проявляется и в том, как  творение мы его чтим. Угодить его детищу-  значит,  признать, что Господь был прав, когда  сотворил на свет- мыслящее существо человеческой формы.
Аминь.