Тайные желания. 1

    Жаль, что ни одна женщина не занесена в Красную Книгу. Хотя, есть такие, которые  бы очень гармонично в ней смотрелись.  Представьте, открываешь страницу, а там видишь их несколько, и поднимаешь каждую по своей лестнице, целуешь ручки, падаешь к ножкам и силишься достичь последней страницы с именем автора, где он делает разъяснения к той или иной особе этого подъема.  Не все женщины легки на подъем, как бы нам хотелось этого, но как получится, - то по эскалатору, то на лифте, а можно и на подъемном кране поднять их до небес.

   Все областные города, похожи один на другой. Даже названия улиц и ресторанов имеют схожесть не только в правописании, но и в некоторых мелочах обихода.  Единственное отличие всегда составляло женское сословие. Не в каждой области водятся прехорошенькие женщины!  В одном таком  городке посреди площади всех дорог высился  старинный особняк,  где встречались в далекие времена не только декабристы - офицеры, но и русская литературная прослойка общества, а ныне  под колоннами у входа, уже красуется живописная вывеска «Ресторан на Пушкинской».  Особняк,  конечно высился по областным меркам, не дотягивая до столичных, этажей этак  на пять.  Переступив через проход  старины,  и повернув  направо, в очень маленький вход, посетители попадали в обычный кабак.  Некстати сюда забредали не только местные знатоки живописи и слова, но и простые младшие и старшие чины офицерского состава. После проведенных несколько дней  в казарме, новоявленный офицер вполне изучил все нравы и обычаи местных воротил города.  И видел неизменный подбор действующих лиц, который новенький  наблюдатель всегда находил  в многочисленных областных городах России.

   Художники нового времени без устали, рисовавшие свои картины, торговавшие сразу же за углом от этого ресторана, приходили в него только лишь за тем, чтобы найти новые вдохновения для своего творчества. Офицеры, уставшие от вечного строя по плацу, немного поодаль от этого ресторана, тоже искали вдохновения для своего строевого прохода на следующий день. Это и объединяло начищенные сапоги с желтыми ботинками. Здесь бездумно предаваясь пищеварению – главного события вечера, новичок с любой стороны ловил себя на том, что начинает примеряться к местным обычаям. 
 - Сапоги пожаловали.  Сейчас будут свои казарменные шуточки отпускать, - говорил кто-нибудь из знатоков  вечного  и прекрасного.
 - Вы только поглядите на них! Разве есть среди них хоть одно лицо от старой русской армии?  Безграмотный погон!– поддерживал другой знаток постмодернизма.
 - У них только сапоги начищены! А рыльце всегда в пушку!  - нагнетал обстановку  другой живописец.

   Офицеры слышали  эти реплики знатоков.  Но поначалу как-то безразлично поглядывали в их сторону.  Знали они, что знатоки сюрреализма бесятся неспроста. После продажи своих картинок на местном вернисаже, они заходили в этот кабак в поисках какой-нибудь новенькой особы, чтобы замутить ее разум  модными словечками.  А офицеры особо не напрягались. После службы, войдя в это заведение,  всегда были уверены, что встретив одну из местных кралей, он непременно уведет ее в свои высокие сферы строя и с маршем пройдет по всей ее вселенной.  Потому как день этот считался "безрыбным". А что могут подать в такой день, - только селедку, салат «оливье» и бутылку водки.

- Нацарапают квадрат на черном  фоне с кругом  и думают, что вот он шедевр. А мы смотрим и ни черта не понимаем.  Ни шиша для благо родины! – говорил громко старлей  Ханок, указывая на кучу  развратников  с художественным вкусом.

 - Прожигают жизнь!  - поговаривали офицеры про них. – А обувь так и не научились чистить, чтобы в отражении  сапога была видна вся женская прелесть!
Живописцы злились еще больше от этого и отпускали, как они думали в адрес офицеров свои сюрреалистические  шутки. 
- Правильно, что им жалованье положено, - кивали в сторону сапог желтые ботинки.
 - Слушай, товарищ  Ханок, сегодня не рыбный день, ты только посмотри, ни одного милого личика. Скучно! – восклицал один из офицеров, обращаясь к старлею  Ханку.
 - Может рожу кому набить?  Совсем распоясались эти живописцы! Давно не получали по своим черным квадратам!
И после таких диалогов в "безрыбный" день неминуемо возникали потасовки, обязательно с мордобитием и пусканием крови.
 
   Но если бы не женщины, то так бы и продолжали выяснять отношения сапоги с ботинками, кто кому должен и кому положено, и что. Женщины  всегда появлялись в самый ответственный момент перед  опусканием  огромного кулака  вооруженных сил на голову  великого  и прекрасного искусства. И сразу после за столиками, поднимали тосты,  закусывали  селедкой под шубой, и зеленый горошек очень гармонично лежал с лимонной долькой.  И как по волшебству возникали  сразу и Васнецовы, и  Шишкины, и Суворовы с Кутузовыми в обнимку с Репиным пели гимн «Славься Отечество наше свободное».
 
  Но такие стычки между  казармой и вернисажем  происходили именно в "безрыбный" день. Когда  вокруг ни одно женское лицо нельзя было занеси в Красную Книгу.  Поэтому приходилось  доказывать противоборствующим сторонам  свой мировоззренческий взгляд на рыбу и книгу в красном переплете.

   Но были дни, когда за столиком сидело  несколько очаровательных прелестниц, от взгляда которых, как и у художников, так и у офицеров кулаки опускались, языки развязывались, а глаза неугомонно блуждали по их телам, ища спасения от скуки и рутины.    Мы беспощадны только к самым заурядным событиям, чувствам и похождениям.  И чтобы быть замеченными, стараемся изо всех сил выделиться, даже при помощи кулаков.

  И заметив обладательницу  хорошенькой  ножки, готовые  быть вовлечены совсем в другие игры от скуки. Заставляя себя трепетать, надеяться, бороться и побеждать, чтобы взор обладательницы пал именно на тебя. Художники открывали  все свои потайные двери нераскрытой страсти на полотнах, а офицеры щеголяли словами и юмором, как будто примеряли  новую одежду.

И вот, это случилось, -  она вошла в один из "безрыбных" дней в эту обитель  скуки. Ханок уже было привстав, нацелился взглядом на художественное  изобилие, чтобы нанести удар по всей живописи;  художники,  еще более оголив свои зубы навстречу этой стихии, объединились в могучую кучку. И все эти взгляды встретились на одной нимфе, занесенной в Красную Книгу.

   Она прошла грациозной ланью под прицелом всей мужской половины кабака, с невозмутимым спокойствием присела за столик, приняла изящную позу, то опуская голову, то склоняя ее набок, скрестив ножки, слегка показывала их и снова прятала под складками длинной скатерти.  Потом небрежно, кокетливо  подозвала официанта и попросила меню. Зал замер. Такого он еще не видел со времен Пушкина. Гамма плавных движений, которые вырабатываются благодаря воспитанию и привычке очаровала и офицеров, и художников. Незнакомка так отличалась от тех мумий, среди которых завсегдатаям этого заведения приходилось наблюдать долгие месяцы, что на миг стала олицетворением всех их мечтаний. Она затмила своим совершенством всех ранних  и настоящих обладательниц бюстов, ножек, ручек, глазок и губок. Это было необъяснимо, - как в такой глуши смогло объявиться чудесное создание. Улыбка этой женщины свидетельствовала, что она сознает свое совершенство. Все мысли с быстротой сверхзвукого самолета пронеслись в головах этих мужчин, и они почувствовали себя такими ничтожными перед этим совершенством.  Кулак Ханка застыл в воздухе, как мертвая петля;  зал, не находя слов, замер перед нею в мечтательном восторге.
 И пока официант с влажным мусолящим взглядом обслуживал ее, мужчины не шелохнулись,  не показывая признаков жизни.
 Первым нарушил молчание товарищ майор Брусилов.
 - Вы что-нибудь, понимаете в искусстве? – обратился он к своим друзьям по столику.
 - Есть немного, - ответил старлей Суханов, - я знаю,  что такое модерн.
 -  Я про природные линии спрашиваю, - чуть дыша,  произнес Брусилов.
 - Откажись от прямых углов и пользуйся естеством, - еще тише ответил художник Райскин.
 - Как можно отказаться от естественного пути? Если тебя так и влечет это? – спросил Брусилов.
 - Сочетай невозможное! – немного прибавив в голосе,  ответил Райскин.
 - А может для храбрости, немного? – добавил Ханок.
 - Наливай! Что-то конечности онемели! – поддержал другой художник Иванченко.
Подняли тост за прекрасных дам, выпили, заели селедкой под шубой, перевели дыхание и,  не отводя взгляда от незнакомки продолжали вести мирную беседу две противоборствующие стороны ресторана на Пушкинской.
 - Райскин, ответь, вот ты когда рисуешь голое тело, женское, о чем думаешь? – спросил Ханок.
 - Нет, вы подумайте только! О нем и думаю! Как бы скорее  к нему прикоснуться рукой своей! – ответил Райскин.
 - А я думаю, когда вижу хорошенькое тело, как бы его увлечь  сначала, - сказал Ханок.
 - Пока будешь увлекать, тело это может и выпорхнуть! Ковать железо надо сразу, за станком!
 - А как вот это тело увлечь? – спросил уже чуть-чуть захмелевший Суханов.
И художники с офицерами, смущаясь, незаметно посмотрели на  грациозную незнакомку.
 - Никак! Это редкостный экземпляр. Она даже и не взглянет на нас! – ответил Брусилов.
 - Все же надо рискнуть! Такие женщины встречаются один раз.
 - Рискни, Райскин!
   Райскин подошел к музыкантам и заказал медленный танец.  После думая, что успех зависит от того, как лежит завиток волос, пригладил голову рукой, небрежно артистично, стал приглашать ее на танец. Незнакомка, взглянув в его нагловатые глаза, изящно покачала головой, давая понять, что сегодня она не в настроении танцевать. После еще изящнее, принялась доедать свой салат.
 - Что  насторожились?  У художников сегодня точно черный квадрат на физиономии,  – тихо сказал Суханов.
 - Пленить ее можно только чарами ума и благородства, - произнес  Ханок.
    И   Ханок, приняв стойку «смирно», водрузив  на свое лицо «знамя политотдела», пошел к ее столику. Незнакомка, вначале посмотрела на его сапоги, после взглядом пробежалась выше и, задержавшись на его «знамени», опустила глаза и покачала головой, давая понять, что она еще не доела бифштекс.
 - Если и мне откажет, застрелюсь! – произнес  Суханов.
 Старлей Суханов возвышенного характера, приятной наружности, стройный, высокий уже подходил к ее столику, рассчитывая на танец с незнакомкой. Незнакомка привстала и стремительно вышла по направлению к женской комнате.
 - Что же, иду я! – произнес Брусилов.
Когда незнакомка вновь показалась в поле обозрения всего ресторана, взяв в руки бокал с вином, Брусилов,  подойдя к ней, протянул руку и увлек на середину  большого зала.
Они танцевали, улыбаясь, как будто знали друг друга давно. После танца, Брусилов, не попрощавшись со своими друзьями, удалился  с незнакомкой под удивленные взгляды всей дружной компании, так и сидевшей за столиком в "безрыбный" день.

-Товарищ майор, как вам удалось соблазнить такую женщину? – спросили его на следующий день его сослуживцы.
 - Я угадал ее тайные желания.  Заметьте, господа офицеры, не мы выбираем женщин, а они нас, - ответил Брусилов.

  Когда он подошел к ней пригласить на танец, его взор сиял счастьем, незнакомка опустила глаза, предаваясь новому наслаждению быть источником блаженства для мужчины.  Это чувство никогда не покидает женщину – не давать, а быть источником для мужчины. Она всегда благодарна тому, кто понимает логику ее своенравия, кто улавливает  моментально ход ее мыслей в сочетании наивности с кокетством,  кто видит стыдливость ее чувств и откровенность.  Ни внешность, ни возвышенный характер, ни ум, который лишь доставляет им развлечения, а при первой встрече они желают, чтобы их обожали сразу. А это видно только по глазам. Я говорю про женщин незаурядных, которых можно смело занести в Красную Книгу.
- С каким  удовольствием я наблюдал за вами, только что вошедшей в этот ресторан! Я вспоминал стихи о любви, но ничего не смог припомнить, я только видел вас. Все остальное -  для меня ничто!  - говорил Брусилов незнакомке, вальсируя ее.
---
прод. след.