Биографические записки. Глава16

Магдагачи—посёлок городского типа.
Перед нами здесь в 1935году стоял кавалерийский эскадрон.Кавалеристы жили в домах,а конюшня находилась в деревянном бараке.В этот барак,где предварительно поработали стройбатовцы,нас поселили.
Нас—это первую и вторую роты первого батальона нашего полка.Больше пока никого не было.
Барак стоял на краю обширного,как футбольное поле,плаца,вокруг которого те же стройбатовцы заложили фундаменты для полковых казарм.В одном углу плаца строители сбили три сарая из неструганых досок—оружейный парк,вещевой склад,склад химзащиты.
 Кухня и столовая расположились в ветхом домишке,срубленном в позапрошлом веке,который стоял на гражданской территории.
Забора никакого не было,его устроили гораздо позже,к зиме.По другую сторону нашего барака соорудили туалет на десять посадочных мест,напротив ворот,а по
другому нельзя назвать выход из барака,на подставке установили цистерну,
от которой шла труба с кранами—-умывальник.
Беда была в том,что по утрам умываться было невозможно—вода ещё замерзала.Мимо барака(станем для удобства называть его казармой)шла грунтовая дорога,метрах в тридцати перпендикулярно дороге тянулась городская улица с домами индивидуальной                постройки.А прямо дорога вела к неширокому ручью километрах в полутора от казармы,за ручьём уже начинались сопки,тайга.
По утрам к этому ручью голыми по пояс нас гонял старшина.У ручья мы делали физзарядку—и бегом назад.Три километра пробежки были обеспечены каждым утром в любую погоду.                После зарядки—уборка коек(вместо них у нас были нары),одевание,построение,на котором старшина,гориллообразный сержант из Владимирской области,призвавшийся на полгода раньше нас,проверял наш внешний вид,затем строем с песней на завтрак в столовую.
После завтрака—курс молодого бойца:строевые занятия на плацу,политзанятия
в казарме,там же изучение оружия,автоматов АКМ.
Это с половины девятого утра до половины второго.Потом полчаса подготовка к обеду,построение,поход с песней в столовую,полчаса на оправку—и после мы
превращались в стройбатовцев.
Готовили фундаменты под будущие казармы,столовую,караульное помещение,гауптвахту,котельную.
По очереди с первой ротой(я оказался в первом взводе второй роты)нас водили за пределы части,на берег ручья,где стройбат с нашей помощью строил склад боеприпасов,большое здание из ошкуренных сосновых брёвен.
Командовал этой стройкой И.О.начальника штаба полка майор Панин.
Нашей ротой командовал лейтенант Ивашин,курносый,лопоухий,невысокого роста,но весьма шустрый молодой парень,старше нас лет на шесть ,не больше.
Комндиром нашего взвода был призванный на службу после окончания института лейтенант Яценко,добродушный пофигист,прямо говоривший,что армия для него—
наказание,и что он просто не захотел отвертеться,имея возможность,
а захотел сравнить то,что им преподавали в институте с тем,что есть
в действительности.
Командиром нашего первого батальона недолгое время был пожилой подполковник,тянувший последние месяцы до выхода на пенсию,в отставку.
9-го мая,на День Победы,мы приняли присягу;к этому времени нашим батальоном уже командовал майор Мещеряков,тридцатилетний энергичный офицер,прибывший к нам сразу после окончания Академии имени Фрунзе.А подполковник стал командиром второго кадрированного батальона,то есть,фактически ушёл в запас.
В нашем новом мотострелковом полку первые два года был только один батальон двухротного состава,третья рота появилась к началу 69-го года,ещё два батальона были кадрированными,т.е.,имелся офицерский состав,и то не полный,а личный
состав в случае объявления войны набирался из местного населения.
И,наконец,командир в/ч75123--подполковник Черняков,бывший командир
дисциплинарного батальона—дисбата,армейской тюрьмы—-с Камчатки.
Замечателен тем,что иногда после утреннего развода(построения полка
с целью подведения итогов прошедших суток и постановки задач на новые
сутки)произносил такую тираду: «Вы у меня смотрите,сынки,не баловать,не
то отправлю в батальон между двух сопок.Там то Авачинская с одной стороны тряхнёт,то Корякская с другой.»
Так он попугивал нас дисбатом,откуда прибыл на повышение--к празднику 7-го Ноября ему присвоили звание полковника.
Эта однообразная речь стопроцентно указывала на то,чтоЧерняков был с похмелья—когда подполковник был трезв,то не снисходил до посторонних высказываний.Выслушав рапорта подчинённых,отдав приказы,он внимательно смотрел прохождение полка,повзводно переходившего на строевой шаг перед ним и офицерами штаба,после чего молча шёл в штаб и вызывал проштрафившихся офицеров к себе.
Частенько наш комбат майор Мещеряков приходил оттуда с пунцовыми щеками,собирал
батальонных офицеров,и те в свою очередь получали нагоняй.
Уже после этой процедуры доставалось нам.
Командиры взводов выводили своих солдат на плац,указывали недостатки в выправке,начинали гонять строевым шагом,добиваясь автоматизма,под конец обязательно был проход с песней,сначала взводом,потом всей ротой. И этот марш с песней оценивал уже комбат,подводя итоги на построении батальона.
Каждая рота пела свою песню,причём,не одну,а как минимум,две или три.Одна песня была походная,повседневная.С ней ходили в столовую,её пели на вечерней прогулке перед вечерней поверкой,с этой песней шли по городу в городскую баню.
На этот случай разучивали ещё одну,запасную,походную песню,типа «Шла с ученья третья рота».
И надо сказать,такая песня весьма благосклонно принималась населением,когда рота проходила по городу на стрельбище и обратно,на тактические занятия за город.
Народ высыпал на улицы,как в том кино.
Обязательна была строевая песня для смотра,её пели на праздники.Для разнообразия выбрали песню,которую пели батальоном.
Строевой песней второй роты была «Дальневосточная»,песня гражданской войны о
доблести Дальневосточной Армии.
С этой песней на смотрах мы неизменно занимали первое место.Я не помню случая,чтобы нас кто-то побеждал в этой программе смотра,т.е.,в прохождении со строевой песней.
Мы иногда уступали по политподготовке,по строевой,по тактике,по стрельбе,дневной и ночной,но по строевой песне были непобедимы.
И ещё по одному виду зимней физподготовки—лыжам—вторая рота держала пальму первенства—наш ротный,хитрец лейтенант Ивашин,ставил в наряд куда-нибудь немощных и сачков,которые могли бы подвести на ежевоскресной двадцатипятикилометровой лыжной пробежке.
Постепенно мы втянулись в ритм воинской жизни,мне лично он был не в тягость.
Что мне сильно не нравилось—дуболомство некоторых офицеров.Но тут уж приходилось терпеть…
Итак,курс молодого бойца у нас закончился в мае,на День Победы мы приняли
присягу.
Нам выдали боевое оружие—автоматы АКМ,новенькие,никем не ободранные,в заводской смазке,можно сказать.Добавился ещё один вид занятий—стрельба,началась повседневная армейская рутина с редкими случаями отклонений от однообразия.
До обеда мы занимались военными науками,а после—строительством казарм.
В Амурской области,в той её части,где расположен город Магдагачи,климат
резко континентальный.
Короткое,в основном сухое лето,когда градусник показывает +30-35 градусов,и длинная суровая зима.
В безветренное зимнее утро температура доходит до -50-55 градусов. Днём она спадает до 35-40.
Дышать можно только закутавши рот и нос,иначе мороз обжигает горло.Хорошо,что ветра в такие морозы не бывает,солнце в морозной дымке,словно нарисованное на бумаге,жёлтое,холодное пятно.
Я ушёл далеко вперёд с того дня,как нас привезли в Магдагачи.
А тогда было так:после бани нас привели в будущий военный городок,построили в три шеренги.
Перед строем появился невысокий,пузатый,что называется,квадратный,медик-
капитан.С ним были комбат и начальник штаба,который представил капитана
как начальника медслужбы полка,капитана Хмелика.
Хмелик спросил нас ,нет ли у кого жалоб.
У меня с самого Байкала зверски болел зуб,четыре дня я не находил себе места,не ел и не спал как следует.После небольшой паузы я решил,что за меня
никто говорить не будет,и,держась за щеку,сказал о болячке.
Больше жалоб не было.
Капитан повёл меня с собой,посадил в «Уазик»,и мы поехали в городскую больницу.
Хмелик завёл меня в кабинет стоматолога,там был врач-мужчина,который сразу
усадил меня в кресло.Я открыл рот,показал больной зуб.Врач удивился:»Он же сов-
сем здоровый».Но когда  стукнул по зубу хромированной железкой,и я чуть не
спрыгнул с кресла,доктор понял,что зуб действительно болит.
Он не стал утруждать себя лечением,сделал укол и спокойно выдрал фактически здоровый зуб.На той же машине капитан отвёз меня в часть.
Я вспомнил историю семьи Жарких из деревни Хвощёво;одноклассницей моей была Надя Жарких,а братья её были моложе.
Так вот эта семья продала дом в Хвощёво,переехала куда-то в Забайкалье,но жить там не смогла по причине различных болезней,навалившихся и на детей,и на взрослых: они не смогли адаптироваться к байкальскому климату.Они вынуждены были
вернуться на Орловщину,устроились во Мценске.
Как сказано в «Библии»,»суета и томление духа»сыграли с ними злую шутку.
Впрочем,перемена климата зачастую действует неблагоприятно на многих людей—одних мучают чирьи,чесотка,у других выпадают волосы,болят зубы и т.д. т.п.
Зубы у меня больше не болели,но к осени на голове обозначились залысины,и я всё дальнейшее время службы на Дальнем Востоке стригся наголо,даже иногда брил голову,что,однако,не явилось препятствием раннему облысению и потере всех зубов уже на гражданке.
Вероятно,не только климат виновен в этих переменах,было ещё одно обстоятельство,о котором я узнал позже,летом 68-го года.Рассказ дойдёт и до этого в своё время.
А пока мы служили,всё шло по распорядку:до обеда занятия,после обеда—работа.
Работа первое время состояла в подготовке фундаментов под будущие казармы.
Копать ямы под фундаменты в вечной мерзлоте—целая наука,хотя и несложная.
Фундаменты под щитовые казармы должны были быть свайные,не в точном
понимании этой конструкции,а по давно употребляемому методу строительства
в этих местах—столбчатые.
На месте свай копались ямы метр на метр и глубиной три метра.Копали так:сначала на оттаявшем участке обозначались контуры будущей сваи,выбиралась талая земля,в углублении,на мерзлоте,разжигали костёр,на который затем насыпали уголь.Всё это оставляли на сутки.
На следующий день выгребался оттаявший грунт вместе с золой;оттаивало на глубину 60-70сантиметров.После этого процесс повторялся снова,и так до нужной глубины.
Дальше уже стройбатовцы заливали бетонно-бутовые столбы,на которые ставили бревенчатый каркас,обшивали его утеплёнными деревянными щитами,накрывали двускатную крышу.
Таким образом к осени 67-го года были возведены четыре одноэтажные казармы,столовая,гауптвахта,котельная.Два последних здания были кирпичными.
При установке стальной трубы в котельной из-за неопытности автокрановщика был задавлен насмерть один стройбатовец.
Начало было положено…
Следующим был солдат из первой роты,наш ровесник из Арзамаса.
Он был почтальоном,т.е.,ходил на городскую почту,относил и приносил корреспонденцию—--письма,газеты и прочее.
В складе химзащиты для него была оборудована специальная каптёрка,куда
за почтой заходили посыльные из подразделений.
Это помещеньице находилось в одном сарае с вещевым складом и оружейным парком.
Склады охранял часовой(у меня есть фотография,где мой друг Женька Панин из Меленок,что во Владимирской области,щёлкнул меня на этом посту с автоматом наперевес).
Почтальон,высокий,смуглый симпатичный парень,из города привёл приблудного пса,здорового чёрного кобеля неизвестной породы.
Собака привязалась к парню,так и ходила с ним на почту.
Все ребята её подкармливали,приносили остатки от столовой.На ночь пса запирали в почтовой каптёрке.
Командование на всё это смотрело сквозь пальцы,как бы негласно разрешая.
Однажды в августе 67-го наша рота была в карауле,и на этом посту выпало
в этот день стоять именно мне.
Стояли на посту мы по два часа и летом,и зимой,невзирая на дикие морозы.
Моё время кончалось,в десять часов пришёл разводящий вместе с ребятами,сменившимися с других постов.Я сменился,как положено по Уставу,и разводящий,младший сержант(ещё без лычек) нашего призыва,приказал нам идти в караульное помещение,находившееся в сотне метров,а сам забежал к почтальону за письмами на весь состав караула.
Не успели мы завернуть за угол,как раздался приглушённый выстрел.Нас было трое,мы бросились к почтальону:он лежал на полу,громко лаял привязанный пёс,у двери
стоял бледный,как смерть,наш сержант,в его дрожащих руках был автомат.
Пахло свежей пороховой гарью.
Не помню,кто из нас добежал до караулки,сообщил начальнику караула о случившемся,но очень быстро к складам подъехал начальник медчасти капитан Хмелик на полковой санитарной машине.
С ним был медбрат Слава Золкин,один из двух братьев-близнецов,второй
брат,Володька служил гранатомётчиком в одном отделении со мной и был,
кстати,одним из нас,сменившихся с постов.
Почтальона(к сожалению,не помню его фамилии-имени)погрузили в машину и увезли в городскую больницу.
Позже нам рассказал Славка,что парень умер в машине  через несколько минут не
приходя в сознание.
Пуля,пробив правую руку,ремень,вошла в живот и уже на уровне сердца раздробила позвоночник.
Поэтому не было стонов,и почти не было крови.Даже при благоприятной доставке в больницу он был не жилец.
Ну а тогда на место трагедии прибежали все отцы-командиры,разводящего немедленно разоружили,отвели на новенькую гауптвахту,назначили другого сержанта-разводящего—-и служба пошла своим чередом.
На следующий день приехал военный прокурор,и нас троих стали допрашивать,как и что.Мы,естественно,рассказали,что и как.
Недели через две в столовой было открытое заседание трибунала,в котором мы также давали показания.
Допрашивали при нас убийцу.
Он говорил ,что на него бросилась собака.Инстинктивно он передёрнул затвор,одновременно сняв автомат с предохранителя,и нажал на курок.В этот момент почтальон бросился оттаскивать собаку и попал под пулю.
Прямых свидетелей происшествия не было,трибунал признал убийство несчастным случаем и назначил наказание--7 лет колонии общего режима.
С этим младшим сержантом такая история.
Он не учился в учебке,не закончил никаких курсов младшего комсостава—он был нашего призыва,и все весьма удивились,когда этого вертлявого,шустрого пацана невысокого роста вместе с ещё одним нашим однопризывником степенного поведения комбат назначил командовать отделениями.
Секрет оказался прост--эти ребята призывались из города Вязники Владимирской области,и начальник штаба нашего батальона майор Егоров прибыл оттуда же,там он был военкомом.
А родители этих ребят,будучи в Вязниках какими-то прыщиками,неоднократно вкушали с майором на рыбалках и охотах.
Кстати,из Вязников был и наш старшина.Вот так.
Бог шельму метит.Кому-то блат пошёл в пользу,а этому засранцу(кажется,его имя
Аркадий)--во вред.
Как командира отделения,мы бы его,конечно,воспитали—все были ровесники,дедовщины и в помине не было.
Второй новоиспечённый командир отделения,Зайцев,едва начав выпендриваться,получил замечательный урок.Ночью в его сапоги кто-то оправился,и это ещё ничего—могли бы
устроить тёмную,после которой его наверняка бы перевели в другую часть
или комиссовали.
Я и фамилию-то его запомнил из-за этого анекдотичного случая.Старшина выдал ему портянки и сапоги Б/У,и после из него получился неплохой сержант в третьем взводе нашей роты.
Про майора Егорова и его закулисную жизнь нам рассказывали ребята из тех же Вязников,родители которых не удостоились чести пьянствовать с военкомом.Майор Егоров из истории убийства молодого солдата вышел,как говорят,сухим.Однако очередного звания,повышения в должности,пока я служил в полку,ему не дали.Что с ним стало потом—-меня не интересует,но добра я ему не желаю.Из-за паршивых
блатных отношений,ты—-мне,я—-тебе,погиб невинный молодой человек.
Что командиры наши объясняли его родителям,приехавшим на похороны,не могу
себе представить,могли выдать и за самоубийство—ведь хоронили парня из больничного морга,а родителей в часть не пустили.
Отправлять гробы самолётами тогда ещё не было принято,а везти труп в поезде через всю Россию…
В мои служебные годы на кладбище Магдагачей появилась вторая солдатская могила,но не последняя.
К слову:весь первый год службы в основном в полку были те ребята,которых вёз наш эшелон,собирая по пути владимирцев,горьковчан.
А с Пресни ехали орловчане,туляки,москвичи.
Лишь на втором году в полк стали набирать со всей страны:со мной служили молдаване,украинцы,белорусы,эстонцы.
Появился народ с Алтая,Сибири,Западной и Восточной,с Крайнего Севера,из
Приморья,из Средней Азии.
Вот кавказцев что-то не помню,кажется,их не было вовсе.Только замполит нашего батальона капитан Сидоренко,по его рассказам,прибыл в КДВО из Закавказья.
Майор Мещеряков,комбат наш,представляя замполита,сказал,что за выполнение особого задания капитан Сидоренко награждён орденом Красной Звезды.В подробности не вдавался.
КДВО,да будет всем известно,--Краснознамённый Дальневосточный Военный
Округ.
Тысячу раз был прав замполит Сидоренко,когда говорил нам,что службу
в армии мы будем помнить всю жизнь.
Сидоренко был высокий,спортивный хохол с русским характером прямой,бесхитростный,справедливый.Где-то даже потакал нам,раздолбаям.Для встречи Нового,68-го года,мы ухитрились достать спиртного,выпили понемногу.
А капитан Сидоренко дежурил по части.
Зашёл в нашу казарму,а там--ни рапорта,ни дневального,дым коромыслом.
Он вызвал командира роты лейтенанта Ивашина,завёл его в Красный уголок.Минут через пять ротный восстановил порядок,сыграл «отбой»,как положено,и сам остался
ночевать в каптёрке старшины,выгнав того в казарму.
Думали,что наутро будет крупная разборка с посадкой особо отличившихся на губу—ничего не было.
Третьего января замполит собрал в Красный уголок комсомольцев,комсоргов,
командиров взводов и,конечно,командира роты.
Замполит рассказал просто и без какого-то нравоучения,как примерно в такой ситуации до войны в наших краях японцами была тихо вырезана пограничная часть.Не застава на границе,а часть поддержки пограничного отряда,располагавшаяся вдали от границы.
По его словам,в живых остались только те,кто не был в казарме по какой-либо
причине.Мы тихо сидели и слушали,разинув рот.Мы знали,что Сидоренко
сочинять не будет,это не в его характере.
Под конец замполит сказал,что в теперешней ситуации,когда отношения с Китаем более чем напряжённые,он не исключает такой же выходки со стороны хунвэйбинов—маоисты наглеют с каждым днём,особенно в последнее время,и особенно зимой.
Ещё Сидоренко добавил,что с разрешения командира батальона он посвящает нас
в строго секретные планы командования о том,что наш мотострелковый полк
по просьбе пограничников будет использован во вспомогательных действиях
при отражении попыток хунвэйбинов перейти границу по льду Амура.
Такие провокации,сказал замполит,происходят почти ежедневно в нашей зоне прикрытия.
Снова я несколько вылез вперёд.Об этом чуть позже.
  Летом я получаю телеграмму от Нины:такого-то числа я должен быть на
перроне станции Магдагачи,чтобы встретить фирменный поезд «Россия» Москва-Владивосток.Я должен подойти к девятому вагону.
Больше в телеграмме ничего не было.
В назначенный день,где-то около тринадцати часов,я встречал поезд с увольнительной в кармане,выписанной командиром роты на три часа,то есть,до шестнадцати ноль-ноль.
Поезд пришёл вовремя,подхожу к 9-му вагону.
Ко мне обращается мужчина моего роста,стройный для его примерно сорока-сорока пяти лет,волосы с проседью причёсаны назад,лоб высокий с залысинами,прямой нос,чёрные пронзительные глаза,крупный,не портящий лица,рот.На нём синяя форменная рубашка,тёмные брюки,коричневые летние штиблеты.
День был солнечный,жаркий,да и от волнения я вспотел.
 «Саша Бородин?»—спросил мужчина.
Я подтвердил.
 « Я Нины Гладышевой родной дядя.Зови меня дядя Коля»,--
мужчина взял меня под руку,приглашая зайти в вагон.
Так я впервые познакомился с замечательным человеком,Николаем Федотовичем Королёвым,братом моей незабвенной памяти тёщи Елизаветы Федотовны Гладышевой.
Мы вошли в купе проводников,уселись .
Дядя Коля сказал,что стоят они здесь 10 минут,мы выпьем чаю,другого он не предлагает,так как сам на работе,а я на службе.Я страшно смущался,не знал,куда деть руки.В конце концов,схватился за оконную занавеску,сорвал её,и ещё больше смутился.Дядя Коля не обратил внимания,прекрасно понимая моё состояние,разлил чай в стаканы с подстаканниками,выложил конфеты и сказал,что это от Нины.
«И ещё твоя подруга шлёт тебе торт»,—с этими словами он покопался в каком-то шкафчике и поставил на столик торт,перевязанный ленточкой.
Я смутился окончательно,кажется,благодарил,но как—не помню.Оправился я уже на перроне,когда поезд тронулся.Дядя Коля стоял в тамбуре у открытой двери и махал мне рукой.
Только придя в казарму,разделив по- братски торт с друзьями,я вспомнил,что
напрочь забыл хотя бы передать Нине привет.
До сих пор в глазах моих молодой,улыбающийся проводник поезда«Россия»,поезда,который я потом изредка видел проносящимся мимо,но ни разу больше не входил в его вагон,потому что это было уже не в Магдагачах,а там,где экспресс не останавливается.
 В октябре 67-го года в нашем батальоне появились два Саши:Саша Ясько и Саша Герман.Их отчислили из Благовещенского военного училища за какие-то грехи.
Их сразу назначили командирами отделений, так как до Благовещенска оба Александра закончили Уссурийское суворовское училище вице-сержантами.Вскоре приказом командира полка им было присвоено звание младших сержантов.
Саша Ясько и стал моим командиром отделения.
Это был высокий,подвижный,круглолицый,с большим ртом и слегка раскосыми серыми глазами парень,мой ровесник.Добродушный,умный,грамотный,начитанный командир с
отнюдь не командирскими повадками.
Мы с ним быстро нашли общий язык.Родом он был из Уссурийска,потомок украинских переселенцев.
Его дед в гражданскую войну партизанил в Приморье,отец пришёл с Отечественной капитаном-танкистом без одной ноги.Он вскоре умер,а подросшего Сашу мать отдала в Уссурийское суворовское училище,оставшись с двухлетней дочкой на руках.Правда,
и у матери,и у отца были родственники;они ей помогали.
До того,где-то в сентябре,мать прислала мне посылку,в которой в числе прочего были яблоки из нашего касьяновского сада.Как водится,я угостил всех товарищей-друзей,съел и сам.
Все буквально переварили эти яблоки без последствий,а у меня началась сильнейшая дизентерия,последствия которой ощущаю до сих пор.
Капитан Хмелик отправил меня в госпиталь,в Белогорск,где я и провалялся недели три.Мама,сама того не желая,отравила меня.Посылка хотя и была »авиа»,но всё равно шла в Магдагачи недели две,а я оставил для себя самые помятые яблоки,за что и поплатился.Интерес к яблокам был отбит надолго,если не навсегда.И теперь я отношусь к ним равнодушно.
После интенсивного лечения я благополучно вернулся в часть.
Я написал родным,чтобы посылок не присылали.А к дню рождения мне прислали перевод на десять рублей,из которых я получил в финчасти девять и два лотерейных билета по полтиннику.
11-го ноября лейтенант Ивашин выписал мне первую увольнительную записку,и я на весь день ушёл в город.Встретил там парня из третьего взвода нашей роты,тоже бывшего в увольнении.Погуляли без цели,зашли в магазин,и меня удивило то,что на прилавке свободно стоял в продаже винный спирт,5-87бутылка.Мы с товарищем решили,что бутылки нам много,попросили четвертинку и бутылку красного вина.
Это была,как потом выяснилось,грубая ошибка:знающие ребята потом сказали,что мы изначально решили напиться до бесчувствия,хотя такого в мыслях у нас не было.Мы купили на наши скудные гроши закуски и ушли из города на берег речушки,где и устроились невдалеке от построенного нами склада.Выпили сначала спирт,причём я пил его первый раз в жизни;пошло неплохо.Выпили красного вина немного погодя,--и я очнулся ночью в казарме,когда дневальный из нашего взвода заорал«Тревогу».Плохо соображая,где я и что со мной,кое-как оделся,вышел на плац,где строился полк.Ребята поставили меня в последнюю шеренгу строя нашей роты.Началась перекличка.
 « Мещеряков!Где вторая рота?Опять в самоволке!?»—кричал пьяный командир полка.Комбат доложил,что рота в наряде,а на плацу её остатки.
Меня мотало,как портянку на ветру,я думал,что с плаца меня поведут на гауптвахту.
Но полковник был пьянее меня,он не заметил моей качки,а остальные командиры смотрели на него и тряслись за себя,--и я чудом пролетел,через полчаса отправился досыпать.К тому же ,было холодно,я начал трезветь,только зубы выбивали дробь,хотелось пить,как это бывает после спирта.Я вошёл в казарму ,попил из титана и снова захмелел.Но здесь я был уже в памяти,поэтому быстрее лёг в кровать.
Наш взвод был в карауле,сменился наутро,и мой командир отделения Саша Ясько,дай Бог ему всего хорошего,рассказал,что я каким-то чудом пришёл на пост,склад боеприпасов,во время смены часовых.
Саша был разводящим,он взял меня буквально на закорки,маскируясь,осторожно приволок в часть,благо,заборы были тогда ещё не везде,и уложил в кровать до отбоя,тоже замаскировав.
Потом он послал кого-то на КП отметить мою увольнительную.Короче говоря,утром я стоял на утренней поверке почти как огурчик.
О вчерашней истории мало кто знал,начальство не знало точно,иначе
нагорело бы и мне ,и Сашке.
После мы с ним с удовольствием ржали,вспоминая тот случай.А смех-то был плохой:на посту могли и пристрелить,если бы стоял часовой не нашего взвода,если бы стояла в карауле не наша рота,если бы,наконец,разводящий был кто-то другой.
Счастливым концом этих «если бы» была бы губа,конец увольнениям.Правда ,в увольнения и так ходить не приходилось—через день на ремень—ходили в наряд из-за того,что кадрированный полк не имел того состава,при котором возможны
увольнения по графику,в зависимости от заслуг,конечно.
Так мы и служили,пока в мае 68-го наш батальон по какой-то извечной воинской бестолковщине перевезли в пассажирских вагонах в Хабаровск,в Волочаевский военный городок.
Казармы в городке,естественно,были заняты своим гарнизоном,и нас решено было поселить в палатках на окраине военного городка,на краю оврага,выходившего,как позже мы узнали,на берег реки Уссури,впадающей в Амур в Хабаровске.

 P.S.C появлением Интернета я попытался связаться со свои другом-командиром Сашей Ясько.Мне удалось выйти на выпускника Уссурийского Суворовского училища более поздних лет Сергея Калинина,который поддерживал связи почти со всеми однокашниками.Сергей сообщил мне,что след Александра Ясько теряется в 90-х годах в Находке.Чем там занимался Сашка--неизвестно.Зная его бесшабашный нрав,могу предположить всё,чем знамениты в стране эти годы...