10. Никушкина легенда

НИКУШКИНА ЛЕГЕНДА
Невидимые лесные обитатели
           (сказка)

          Всего несколько дней после встречи с друзьями отдыхала Никушка. Аксютка и Васька окружили её заботой и вниманием. Закорюка и Дормидонт старались не беспокоить лишний раз свою вновь обретённую подругу, чтобы она набралась сил, поэтому отсиживались по своим жилищам. Кот забегал то к одному, то к другому, а иногда они собирались втроём, в основном, у Закорюки, и Баюн докладывал друзьям обстановку.
          Но кикимора чувствовала себя отлично и не могла сидеть долго на одном месте, а тем более лежать, на чём настаивала Аксютка.
- Ну не могу я бездельничать, когда вы все заняты! Сижу, как таракан запечный.  Чувствую я себя отлично. Лучше пойду окрестности изучу, мне ведь хочется увидеть, где буду жить теперь!
-Возьми хотя бы Ваську с собой, а то опять потеряешься, - и переживала, и шутила одновременно баба-яга.
-Согласна! Пусть идёт, веселее будет! – согласилась Никушка. Васька не заставил себя упрашивать. Тем более и собираться-то ему было недолго – только подпоясаться.
           Кикимора с котом вышли на крыльцо. День уже разошёлся, но морозец был ядрён.  Бледное  зимнее солнце, укутанное плотной пеленой, низко висело над лесом. На  ёлке, словно яркие игрушки, сидели снегири. Где-то под стрехой избушки тихонько чирикали замёрзшие воробьи. А сорока Мобилка обосновалась прямо на перильцах. Птицы ждали корма.
           Никушка щедрой рукой насыпала зерна в кормушку, и воробьи, как по команде, слетели из-под крыши. Снегири степенно и вальяжно тоже спустились вниз, а Мобилка ждала отдельного угощения.
-Ах ты, плутовка! Не хочешь есть со всеми? Ну, ладно, так и быть: вот тебе личная плошка! – Никушка погладила сороку по спинке, - ешь, палочка-выручалочка!
-Куда пойдём прежде: в гости или на прогулку по окрестностям? – спросил Васька.
- На прогулку! В гости – завтра.
- Тогда я санки возьму. Здесь есть отличная горка! – обрадовался кот. – Ох, и люблю я кататься с горы! Тем более туда расчищена самая широкая тропа.
           Они быстро пошли, почти побежали к речке. Лес был мощный старый. Даже зимой было понятно, какая здесь красота в тёплое время. Огромные дубы стояли вперемежку с ёлками и соснами. Белоствольные красавицы берёзы соседствовали с рябинами и липами. Кусты жимолости и смородины занимали подлесок. Никушка крутила головой по сторонам, а Баюн рассказывал, какие где достопримечательности.
          -Вот тут дупло желны. Что-то его не слыхать, улетел куда-то добывать корм, да деревья лечить. Смотри туда! Видишь там дупло старое? Семья белок в нём обосновалась: мамаша и трое бельчат. Рядом на ветках и запасы развешаны. А вон в том дупле медок мы осенью с Закорюкой добывали. И не только здесь. Пчёлы любят этот лес, потому что лип много, и мёда добывают труженицы огромное количество: и им, и нам хватает. Бортничали, так сказать.
           А под той старой сосной медведь поселился. Видишь, парок подымается из-под сугроба. Закорюка ему место присмотрел, а то прошлой осенью этот мишка шататься надумал. Надоедал нам страшно. А бурей как раз вывернуло дерево – настоящая берлога получилась. Закорюка его привёл сюда, травы ему настелил и вход прикрыл листьями, да ветками. Медведь, как только завалился, сразу захрапел. Устал бродить.
           Они дошли до оврага, где поселился Закорюка.  С обеих сторон оврага, создавая вторую крышу, свешивались разлапистые ветки деревьев, и жилище сверху было почти не различимо, только дымок из трубы указывал на чьё-то присутствие.
Тропа здесь разветвлялась на три направления. Одна тропинка вела к жилью лешего, вторая – к реке, третья уходила за овраг и терялась в лесной чаще. Эта тропа вела к замку Дормидонта Кащеича.
          - До Дормидоши отсюда ещё целый километр. Ты ведь знаешь, он любит возвышенности, чтоб к звёздам поближе! А вон в той стороне болотце. Красивое!  Заросло карликовыми берёзками и сосенками. Мох на нём разноцветный, словно радуга и мягкий, как ковёр. По краю болотца цветут незабудки и ятрышник.
-Наша северная орхидея?- удивилась Никушка.
- Именно! Причём всевозможных цветов и оттенков: от белого до тёмно-фиолетового. Букеты у тебя в избушке будут стоять от весны до осени.
            Никушка слушала плавную речь кота и не переставала радоваться жизни. За разговорами дошли до речного берега. Сверху с горки открывался великолепный вид. Речка живописно изгибалась меж высоких бережков. На берегах её с обеих сторон стояли плакучие берёзы и ивы все в белом куржаке. Изредка от мороза потрескивал лёд, да от ветерка осыпался с веток искрящийся иней. Белое безмолвие царило над речкой.
-Их! – вскрикнул кот. Повалился животом на санки и, оттолкнувшись, полетел с горы.       
           Никушка, смеясь, наблюдала за шалуном. Вот он уже скачками бежит вверх.
- Ты, Вася, как заяц: в гору бегом, а с горы кувырком!
- А мне Тритон сказал, что мы с зайцем в один год появились. В Китае их одинаково чествуют, вот так!
- Да где уж зайцу до тебя! Ты у нас особенный кот!
Васька, довольно ухмылялся. Любил он лесть.
           Никушка тоже уселась в санки, кот подтолкнул их, и она понеслась вниз. Ветер обжёг лицо, перехватило дыхание от скорости.
-Ух, ты, как здорово! – кричала она. На льду она станцевала вальс, не в силах сдержать восторг. А кот на горе кружился и подпрыгивал, дожидаясь пока Никушка поднимется наверх.
Вволю накатавшись, вывалявшись в снегу и устав, они вернулись к Аксютке.
Та, разрумянившаяся возле печки, уже ждала их к обеду.
           -Нагулялись? Замёрзли поди-ка? Сейчас обедать будем, у меня уже всё готово. Мобилка за Закорюкой и Дормидонтом полетела. «Завтрак съешь сам, а обед с другом». Пусть горяченького поедят, а то знаю я их: один желудёвый кофе хлещет целыми днями возле своего камина, второй – вообще, сухари всухомятку грызёт, лень сварить что-либо.
            Никушка помогла накрыть на стол, разлила сущик по мискам, нарезала пирог с грибами. Одновременно пришли Закорюка с Кащеичем (леший поджидал друга на тропе). Все дружно заработали ложками, прихваливая Аксюткину стряпню, и прося добавки.
- Чем больше ешь, тем больше хочется, - заметил Дормидонт.
- Потому что «живём на горке, а хлеба ни корки», - тут же поддел его кот.
- Не слушай его, Кащеич, ешь сколько хочешь! – Аксютка слегка потрепала Ваську по спине.
-Да я ведь шучу, чего сразу драться! – мяукнул кот.
- А ты шути, да знай меру. Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь! – пожурил его и Закорюка. Кот примолк ненадолго.
           -Долетел, наверное,  наш Тритон, три дня уже прошло. Сейчас угощает Драк Она морошкой, да рассказывает о нас. Теперь и портреты есть у него наши, - сделал Баюн отвлекающий манер, как бы извиняясь перед Дормидонтом.
-Конечно, долетел! Ему три дня за глаза хватает, чтоб добраться. В тёплом море купается, да отогревается от нашей зимы, - добавил Закорюка.
- А мне так и даром не надо тёплого моря! Здесь мне любой воробей мил, а «на чужбине и сокола зовут вороною», так ведь Никушка? – как бы спросила Аксютка.
- Так, так, подружка! В зимний холод всякий молод.
           - А соловьи к нам весной вернутся и совьют гнёзда, - вроде ни селу, ни к городу задумчиво произнёс Дормидонт. Все с удивлением посмотрели на него, а Васька выпалил: «Кабы куст был не мил, соловей бы гнезда не вил».
- Ишь, наперенимал поговорок! – удивилась кикимора, - И говорит к месту!
-Ты же сама сказала, что я необычный кот! – хитро улыбнулся Баюн.
           - А хотите, я вам расскажу одну былину, которая мне Хлевная кикимора поведала, когда я гостила у неё? – спросила кикимора. Она уже убрала и перемыла посуду, опрокинула её на шесток обсушиться.
-Хотим, хотим, рассказывай! – громче всех завопил кот.
            Никушка прокашлялась и начала своё повествование.
Давным-давно это было, ещё в те времена, когда диковинные звери и птицы водились на земле, а в морях и реках жили странные существа, которых теперь и в помине нет. В Волшебном лесу, отгороженном от других лесов высокими горами, проживало многочисленное и славное племя Голубоглазых Кикимор. Глаза у них были такого цвета потому, что кикиморы очень любили смотреть в небо. Жили они дружно и весело. Днём трудились: собирали ягоды, грибы, орехи, ловили рыбу. Сообща  строили жилища,  плели сети и шили одежду. А вечерами пели песни и танцевали возле общих костров.
           Старшей в их племени была мудрая кикимора Ведунья. Никто не знал сколько ей лет, от других кикимор она отличалась только длинными до пят и совершенно белыми волосами. Умела старая Ведунья лечить и заговаривать болезни и знала рецепт долголетия. Жила она на Светлой поляне посреди Волшебного леса  внутри Волшебного Дуба. Всё племя обращалось к Ведунье за советами, и всегда уходили довольными и радостными от неё.
           Волшебный Дуб был огромным, словно баобаб, крона его уходила под облака. По преданию племя Кикимор вышло из его недр.  Старая кикимора была хранительницей силы Дуба, и только она имела право вхождения внутрь его. Все кикиморы знали, что это для их же блага и не пытались проникнуть в тайну  дерева.
           Волшебный дуб обладал великой силой омоложения. Ведь кикиморы могли жить долго, но время накладывало отпечаток на их облик, силы уходили с возрастом, и когда наступал такой период, они шли к Ведунье. С каждой из племени мудрая кикимора проводила беседу, а затем заводила их внутрь Дуба и оставляла там на то время, которое требовалось, чтобы вернуть утраченный возраст и силы по желанию «больного».  Кто-то хотел стать совсем молодым, кто-то возвращался в детство, а некоторые просто восстанавливали силы, не меняя возраста – и это было возможно.
          Но были и такие, которые хотели оставить этот мир навсегда, таково было их желание. Никто не препятствовал этому, хотя все знали о выборе, но это был личностный выбор.
           Уходу из племени предшествовал ритуал. Все кикиморы во главе с Ведуньей собирались на Светлой поляне перед дубом и прощались с той, которая уходила от них навсегда. Надевали лучшие наряды, венки из любимых всем племенем незабудок, пели песни и танцевали, пили медовые и ягодные напитки. Никаких слёз, словно это был праздник. Работать в такие дни никто не имел права, чтобы не обидеть невниманием Уходящую. А она, словно королева, восседала на троне, принимая почести. После церемоний, Ведунья брала кикимору за руку, вела её внутрь дуба и оставляла там до тех пор, пока  Уходящая не возвращаясь в исток. После очередного такого события где-нибудь в Волшебном лесу, возле озерка или ручейка, появлялась ещё одна поляна незабудок.
           Но время шло, менялись нравы, и в какой-то период жизни Голубоглазых, некоторые из этого племени захотели возвыситься над остальными. Как говорится: беда не за горами, а за плечами. Племя разделилось на враждующие стороны, начались бесконечные распри и раздоры. Перестал звучать беззаботный смех, кикиморы забросили дела, а некоторые вообще уходили из Волшебного леса в сторону гор и не возвращались назад.
           На Ведунью начались нападки, её обвиняли в том, что она не делится знаниями с племенем. Мудрая кикимора отвечала обвинявшим, что она бы и рада передать свои знания, но это не в её власти. Но племя не верило ей, и однажды на рассвете, пока племя ещё спало, Ведунья покинула их. Ведь и высокая гора рухнет, если её подкапывать каждый день.  То ли она ушла в другие края, то ли приняла на себя участь Уходящей.
           Кое-кто из кикимор, самых агрессивных и желающих властвовать над остальными решили войти внутрь Дуба, чтобы узнать секрет омоложения. Но, не зря сказано: посеешь ветер – пожнёшь бурю.  Как только они приблизились к Дубу, раздался страшный грохот, молнии расчертили небо над кроной дерева.   Полчища шаровых молний, словно стаи диких пчёл,  набросились на дерзнувших нарушить запрет. Их обугленные тела попадали возле входа.  А молнии перекинулись на тех, кто стоял поодаль. Племя бросилось врассыпную. Тогда сверкающее облако развернулось и влетело внутрь дуба. Ещё мгновение, и языки пламени уже лизали кору дерева и словно живые бежали к кроне.
          Утром следующего дня, оставшиеся в живых кикиморы, потихоньку стали пробираться к Волшебному дубу. На месте великана стоял обугленный остов, а между его корней зияла огромная яма, уходящая глубоко в землю. С той поры не стало славного племени Голубоглазых. Цвет глаз у них поменялся на болотный и серый, ведь теперь кикиморы не смотрели в небо, они боялись его, потому что «ужаленный змеёй, верёвки боится». Голубоглазые кикиморы стали в редкость. Жить на Светлой поляне никто из них не решился. Кто-то ушёл в дальний лес, кто-то выбрал для жительства тёплые болота. А некоторые вообще ушли к людям и стали жить на их подворьях. Благо, все кикиморы были невидимы для людей.
          Никушка закончила рассказ. Друзья ошеломлённо молчали, только добрая Аксютка вытирала слёзы и вздыхала: « Не копай другому яму: сам в неё попадёшь».
-Никушка, а ты ведь голубоглазая! – подскочил Васька, - ты  не боишься глядеть в небо?
- Я не боюсь! – кивнула кикимора, -  давайте завтра поговорим ещё, а сейчас пора расходиться. «Долог был этот рассказ, да короток зимний день».
          Но Аксютка уже собрала на стол и позвала всех ужинать. За едой разговаривал один Баюн. Закорюка рассеянно возил ложкой по тарелке, порывался что-то сказать, уже открывал рот, и… ничего не говорил. Дормидонт и так из всех них был самым молчаливым. Никушка тоже молчала, но губы её шевелились, а ложкой делала странные движения, словно отбивала такт.
- Стихи сочиняет! – прошептал  Васька Дормидонту. Тот кивнул в знак согласия. - Поэтому и выпроводить всех хотела, чтоб не мешали, - не унимался кот.
- Тсс! – Кащеич приложил палец к губам.
          Наконец, Закорюка с Дормидонтом ушли, Аксютка убирала посуду и ворчала, что ничего не поели.
-Ишь, как близко к сердцу рассказ твой приняли, Никушка! – обратилась она к подружке, но та уже ничего не слышала. Что-то бормоча себе под нос, ушла за печку. Оттуда слышались отдельные словосочетания. Васька навострил уши. «Когда-то в древности глубокой шумели дивные леса. И род в них жил голубоокий – цвет глаз им дали небеса…».
-Ладно, пусть сочиняет, а я лучше спать пойду, завтра послушаю, что получится у неё, - кот сладко потянулся и полез на печку.
          Аксютка тоже легла, и только кикимора ещё бормотала себе что-то под нос, пока сон не сморил её окончательно. А Волшебный лес ждал её пробуждения и тоже дремал. Спал дятел желна, спали в тёплом дупле белочки. Ворочались и попискивали во сне воробьи. Сорока Мобилка изредка встряхивалась в гнезде, ей снилось, что она не всё сказала за день и не забыть бы об этом завтра. Спал Дормидонт, и во сне ему снилась картина, которую он напишет по Никушкиной легенде.
          И только леший Закорюка  не спал. Он раскачивался в кресле, посасывал старую трубку и думал о том, как он завтра удивит и, может быть, обрадует Никушку своим сообщением. А рассказать ему было что.