Полёт бабочки

                с благодарностью В.Серову

«Бабочка сделала последний пируэт и грациозно сложила крылья».

Хельга открыла глаза и улыбнулась – ей приснился новый «узор» - чарующий танец балерины так похожий на полёт бабочки! Она встала и подошла к окну. Раннее утро. Среда. Этот день принадлежал Берту.  Единственный день недели, когда балет, её страсть и любовь, закрывался призрачным занавесом.
Она сидела на кухне, пила кофе и рассеянно смотрела в окно. И кофе только по средам. Ах, Берт! Он нарушал распорядок её жизни и преданность балету. По средам позволялись не только кофе, но и пирожные, французские эклеры, которые продавались в крошечной кондитерской за углом. Кофе и пирожные - табу для балерины. Хельга улыбнулась - она могла себе позволить такие вольности.  И возраст не тот, и балет не профессиональный.  Хотя, не стоит напоминать себе про годы, она тряхнула головой, словно отмахиваясь от мыслей, но память уже раскрывала свой альбом.
…Хельга не просто жила балетом, она дышала им,  пила его, как жаждущий в пустыне. И подошла к вершине, когда начинается даже не карьера примы (она уже была ею), а соло с Балетом. И влюбилась! Чувство захватило её настолько, что балет ушёл в тень, как будто закончился спектакль, погас свет, и сцена укуталась в тёмную вуаль.
В тот  день она торопилась на свидание. Принарядилась - новое платье, новые босоножки. Подходя к остановке, увидела, что подъезжает  её троллейбус,  и побежала, чтобы успеть. Левая нога на высоком каблуке подвернулась и щиколотку пронзила боль. Она тогда не упала, просто в глазах резко потемнело – всё вмиг исчезло, остался только гулкий набат  в висках и тающий в дымке балет. Опорная нога! И мир перестал её интересовать. Хельга не плакала. Ни в тот момент, ни позже. Просто внутри стало пусто. Балет исчез, как будто никогда и не существовал. Растворилась и сама Хельга. Осталась тень, как после взрыва ядерной бомбы. Тень на стене дома… Тень есть, а человека нет.
Ей повезло, перелом был лёгким, даже незначительным, как сказал врач, но  добавил – для обычного человека. Кости срослись идеально, но Хельге было всё равно. Из театра она ушла сразу. Не могла больше видеть ни сцену,  ни «станок», ни сочувствующие взгляды.  Либо ты на равных с танцем,  либо ты – житель другого мира. Она продала квартиру и  уехала из города к сестре в К***. Устроилась оператором  в Сбербанк. Непри-тязательная работа и такая же жизнь. И ни разу в её мыслях не возник балет. Он больше не существовал для неё, или она для него.
Однажды, накануне дня рождения ей приснился «узор». В тёмно-синем пространстве, сверкающем мелкими искорками, возникла балерина и закружилась в танце. Хельга отчётливо видела все её движения, оставляющие призрачные отпечатки.  По окончании композиции они слились в необычный «узор». И самое главное, при пробуждении она помнила его до каждого изгиба тела, до каждого движения руки. Боль  разлилась в груди. «Так не честно!» -  чуть не плакала она. - «Не честно!» Со временем она и забыла про сон, но вскоре он повторился с точностью до деталей.
Был выходной – воскресенье. Сестра с детьми собрались в Кукольный театр,  звали и её, но Хельга отказалась, сославшись на дела. Все её мысли занимал «узор».  Танец сильно отличался от классического балета. Просматривая его,  она с изумлением обнаружила, что во всех движениях с нагрузкой опорная нога правая! В тот день балет вновь завладел ею.  Нога давно не болела (иногда, в дождь, слегка ныла), и Хельга, достав пуанты (сохранила единственную пару, в которой танцевала свою любимую партию Китри) встала на носочки. Тревожно прислушалась - боли не было. Сделала несколько упражнений - некая скованность чувствовалась  в щиколотке, но её это не смутило (она более полугода не занималась). Вдохновлённая, она попробовала свой коронный прыжок. Дался он тяжело,  а в ноге появилась боль. И Хельга испугалась. Сникла. Нет, ей никогда не по-вторить партию Китри с той лёгкостью и изяществом,  за которые её называли «бабочкой». Не повторить и прыжки, когда в самой высокой точке она замирала словно паря над сценой. А её фееричные «фуэте», кажущимися бесконечными… Нет, театр был для неё закрыт навсегда. Больше она  не предпринимала попыток. Балет был, но не с ней, а где-то там, далеко. И к нему не было пути.
…Этот пожилой сухопарый мужчина лет семидесяти приходил в Сберкассу раз в месяц. Хельга запомнила его доброе, одухотворённое лицо и  умные с живым блеском глаза.  Однажды, он её окликнул, когда она направилась домой после работы.
- Хельга! Вечер добрый, - мужчина поднялся со скамьи и подошёл к ней.
- Здравствуйте, - вежливо ответила она, не удивляясь, что он знает её имя (бейджики с именами носили все сотрудники).
- Прошу прощения, что отвлекаю. Вы торопитесь?
Хельга задумалась. Действительно, куда она торопится? Кто её ждёт? И покачала головой: «Нет».
- Вы позволите проводить Вас?
Вот тут Хельга встревожилась – не хватало ей ещё и кавалеров в годах. Видимо, она невольно нахмурилась, потому что мужчина поторопился сказать:
- Хельга Стоянова, прима-балерина Н*** театра. Я Ваш поклонник, - и добавил, не дожидаясь ответа, как упреждая, - Вашего таланта. И, к сожалению, знаю историю Вашего ухода из балета, - он замолчал.
Хельга растерялась. С одной стороны, у неё отлегло от сердца, что никто не будет приставать с признаниями в чувствах, с другой… Человек напомнил ей то, что она пыта-лась забыть. Прошлое вторгалось в её жизнь. 
Мужчина галантно представился:
- Глеб Павлович Мицковский. Рад знакомству.
Его имя было ей знакомо - известный пианист, правда, уже лет пять как ушедший на покой. Почему-то ей стало хорошо и она улыбнулась:
- И я рада знакомству. С удовольствием прогуляюсь с Вами.
- Тогда приглашаю Вас в гости. Я здесь живу недалеко.
Позже, Хельга удивлялась себе, что так легко, даже безрассудно, согласилась пойти к незнакомому мужчине домой, пусть и интеллигентному  известному музыканту в годах. У каждого человека в жизни есть моменты, когда судьба совершает свои повороты, и хорошо, что в этот момент мы ведём себя как дети, наивно и простодушно доверяя.
Тот вечер Хельга  провела в гостях у своего нового знакомого. Они пили настоящий китайский чай. Она даже позволила себе съесть пару конфет. Глеб Павлович тактично не вспоминал о её прошлом и  много играл на рояле.  Хельга, закрыв глаза, слушала великолепное исполнение сонаты Шумана. Она соприкоснулась с миром, который вдруг вернулся, как возвращается любимый человек из дальних странствий. Его не было так долго, что ты почти привык  жить без него: другая жизнь и ритм, другие привычки, другие мысли. Лёгкая печаль легла  на сердце – она не знала, как ей теперь с этим жить.
Бывшая балерина и музыкант подружились. И очень нежно относились друг к другу.  Встречались часто, в основном у Глебушки, так ласково называла она своего друга. А он звал её Хелей, Хелечкой. Вместе они коротали зимние вечера. Музыка вновь стала хозяйкой в её жизни.  А  Глеб Павлович ненавязчиво стал вплетать в их разговоры балет. Тонкой души человек он понимал, что израненную душу возвращать к жизни нужно медленно и мягко.
В один из вечеров,  когда Глебушка, как всегда превосходно, исполнял «Аве Ма-рия» Шуберта, в дверь позвонили. Прекратив играть, он вышел в прихожую и через пару минут представил ей гостя, мужчину лет пятидесяти.
- Хелечка, познакомься. Борис Гуров.
И лукаво улыбнулся.
Мужчина, кивнув в знак приветствия,  с интересом смотрел на неё. Борис оказался музыкальным продюсером в мире танца, в том числе и балета.   Хеля никогда не слышала его имя, а вот он многое про неё знал и раньше часто ходил на её спектакли. Борис как  человек деловой времени на пространные разговоры, обычные при знакомствах, терять не стал. Его предложения оказалась для Хели  «небесным громом». Он запускал новый проект и предлагал принять в нём участие – сольная композиция на её вкус. Она застыла от его слов и растерянно смотрела на Глеба, но тот ободряюще улыбался. Предложение Бориса показалось ей кощунством - как слепому показывать картины, как глухому играть на рояле. Наконец, она выдавила из себя:
- Я не могу,  не занималась почти год... не в форме и… нога…, - Хельга заплакала. Не всхлипывала, не содрогалась в рыданиях, нет, просто слёзы безостановочно текли по щекам, и она их не вытирала. Глеб Павлович не мог вынести этого зрелища и подошёл её обнять, но Борис попросил его уйти и оставить их наедине. Подождав пока Хельга выплачется, он твёрдо сказал, что это её последние слёзы. Дальше они работают вместе. И Борис  стал рассказывать, что Глеб Павлович, близкий друг его отца,  давно рассказал ему о встрече с известной балериной. Что снимки её щиколотки он показывал авторитетным светилам медицины, и те подтвердили, что есть шанс вернуться к танцу, если сменить опорную ногу. И что он верит в неё! У Хельги огромный потенциал, который Борис умел видеть в людях и за свою жизнь ни разу не ошибся. Возможно, тот неприятный для неё случай всего лишь новый поворот в судьбе, стартовая площадка для будущего взлёта и раскрытия новых граней её таланта.
«Сменить опорную ногу? Сольная композиция?» - билось в мыслях. Ей вспомнился танец из сна. В нём другая опорная нога! Неужели, судьба к ней благосклонна? Ошеломлённая новостью,  Хельга робко согласилась, но посетовала, что у неё нет «станка». Да и нога, ей требуется профессиональный массаж. Она покраснела и промямлила, что и дома заниматься не получится: живёт в панельном доме, на третьем этаже, звукоизоляция плохая, места мало и… Мечта, только что взмахнувшая крыльями, сникла. Её крылья оказались картонной декорацией.  Но Борис пояснил - он открывает в этом городе студию современного танца на основе классического балета и предлагает ей стать художественным руководителем. Она сможет заниматься в специально оборудованной студии, предоставленной в её распоряжение. С одним условием - участие в его проектах. Борис продолжал  рассказывать, а у Хельги кружилась голова… Наверное, так возвращаются к жизни из небытия. Она смотрела на Глебушку и улыбалась.
Хельга и Балет вновь соединились в любви и страсти. Но теперь она не приносила в жертву себя, как ранее, а была жрицей собственного храма, создавая свои условия, движения, правила.
А потом в её жизнь ворвался Берт. Познакомились они в студии три года назад. Хельга, как обычно, провела занятие, отпустила своих воспитанников, и решила заняться новой композицией, «узором», что приснился ей на днях. Глеб Павлович аккомпанировал. Он сам предложил свои услуги по музыкальному сопровождению, когда она  стала художественным руководителем. Как никто другой, он чутко понимал каждое её движение.  Хельга о лучшем и не мечтала. В студии также имелись видеокамеры, предназначенные для записи репетиций и готовых композиций (на этом настоял Борис). И действительно, это было очень удобно и эффективно.
Когда прозвучал последний аккорд, и Хельга замерла, закончив танец, кто-то зааплодировал. Обернувшись, она увидела молодого мужчину, восхищённо смотревшего на неё. У него были синие глаза. Смутившись, она опустила взгляд.
- Хелечка, знакомься, это мой двоюродный брат. И тоже твой поклонник, - услышала она голос Бориса. Только сейчас Хельга заметила его. Пошла навстречу, поцеловала в щёку, здороваясь, и протянула руку его брату.
- Альберт Милз к Вашим услугам, Богиня, - он склонился и запечатлел поцелуй на её запястье. Это было так неожиданно, что она выдернула руку и покраснела. Борис расхохотался:
- Привыкай, он дамский угодник.
Альберт, или Берт, как стала звать она его позже, был известным фотохудожником и жил в Москве. Страстно любил музыку, танцы, обожал балет, особенно, его современные интерпретации. Несколько раз видел Хельгу на гастролях в проектах Бориса и упросил брата познакомить с ней. Берт работал  фотокорреспондентом в нескольких журналах и освещал все проекты брата. Несколько раз выставлялся в галереях.
 Хельга всё не могла отвести взгляд от его синих глаз. Ей показалось, что это за-метили и Борис, и сам Берт. Потом в разговоре промелькнул возраст Берта (он оказался младше её на девять лет), и  она сразу запретила себе все чувства в отношении этого мужчины. Старалась быть с ним милой, вежливой, но не более того. И даже позволила пригласить себя в кафе, где  с удовольствием слушала его истории и искренне смеялась  над шутками. После он проводил её до дому и вновь поцеловал ей запястье. В этот раз она улыбнулась без смущения, как и подобает Богине. Они часто встречались и вскоре стали близкими друзьями. По средам у неё не было занятий, и как-то незаметно этот день стал принадлежать Берту. Он никогда его не пропускал и всегда приносил цветы её любимого белого цвета.
...Как-то  раз Берт пришёл с огромным букетом белых хризантем, распространявших по крошечной прихожей горьковатый запах. Встал на одно колено и, протянув ей букет, шутливо воскликнул:
- Моя Богиня, только цветы достойны касаться Вашего лица и губ.
Он всегда шутил, когда касался в разговоре  чувств, любви. С ним было легко, но иногда, его шутки будоражили её. Она уговаривала себя тем, что он просто поклонник, друг, пусть и близкий, но не более. Потом они  пили кофе с пирожными, которые специально покупались ею к этому дню, и делились новостями.  Хельга – о своих воспитанниках и новых композициях. Берт – о поездках, фотосессиях. Она любила его слушать.   Он  рассказывал, а она тайком прикасалась взглядом к его губам, думая о той, которая знает их вкус.  Конечно, Хельга знала о его женщинах. Да,  Берт этого и не скрывал. Иногда,  шутя, рассказывал о них.  Она, на правах старшей, журила его. А порой и давала советы. И всегда опускала взгляд, только бы он не заметил, как ей больно. Ведь у них был негласный уговор: она – Богиня, а он – поклонник. Друзья.
А ещё Берт любил её фотографировать. Особенно, в домашней обстановке, вне танца. Он говорил, что в эти моменты она особенно нежна и беззащитна. У Хельги были тонкие черты лица,  большие, прозрачные глаза и неуловимый взгляд, как будто она видела что-то в глубине себя или далеко-далеко за горизонтом.
***
Хельга настолько погрузилась в воспоминания, что не заметила, как пролетело время, и день близился к вечеру. Она всё чаще поглядывала на часы, висевшие на стене. Наконец, около восьми часов в дверь позвонили, и она радостно поспешила в прихожую.
- Хелечка… - Борис вошёл, медленно закрыв за собой дверь.
- Ты один? А где… - она с каким-то упрямством заглядывала ему за спину, ожидая, что откроется дверь и войдёт Берт.
- Он не придёт… Больше, - глухо ответил Борис.
Она всё поняла. Дыхание перехватило, как будто её бросили в воду. Становилось всё темней и темней. И холодно. Мир остался где-то там, наверху… Слова Бориса об-рывками долетали до её сознания. «Авария… В его машину врезался пьяный… Зажало руль…» Он всё говорил, но она видела только его шевелящие губы и потерянный взгляд.
- Это случилось вчера ночью, - закончил Борис.
Хельга очнулась от этих слов. Всплыла на поверхность, стало светлей, но и больней. Он что-то ещё говорил о панихиде, о прощании, а она только, мелко кивала, пытаясь дышать стянутой мёртвым холодом грудью.
- Хелечка, он просил передать тебе, если что с ним… Три дня назад… Как чувст-вовал… - и протянул ей большой конверт.
Она машинально взяла его и прижала к груди. Борис  обнял её, поцеловал в лоб и вышел, пробормотав на ходу: «Прости, ещё столько всего надо…» Хельга не шелохнулась. Так и стояла, уставившись в какую-то точку сухими глазами.  Она никогда не плакала в страшные для неё минуты. Пустота, в которой нет даже слёз. И больно от этой пустоты, ибо в ней не было надежды.
Никогда… Среда. И лицо Берта. Его синие глаза, обворожительная улыбка, чувст-венные губы… Его пальцы, скользящие по её руке… Его смех… Его волосы, длинные, волнистые, он откидывал их рукой со лба. Она сходила с ума от этого жеста, ей так хоте-лось запустить пальцы в его шевелюру… Она опускает ресницы, чтобы он не заметил её взгляд, обрисовывающий изгиб его губ. Никогда….
Пальцы машинально теребили конверт. Хельга очнулась от воспоминаний и от-крыла его. Её фотографии… Между снимками лежал сложенный лист. Развернув его, пробежала взглядом по строчкам…
«Моя Богиня, моя Женщина, моя Любовь. Я могу сказать тебе только первые два слова. И никогда не осмелюсь промолвить другие. А так хочется прикоснуться к твоему лицу, ощутить твоё дыхание. Почувствовать тепло твоих губ. Как ждал твоего взгляда, в котором была бы женщина, любящая женщина, а не Богиня, которой можно только восхищаться. Но ты опускала ресницы… Ты принадлежишь балету…  Не могу соперничать с ним, он – твоё сердце… Ты всегда это говорила… Моя Королева! Я твой вассал…»
Хельга прочитала до конца письмо и замерла, потрясённая словами. Признание Берта её ошеломило. Она любима? Счастье волной разлилось в груди, растворив холод. Но реальность тут же ударила по вискам. Её обуревали противоречивые чувства. Любима! И слова Бориса. Была… Да нет же! Нет! Она любима и сейчас. Теперь уже навсегда. Берт и его любовь растворились в вечности. Время для них теперь не властно.
Она всё перечитывала и перечитывала письмо. А  душа разрывалась... Их Любовь сделала прощальный пируэт и, взмахнув крыльями, исчезала в тёмно-синем пространстве.  А на её месте появилась балерина, танцующая утренний «узор». За нею стоял Берт. Её Берт. И улыбался. Она жадно вглядывалась в любимое лицо. Но танец закончился, всё исчезло, и Хельга  очнулась от своих грёз. У неё сдавило горло - утренний сон – прощальный подарок Берта.
Она позвонила Глебушке. Тот уже всё знал. Хельга  сбивчиво рассказала про Бориса, письмо, сон и в конце разговора попросила его приехать в студию. Глеб Павлович, чуткий человек,  только и сказал, что немедленно выезжает. Она вызвала себе такси.
...Балерина стояла у окна и смотрела на ночной город. Негромко стукнула дверь, и в студии зажёгся свет - приехал Глеб Павлович. Он был во фраке. Хельга прижалась к его груди и, закрыв глаза, слушала биение его сердца, а он нежно гладил её по голове.  Затем она отстранилась и пошла в гримёрную. Сжав губы, сосредоточенно выбрала костюм и медленно надела пуанты. Сейчас – «узор», Берт. Слёзы будут потом, много слёз, а сейчас – Берт.  Вышла в зал. Глебушка уже сидел за роялем.
Она включила видеокамеры и встала в центре зала. Жрица - у алтаря своего Храма. Сейчас ей было подвластно каждое движение. Бабочка расправила крылья в ожидании, чтобы с первым аккордом взмахнуть ими и взлететь. Глебушка положил руки на клавиши.
- Я посвящаю эту композицию тебе, Альберт Милз, - тихо произнесла  Хельга и  сделала первое «па».
Полёт бабочки.
16.02.2012г.