Детские страхи

               
  С 1946 года мы жили в селе Тунгусово Томской области. Это были трудные послевоенные годы. Через призму прожитых лет я часто вспоминаю своего отца, Павла Степановича Иванова. Всего пять лет жизни отвела ему судьба после Окончания Великой Отечественной войны. Он воевал против фашистских захватчиков все годы войны и  был ранен в последний её день. В День Победы латали хирурги его израненное тело в военном госпитале. Домой он вернулся осенью 1945 года, при первом снеге. Мы жили тогда в Быстром Истоке, на Алтае. По приглашению его мамы, Марии Акимовны Ткачук, приехали в село Тунгусово, на малую родину папы. Здесь он начал рано приобщать меня к труду.

 Как-то зимой он зашел в дом и сказал маме, что едет за сеном в поле.
    – Аля поедет со мной, – добавил он.
    – Да зачем ты берешь её с собой? Она же еще маленькая, а на улице зима, холодно! – заметила мама.
    – Ничего, пусть привыкает, – ответил ей отец.
 
   Мне шёл седьмой год.  Я быстро оделась, и мы вышли во двор. Там уже стояла наша корова, Зорька, запряженная в сани. Сели с отцом в сани и выехали за ворота. Отец укутался в шубу, сшитую из рыжих собачьих кусков. На мне была короткая детская фуфайка, платок, теплые штанишки, сшитые отцом красные хромовые сапожки, которые я уже опробовала  на глубоких сугробах, измеряя глубину снега, поэтому носки и голенище сапог были ободраны. Мы ехали по улице в сторону Тунгусовской МТС, свернули влево. За огородами папа и мама косили траву, потом сметали стожок.

    Дело было к вечеру. Холодало. Папа молчал. На полпути к стожку с сеном я начала мерзнуть. Мороз проник через одежду. Когда мы подъехали к стогу, папа начал накладывать сено в сани. Я стояла рядом и тряслась от холода.  Он набросал вилами небольшую копну сена, оставив  место в задней части саней для нас. Зорька медленно шагала по дороге. Кругом стояла тишина, только было слышно,  как скрипели полозья. Отец укутался в шубу. Я очень замёрзла и начала плакать.  Сидела рядом с ним и думала: «Вот, если бы он прижал меня к себе и укутал шубой, она же большая, хватило бы и меня прикрыть, я быстро бы согрелась». Посмотрела на шубу, и заплакала ещё громче, в надежде на то, что отец поймёт мои мысли.

    – Замерзла? – спросил папа. – Замёрзла-а-а, – произнесла я дрожащим голосом.
    – Вылезь из саней и беги за ними! Быстрее согреешься, – сказал он, а сам подхлестнул корову прутиком, после того как выбралась из саней и оказалась на дороге.  Корова побежала трусцой, сани заметно удалялись от меня. Я бежала быстро, как могла, громко плача от страха, так как подумала, что отец оставит меня в поле. Разрыв между мной и санями становился всё больше и больше.
    – Догоняй, догоняй! Беги быстрее!

    Я побежала так быстро, как могла в свои неполные семь лет, но догнать повозку не смогла и бежала за ней ещё несколько минут. Можно сказать, что это был мой первый забег на короткую дистанцию. Когда корова пошла спокойным шагом, я подбежала к саням. Команды «Садись!» не было, и я продолжала бежать позади саней. А отец между тем рассуждал вслух: «Ты старшая в семье, твой брат, Валера, младше тебя. Тебе придется очень трудно. Будешь вот так ездить на санях за сеном. Сама будешь запрягать корову. Всё будет на твоих плечах».

 Отец после ранения и перенесённых операций в военном госпитале третий год болел, понимал, что немного времени будет ему отведено для жизни.  Он понимал, что своим детям в наследство останутся от него только жизненные трудности, как и другим детям, отцы которых сложили головы, защищая Родину на разных фронтах Великой Отечественной войны. Уже тогда он готовил меня к преодолению этих трудностей.

  Слушая его, посмотрела на хомут. Поняла, что не смогу поднять его, не смогу дотянуться до шеи коровы, не смогу поднять вилы с сеном, испугалась,  заревела еще громче.
   – Ну, что, согрелась? – спросил отец. – Садись в сани! Это будет еще нескоро, – добавил он печально.
Поняла, что отец не собирается оставлять меня в поле, устроилась на сене удобно и перестала плакать, успокоилась. Он долго, с грустью смотрел на меня и о чём-то думал. Зорька тянула медленно сани с сеном, и был слышен скрип полозьев. Мороз крепчал и крепчал. Молча, мы доехали до ворот нашего дома.
  – Ну что, замёрзла? – спросила мама, встретив меня у порога.
  – Замёрзла-а-а…. Сняла с себя зимнюю одежду и полезла отогреваться на широкую русскую печку.