Ассоциации

        Накормила рыбок, как обычно постучала по стеклу: «Кушать подано, господа!», за мутным окном – мгла. Стекло запотело, так как мне приходится обогревать комнату масляной батареей, а на улице холодно… Смотрю – натекает со стекла вода… И тут же вспомнила. Мороз, за окном минус 30 градусов. А я жду Его! Натопила печь, хорошо, что с вечера занесла из сарая вязанку дров. А окна стали «плакать», подтаяла наледь, за ночь вода и в ведре промерзает почти до дна, образуется сверху ледяной бугор. Скорее, скорей! Дымится вымытый пол. Я в чистом халатике. Хожу по комнате, не зная, куда себя приткнуть… Кручу пластинку – музыка Боккерини…
        А какие мы песни пели с подругами! Никогда ни до того, ни после ничего подобного не слышала:         
                Давай сменим с тобой деревенскую жизнь
                На роскошную жизнь городскую.
                Я надену тебе тёмно-синий кафтан
                И куплю тебе шляпу (нет, не «большую») С ПОЛЯМИ…

         Такие прелестные нескладушки! А я с удовольствием всегда наоборот, меняла городскую жизнь на деревенскую. Льёт за окном! Всю ночь слышался гул ветра, казалось, мчится поезд. И опять песня:
                — Поедем, родная, кататься,
                Давно я тебя не видал!..
                — В такую шальную погоду
                Нельзя предаваться волнам…

        Кто только не был «у меня» в Ярославле, в Карабихе (усадьбе Н.А. Некрасова)?! Даже мама приезжала. Она была в ужасе, когда увидела, как я перебрасываю через левое плечо большую охапку поленьев на толстой верёвке. Я же считалась сердечницей! И опять вспоминаю в связи с этим, как положили меня в больницу на обследование. А я тогда училась в седьмом классе. Анализ крови насторожил врачей – идёт воспалительный процесс. Легче всего отнести это дело за счёт «сердечных» дел, всегда прослушивались нехорошие шумы. Положили… А со мной в палате было несколько человек, одна девочка совсем маленькая с огромной головой. Водянка мозга – гидроцефалия называется. Эту девочку я хорошо помню, она звала ночью только меня. До медсестры не докричишься: «Люба…» Я подбегала, с трудом поднимала её, тяжёленькую, неуклюжую, подставляла ей горшочек…
        А потом одна из медсестёр вздумала похвалить меня, рассказав моей тёте, врачу-педиатру, какая я хорошая, помогаю больному ребёнку. «Это с сердцем-то!» Тётя попросила выписать меня домой. Выписали. Мама на работе. Отправили за мной старшего брата. Дали ему деньги на такси, чтобы забрал сердечницу из больницы. А он мне и говорит: «Малая, зачем нам такси, давай лучше купим конфеты, а сами пойдём пешком!» Я, конечно, «за»! Пришли мы домой, стала я жаловаться, что живот болит, думали, от конфет, съела сразу довольно много леденцов. Но пришла  тётя-врач, пощупала мой живот и немедленно вызвала «Скорую помощь». Аппендицит. Вот откуда и воспалительный процесс в анализе, а я пролежала 20 дней в больнице неизвестно зачем. Двенадцать часов ночи, мама успела мне раньше, до прихода тёти, на больной животик грелочку положить. Врач-хирург долго  искал аппендикс, пробирался через спайки. Я всё чувствовала, слышала, как чвякало у него под руками. Потом на моей руке даже были липкие пятна крови… Полтора часа длилась операция. Ещё бы немного, прорвался бы отросточек этот – и всё, как сказал врач. Исход мог бы быть печальным. Потом я не могла уснуть, а тётя пришла ко мне в палату с хирургом, и я спросила врача: «А можно мне лечь на правый бок?» Я тогда иначе не могла бы уснуть. «Ну, если можешь, давай!»
        Кто ещё приезжал ко мне? – Люся, подруга, которая сейчас лежит в постели, в Киеве, кажется, уже перестала бороться… Тогда я ездила в колхоз за расчётом, и Люся была со мной в грузовой машине. Мы с ней долго вспоминали  чудесных ребят, они ездили с нами, я их окрестила «Матиуш» и «Месяц». Было очень весело!
         Приезжала ко мне подруга Ира, по прозвищу Зайчик. Мы до сих пор дружим, правда, на расстоянии. По интернету переписываюсь с её дочкой. Моя мама уже побывала в Карабихе, знала, что в Ярославле в знаменитые 60-е годы не было продуктов совсем. Ездили за ними в Москву, три с половиной часа на электричке. Вот потому мама загрузила Иру, которая ко мне собралась, всякими нужными вещами, тяжёлое варенье в банках, какое-то печенье, наверное, сало, конфеты, уже не помню, что точно там было, но чемоданы были неподъёмными. Приехала Зайчик  в город, как-то пересела в автобус до Карабихи, куда прибыла в половине первого ночи. Кое-как спустила чемоданы вниз. Стоит, оглядывается. Подошёл к ней плотный такой парень, сразу же без лишних слов взял оба чемодана:
        «Да, не бойся! Не унесу. К кому приехала?» Ну, Зайчик и отвечает, что тут в музее работает Любовь Михайловна Розенфельд. Он смеётся: «Не знаю такой! Однако пошли в музей, спросим у дежурной!» Так она привела ко мне ЕГО. Это и была та самая, с первого взгляда.  «Зайчик! Привет!», а Он позади подруги, не сразу заметила его, поставил чемоданы и говорит: «Разве я похож на зайца?!» Я растерялась, не зная, что сказать, а он попрощался и ушёл. «Зайчик! Где ты взяла такого красавца?!»
          С тех пор и пошло… Ира даже не могла поверить, что такое бывает, он обещал, что придёт на следующий  день, перед уходом, когда поставил чемоданы, спросил, можно ли. Конечно, да, тогда ответила я. А тут жду, жду, а его нет. Зайчик посмеивается: «Ну, что ты придумала себе?!» Я же сунула ноги в валенки, и так, как была одета, в ковбойке, тонких тренировочных брючках, без пальто вышла из домика… Я ходила по снегу, проваливалась в сугробы, не понимая, что со мной происходит… А это была ОНА, та, что с первого взгляда.
          Когда я возвратилась, села у печки, растирая заледеневшую руку, Зайчик притихла. Мы молчали… а Он вдруг пришёл. Сразу же всё понял… Написал мне своё имя с фамилией в моём блокнотике, а я – своё на букву «Р» на нужной странице. Так познакомились, подав друг другу руки. Он сразу же стал растирать мне холодную ладошку…Да, «в такую плохую погоду… нельзя предаваться волнам!» А я посмела предаться.
          Моя старшая подруга, научный работник музея, незабвенная Зоя Александровна, которая, будучи санитаркой на войне, расписалась на стене Рейхстага после Победы…
         Она сказала мне: «мужчины боятся ТАКОЙ любви! Он уйдёт… по тебе же всё видно!» Обо мне уже как-то сказала одна студентка в Пединституте: «в ней же, как в чистой воде, всё видно!»
         Вот куда увели ассоциации!
        Интересно, что когда я вышла наконец-то замуж, муженёк мой нашёл мой старый дневник, прочитал о Нём и решил поехать, чтобы узнать: а было ли что-то большее, чем юная любовь… Когда он мне признался, что ездил туда, я просто не могла в это поверить… Но он ездил, назвал его НОВЫЙ адрес, которого не было в моём дневнике, указал на  такие места и приметы, что я вынуждена была поверить. «Я сказал ему, что просто я в Ярославле в командировке, привёз ему от тебя привет, а потом мы распили с ним бутылочку, и только когда он посадил меня в автобус, я сказал ему, что ты моя жена…»
         Так мой муж успокоился. Оказывается, он узнал, что «ничего серьёзного не было», что не помешало нам развестись впоследствии…
         Поискала и нашла, конечно, маленький путеводитель по музею-усадьбе Н.А. Некрасова в Карабихе. Смотрю, между листками книжечки тонкие бумажки. Одна из них – квитанция, я ведь очень часто там брала напрокат лодку. Сдам экзамен, беру лодку, катаюсь по Волге. Разве можно забыть те закаты! И как всегда, я спрятала то, что мне многое может напомнить: квитанцию об оплате проката лодки. Вот она. Как можно не помнить. Как-то меня похвалил лодочник: «сразу видно, что на Волге родилась!» Я страшно смутилась… «Нет, я в Киеве родилась».  Я тогда очень ловко, красиво причаливала, табанила вёслами, если надо.
   Тут не видно изображения квитанции от 1962 года...
          Засканировала я и само здание музея, где вначале я жила на втором этаже, в «гостевых» комнатах. Потом меня переселили в деревянный сельский домик с печью, там раньше жили некрасовские крестьяне. Здание усадьбы не очень хорошо получилось, там отмечены окна, где я жила раньше… Ну, вот так и живу, жалуюсь на холод в самой жаркой стране, где приходилось бывать… А ведь с удовольствием переносила холод и ниже 50 градусов мороза! Об этом, наверное, писала в «Иркутских историях».