Любовь и наказание

И все-таки, любовь и воспитание-наказание идут рядом с ребенком! – Лидия Захаровна, (Россия, Иркутск)

Ответ: В четвертом классе нам объявили, что мы берем шефство над телятами на ферме. Учительница рассказала нам, какие они маленькие и ласковые, как смешно они брыкаются и какие у них теплые и мягкие губы и влажные детские глаза. А потом добавила – Того, кто будет плохо работать, и не будет ухаживать за своим теленком,  мы накажем. – Не знаю, как у остальных ребят, но у меня и моего дружка внутри обрушился целый мир радости. Очарование исчезло. За телятами мы следили кое-как и двойки по труду заработали вполне заслуженно.
     Наказывать – самое негарантированное исправление норм человеческого поведения. Поздно. Ни наказание, ни даже тюрьма не помогут.
   С испугу человек, может, и не будет воровать, брать взятки, развращать малолетних. Или будет ухаживать за телятами. Но это не перевоспитание, а обуздание.
     Однажды, очень давно я сидел в парке на скамеечке, (двухмесячный сын сладко посапывал рядом в коляске), и разговаривал с мальчиком лет пяти-шести. Сначала я наблюдал за его попытками поиграть в футбол с другими мальчиками. Там явно что-то не клеилось, хотя видимого конфликта со сверстниками я не заметил. Кроме того, меня удивило, что нигде не было видно ни матери, ни бабушки. Малыш сам подошел ко мне и вежливо спросил, можно ли ему присесть рядом, не помешает ли он. От удивления я чуть не выронил книжку, но, быстро оправившись, сказал, что не возражаю. Читать после этого я уже не мог и просто смотрел на страницу, соображая, как завести с ним разговор. Нет, я не боялся, что буду принят за маньяка, (тогда и слова такого не знали). Просто я был безвозвратно, удручающе, клинически взрослым. Карт-бланш получил в виде вопроса: - «А что Вы читаете?» Ума у меня хватило, чтобы не сказать, что это взрослая книжка, мол, не поймешь, тебе рано, но явно оказалось недостаточно, чтобы все-таки объяснить, что за книжка у меня в руках. На мой дежурный, «взрослый» вопрос, где мама, он махнул рукой в сторону и сказал – «Вон там, разговаривает с подругой». Завязалась оживленная беседа, в ходе которой я узнал, что пацаны его считают ненормальным, что у них в детсаду наоборот хороший коллектив, (он так и сказал – «ненормальный» и «коллектив»), и ему не очень хочется  идти через год в школу.      
     Прилетевший с площадки мяч, отрикошетил от рядом растущего дерева и уже на излете смазал мальчишку по носу. Закапала кровь. Я выхватил носовой платок, трясущимися руками прижал к лицу моего собеседника и начал глазами искать ближайший источник воды. Малец же, надо сказать, отнесся к своему «ранению» неожиданно спокойно, и не только не заплакал, не издал ни единого звука, но еще и меня успокоил, досадливо заметив, – «Не волнуйтесь, дядя, у меня слабый нос, все время с ним проблемы!»
     Краем глаза я заметил несущуюся к нам разъяренную женщину, (картинка та еще: чужой взрослый дядя тискает на скамейке окровавленного сыночка), и понял, что сейчас одним раненым станет больше. Оторвав за шиворот ребенка от меня, женщина, (любящая мать), размахнулась и отвесила звонкую затрещину…сыну, (заранее испуганно съежившемуся, когда она была еще в нескольких метрах) И заорала – «Сколько раз тебе говорить, сиди рядом, не связывайся с чужими!!!» – и т. д.
     Теперь я думаю, что этот взрослый маленький человечек, уже тогда искавший свое место в мире, открытый этому миру и, в то же время, уже умеющий держать в себе свою боль, через какое-то время перестанет быть  непосредственно живущим и мыслящим, уверенным в себе, уважающим себя.
     И любовь он будет искать в другом месте. Если вообще будет.

     P. S. Жил-был мальчик... Так ему и надо!