Хранители. Глава II

6 апреля 1944 года

Швейцария, Берн

Карл Юрген Шольц сидел за столиком одного из многочисленных летних кафе, коими изобиловал бернский парк Кляйне Шанце и читал свежий номер Berner Zeitung.

Он вот уже почти восемь месяцев наслаждался тишиной и покоем своей новой жизни в благословенной Швейцарской Конфедерации. Его никто не беспокоил – ни РСХА, ни НКВД, ни ГРУ, ни МИ-6 (которое, по идее, вообще-то должно было быть обеспокоено потерей одного из своих самых ценных агентов в Третьем Рейхе). Видимо, он никому из них не был нужен.

Пока не нужен.

Шольц совершенно не сомневался в том, что эта его «швейцарская идиллия» рано или поздно закончится (слишком уж уникальными были его профессиональные способности), причём, как водится, в самый неожиданный и неподходящий момент. Поэтому он так высоко ценил свой в некотором роде вынужденный «бессрочный отпуск» (больше похожий на вынужденную эмиграцию), которым его «наградил» его нынешний номинальный шеф – рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер за успешную реализацию операции Райнерсбург-2.

В дополнение к бриллиантам к его Рыцарскому кресту и званию бригаденфюрера СС и генерал-майора полиции.

Внимание Шольца привлекла небольшая заметка в разделе зарубежной криминальной хроники.

Согласно информации, полученной нашим корреспондентом в Вене из надёжного источника в венской криминальной полиции, 8 апреля 1944 года в венской тюрьме скоропостижно скончался Бруно Людке 1909 года рождения, обвинявшийся в убийстве в 1928 – 1943 годах не менее пятидесяти женщин в различных городах Германии и Австрии (по мнению источника, общее число его жертв могло достигать 85 человек). Хотя, по словам источника, Людке сознался в совершении пятидесяти убийств он, вероятнее, всего, был бы признан невменяемым и, таким образом, был бы помещён в психиатрическую лечебницу до конца своих дней.

«Скончался, как же…» - усмехнулся про себя Шольц. «Где угодно, только не в Третьем Рейхе. Его просто признали умалишённым – да и то лишь для того, чтобы избежать публичного скандала. Ведь в Третьем Рейхе просто не может быть такого, чтобы кто-то безнаказанно убивал людей на протяжении пятнадцати лет. А потом, в соответствии с Euthanasieprogram[1] посадили в герметичную камеру или в герметичный же фургон Kaisers-Kaffee-Geschaeft[2], которые накачали СО[3]. Откуда через непродолжительное время вынули уже его труп, который в тот же день сожгли в ближайшем крематории. А был ли он на самом деле умалишённым или нет – это уже никого не интересовало».

Шольц был знаком с «делом Людке», хотя и весьма поверхностно. Но даже это поверхностное знакомство, которое состоялось в августе сорок третьего во время его беседы с шефом V отдела РСХА (криминальной полиции рейха) группенфюрером СС и генерал-лейтенантом полиции Артуром Нёбе (имевшей, надо сказать, лишь косвенное отношение к многоэпизодным[4] убийцам), вызвало у Шольца серьёзное сомнения в виновности Людке.

Проще говоря, пользуясь его умственной отсталостью и внушаемостью, арестовавший его 18 марта 1943 года амбициозный венский Kriminalkommisar[5] Хайнц Франц «повесил» на него значительную часть нераскрытых убийств и в Австрии, и в Германии, а затем добился признания его невменяемым, чтобы избежать суда, который практически наверняка оправдал бы Людке (ибо для вынесения обвинительного приговора германский уголовный суд требовал предоставления столь же надёжных доказательств вины обвиняемого, как, например, английский, американский или швейцарский).

Шольц допил кофе, бросил на стол несколько монет – плату за кофе и газету, поднялся и, не торопясь (он мог себе это позволить), направился вглубь парка.

К долгим пешим прогулкам и вдумчивому, философскому созерцанию природы он пристрастился ещё в Японии, в которой сие занятие было значительной частью и религии, и философии, и культуры. Жизнь в Англии, изобиловавшей прекрасными парками, только укрепила это пристрастие.

Напряжённый ритм работы в абвере на тринадцать лет практически полностью лишил Шольца этого удовольствия и во теперь он – уже который месяц – с наслаждением навёрстывал упущенное.

Он выбирал для прогулок максимально удалённые и безлюдные уголки парка, ибо чем меньше людей его видели, тем лучше. Вполне естественное желание для человека, живущего хоть и в знакомой, но всё же в чужой стране пусть и по безукоризненно надёжным, но всё же по фальшивым документам.

Нападений он не боялся – и потому, что уже давно освоил привычку «оглядываться сразу через оба плеча» и научился «спиной чувствовать» опасность за десятки метров (иначе бы он просто не выжил); и потому, что прекрасно умел справляться с практически любой опасностью, которая могла поджидать его в этом тихом бернском парке.

Даже голыми руками, не говоря уже о «Вальтере РРК», удобно расположившегося в мягкой кожаной поясной кобуре под лёгкой «артистической» курткой Шольца. В кармане куртки лежало разрешение на право скрытого ношения пистолета. Фальшивое, конечно, но железобетонно надёжное.

Эту женщину Шольц заметил сразу - сквозь всё еще редкую весеннюю листву. Среднего роста, ярко-рыжая, одетая в светлое лёгкое пальто и длинное, почти до лодыжек чёрное платье, она даже не шла, а плыла над узенькой тропинкой. На её шее алел длинный шёлковый шарф.

А затем он увидел мужчину. Который сразу ему не понравился. Даже очень не понравился.

Точнее, ему не понравился не мужчина, а его поведение. Точнее, то, как он двигался. Совсем точнее – как он следовал за женщиной.

То, что он не шёл сам по себе, а именно следовал за женщиной, Шольц понял сразу. Его достаточно хорошо учили и искусству слежки, и искусству обнаружения слежки – и за собой, и за объектом (например, чтобы понять, нет ли за связником хвоста), поэтому он сразу заметил; впрочем, скорее, почувствовал невидимую нить, связывавшую женщину и мужчину. Филёра и объект.

Впрочем, на просто филёра и объект это было непохоже. Слишком уж сосредоточенным и беспечным было поведение филёра. Было очевидно, что его совершенно не заботило, что объект – или кто-то другой может его заметить. Но на преднамеренное обнаружение себя (с целью запугивания объекта) это тоже было непохоже, ибо в этом случае обычно используют не одного, а двоих филёров, причём отнюдь не столь субтильной наружности, которая была у этого. Да и ведут себя в этих случаях филёры совсем по другому – нагло, вальяжно и даже как-то снисходительно.

А этот было похож… И тут Шольцу стало не по себе.

Этот был похож на охотника; на хищного зверя, постепенно подбиравшегося к жертве. Чтобы решительным прыжком схватить её за горло. И умертвить.

«А вот этого не будет» - решительно пообещал себе Шольц. «Не в мою смену»

И бесшумно двинулся следом за охотником.