Война и филология

Идея поехать на войну, пришла нам в изрядном подпитии.  Мы сидели в комнате моего брата Мити Калугина, и пили водку. Водки было столько сколько надо. Такое случалось не часто.  Угощал сокурсник Мити, журналист, недавно вернувшийся с какой-то войны. По совместительству он был мелкий предприниматель и вместе с группой не состоявшихся филологов торговал оптом куриными яйцами. Яйца норовили украсть конкуренты, и чтоб им было неповадно, мы ставили на яйца гербовые печати фирмы.
 Яиц было много. Несколько тысяч штук. В промежутках мы пили водку и рассматривали фотографии, которые журналист привез с войны. Трупы, трупы, дети, трупы, рыдающие женщины, пожары, веселые лица солдат, трупы руины опять веселые солдаты. Солдаты были всегда веселые или улыбающиеся, позирующие на фоне сгоревшей техники и развалин как беззаботные туристы.
В крайнем случае, они были слегка озабочены, но не больше чем отец обнаруживший у сына- старшеклассника пачку сигарет за подкладкой пальто.
Не зря же эти ребята с фотографий так счастливы. И на маньяков они были тоже не похожи. Просто люди. Мужчины с обычными лицами.
Тогда у меня в душе зародилось сомнение в том, что война – это абсолютное зло. Конечно, я читал Ремарка и Хемингуэя и Экзюпери, но там были какие-то другие войны и умирали там другие люди. Это было давно, и их жизнь уже была похожа на жизнь древних римлян и средневековых рыцарей.
Мы тоже были рыцарями. Молодые львы, не обремененными заботами о семьях, мы быстро собрались в поход, оставив позади только любимых женщин.
Финансовое обеспечение проекта взяли на себя филологи-бизнесмены. Мы решили снять кино о войне в Карабахе и обогатиться.  Обогатиться, сразу оговорюсь, не вышло. Пленка со снятым материалом провалялась пять лет в квартире моих родителей на проспекте Космонавтов, потому, что поход на войну разорил моих добрых спонсоров. Как сказал персонаж из фильма с Джимом Керри – «у меня здесь шоу… бизнес… Шоу и Бизнес - одно без другого не существует!». Филология и бизнес, видимо тоже несовместимы.
Честно говоря, я о коммерческой стороне дела не думал вообще. Меня влекло неизвестное.
Короче не прошло и недели, а мы уже лежали на взлетной полосе аэропорта Ходжалы, единственной точки отрезанного от всего мира Карабахе, которая связывала армянских повстанцев с родиной. Самолет, на котором мы прилетели, горел. Земля тряслась от разрывов падающих снарядов. Не успев толком протрезветь, после двух дневного загула в мирном Ереване мы попали на войну.
Мы успели разгрузить оборудование и забросить вещи в грузовик, когда в воздухе раздался звук похожий на шелест листьев. Только во много раз сильнее.
Люди бросились прочь от машин. Укрыться было негде и я, памятуя о том, что голова важнейшая часть человека, залег за бетонный бордюр газона. Голова находилась в относительной безопасности, а вот задница.… Задница была не защищена, боялась и тревожно ныла.
Через пять минут все кончилось. Солдаты буднично оттаскивали в сторонку убитых, помогали раненным . Мы как-то сразу втянулись в военную жизнь. Как-то сразу перестали обращать внимание на покойников, смерть на глазах, вопли раненных.
  Надо сказать покойник на войне и мертвец на тротуаре в Питере – это совсем разные мертвецы. На тротуаре – жутковатей.